Восковые таблички (церы)

Если свинцовая пластинка, согласно точному значению своему, представляющая материал эпиграфики, однако, в виду характера покрывающего ее начертания, стоит в самом тесном родстве с материалом палеографии, то же, еще в большей степени, можно сказать о другом, твердом или скорее переходном материале: восковой табличке. Исчерченный записями вощечек, — cera, ceraculum, восковая табличка, tabula, tabella, codicillum, — встречает нас на исходе Античности, пройдет через все Средневековье, преимущественно в роли материала для быстрых, преходящего значения записей. С этим значением связан характер покрывающего церу начертания. Расшифровка античных цер явилась одним из самых замечательных подвигов науки палеографии^[1], тем более трудным и славным, что исследователь имел налицо очень мало образцов. Их дали ему две группы находок. Одна, tabulae dacicae, представляет клад табличек, случайно выгребавшихся время от времени, в период 1786—1855 гг., в золотых рудниках одного из местечек Семиградья, Vorospatak, прежней римской колоний Alburnus Maior, и относится, как показывают имеющиеся на табличках даты, к II и III вв. по Р. X. Другая открыта была в 1875 г. в домике банкира Цецилия Юкунда в Помпеях и относится к середине I в. по Р. X. Замечательно, что обе группы, временно и пространственно так далеко отстоящие одна от другой, являют полную внешнюю аналогию. Здесь, как и там, цера представляется почти квадратной дощечкой размера ¹¹ /₉ смм., выскобленной посередине. Она обрамлена оставленной по четырем краям ее узкой каемкой. В двух или трех углах пробивалась дырочка для шнурка, которым одна табличка скреплялась с другой или со многими, образуя целые книжечки — codices —либо небольшие пачки: диптихи (dypticha, diplices), триптихи (triptycha, triplices) и полиптихи. На среднее углубленное квадратное поле наведен, в уровень с каймой, тонкий слой воска: на нем, заостренной с одной и закругленной с другой стороны, стальной палочкой — стилем (stilus) — начертывался текст. Он всегда бывал текстом преходящего значения: цера служила для краткосрочных квитанций и счетов, служила в качестве черновика, наконец, целям школьных упражнений и интимных писем. Одна и та же табличка не раз странствовала взад и вперед между двумя корреспондентами: прочтя письмо, начертанное на одной ее стороне, адресат писал ответ на другой. Получивший его заглаживал воск закругленным концом стиля и писал вторично на том же поле. Так многократно обменялись одной и той же дешевой табличкой, на простом буксе с грязным воском Проперций и его возлюбленная, пока случайная пропажа таблички не прервала диалога, наводя Проперция на грустные размышления о скряге, которому в руки могла попасть потерянная табличка, и который, может быть, пишет теперь свои счета на любовных письмах поэта^[2].

Описанная выше техника писания на восковой табличке давала возможность легко изменять, исправлять текст, заглаживая написанное обратным концом стиля. Откуда выражение saepe stilum verte — «почаще оборачивай стиль» — получило смысл совета почаще исправлять написанное.

Восковая наслойка, предназначенная для письма, могла накладываться не только на деревянную дощечку. Древность знала еще один вид «цер», гораздо более изящных и дорогих. Это были двустворчатые книги из слоновой кости, ввиду их происхождения из греческого мира сохранившие имя диптихов, — libri elephantini, как их называет Флавий Вописк. Наружная сторона «слоновой книги» покрывалась резным орнаментом; на внутреннюю наводился слой воска и чертился текст Г Они давались римским консулам при вступлении в должность. Обычай диптихов сохранился в христианской церкви, любившей выставлять на своих алтарях «слоновые книги» с именами благодетелей: епископов и аббатов. Известно, как дорожили папы внесением их имен в диптихи церкви иерусалимской.

Еще прочнее сохранялось, широко распространяясь в латинском Средневековье, употребление простых деревянных вощечков, обтянутых иногда снаружи, ради сохранности, кожей. Частная переписка совершалась преимущественно на них, и блаженному Августину (V в.), вздумавшему написать письмо другу на пергамене, приходится объяснять это исключительное обстоятельство тем, что «имеющися у него таблички он отправил с письмом к дяде» адресата^[3][4]. Иларий Арльский в памятном слове о блаженном Гонорате замечает, что святой обычно писал другу Евхерию на табличках, покрытых воском^[5]. Устав св. Бенедикта, предписывающий молодому монаху никогда не расставаться с табличкой и стилем (grafium et tabulas), был одним из самых важных факторов их распространения. «Клирик! Точно друга, держи у бедра твоего табличку», перефразирует этот устав Боэций^[6]. «Не отбрасывай от бедра табличку, школьник», — повторяет пять веков спустя Аббон Флерийский^[7]. Grafium et tabulae — это такой же атрибут средневековых школьников, как в прошлом веке аспидная доска и грифель, а в последнее время тетрадка и карандаш. «Блаженными диктиконосцами» называет школьников одно шутливое стихотворение^[8]. На восковой табличке славный паломник VII в. Аркульф, по рассказу его секретаря Адамнана, «чертил ему план Гроба Господня и церкви, воздвигнутой над ним». Сам же Адамнан сперва наскоро заносил итинерарий учителя на восковые таблички, чтобы затем, приведя в порядок свои заметки, дать им связное изложение на пергамене^[9]. В легендах об ирландских святых ангелы спускаются с неба с церакулами в руках, чтобы обучать неведущего тайну грамоты святого. На восковых табличках упражнял свою неопытную, привыкшую размахивать мечом руку великий император Карл. Забавный анекдот рассказывает о св. Ансельме его житие. Черт, который вздумал подшутить над ученым епископом, разбросав однажды ночью его таблички и рассыпав воск, волею божьею был посрамлен: воск сам собою собрался и в порядке разложился в деревянной рамке^[10]. Из одного места жития Одона Клюнийского ясно, что обычным типом церакула в Средние века был диптих — двустворчатая книжечка, «дощечки которой связаны так, чтобы могли открываться, не разъединяясь, и школьники для писания клали их на правую ляжку»^[11]. Самое имя диптих, выродившись фонетически в латинском языке в «диктику» 0diptycha — dictica), наводило на очень естественное объяснение, что дощечка служит для записи — «диктата».

В Париже XIII в., как видно из статутов Этьена Буало, существовал целый цех мастеров восковых дощечек (tables a escrire), обязывавшихся употреблять для своего деликатного мастерства «чистый воск, не смешанный с салом, и наводить его на изящные доски» из бука, дуба, букса, красного дерева, кедра, эбена, кипариса, рога и слоновой кости^[12].

Огромное множество любопытных бытовых черт, литературных эпизодов, анекдотов, легенд, шуточных школьных песен, изображений в миниатюрах, связано с употреблением церакул во все эпохи и во всех областях латинского мира. К сожалению, преимущественно только из легенд, картин, анекдотов и литературных эпизодов мы знаем о существовании и огромной распространенности вощечков в раннем и классическом Средневековье. Самих вощечков вовсе не сохранилось от этой эпохи, кроме счетных записей Людовика Святого 1256 и 1257 гг. и Филиппа III за периоды 1282 и 1301—1308 гг.^[13] Лишь перешагнув в XIV и даже XV в., начинаем мы встречать в довольно большой массе клады подлинных церакул.

Такова, например, группа вощечков XV в., открытых (вместе со стилями, ножичками, палочками для битья школьников по пальцам) в стоке нечистот у церкви Св. Якова в Любеке, или коллекция грамматических заметок, тоже XV в., на английском языке, найденных в торфяниках Ирландии^[14], или вощеных слоновой кости табличек Клюнийского музея. До XVII и XVIII вв. удержался обычай (он оставил по себе ряд подлинных памятников) записывать на восковых диптихах следование церковных служб в руководства священникам. Что же касается вощечков с записями счетов, квитанций, регистров городских и рыночных сборов, сохранившиеся в большом числе, их образцы в немецких и французских городах сопровождают нас до начала XIX в.

Как и в древности, вощечек более всего служил деловому и интимноприватному употреблению и имел скоропреходящее значение. Правда, в начале VIII в. стихотворная загадка англосакса Альдгельма, дающая поэтическое описание внешнего состава таблички, красиво намекает на высокий смысл начертанного на ней:

Жизни основа моей создается пчелой медоносной;

(Нежного тела) покров внешний взрастили леса;

Крепкую обувь упорный дал мне рогатых хребет.

Ныне обличье приятное (в ясных его очертаньях) Жало стальное прочертит (во образе смутном моем).

Так бороздами врезается рало в широкую ниву;

Зерна же с неба (святого полным) посевом падут.

Melligeris apibus mea prima processit origo,.

Sed pars exterior crescebat cetera silvis.

Calceamenta mihi tradebant tergora dura.

Nunc ferri stimulus faciem proscindit amoenam,.

Flexibus et sulcis obliquat ad instar aratri;

Sed semen segetis de coeio ducitur almum^[15].

Но религиозное отношение к высокому смыслу начертанного на табличке не стало законом жизни. Все умножавшиеся на протяжении изученного периода массы школяров выносили из годов учения знание восковой грамоты более всего для того — по игривому выражению романа о Флоре и Блансефлер, —.

«Чтоб вместе с письмами, на воске Писать любовные стихи». .

Adonc lors vessiez escrire Lettres et vers d’amors en cire…^[16]

• [1] См. ниже.
• [2] Properz. Eleg. Ill, 22.
• [3] См.: Ducange. Glossarium под слов, diptica.
• [4] Ер. XV, al. 113.
• [5] АА. SS. Jun. И, 20.
• [6] De disciplina scholarium.
• [7] Mon. Germ. SS. II, 802.
• [8] О vos, beatuli dicticae geruli.
• [9] Corp. Script, eccl. lat. XXXIX.
• [10] См. ссылки у Wallenbach, р. 44.
• [11] Vita Odon. Clun. I, 14.
• [12] См.: Depping. Etienne Boileau. Le livre des metiers. P. 111.
• [13] См. описание и изображение у Dom Bouquet. Recueil des historiens des Gauleset de France. XXI. 284—392.
• [14] Cm.: Wattenbach. P. 46.
• [15] Aldhelmi. Opera. См. MG. Poetae aevi Carolini.
• [16] Edelstan Du Merit Poesies populaires du Moyen Age. P. 163.