Вопрос о происхождении русского литературного языка

В истории русского литературного языка в числе вызывавших дискуссии и неоднозначно решавшихся оказался вопрос о происхождении русского литературного языка. Этой проблемой заинтересовались при исследовании языковой ситуации хронологически отдаленного периода — XI—XII вв.

Установить, какова была основа русского литературного языка, важно для понимания истоков национального менталитета и культуры: каждая культура «говорит на своем языке, словарный состав которого во многом определяется архетипом языкового сознания народа»^[1]. На современном этапе в связи с распространением антропоцентризма в языкознании, который направил внимание исследователей на языковую личность, это связано также со стремлением ученых реконструировать данные объекты по текстам.

Важно помнить, что при рассмотрении вопроса о его происхождении литературный язык следует воспринимать не как язык литературы (о чем предупреждал В. В. Виноградов), а как форму бытования языка, используемую в широких коммуникативно-стилистических целях. Это проявляется в его функциональных реализациях, прежде всего в связи с насущными потребностями социума того или иного времени, и эволюционирует с учетом изменений их параметров.

В качестве основы русского литературного языка в различные периоды изучения вопроса (наиболее активно в 30-е годы XX в.) указывали церковно-славянский (древнеболгарский) язык, или восточнославянские народно-речевые (традиционно-поэтические) элементы, либо трактовали ситуацию как двуязычную (билингвизм), подчеркивая языковой дуализм Древней Руси¹.

На существование письменности, которая представлена основными памятниками этого периода истории развития литературного языка, особое внимание обращал В. В. Виноградов: «Отвлекаясь от гипотез, допускающих у разных славян существование письменных форм речи до Кирилла и Мефодия, целесообразно принять 863 год как дату начала славянской письменности, славянской книжности и литературы, древнерусского или старославянского литературного языка»^[2][3]. Таким образом, ученый указывал на непреходящее значение для формирования древнерусской культуры и русского менталитета текстов, появившихся в связи с деятельностью великих христианских просветителей. Именно из них «средневековый человек черпал свои знания об окружающем его мире, в том числе об обществе, о его законах и нормах, а главное — о душе и Боге»^[4]. Л. В. Щерба также считал, что «в основе всякого литературного языка лежит богатство всей еще читаемой литературы»^[5]. И. И. Срезнбвский в своем труде «Мысли об истории русского языка» (1849) подчеркивал, что выводы о строе древнего языка возможны лишь на основании наблюдений над памятниками X—XIV вв. и более поздними.

Хотя культуру раннего Средневековья именуют «слуховой» по причине неграмотности большинства населения, но все же тексты получали осмысление не только богословское, но и философское¹. Д. С. Лихачёв указывал, что книги первых веков славянской письменности были образцами такого же значения, как и прориси, сколки в иконописании^[6][7]. «Язык богослужебных книг и связанная с ним литература литургического творчества принесли к восточным славянам богатую традицию христианской теории, догматики, духовной поэзии и песни. Переход на письмо восточнославянской бытовой речи самого разнообразного информационного характера повлек за собой развитие русской деловой письменности, закрепление норм и практики обычного права, возникновение и производство летописей, оформление договоров, распространение государственных документов, грамот и граматиц», — отмечал следствия влияния письменных образцов В. В. Виноградов^[8].

Измаил Иванович Срезневский (1812−1880).

Своеобразие языкового материала памятников послужило основанием для возникновения различных теорий и, следовательно, длительной дискуссии об основе русского литературного языка. Уже в трудах А. X. Востокова, К. Ф. Калайдовича, И. И. Срезневского, И. В. Ягича отмечено, что в памятниках древнейшего периода присутствуют элементы и старославянские по происхождению, и народные, восточнославянские.

Теория И. И. Срезневского (по оценке В. В. Виноградова, не до конца разработанная) позволяет судить о том, что ученый считал возможным говорить о большой близости русского и церковно-славянского языков в период начала просветительской деятельности святых Константина (Кирилла) и Мефодия. При этом лингвист утверждал, что «сколько ни мешались один с другим в произведениях письменности элементы старославянский и чисто русский, язык этих произведений сохранял свою правильную стройность всегда, когда вместе с элементом старославянским не проникал в него насильственно элемент греческий — византийские обороты речи, византийский слог — и когда притом писавший им был не чужестранец, не умевший выражаться правильно по-славянски»¹.

Срезневский подчеркивал самостоятельность и большую жизненную силу русской словесности на народной основе, говорил об обособленном пути развития языка богослужебной литературы, представлял социально-функциональную ограниченность распространения церковно-славянского языка, которым могли владеть правящие и церковные деятели Древней Руси. Мысль о языке как нераздельной собственности народа доминировала в его концепции: «Судьбы языка в народе зависят от письменности и высшей образованности в частностях, в мелочах; судьбы языка литературы и высшего класса зависят от народа в общем ходе их»^[9][10].

Концепция Срезневского «проникнута идеей единства литературного и разговорного языка XI—XII вв., — делает важный для истории русского литературного языка вывод А. И. Горшков. — Так что нет достаточных оснований теорию нерусского (старославянского, церковно-славянского, древнеболгарского) происхождения русского литературного языка возводить к высказываниям И. И. Срезневского»^[11].

Алексей Александрович Шахматов (1864−1920).

Признание церковно-славянской основы русского литературного языка в качестве так называемой традиционной концепции отражается в работах А. А. Шахматова начала XX в.

Первоначально А. А. Шахматов, считавший историю русского литературного языка историей развития русского просвещения, связывавший ее с историей русского народа и государства, с историей восточнославянских народностей, русской нации, отмечал важнейшую роль в становлении русского литературного языка русской народной словесности. «Ведь древнерусский письменный язык не мог не опираться, по крайней мере в своих жанрах, на уже установившуюся дописьменную традицию общего государственного и устно-поэтического языка», — отметил в своем анализе взглядов Шахматова В. В. Виноградов¹.

Подчеркивая принцип первенства изучения живого языка, Шахматов выдвинул задачу исследования социально-языковой структуры города и влияния языка города на диалекты. Однако ученый не принимал во внимание стилистическую дифференциацию, недооценивал процесс языкового нормирования, считал влияние говоров основной причиной изменений во внутреннем составе литературного языка, в которых не видел «преемственной последовательности»^[12][13].

Если в 1899 г. Шахматов называет родоначальником письменного русского языка церковно-славянский, то в 1916 г. уже полагает, что «язык образованных классов Древней Руси был по происхождению своему церковным, постепенно обрусевшим, а не русской живой речью, подвергшейся церковному влиянию. По новому мнению Шахматова, древнеболгарский язык распространялся в Киевском Поднепровье не только как язык Церкви и духовного просвещения и не только в своем книжном, церковно-славянском варианте»^[14][15]. Таким образом, Шахматов считал, что церковно-славянский язык, проникая в живые говоры, стал ассимилироваться народным языком и в сплаве с ним формировать русский литературный язык. Народно-речевая стихия в шахматовской схеме развития русского литературного языка выступала в качестве преобразующего и прогрессивного фактора.

Эта теория опровергнута судьбой церковно-славянского языка. Язык религии, богослужения, он сохранился до XXI в. и тенденциозно очищался от привносимых в богослужебные тексты чужеродных элементов, в то время как русский язык вбирал в себя те его единицы, которые были востребованы жанром и этикеток.

Однако о «сплаве» и т. п. церковно-славянского (что следует понимать — основы!) и восточнославянского (народного) языков писали многие ученые, тем самым явно и неявно поддерживая концепцию А. А. Шахматова. Так, Л. П. Якубйнский называл старославянский литературный язык официальным государственным языком древнерусского государства X — первых десятилетий XI в., указав вторую половину XI в. как время усиления собственно древнерусского письменного языка в Киевской Руси, причем видел церковно-славянский язык отграниченным от древнерусского, народного и в действительности, и в сознании людей¹. Г. О. Винокур, выделивший три стиля в языке древнейшего периода, говорил, что основой русского литературного языка является «амальгама», в которой есть два начала — старославянское и восточнославянское^[16][17].

Сергей Петрович Обнорский (1888−1962).

Исходя из данных анализа языка «Русской правды», «Поучения» Владимира Мономаха, «Моления Даниила Заточника», «Слова о полку Игореве»,.

С. П. Обнорский (ученик А. А. Шахматова) выдвинул гипотезу о восточнославянской речевой основе русского литературного языка. Генетически близкий церковно-славянский литературный язык русской редакции с древнеболгарской основой характеризовался как язык самостоятельный, востребованный нуждами Церкви.

Точку зрения С. П. Обнорского — русский язык с ранней поры развивался самобытным путем, а церковно-славянские элементы в нем вторичны^[18] — разделяли П. Я. Черных, П. С. Кузнецов, В. В. Виноградов, Ф. П. Филин и другие исследователи. Но некоторая прямолинейность концепции и отобранные Обнорским для анализа материалы оставляли место для научных сомнений, размышлений. В указанный период роль памятников духовного, философского содержания была велика, а обследованные ученым памятники относились к текстам разного содержания и различных жанров^[19].

О двух типах языка — народно-литературном и книжно-славянском — в древнерусский период развития русского литературного языка пишет В. В. Виноградов в своей работе «Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка» (1958). По мнению ученого, оба типа языка использовались с различным назначением, но не были самостоятельными языками. Виноградов признает восточнославянскую, народную природу литературного языка и определяет роль церковно-славянского языка как стилистической основы книжно-славянского типа языка светской литературы. В работе «Различия между закономерностями развития славянских литературных языков в донациональную и национальную эпохи» (1963) он уже полагает возможным говорить о функционировании старославянского языка как литературного наряду с русским и, следовательно, о билингвизме в донациональную эпоху¹.

В трудах Виноградова получили глубокое осмысление как теория Шахматова, так и теория Обнорского. Взаимодействие и взаимовлияние двух генетически близких языков было представлено в сложной исторической динамике.

Различные концепции о происхождении русского литературного языка выдвигались в 60—70-е годы XX в. (Н. И. Толстой, Н. А. Мещерский, Б. А. Ларин). В начале XXI в. о церковно-славянском языке восточнославянской редакции, выступающем в XI—XVII вв. в функции русского литературного языка, пишет М. Л. Ремнёва, разделяя воззрения Г. А. Хабургаева^[20][21].

Подвергая критике концепцию Обнорского потому, что в ней не отражалась сложность изменений устного языка, динамика его связей с другими, отличавшимися употреблением (этикетно) формами русского литературного языка древнейшего периода, Д. С. Лихачёв подчеркивал, что нельзя представлять «литературный письменный язык как простую письменную фиксацию койне, общего языка различных административных центров. Это была какая-то мало еще ясная для нас трансформация устного языка — трансформация, в которой были какие-то свои правила и свой этикет»^[22][23][24]. Он показал, что письменный литературный язык способствовал также трансформации и перенесению народнопоэтических формул и лексики в их особой стилистической функции в тот тип русского литературного языка, который ярко представлен «Словом о полку Игореве» и поэтически приподнят, как приподняты и церковно-славянские тексты. Ученый считал важной для характеристики литературного языка этикетно-жанровую зависимость в использовании его средств, но, отстаивая собственную точку зрения, не мог не подчеркнуть, что церковно-славянский язык так же требовался для церковных сюжетов в литературе, как русский — для светских. Лихачёв признавал не только существование двух литературных языков в Древней Руси, которые понимал как жанрово ориентированные, но и наличие их типов, функционально-стилистическое различие которых было отражено текстами разных жанров, созданных в соответствии с древнерусским литературным этикетом.

Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906;1999).

Взгляды В. В. Виноградова (с учетом функционально-стилистических свойств литературного языка, с опорой на тезис о важности самой литературы исследуемого периода, на значение ее жанрового и тематического своеобразия) поддерживает и развивает А. И. Горшков, который справедливо полагает, что при изучении вопроса об основе литературного языка его следует рассматривать «не как некий абстрактный набор генетически маркированных единиц, элементов, а как реальность употребления русского языка в литературных текстах»^[25].

• [1] Вендина Т И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002. С. 10.
• [2] См.: Горшков А. И. Теория и история русского литературного языка. С. 59.
• [3] Виноградов В. В. Основные вопросы и задачи изучения истории русского языка до XVIII в. // Избр. труды: История русского литературного языка. М., 1978. С. 254.
• [4] Вендина Т И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка.С. 18.
• [5] Щерба Л. В. Литературный язык и пути его развития (применительно крусскому языку) // Избр. работы по русскому языку. С. 135.
• [6] См.: Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. С. 12−18.
• [7] См.: ЛихачевД. С. Поэтика древнерусской литературы // Избр. работы. Л., 1987. Т. 1.
• [8] Виноградов В. В. Основные вопросы и задачи изучения истории русского языка до XVIII в. С. 255.
• [9] Срезневский И. И. Мысли об истории русского языка. М., 1959. С. VI. Обратимвнимание на то, что суждения ученого касаются письменности, еетрадиций.
• [10] Там же. С. 3.
• [11] Горшков А. И. Теория и история русского литературного языка. С. 63.
• [12] Виноградов В. В. История русских лингвистических учений. С. 255.
• [13] См. там же. С. 257−258.
• [14] Там же. С. 261.
• [15] См.: ЛихачевД. С. Поэтика древнерусской литературы // Избр. работы. Л., 1987. Т.1.
• [16] См.: Якобинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953. С. 102—103.
• [17] См.: Винокур Г. О. Русский язык. М., 1945. С. 29—41.
• [18] См.: Обнорский С. Г1. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. М.—Л., 1946. С. 7.
• [19] В. В. Виноградов отмечал в «Очерках по истории русского литературного языка старшего периода» С. П. Обнорского пестроту, разнотипность, скудость итенденциозную подобранность речевого материала (см.: Виноградов В. В. Избр. труды: История русского литературного языка. М., 1978. С. 254—287). О томже говорят и современные ученые: «И хотя автор теории (С. П. Обнорский]обратил внимание на роль восточнославянской языковой стихии в формировании русского литературного языка, что является его несомненной заслугой, он не сумел увидеть сложной системы зависимостей, обусловленности и закономерностей использования восточнославянских элементов» (РемневаМ.Л.Пути развития русского литературного языка XI—XVII вв. С. 12).
• [20] См.: 5-й Международный съезд славистов. М., 1963. С. 20.
• [21] См.: Хабургаев Г. А. Старославянский — церковнославянский — русский лите
• [22] ратурный язык // История русского литературного языка в древнейший пе
• [23] риод. М., 1984. С. 20.
• [24] Лихачев Д. С. Избр. работы. Т. 1. С. 5.
• [25] Горшков Л. И. Теория и история русского литературного языка. С. 73.