Судебное толкование и иные виды толкования права

Для технического удобства работы с правовым материалом при его истолковании в доктрине сложилась определенная классификация. В зависимости от применяемых способов выделяют следующие виды толкования: (1) филологическое, которое предполагает уяснение смысла правового текста через анализ использованных в нем слов (их значений) и грамматических конструкций; (2) историко-политическое, когда смысл текста выявляется через исследование обстоятельств, сопутствовавших его принятию; (3) функциональное (телеологическое), когда во внимание принимается цель соответствующего правового текста и его смысл устанавливается с учетом выявленной цели.

Выделяется также (4) систематическое толкование, предполагающее выявление смысла правового текста, с одной стороны, через изучение его связей с другими текстами и нормами, и с другой — через установление смысла текста с учетом его места в системе права и места толкуемой нормы в составе нормативного правового акта (в какой главе, разделе, параграфе и т. п. расположена такая норма). Хотя применительно к первому «системному» аспекту речь по сути идет не столько о приеме толкования, сколько о требовании, предъявляемом к результатам толкования, — толкование должно быть последовательным и не должно приводить к появлению в правопорядке противоречащих друг другу норм права. Поэтому, на наш взгляд, применительно к этому аспекту правильнее говорить о принципе толкования (принципе права), а не об особом виде толкования. Иногда говорят также о (5) логическом толковании, но любое толкование направлено на обнаружение и реконструкцию логической структуры нормы права и в этом смысле является логическим, в связи с чем выделение отдельного способа (по критерию использования логических приемов и методов) неоправданно. Здесь опять-таки речь идет о требовании логичности (придерживаться законов логики) к процессу и результатам толкования права, о том, что этот процесс должен быть подчинен законам человеческого мышления (логике).

Неслучайно в английской правовой доктрине применительно к этому делению (на лингвистическое, систематическое, логическое и т. п. толкование) речь идет не о видах, а о правилах толкования. Например, literal rule (требование учета лингвистических конструкций при толковании), mischief rule (требование устранения двусмысленности из положений права), golden rule (требование придерживаться логики и избегать противоречивых, абсурдных выводов), purposive rule (требование учитывать цель нормы при ее толковании) и т. п., сформулированы именно как правила (принципы). Действительно, когда отечественные юристы упоминают «виды» или «способы» толкования, речь на самом деле идет не об описании того, как осуществляется толкование (по своей сути это единый интеллектуальный процесс, имеющий различные аспекты), а о том, каких требований следует придерживаться при толковании (верность букве закона, учет целей законодателя, единство правового регулирования и т. п.).

В зависимости от объема результатов толкования выделяются:

• — буквальное — если логический смысл текста и содержащихся в нем терминов остается неизменным. К примеру, правило закона, устанавливающее, что течение срока на рассмотрение жалобы начинается со дня получения этой жалобы, в плане буквального истолкования будет означать, что день получения жалобы также будет учитываться при исчислении срока. Ориентиром здесь будет служить общее понимание значения того или иного термина в обществе. Так, если закон требует указывать в исковом заявлении место жительства истца и ответчика, то в обыденном понимании этого термина местом жительства будет являться то место, в котором преимущественно проживают истец или ответчик. В судебной практике может сложиться толкование этого положения, при котором под местом жительства будет пониматься место регистрации (т.е. объем понятия будет сужен). Иногда на практике стороны судебных процессов могут истолковывать данное правоположение широко и включают в объем понятия любое место (например, отель или другое место), в котором они временно находятся на момент подачи иска;
• — ограничительное — если смысл текста и использованных в нем терминов суживается в процессе толкования. Если обратиться к приведенному выше примеру, то ограничительное толкование может привести к заключению, что термин «день» должен означать рабочий день и, таким образом, если жалоба была получена уже после окончания рабочего дня, хотя и в пределах тех же самых суток (календарного дня), то срок начинает течь со следующего дня. Другим примером ограничительного толкования может служить определение смысла статьи 60 Семейного кодекса РФ об обязанности родителей содержать своих детей. Буквальный смысл термина «дети» означает потомков, т. е. лиц, рожденных от определенных родителей, независимо от их (детей) возраста. В таком случае, люди остаются детьми своих родителей даже после достижения ими совершеннолетия. Вместе с тем такое буквальное истолкование может показаться неразумным и не отвечающим предполагаемым целям введения этой нормы в российский правопорядок. В этом аспекте ограничительное истолкование может привести к выводу, что под «детьми» имеются в виду только несовершеннолетние, что подтверждается дефиницией, данной в п. 1 ст. 54 Семейного кодекса РФ. Иными словами, смысловые границы термина «дети» при таком истолковании сужается, тогда как в других главах Семейного кодекса РФ термин «ребенок» применяется также и по отношению к совершеннолетним: например, п. 1 ст. 52 Семейного кодекса РФ дает право оспаривать отцовство также и «ребенку по достижению им совершеннолетия»;
• — расширительное — если смысл текста и терминов наделяется большим объемом, чем в обыденном и профессиональном языке. Примером может служить толкование ч. 2 ст. 15 Конституции РФ, предписывающей гражданам соблюдать законы. Буквальное истолкование этого текста может привести к предположению, что лица без гражданства, иностранцы могут не соблюдать законы, или что граждане не обязываются Конституцией к исполнению подзаконных актов. Получаемая при расширительном истолковании реконструкции нормы может привести к заключению, согласно которому не только граждане, но и иностранцы, лица без гражданства на территории России должны соблюдать законы, и причем не только законы, но также и иные нормативные правовые акты, равно как и учитывать при соблюдении законов их официальное толкование.

Еще один вариант классификации предполагает обращение к статусу интерпретаторов. По субъектам толкования выделяют: (1) официальное, осуществляемое лицом или органом в пределах его полномочий; (2) неофициальное, осуществляемое всеми остальными лицами. В рамках официального толкования различаются: (1.1) аутентичное, которое исходит от органа, издавшего толкуемый правовой акт; (1.2) легальное, которое дается тем органом, который специально управомочен на толкование нормами права.

Особую трудность представляет вопрос о судебном толковании права. Нередко по причине неправильного понимания значения объективности в праве судьи избегают изложения своего мнения и демонстрации хода своих рассуждений, заменяя их обезличенными фразами «из закона следует…», «смысл закона заключается в …» и т. п. Но закон не есть просто текст — согласно принятой в романо-германской юридической догматике теоретической позиции, закон транслирует намерение (волю) законодателя урегулировать общественные отношения определенным образом. Правоприменителю поэтому вменяется в обязанность выявить это намерение законодателя при толковании нормы закона, взяв на себя ответственность за правильность акта истолкования. Реализация этой ответственности и происходит через аргументацию, в которой правоприменитель демонстрирует последовательность и непротиворечивость его рассуждений о том, какой смысл законодатель заложил в подлежащей применению норме права.

Для правильного решения любого дела необходимо, в частности, дать правильное истолкование нормам права, которые судья намерен применить в рассматриваемом деле. С этим аспектом часто связаны судейские ошибки, которые выявляются при пересмотре решений вышестоящими судами. Судьи иногда оказываются заложниками чувства «самоочевидности», когда при прочтении правового текста они не обращают внимание на нюансы законодательных формулировок, не думают о стоящих за нормой закона ценностях и социальных интересах, не принимают во внимание цели, для достижения которых приняты те или иные законы, а также требование системного толкования закона, т. е. учета других норм закона, применение которых затрагивается применением толкуемой нормы. Другая трудность, которая связана с толкованием норм закона, заключается в неоднозначности некоторых понятий, используемых не только в законе, но и в договорах.

В определенных правопорядках высшие судебные органы могут быть управомочены издавать предписания общего характера: руководящие разъяснения, правовые позиции и т. п. Такого рода предписания создаются высшими судами в частности, в российском правопорядке согласно нормам позитивного права. В некоторых странах суды создают нормы даже вопреки нормам закона: к примеру, во Франции, где Кассационный Суд и Государственный Совет по сути создают нормы права вопреки ст. 5 Гражданского кодекса Франции (как мы упоминали выше, эта статья содержит запрет выносить решения в виде общего распоряжения). Судьи при толковании права пользуются теми же мыслительными приемами, что и любые другие интерпретаторы, но с их актами толкования правопорядок обычно связывает принудительную (обязывающую) силу. В некоторых случаях судебные решения и содержащиеся в них акты толкования права имеют силу не только по отношению к сторонам судебного спора, но также к неограниченному кругу адресатов, что является признаком нормативности.

В этом плане возникает вопрос о судейском правотворчестве, которое признается доктриной в англо-американском праве, но которое считается некоторыми правоведами недопустимым с точки зрения романо-германского права, где принято исходить из принципа разделения властей. Существует множество научных позиций по поводу возможности существования судебного, прецедентного права в России и других странах континентального права, среди которых можно выделить следующие наиболее типичные подходы.

Первый подход заключается в идее, согласно которой суды лишь разъясняют содержание существующих норм, дают им толкование в пределах того смысла, который в нормы вложил законодатель. Мнение судей поэтому не имеет нормативного характера, т. е. не создает новых, дополнительных общих норм, а является лишь авторитетным подспорьем в аргументации и источником информации о выявленном смысле норм. При этом судебное толкование ни на йоту не меняет смысл нормы и не создает дополнительных прав и обязанностей для адресатов норм.

Речь идет, прежде всего, о «руководящих разъяснениях» высших судов, от которых судья может отойти в конкретном деле с учетом его специфики. Эта возможность судьи отказаться от применения некоей нормы, сославшись на особенности дела особенно четко проступает в используемой английскими судами технике «сходств и отличий». Неблагоприятного последствия для судьи в этом случае напрямую не следует — если не рассматривать в качестве такового отмену в вышестоящей инстанции, — поскольку правопорядок не содержит санкций на подобные случаи. В этой позиции, как видно, есть скрытое противоречие. Несмотря на то, что акты толкования норм со стороны высших судебных инстанций создают для нижестоящих судей обязанность придерживаться данного высшими судами толкования, эти акты толкования рассматриваются в качестве ненормативных, т. е. не связывающих поведение граждан и нижестоящих судей.

Второй подход исходит из признания того, что суды путем толкования создают нормы, поскольку их разъяснения имеют обязывающую силу для нижестоящих судов и рекомендательную — для всех остальных субъектов. В этом отношении российское право содержит нормы, которые позволяют пересмотр отдельных категорий дел в связи с новой правовой позицией (ст. 311 АПК РФ) или новой практикой применения правовой нормы, выработанной Верховным Судом РФ (ст. 392 ГПК РФ). Такие правовые позиции обладают обязывающей силой, распространяются на неограниченное число случаев и отвечают всем признакам нормы. Этот подход более отвечает реалиям судоустройства как в российском правопорядке, так и в других странах, где судебная практика официально не признается в качестве формы создания правовых норм, но где суды фактически создают нормы права.

Обычно встречающееся возражение о том, что такое объяснение противоречит принципу разделения властей (в смысле необходимости разделения функций законодательной и судебной властей), несостоятельно, поскольку разделение властей остается конституционным принципом и в тех странах, где признается нормотворческий характер судебных решений (например, в США). Более серьезное возражение связано с различием в степени и характере нормативности законов и подзаконных актов, с одной стороны, и судебных актов — с другой. Если первые устанавливают запреты, дозволения и предписания напрямую, приказывая известное поведение в качестве норм, то судебные акты устанавливают запреты, дозволения и предписания опосредованно — в форме актов толкования уже существующих норм.

В структуре создаваемых парламентом норм, а также норм подзаконных актов органов исполнительной власти, как правило, имеются достаточно четко регламентированные санкции, тогда как в структуре норм судейского права такие санкции либо заданы опосредованно: как возможность отмены решения, нарушающего единообразие судебной практики или идущего вопреки правовым позициям высших судов, либо как потенциальная вероятность привлечения судьи к дисциплинарной ответственности. Можно заметить и то, что акты судебного толкования чаще всего имеют рекомендательную форму, не запрещая прибегать к иному истолкованию норм права, если оно будет более адекватно выражать «волю законодателя», тогда как в актах законодательства нормы формулируются преимущественно императивно (в форме требований). Эти существенные различия нельзя не замечать, однако они, как представляется, не лишают судебные акты свойства нормативности (что выражается в создании запретов, предписаний или дозволений), хотя эта нормативность несомненно имеет свои особенности.

Третий, промежуточный подход основан на тезисе о том, что суд не создает новых норм, а только расширяет или сужает пределы действия старых норм. Эта идея основана на представлении о том, что объектом толкования является не сам правовой текст, а смысл этого текста, который выявляется судом и разъясняется другим субъектам. Поскольку смысл текста выявляется судьей (иным лицом, наделенным в правопорядке компетенцией) применительно к некоему случаю, и поскольку именно судья связывает этот смысл с определенными принудительными последствиями, то получается, что нормы создаются именно судьями. Иными словами, норма создается тогда, когда устанавливаются конкретные права и обязанности для конкретных лиц — именно здесь мы можем говорить о том, что решение судьи налагает на некое лицо запрет, предписывает ему совершение действия или предоставляет дозволение (разрешение). До этого правовые тексты (законы, прецеденты и т. п.) являются лишь материалом для размышления и прогнозирования поведения судей в случае, если в суде встанет вопрос о распределении прав, обязанностей и ответственности в какой-то конкретной ситуации (такова, в частности, «предсказательная» теория права, распространенная среди правовых реалистов). Поэтому суд, создавая конкретные нормы для конкретных ситуаций, не вмешивается в компетенцию законодательной власти, которая создает общие предписания (законы), которые тем не менее не влекут приписывания прав и обязанностей конкретным лицам.

Если допускать различие между правовым текстом и его смыслом, то эта реалистическая (в смысле ее укорененности в идеях правового реализма) позиция позволяет уйти от концепции судебного правотворчества и в то же время признать факт того, что суды могут наполнять существующие законодательные тексты содержанием по своему усмотрению. Основной постулат этой позиции заключается в том, что адресатом создаваемых органами законодательной и исполнительной власти правовых установлений являются прежде всего судьи. Сами по себе законы и подзаконные акты создают только общие рамки, в которых судьи формулируют индивидуальные нормы (по терминологии Ганса Кельзена), т. е. описывают, по какому правилу должно было осуществляться распределение прав, обязанностей и ответственности между конкретными лицами в определенной ситуации, и каковы для сторон спора последствия несоблюдения такого правила. Это означает ретроспективную оценку действий сторон: судья, рассматривая спор, устанавливает, как стороны должны были вести себя с точки зрения того распределения между ними прав и обязанностей, которое считает необходимым суд (вполне возможно, что стороны и их представители не согласны с тем, что такое распределение следует из закона), и применяет к сторонам санкции за нарушение в прошлом этого распределения прав и обязанностей.

В конечном итоге, эта позиция приходит к признанию того, что истинным «хозяином» правовой системы является судья, а не законодатель — решение о том, что нормативные правовые акты влекут или не влекут известные принудительные последствия, принимается судьей. С этим связана основная трудность реализма. Утверждение, что законы не содержат норм, является, с одной стороны, контринтуитивным: ведь, как правило, люди ориентируются на законы и воспринимают их в качестве источника обязательных предписаний. С другой стороны, даже если признать нормотворческую функцию за судьями, то создаваемые судами нормы конструируются как развитие законодательных норм, что имеет существенное значение. Норма является смыслом акта волеизъявления правотворческого органа, и поэтому лишение правового текста того смысла, что вложен законодателем, и наделение этого текста новым смыслом, по сути, означает создание новой нормы, хотя бы формально нормы правопорядка такого следствия за актом толкования не признавали. Критики этой реалистической позиции небезосновательно возражают, что она служит инструментом легитимации неконституционного расширения полномочий судов, включая и власть толковать саму конституцию так, как вздумается судьям — это искажает основные нормативные параметры функционирования судов. Хотя нельзя не признать, что каждая из этих трех позиций имеет свои преимущества и недостатки, отражает те или иные существенные параметры функционирования судебных систем, так что, наверное, нельзя сделать окончательный выбор в пользу одной из них.

Дополнительная литература к 17.2

Барак, А. Судейское усмотрение / А. Барак. — М., 1999 (глава 1 «Характеристики судейского усмотрения»).

Васьковский, Е. В. Руководство к толкованию и применению законов: для начинающих юристов / Е. В. Васьковский. — М., 1997 (глава IV «Словесное толкование» и глава V"Реальное толкование").

Карапетов, А. Г. Борьба за признание судебного правотворчества в европейском и американском праве / А. Г. Карапетов. — М., 2011 (Введение. С. 3—9).

Касаткин, С. Н. Проблема судейского усмотрения в полемике Г. Л. А. Харта и Р. Дворкина: линии аргументации и методологические истоки спора /С. Н. Касаткин //Известия вузов. Правоведение. — 2012. — № 3. — С. 11—34.

Луковская, Д. И. Об эволюции взглядов на судейское право во французской юриспруденции (конец XVIII — первая четверть XX в.) / Д. И. Луковская // Известия вузов. Правоведение. — 2014. — № 4. — С. 237—250.

Михайловский, И. В. Очерки философии права / И. В. Михайловский. — Томск, 1914 (часть 2, глава 5 «Применение юридических норм»).

Шмагин, А. Основы немецкой методики толкования права / А. Шмагин // Вестник гражданского права. — 2012. — № 4. — С. 247—284.

Контрольное задание к 17.2

Перечислите и кратко охарактеризуйте виды толкования права, выделяемые в отечественной правовой доктрине. По какому критерию определяется объем понятий, что служит для деления видов толкования на буквальное, расширительное и ограничительное толкование? Обсудите, что может означать судебное правотворчество в странах романо-германского права, какими способами судьи могут создавать нормы права. Рассмотрите и дайте теоретический анализ практике применения «разъяснений» и «правовых позиций» высших судебных инстанций в российском правопорядке. Можно ли их рассматривать как формы судебного правотворчества?