Проблема классификации речевых жанров

Спектр речевых жанров, как его видел сам Бахтин, широк, к тому же жанры очень разнородны по объему и степени сложности: от однословной реплики (Молодец! Стыдно!) до романа или ученого трактата. В промежутке — почти все что угодно: беседа, спор, флирт, похвальба, брань, угроза, упрек, укор, извинение, капризничание, объяснение в любви, личное письмо, школьное сочинение, спортивный репортаж, хозяйственный отчет… Усилия как-то организовать это пестрое множество предпринимались и предпринимаются по сей день.

Принципов различения и классификации речевых жанров много, притом самых разных. Как и классификации речевых актов, они все небесполезны — и все условны. Например, жанры можно различать по цели или теме (разговор о политике, погоде, спорте, ценах; международная информация и информация по стране на ТВ и т. д.), по внешним обстоятельствам и по месту общения (разговор в гостях, па пляже, в спортивной раздевалке, в поезде), по статусам или по ролям партнеров (женский разговор, мужской разговор, разговоры с животными, беседа врача с больным, адвоката с клиентом и т. п.), по межличностным отношениям партнеров (дружеская беседа, интимный разговор) и т. д.

Для ряда исследователей значимо восходящее к Бахтину различение ритуальных и бытовых речевых жанров, тяготеющих, соответственно, к полюсам жесткости и мягкости. Впрочем, и этот вид категоризации не абсолютен. Нельзя не заметить, что в современной культуре сфера жесткого и неукоснительно выдерживаемого церемониала сужается. Конечно, судья не будет выносить приговор, а солдат рапортовать офицеру «своими словами», но речь президента в наши дни может содержать в себе анекдот; проповедь священника — комментарий к распространяемой в Интернете новости и т. д.

Другой способ классификации, который также предложил Бахтин (и даже считал его принципиальным), — деление на первичные, или простые, и вторичные, или сложные, речевые жанры. Первичные жанры просто исполняются в речи. Вторичные — вбирают в себя первичные и перерабатывают их, используют, «разыгрывают», трансформируют, при этом часто переосмысливая, подвергая переакцентировке, заставляя служить новым задачам. Бахтин считал, что первичные речевые жанры складываются стихийно и преобладают в «непосредственном речевом общении», а вторичные характерны для «высокоразвитого и организованного культурного общения».

Однако и это деление, на первый взгляд очевидное, при ближайшем рассмотрении оказывается небесспорным. Нет сомнения, что в наши дни, благодаря всепроникающему действию медиа, повседневное, «первичное», «простое» речевое общение, как губка, впитывает в себя опыт вторичного, «высокоразвитого и организованного культурного общения»^[1], а заодно и ту степень сложности, социальной действенности и влияния, которые раньше ассоциировались только с последним.

Стоит отметить, что с понятием жанра иногда смешивается понятие функционального стиля (теоретически оно разрабатывалось отечественной школой, основанной В. Виноградовым). Функциональные стили определяются на основе сфер человеческой деятельности, например, официальная, политическая, научная и т. д. Дискурсы, относящиеся к разным функциональным стилям, отличаются лексическими и грамматическими особенностями^[2].

«Мы говорим жанрами», — открыл нам Бахтин. Это значит, что мы подчиняемся жанровым правилам, но также и владеем ими, то есть умеем их уместно применять, а при необходимости и видоизменять, пересматривать. Наш жанровый репертуар может быть беден или богат, в его использовании мы можем быть пассивны или изобретательны, робки или отважны. И это еще один фактор, осложняющий классификацию речевых жанров, — ведь два участника одного и того же коммуникационного события могут определить его жанр совершенно но-разному. Мера владения речевым жанром, но Бахтину, — мера выражения нашей человеческой индивидуальности и творческой свободы.

Пример из классики

Разберем небольшой диалог из повести И. Грековой «Кафедра». Контекст речевого события таков: преподаватель Маркин выходит с заседания кафедры, где долго обсуждалась культура речи, а у дверей его подстерегает студентка, мечтающая пересдать экзамен.

• — Матлогика… — сказала она еле слышно. — Какой предмет? — спросил Маркин. — Матлогика… — Да-да, я и забыл. По поводу этой матлогики у нас на кафедре была дискуссия. Большинство считает, что надо говорить «математическая логика».
• — Математическая логика, — покорно повторила девушка. На полголовы выше Маркина, она глядела на него, как кролик на льва. — Кстати, на дворе крещение, — сказал Маркин. — Я хочу задать вам классический вопрос. Как Ваше имя? — Люда…
• — Этого мало. Фамилия?! — Величко. — Отлично. Люда Величко. — Он вынул записную книжку. — Буду иметь честь. Вторник, в два часа пополудни. Устраивает это Вас?
• — Устраивает. Спасибо. До свидания, — поспешно сказала Люда… Люда шла домой, утирая слезы варежкой. Чувствовала себя без вины оскорбленной, оплеванной. Ну поставь двойку, если уж очень нужно тебе, но зачем издеваться?

Что, собственно, происходит в этой ситуации? С одной стороны, реализуется нехитрый, даже банальный жанр информационного обмена: есть запрос, и есть ответ на него («Как зовут?» — «Люда Величко. Когда экзамен?» — «Во вторник в два часа дня»). С другой стороны, и попутно, происходит игра — небезболезненная, но крайней мере, для одной из сторон. Утомленный бесплодным словопрением на кафедре, преподаватель позволяет себе кокетливый нарциссизм на уровне речи: украшает ее «высоким штилем», вплоть до включения цитаты из пятой главы «Евгения Онегина». Тем самым он осуществляет дополнительное речевое действие, возможно, сам не вполне сознавая его природу. Жанр, в котором выступает преподаватель Маркин, можно определить как «рисовку», довольно невинную, но неожиданно оскорбительную для его собеседницы. Партнерша Маркина по диалогу прекрасно чувствует игровой посыл, но нс может, нс чувствует себя вправе в силу разницы статусов на него ответить. Для нее «игра» сводится к напоминанию о ее зависимом положении, и в целом жанр взаимодействия интерпретируется как «игра льва с кроликом», забава сильного над слабым. Как же определить в итоге жанр данного коммуникативного события и можно ли оценить его в целом как удачу или неудачу? Информационный обмен состоялся, и ничего сверх того одна из сторон даже не заметила. Другая сторона прочла ситуацию как морально-психологическую драму, в которой участвовала в роли жертвы.

На разобранном примере из повести «Кафедра» хорошо видно, что контекст коммуникативного взаимодействия — не объективная данность, а субъективный конструкт, выстраиваемый его участниками не обязательно сходным образом. И поскольку жанр взаимодействия зависит от контекста, он также не поддается однозначному определению.

• [1] Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Эстетика словесного творчества. С. 239.
• [2] О функциональных стилях см. подробнее: Солганик Г. Я. Стилистика текста. М.: Наука, 2003. О различии категорий жанра и стиля см.: Кибрик А. А. Модус, жанр и другие параметрыклассификации дискурсов // Вопросы языкознания. 2009. № 2. С. 3—21.