Анализ особенностей языковых средств в литературоведении (на примере работ Ю.М. Лотмана)

Мы уже убедились, что иностилистические языковые средства часто используются в литературоведении. Это связано с тем, что литературоведение изучает особенности художественной литературы с позиции явления человеческой культуры. А ее главными отраслями является теория литературы и история литературы, фольклористика, она разделяется на множество различных направлений. Все это определяет языковые средства, используемые в литературоведении.

Языковые средства литературоведения могут иногда не принадлежать к научному стилю, мы уже показали это на примере литературоведческих работ Д. С. Лихачева, теперь проанализируем работы Ю. М. Лотмана.

Ю.М. Лотман был русским литературоведом, культурологом, семиотиком. Лотмана называют одним из первых разработчиков структурносемиотического метода изучения литературы и культуры в советской науке, основоположником Тартуско-московской семиотической школы.

В 1993 году Юрий Лотман стал лауреатом академической премии им А. С. Пушкина с формулировкой: за работы: «Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя» и «Роман А. С. Пушкина „Евгений Онегин“. Комментарий».

В центре внимания Ю. М. Лотмана находятся вопросы культуры и искусства, которые он рассматривает как «вторичные моделирующие системы». Первичной моделирующей системой при этом оказывается язык. Функцией культуры и искусства является борьба с энтропией и хранение информации, а также коммуникация между людьми. Искусство является частью культуры наряду с наукой.

Работы Ю. М. Лотмана отличает ярко выраженный авторский стиль. Стиль определяют как способ словесного выражения мыслей. Стиль характеризуется определенными особенностями в отборе, сочетании и организации различных лингвистических средств с коммуникационными задачами, а также особенностями передачи информации и воздействия. Необходимо отметить также, что термин «стиль» не ограничивается употреблением в области лингвистики, помимо этого, он входит в понятие таких наук, как искусствоведение и литературоведение.

Проанализируем комментарии Ю. М. Лотмана к «Евгению Онегину» А. С. Пушкина. Они написаны таким образом, чтобы между читателем и автором появилось необходимое взаимопонимание. Основные особенности научного жанра комментария связаны с тем, что комментарий от текста не является независимым либо автономным, а служит для того, чтобы помочь читателю лучше понять текст. Как любой текст научного жанра, комментарий способен помочь размышлениям читателя, но ни в коем случае их не заменяет. Без заинтересованности читателя, уважения к литературе, навыков восприятия художественного и поэтического текста, без надлежащего уровня знаний и умения чувствовать комментарий бесполезен.

Текст Ю. М. Лотмана содержит в себе слова, близкие и понятные читателю, требуют от читателя подготовленности в области прочтения непосредственно самого произведения. Этим объясняется специфика текстов Ю. М. Лотмана. Он пишет: «Весьма существенно отделить те слова, которые сделались непонятными современному читателю, от таких, непонятность которых входила в авторский расчет и которые и в пушкинскую эпоху должны были сопровождаться комментариями (это отчасти и вызвало наличие авторских примечаний к роману)».

Практически с первых строк можно встретить иностилистические элементы: «Пушкинский текст в «Евгении Онегине» построен по иному принципу: текст и внетекстовой мир органически связаны, живут в постоянном взаимном отражении, перекликаются намеками, отсылками, то звуча в унисон, то бросая друг на друга иронический отсвет, то вступая в столкновение. Понять.

«Евгения Онегина», не зная окружающей Пушкина жизни — от глубоких движений идей эпохи до «мелочей» быта, — невозможно. Здесь важно все, вплоть до мельчайших черточек". Связь текста и внетекстового мира в романе, показанная через чередование «звучания в унисон» с «отбрасыванием иронического отсвета» несколько выходит за рамки концепта жанра научного комментария, но сила воздействия на читателя, создаваемая за счет подобной образности, становится гораздо выразительнее.

В результате ему удается создать практически афоризмы — короткие, емкие, простые для понимания и запоминания фразы, например: «Всё, что не имеет конца, не имеет и смысла».

В работе «Проблема сходства искусства и жизни в свете структурального подхода», написанной в 1962 году, Ю. М. Лотман пишет: «Модель — аналог познаваемого объекта, замечающий его в процессе познания»; «Норма не имеет признаков. Это лишенная пространства точка между сумасшедшим и дураком». Он сам отмечает, что «наука в принципе не может заменять практическую деятельность и ее заменять не призвана. Она ее анализирует» (Ю.М. Лотман, 1962; 341).

Для авторского стиля Юрия Лотмана свойственна практически парадоксальная стилистика. Если наугад открыть его книгу, кажется, что научный стиль в ней вовсе не соблюдается. Однако это служит только на пользу делу: ему удается в своих произведениях выделить главное, сделать речь ясной и четкой, подчеркнуть основную мысль, заставить читателя ему поверить. Например, он пишет: «Искусство и наука — это как бы два глаза человеческой культуры» («О природе искусства», 1990).

В работе «Очерки по русской культуре XVIII века» он отмечает:

«Реформа Петра привела не к смене старой культуры новой, а к созданию культурного многоязычия. Крайним выражением его было то, что социальные полюса — крестьянин и дворянин — начали терять общность культурного языка».

Например, в письме Б. Ф. Егорову от 26—27 мая 1982 г он отмечает:

«Противопоставление магии и религии — такая же научная традиция, как и их связывание. Второе имеет хождение среди определенной группы советских этнографов, исходящих из антитезы «разум — невежество». Тогда и религия, и магия попадают в общую категорию «дурмана». Но по целому ряду признаков религия и магия не только отличаются, но и противоположны, причем магия оказывается во многом сродни науке. Не случайно зарождение химии из алхимии и всех опытных наук — из магических манипуляций. Разницу между магией и религией я вижу в том, что, хотя обе они обращаются к чему-то гораздо более мощному, нежели человек, но религия обращается к существу, а магия — к механизму. Представления о том, что такое этот механизм, у магии и науки различны, но и та, и другая предполагают, что эта мощная сила автоматически отвечает на действия человека (ученого, инженера, мага), а играет с ним, обладая свободной волей (между прочим, стоило науке нашего времени вступить на путь признания в Природе не детерминированной и не автоматически управляемой «воли», то есть разглядеть в ней не объект, а равноправного партнера — к тому же партнера, обладающего бесконечностью во времени и пространстве, — как наука начала приобретать черты религии).

Это высказывание можно назвать достаточно многозначным. Ведь оно связывает не только магию и религию, но показывает своеобразную магию авторского текста Лотмана с использованием им иностилистических средств.

Книга «Анализ поэтического текста» (1972) обладает своей спецификой, благодаря которой советское литературоведение приняло работу в штыки. В ней используется специфический подбор фонем, перекличка ритмов, антитезы глагольных времен, мельчайшие смысловые оттенки слов, пересекающиеся семантические поля. Все эти стилистические особенности в период появления книги были непривычными.

У Ю. М. Лотмана по иностилистическим вкраплениям можно проследить хронологию написанных работ.

В ранних работах (конец 1950 — начало 1960;х гг.) эти элементы встречаются только в виде отдельных лексем: «Гринев — не рупор идей Пушкина» (Ю.М. Лотман «Пушкин», 1995; 227). Так, в статье «Эволюция мировоззрения Карамзина», вышедшей в 1957 году, Ю. М. Лотман пишет:

«Циничная философия силы скрашивается требованием личной добродетели, для государства — ее носителя». В качестве иностилистической лексемы здесь употреблено слово «скрашивается».

Также стоит отметить, что экспрессивные выражения в работах Ю. М. Лотмана этого периода встречаются, например, в изложении сюжета исследуемого произведения: «Судьба Евгении была ужасна: ее соблазнил и бросил француз Полиссон, героиня бежит из дому, а затем умирает от стыда и горя». (Ю.М.Лотман «Карамзин», 1997; 365). Иногда в его статьях в качестве средств экспрессивной выразительности могут встретиться восклицательные предложения: «Карамзин специально останавливается на отмене древнего права духовенства ходатайствовать за приговорённых к казни, истолковывая этот обычай как форму морального ограничения власти царя (в политические гарантии он не верит!)» (Ю.М. Лотман «Карамзин», 1997; 411).

Позднее, в статьях Ю. М. Лотмана середины 1960;х годов уже появляются целые образные вкрапления, которые еще тесно связаны с цитированием авторов, откуда заимствуются эти образы: «Живая культура — это движение, связывающее прошедшее с будущим, это, по выражению одного из поэтов XVIII в., радуга, которая Половиной в древность наклонилась, А другой в потомстве оперлась» (Ю.М. Лотман «Карамзин», 1997; 425).

В статьях 1970 — начала 1980;х годов фразы, пронизанные образностью и экспрессивностью, не соответствующие обычному научному стилю, уже становятся органичными, хотя и не очень частыми, элементами текста: «Друг Радищева и ближайший сотрудник Новикова, Кутузов находился за границей не для увеселительной прогулки — он был отправлен туда московскими масонами для поисков «тайн» и мистической мудрости. Миссия эта крайне его тяготила. В конечном счете он погиб, горько сознавая, что принесен московскими братьями в жертву, и вместе с тем не считая себя вправе даже в этом случае самовольно оставить свой пост «(Ю.М. Лотман «Карамзин», 1997; 461).

«Именно усиление до предела антиромантических тенденция вызывало к жизни частичную реставрацию романтизма на параллельных рельсах» (Ю.М. Лотман «Пушкин», 1995; 264).

«Так же трудно представить себе психологически, чтобы Гоголь загорелся от двух-трех холодно сказанных фраз, — вероятно, имел место увлекательный разговор» (Ю.М. Лотман «Пушкин», 1995; 268).

«Гоголевский герой имеет надежду на возрождение потому, что дошел до предела зла в его крайних — низких, мелочных и смешных — проявлениях» (Ю.М. Лотман «Пушкин», 1995; 279).

Иногда образное олицетворение становится смысловой кульминацией фрагмента, как, например, это показано в приведенном отрывке из статьи М. Ю. Лотмана «Черты реальной политики в позиции Карамзина 1790-х гг.»:

«Реформаторская деятельность проникнутого духом прогресса и идеями века государя казалась наиболее реальным выходом из политического тупика, в котором оказалась Россия (история иронически показала, что этот наиболее реалистический расчет оказался предельно ирреальным.».

Здесь уже можно говорить о формировании особого индивидуального стиля работ Ю. М. Лотмана, в котором элементы собственно научного стиля, которые количественно преобладают, постоянно сочетаются с иностилистическими вкраплениями:

«Литературная поза Карамзина как автора „Писем русского путешественника“ двоилась в расчете на два различных типа аудитории» (М.Ю. Лотман «Карамзин», 1997; 485).

«Простой человек может быть литературным героем, но быть „простым человеком“, по критериям Карамзина, отнюдь не просто» (М.Ю. Лотман «Карамзин», 1997; 527).

«Между верой в прогресс Вольтера и Кондросе имелось существенное различие: самые дорогие для себя идеи Вольтер сдабривал иронией, подмешивал к ним сомнение» (М.Ю. Лотман «Карамзин», 1997; 537).

И, наконец, в середине 1980;х гг. уже появляются целые достаточно обширные фрагменты, написанные в ином, отличном от научного, стилистическом плане: «В 1803 г. Карамзин поднял на себя тяжелое бремя, вероятно еще не подозревая, каким „неудобьносимым“ оно окажется. Он нес его сквозь горести, беды, сквозь пожар Москвы, через могилы своих детей, сквозь насмешки и дифирамбы — не оскорбляясь одними и не прельщаясь другими. Он нес свой труд и сложил его лишь с последним дыханием» (М.Ю. Лотман «Карамзин», 1997; 587).

Эти иностилистические фрагменты становятся своего рода кульминацией текста, который, как мы подчеркиваем, является в целом чисто научным, адресованным в первую очередь профессиональной аудитории литературоведов и филологов.

В поисках усиления средств эмоциональной выразительности научного текста Ю. М. Лотман приходит, в конце концов, к идее создания, по его словам,.

«романа — реконструкции». Ю. М. Лотман пишет: «Чудо воскрешения должен совершать историк. И произойдет оно на страницах биографического романа реконструкции» (М.Ю. Лотман «Карамзин», 1997; 13).

То есть, по мнению Юрия Михайловича, такой роман должен писаться ученым, а не писателем, такой роман неотделим от собственно научного исследования. Роман — реконструкция — это не исторический роман — биография: «Автор биографического романа может позволить себе эту роскошь (дополнять роман не фактами, а собственными домыслами — авт.). Он имеет право измышлять детали, речи и мысли Автор романа — реконструкции таких прав не имеет. Он не может дополнять нехватающие куски колонн камнями своего производства Реконструктор не измышляет — он ищет, сопоставляет. Он похож на кропотливого расшифровщика» (М.Ю. Лотман"Карамзин", 1997; 12).

Все подобные отступления, использования иностилистических средств являются оправданными в авторском стиле, однако они также важны, когда речь идет об учебниках. Здесь существуют собственные плюсы и минусы.

Учебники — книги, содержащие систематическое изложение знаний относительно определённой области и используемые и в системе образования на ее разных уровнях, и с целью самостоятельного обучения.

Составление учебников проводится при учёте возрастных, а также социальных особенностей их потенциальной читательской аудитории. Учебная литература выпускается не только государственными, но и частными издательствами и контролируется государственными службами. От простоты изложения, понятности, а также соблюдения всех норм написания текста учебника при его составлении во многом зависит успеваемость обучающихся по нему учеников. Поэтому стиль написания учебника крайне важен.

Учебники должны быть составлены с учетом знакомства и овладения учениками нормами русского литературного языка, ведь дети обучаются этому непосредственно на всех уроках. В целом, можно сказать, что учебники должны выступать в качестве ориентиров как для педагогов, так и для речевой практики педагогов на уроках.

Школьные учебники должны отвечать требованиям правильной речи. Язык художественной литературы, который служит, кроме всего прочего, одним из значительных источников обогащения словарного языкового запаса ученика, в целом не может быть нормативной основой для стиля учебников, хотя какие-то его функции имеют значение. Использование, например, сложных и запутанных синтаксических конструкций в учебниках часто приводят к пунктуационным ошибкам в работах учеников, которые пытаются создать похожие конструкции.

Тексты учебников не должны содержать ошибок, при этом их стиль изложения должен быть четким, ясным, точным, не допускать двоякого толкования, это особенно важно при обучении детей.

Попытки использования иностилистических, образных вкраплений мы достаточно часто наблюдаем в текстах современных учебников:

«Прошедшее поколение незримо протягивает к нам свои руки»;

«Неизгладимую печать на нашу историю наложило и то обстоятельство…»;

«Эту неброскую и величавую красоту нашей природы самозабвенно любили русские писатели и поэты. Ее прелесть вдохновенно воспевали Пушкин, Тургенев, Блок, Есенин»;

«Здесь формировались люди, скоро работавшие в период короткого лета и затем вынужденно „отдыхавшие“ долгими жестокими зимами».

Эти примеры показывают нам, насколько важно относиться к стилю изложения с высокими требованиями.

Предполагается, что в учебнике новые термины, понятия, должны быть четко определены. Новые названия либо объяснены, либо автор говорит о том, что объяснения названия не существует. Половинчатость и недосказанность вносят путаницу и неуверенность в употреблении этих терминов. Однако зачастую рассказы о художественной литературе для лучшего восприятия и понимания нуждаются в определенных эмоциональных вкраплениях, использовании иностилистических элементов.

Таким образом, в целом использование иностилистических элементов является важным и обязательным, хотя оно и не должно идти во вред научным основам текста учебника.