Сценический успех. 
История русской литературы XIX века

В творческой жизни Островского 14 января 1853 г. — особая дата: первая постановка пьесы, которой стала комедия " Не в свои сани не садись" , с восторгом встреченная публикой в московском Малом театре, а спустя месяц (19 февраля) такими же овациями отмеченная на премьере в петербургском Александрийском театре. Сценическая известность Островского была упрочена. В «Хронике петербургских театров» отмечалось: «С этого дня риторика, фальшь, галломания начали понемногу исчезать из русской драмы. Действующие лица заговорили на сцене тем самым языком, каким они действительно говорят в жизни. Целый новый мир начал открываться для зрителей» .

Со времени публикации «Банкрота» прошло три года, и многое изменилось в авторской манере. В новой пьесе уже не было абсолютного отрицания. Краски не то что были смягчены в изображении среды самодуров, но драматург ввел в комедию иные характеры, которые оттеняли купеческих «монстров» Замоскворечья своей противоположностью: порядочностью, мягкостью, добротой, незлобивостью. Автор словно стремился сказать зрителям: главное в человеке — сохранить душу человеческую, душу живую, притом именно русскую душу. Становилось ясно, что Островский попал под очевидное влияние славянофилов, группировавшихся в «Москвитянине», душой которого были издатель журнала, известный историк ?. П. Погодин и поэт и критик А. А. Григорьев.

Вертопраху и ловцу богатых невест Вихореву был противопоставлен истинно любящий свою избранницу, Дуню Русакову, молодой купец Ваня Бородкин.

Еще больший успех сопутствовал постановке в январе 1854 г. в Малом театре комедии " Бедность не порок" . Это был настоящий триумф, к Островскому с этой пьесой пришла слава.

А. А. Григорьев, давая восторженную рецензию на постановку пьесы, не ограничился прозой, а воспел ее в стихах (стихотворение «Искусство и правда»). Вспоминая «полусмеющуюся, полурыдающую толпу» в театре, он передал свой восторг в рифмованных взволнованных строчках:

Поэт, глашатай правды новой, Нас миром новым окружил И новое сказал нам слово, Хоть правде старой послужил.

Это была сжатая и опоэтизированная концепция славянофильства. «Старая правда» — любимый конек славянофилов: они искали истоки народного характера и будущего России в старине, преданиях, древних обычаях, песнях и легендах. Вот почему Островский насыщает пьесу фольклорными мотивами: песни, обряды, сопровождающие действие, герои поют, пляшут, наигрывают на гармони, гитаре. Это был не просто бытовой колорит, а определенная дань славянофильской концепции.

Вполне в духе славянофильства был выдержан конфликт комедии: столкновение исконно русского начала (Гордей Карпыч Торцов) с веяниями «европеизма», уродливо искаженными на русский лад (Африкан Коршунов). Первый — крутой, по отходчивый, второй — безжалостный и холодный циник. Мягкость, сердечность, сочувствие — старорусские национальные черты, грубость, эгоцентричность — западное влияние: таков был еще один отголосок славянофильской доктрины в художественной трактовке драматурга.

По сравнению с «Банкротом» в пьесе появились персонажи — носители положительного начала, идеи всепрощения, искренности, чистоты душевной, покорности. Эту галерею лиц открыл еще Ваня Бородкин («Не в свои сани не садись»). Таким же страдающим правдолюбцем становится приказчик Митя («Бедность не порок»), а позднее Вася в " Горячем сердце" (1869), Платон в комедии " Правда хороню, а счастье лучше" (1877) и др.

Следует отметить, что пьеса «Бедность не порок» выдержала испытание временем, оказалась репертуарной и с успехом ставилась не только в эпоху Островского, но и в XX в., и в наше время.

Новый взлет популярности драматурга связан с пьесой " Доходное место" (1857). Это был художественный прорыв в новую сферу русской жизни: в центре произведения оказалось чиновничество, с высших ее представителей до мелкой сошки. Л. Н. Толстой отметил в пьесе «ту же мрачную глубину, которая слышится в „Банкроте“» , — «сильный протест против современного быта», наиболее ярко «выразившегося в старом взяточнике секретаре Юсове» .

В основе сюжета — крах возвышенной мечты молодого идеалиста Жадова. Начав чиновничью карьеру, он надеется принести пользу обществу, воплотить на практике вынесенные из университета представления о добре и прогрессе, но все его идеальные стремления рушатся при встрече с реальностью: вокруг процветают взяточники самых различных рангов и положений, честность обречена на нищету. Директор крупного департамента Вышневский, достигший чинов, знатности, денег, в минуту искренности признается: «Я не волшебник, я не могу строить мраморных палат одним жестом… нужны деньги; их нужно доставать. А они не всегда легко достаются». Единственный путь добывания денег, по представлениям и практике Вышневского, — хитроумные подлоги, не считающиеся с уголовным правом, и взятки, в которых он большой мастер.

Островский имел смелость открыто сказать в своей пьесе, определенным образом строя ее сюжет, конфликт, группируя персонажи, что в России понятия «взятка», «чиновник», «благоденствие» неразделимы: одно не существует без другого, как давно уже не существует «общественное мнение», которого так опасались в свое время герои Грибоедова и Пушкина. Вышневский горячо говорит племяннику (Жадову): «Вот тебе общественное мнение: не пойман — не вор. Какое дело обществу, на какие доходы ты живешь, лишь бы ты жил прилично и вел себя, как следует порядочному человеку». Он вспоминает, как весь губернский город «уважал первейшего взяточника за то, что он жил открыто и у него по два раза в неделю бывали вечера». Во всем торжествует «мораль» аморального человека, и школу Вышневского успешно проходят чиновники департамента: молодой, начинающий Белогубов и старый умелец-взяточник Юсов, который и формулирует секрет успеха своего патрона, который и сам живет, и жить дает другим: «Быстрота, смелость в делах… Поезжай за ним, как по железной дороге. Так ухватись за него, да и ступай. И чипы, и ордена, и всякие угодья, и дома, и деревни с пустошами… Дух захватывает!» .

Герои Островского не просто практики-взяточники, по своего рода философы взятки, знающие все ее запутанные лабиринты, ее неписаные правила. Взятка, по их мнению, неизбежна в России, ибо она — сама жизнь. Юсов вспоминает, как он начинал свою карьеру мальчиком на побегушках: сидел не у стола, не на стуле, а у окошка на связке бумаг и писал не из чернильницы, а из помадной банки. И все-таки судьба взыскала его своей милостью — за умение жить; спустя годы он уже землевладелец, у него три дома, он держит свой выезд (четверней) и т. п. Как утверждает Юсов, главное, чтобы «рука не сфальшивила». Брать можно любым путем, нс только деньгами, но и услугой, так сказать, в «кредит», счесться можно и потом: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком сходится… дело какое-нибудь будет, ну и квит». «Возьми так, чтобы и проситель был не обижен и чтобы ты был доволен. Живи по закону; живи так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Что за большим-то гоняться! Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает» .

Еще одна счастливая способность чиновничества — умение подлаживаться к обстоятельствам, в особенности к начальству. «Обратили на тебя внимание, ну, ты и человек, дышишь; а не обратили — что ты?.. Червь!» — говорит Юсов.

Здесь все связано круговой порукой. Среда, которую изображает Островский, воспроизводит себя и себе подобных, развращает тех, кто попадает в нес, воспитывает, формирует целую когорту мздоимцев, циников и плутов. Однако она же безжалостно калечит души и ломает судьбы честных людей. Центральный герой пьесы Жадов поступает на службу с чистой совестью, он весело и с надеждой смотрит на жизнь, полагая, что трудом образованный человек в состоянии обеспечить достойное существование себе и своему семейству. Но в финальной сцене он приходит к своему влиятельному дядюшке (Вышневскому) просить… доходного места, т. е. такого, где можно было бы брать взятки, «приобресть что-нибудь», как он осторожно говорит. Жадов — совсем не герой, не борец, а обыкновенный, слабый человек. Бедность, семейные неурядицы, окружающий разврат его доконали, и только случай дает ему возможность остаться честным человеком и сохранить право глядеть всякому в глаза без стыда и угрызений совести. «Я буду ждать того времени, — говорит он, — когда взяточник будет бояться суда общественного больше, чем уголовного» .

Сатирический эффект новой пьесы был настолько велик, что она, как и «Банкрот», была на долгие годы запрещена для постановки, и только спустя семь лет после завершения работы над ней автор получил разрешение к представлению ее на сцене (1863). Судьба произведений Островского складывалась так трудно (при исключительном успехе его пьес у театральной публики) потому, что автор обладал способностью всякий раз открывать болезненные проблемы русской жизни и с такой художественной силой выносить их на суд зрителей, что встречал самое ожесточенное противодействие: сначала со стороны русских «толстосумов» — влиятельного купечества («Банкрот»), затем — «благородного сословия», русского дворянства («Не в свои сани не садись»), и, наконец, цензура встала на защиту громадного племени бюрократов в бюрократическом же государстве — российского чиновничества, которое во все времена отличалось тем, что позднее было отмечено кратким и горьким словом «воруют…» .

Подводя итог почти десятилетней деятельности драматурга, Добролюбов опубликовал в 1859 г. статью «Темное царство», подчеркнув, что главное в пьесах Островского — «семейные и имущественные отношения»: «Это мир затаенной, тихо вздыхающей скорби, мир тупой, ноющей боли, мир тюремного гробового молчания». Критик ограничил свой анализ социальной сферой действительности, отраженной в произведениях драматурга. Однако это и было целью, по его определению, «реальной критики»: говорить не столько о художественной специфике произведения, сколько о жизни, в нем изображенной, и о ее острых проблемах. Мир жестоко угнетаемых, бесправных людей и сила торжествующего произвола — вот основные темы пьес Островского, подчеркнутые Добролюбовым. Область художественных решений, драматургическое мастерство писателя оставались в тени.