Особенности электорального поведения в странах «новой демократии»

Более сложным является поведение избирателей в так называемой группе стран «новой демократии», в которую входит и Россия. Накопленная электоральная статистика и данные социологических опросов, скорее, ставят перед социологами больше вопросов, чем дают убедительных ответов. С определенностью можно говорить о том, что за минувшие 15−20 лет только появились некоторые устойчивые тенденции в электоральном поведении россиян. Нет убедительных доказательств того, что модели электорального поведения, выделенные в зарубежной социологии, вообще не применимы к российской действительности. С другой стороны, ни одна из известных нам моделей не получила яркого подтверждения на федеральных или региональных выборах. Это дало основание части ученых утверждать, что в принципе все основные модели электорального поведения, известные в странах развитой демократии, находят свое подтверждение и в российских условиях, только с разной степенью эффективности. Наиболее эффективной оказывается социально-психологическая модель, затем модель экономического голосования, или модель рационального избирателя, и наконец, наименее эффективной является социологическая модель.

С научной точки зрения эта ситуация вполне объяснима. Социологический подход был сформулирован и получил подтверждение в обществах со сложившимися и устойчивыми связями, характерными для стабильной социальной структуры. В условиях повышенной динамики социальной мобильности, присущей постсоциалистическому обществу, становления новой социальной стратификации, нечеткости социальных и политических расколов возрастает межличностное и внутригрупповое недоверие, которое препятствует становлению новых социальных и политических установок и моделей поведения. Социальное положение граждан не влияет решающим образом на их электоральные предпочтения^[1].

Многие российские исследователи, например Г. В. Голосов, В. А. Колосов, Р. Ф. Туровский, М. И. Арбатская, основываясь на указанной выше концепции С. Липсета и С. Роккана, указывают на существование в нашей стране горизонтальных расколов — географических, которые обозначают территориальные расколы по признаку электоральных ориентаций. Они выделяют четыре:

• 1) город — село;
• 2) центр — периферия;
• 3) север — юг;
• 4) национальная — русская территория.

Первый раскол заключается в том, что чем больше городского населения, тем будет больше голосов у либералов. В городе и селе существуют существенные различия по уровню доходов, образования, социально-профессиональной и гендерной структуре, социальному статусу и т. д.

Второй раскол: внутрирегиональный. Вокруг крупных городов образовывается зона электорального влияния, в которой доля левого влияния ниже, чем за границей этой зоны. Это не связано с типом города и называется фактором удаленности, в том числе удаленности от магистралей.

Третий раскол: регионы России делятся с северо-востока на юго-запад. Туровский и Колосов считают, что этот раскол является продолжением первого^[2]. Левая политическая культура характерна для особого типа городов, которые выросли как обслуживающие сельское хозяйство, это бывшие сельчане. Этому типу соответствуют юго-западные части России. А север связан с индустриализацией — города такого типа формировались приезжим населением.

Четвертый раскол: республики против областей. В национальных регионах больше управляемости электоратом.

Если проследить динамику явки избирателей начиная с 1993 г., то мы увидим, что на данном этане Россия переживает спад интереса к выборам (табл. 21.1).

Таблица 21.1

Явка избирателей на выборах в Российской Федерации 1993;2012 гг. (в%)

Явка на выборах 2003−2004 гг. оказалась весьма низкой даже по официальным данным. Самой низкой для постсоветских федеральных выборов была явка на первые выборы в Госдуму в декабре 1993 г. Однако тс выборы были поистине экстремальными: как их потенциальные участники, так и избиратели о самом факте проведения выборов в совершенно новый орган власти по совершенно новой системе узнали всего за три месяца до дня голосования. Кроме того, электорат находился под сильным впечатлением событий октября 1993 г. в центре Москвы. На парламентских выборах 1995 г. явка возросла, а начиная с 1999 г. она начала уменьшаться и к 2003 г. практически вернулась к показателю 1993 г. На президентских выборах явка традиционно бывает выше, чем на думских, что, несомненно, связано с гой ролью, которую играет президент в политической системе России; здесь мы видим, что она к 2004 г. снизилась, что несколько снижает степень поддержки президента.

В следующее десятилетие наблюдаются разнонаправленные тенденции. Так, в 2007 г. на выборах в Госдуму явка избирателей выросла по сравнению с 2003 г. и составила 65,78%, а в 2011 г. снизилась до 60,1%. На выборах президента России динамика обратная. В 2008 г. явка выросла по сравнению с 2004 г. и составила 69,6%, а в 2012 г. — снизилась до 65,34%.

Различия в электоральном поведении основных стратификационных групп носят незначительный характер. Прежде всего это относится к поведению среднего класса.

В доказательство приведенному тезису можно привести данные социологического исследования электорального поведения среднего класса.

Согласно результатам исследования группы РОМИР («Общественное мнение России — 2003;й год»), политическая активность среднего класса незначительно отличается от политической активности населения. На вопрос «Собираетесь ли Вы участвовать во всероссийских выборах (Государственной думы РФ, Президента РФ)?» утвердительный ответ дали 45,4% респондентов среди среднего класса (активный электорат) и 50% респондентов среди населения страны в целом. Наибольшую активность проявляют избиратели в возрасте от 45 лет и старше, а наименьшая активность была зафиксирована в группах до 34 лет.

Исследование показало, что по мере роста доходов электоральная активность избирателей снижается с 47,3% среди семей с доходом до 200 у.е. до 37,6% семей с доходом свыше 600 у.е. на члена семьи в месяц.

" Протестный электорат" составляет 23% среди респондентов среднего класса и 21% среди населения страны в целом.

Однако политические предпочтения среднего класса существенно отличаются от предпочтений населения страны в целом.

Респондентам был предложен список политических партий, которые собираются принять участие в выборах в Госдуму в 2003 г. Как видно из табл. 21.2, составленной по результатам исследования РОМИР, политический выбор среднего класса и населения совпадает только относительно «Единой России» и частично «Яблока» и существенно расходится относительно СПС и КПРФ.

Таблица 21.2

Политический выбор среднего класса и населения страны в целом (в %)

Электорат среднего класса, как и общество в целом, делится на «правых», «центристов» и «левых». Хотя последний, по понятным причинам, и составляет абсолютное меньшинство. Можно предположить, что политические расколы среднего класса связаны с социальными расколами, с его внутренней социальной гетерогенностью. Электорат среднего класса в настоящее время больше поддерживает партию власти, «Единую Россию», чем ориентированные на него «Яблоко» и СПС.

" Старый" средний класс, особенно лица наемного труда, выполняющие административные функции, традиционно ориентирован на существующую политическую власть, оказывая ей фундаментальную поддержку. «Новый» средний класс имеет более сложные и противоречивые отношения с властью. С одной стороны, он более критичен к проводимой экономической политике, больше ориентирован на либеральные ценности и свободы, но, с другой стороны, он социально и политически менее активен, как по причине недоверия существующим политическим институтам, так и по причине относительно более высокого уровня доходов, сочетающихся с относительно молодым возрастом. Поэтому его участие в политике нередко носит избирательный характер.

Относительно социально-психологической модели электорального поведения можно сказать, что она тоже полностью себя не проявила по схожим с социологической моделью причинам. Формирование политической идентичности происходит в процессе политической социализации. Сам процесс политической социализации в последние 15−20 лет происходит в условиях институциональной нестабильности. Политические партии и партийная система еще окончательно не сформировались, что делает невозможным формирование политической идентичности, понимаемой как стабильная позитивная эмоциональная установка, но отношению к одной определенной партии.

Следует обратить внимание на тот факт, что негативная партийная идентичность превалировала во многих посткоммунистических странах в середине 1990;х гг. В условиях становления новой политической системы, сохраняющей нечеткость политических расколов, избирателям легче было понять и объяснить, за какую партию они никогда не будут голосовать, чем обосновать, почему они будут голосовать именно за эту партию. Исследования, проведенные в 1995 г. в Венгрии, Польше, Румынии и Словении, показали, что 77% опрошенных имели негативную идентификацию и только 30% опрошенных — позитивную. Исследователи Р. Роуз и У. Мишлер выделили четыре типа партийной идентификации, характерные для посткоммунистических стран: негативный, закрытый, апатичный и открытый^[3].

Негативный тип идентификации означает, что избиратель может сказать, за какую партию или партии он никогда не будет голосовать, но затрудняется ответить на вопрос, за какую партию он проголосовал бы. Этот тип идентификации был выявлен у 52% опрошенных. Закрытый тип подразумевает наличие у избирателя смешанной — и негативной, и позитивной идентификации. Он был выявлен у 25% опрошенных. Открытый тип означает наличие у избирателя определенной партийной идентификации и отсутствие негативного отношения к какой-либо партии. Этот тип идентификации был выявлен только у 5% опрошенных. Апатичный тип избирателя предполагает отсутствие как негативной, так и позитивной идентификации. Данный тип был выявлен у 18% респондентов.

В последующие годы партийная система ряда стран Восточной Европы стабилизировалась. Основные политические партии смогли сформировать более устойчивую идентичность среди избирателей, тем самым было преодолено общее негативное отношение к партиям и созданы условия для развития стабильной позитивной эмоциональной установки по отношению к одной определенной партии.

В России этот период можно охарактеризовать как период продолжения процессов становления партийной системы, характеризующийся сохранением высокой степени электоральной неустойчивости и партийной идентификации. Поэтому в России сохраняется относительно высокий по сравнению со странами Восточной Европы уровень негативной партийной идентификации.

Некоторые западные аналитики (например, Р. Роуз) утверждают, что две трети россиян не имеют позитивной партийной идентификации, а за период реформ приобрели устойчивую негативную партийную идентификацию, т. е. либо вообще не отождествляют свои интересы с какой-либо партией, либо знают, с какими партиями не хотят иметь ничего общего^[4]. Хотя в литературе можно встретить и прямо противоположные точки зрения, утверждающие, что свыше 60% избирателей имеют партийную идентификацию. Разброс мнений свидетельствует, что данная проблема как минимум требует дополнительных исследований с целью выявления как общей динамики формирования политической идентичности российского избирателя, так и преодоления негативной идентичности, сформировавшейся в последние десятилетия.

• [1] Елисеев С. М. Социальные и политические расколы, институциональные предпосылки и условия консолидации партийных систем в период демократического транзита // Политическая наука. Социально-политическое размежевание и консолидация партийных систем. 2004. № 4.
• [2] Колосов В. А., Туровский Р. Ф. Электоральная карта современной России: генезис, структура и эволюция // Полис. Политические исследования. 1996. № 4. С. 33−46.
• [3] Политический процесс: основные аспекты и способы анализа. М., 2000. С. 186.
• [4] Попова О. В. Политическая идентификация в условиях трансформации общества. СПб., 2002. С. 169.