От лейкистов до Шелли

На рубеже XVIII—XIX вв. в России появляется серия учебных пособий по английскому языку. Они получают хождение среди образованной части общества. В этом плане язык Шекспира мог даже соперничать в популярности с французским. Английских авторов нередко читали в оригинале, но чаще всего — все-таки в переводах с французского.

Как уже отмечалось, ранний этап английского романтизма был связан с творчеством поэтов-лейкистов (Вордсворта, Кольриджа, Саути), которые осуществили реформу поэтического языка. Пушкин свидетельствовал, имея в виду лейкистов: «Произведения английских поэтов… исполнены глубоких чувств, выраженных языком честного простолюдина».

Уильяма Вордсворта, которого на родине полагают величайшим английским поэтом XIX в. и нередко ставят выше Байрона, в России стали переводить уже в начале 1800-х гг. Позднее над ним успешно трудились С. Маршак, Б. Пастернак. Вордсворт был одним из выдающихся мастеров сонетной формы. Пушкин в стихотворении «Сонет» так отозвался о Вордсворте-сонетисте:

И в наши дни пленяет он [сонет] поэта:

Вордсворт его орудием избрал, Когда вдали от суетного света Природы он рисует идеал.

Сэмюэл Кольридж был во многом художественным антиподом Вордсворта, обладая нервическим темпераментом и бурной фантазией. Его поэму «Сказание о Старом Мореходе» по просьбе издательства М. Горького «Всемирная литература» перевел Николай Гумилев. Это случилось незадолго до гибели Гумилева (1921); перевод не публиковался до реабилитации поэта в 1986 г. Один из лучших переводов поэмы принадлежит В. Левику.

Роберта Саути, уступавшего в таланте двум другим лейкистам, «спасло» то, что среди его переводчиков был В. Жуковский, благодаря которому приобрела исключительную популярность его баллада «Суд божий над епископом». В 1829 г. Пушкин перевел первые 25 строк поэмы Саути «Медок».

В начале 1800-х гг. появились и переводы стихов Вальтера Скотта. Его баллада «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» была переведена в 1822 г. В. Жуковским, но цензура сочла ее «безбожною и безнравственной», поскольку в ней свидание любовников происходит в канун церковного праздника. Наличие в лексике таких понятий, как «панихида» и «знамение» в соединении с любовным сюжетом полагалось предосудительным. Жуковский был вынужден принять требования цензоров. Позднее Пушкин, имея в виду историю с переводом «Иванова вечера», отмечал: «Паши писатели были преданы на произвол цензуры самой бессмысленной».

Но, конечно, особое внимание Вальтер Скотт привлекал как романист, художник-новатор. Как мы помним, Белинский справедливо считал его создателем жанра, до него не существовавшего, — исторического романа, — и полагал, что «такие поэты могли появиться только в стране, которая развилась под влиянием страшных политических бурь, и более внутренних, чем внешних». Он имел в виду те глубинные социально-политические процессы, которые происходили в Англии после Славной революции 1688 г., в частности, промышленный переворот (1740—1840), оказавший судьбоносное влияние на страну, вступившую в капиталистическую фазу развития.

Подобные процессы позволили В. Скотту запечатлеть в романах сопряженность исторических событий с судьбой простого человека. По значению для литературы Белинский сравнивал В. Скотта с Сервантесом и Шекспиром: «В начале XIX века явился новый великий гений… который докончил соединение искусства с жизнью, ваяв в посредники историю. Вальтер Скотт в этом отношении был вторым Шекспиром, был главою великой школы…».

Во многом близок был к этим оценкам и Пушкин, для которого опыт Скотта был крайне важен. Он видел у него правдивость, естественность, отсутствие «слащавости чувствительных романов».

Что до гениального Уильяма Блейка, то при жизни он на родине был окружен молчанием; так, он ни разу не был замечен своими современниками Байроном и Шелли. В России первое упоминание о нем появилось в журнале «Телескоп» — он назывался там «безумцем». К русскому читателю он пришел чуть ли не с вековым опозданием, в частности, благодаря К. Бальмонту, который посвятил ему статью «Отец современных символистов» (1908). С поэзией Блейка Бальмонт ознакомился в 1897 г. во время посещения Оксфорда. Свои переводы из Блейка он поместил в книгу «Из мировой поэзии» (Берлин, 1921). Но по-настоящему серьезно начал трудиться над переводами Блейка начиная с 1910;х гг. С. Маршак, обращавшийся к нему на протяжении десятилетий, пока, уже посмертно, не был обнародован его творческий итог — сборник «Вильям Блейк в переводах С. Маршака» (1965).

Также с опозданием началось освоение наследия гениального Джона Китса, прожившего трагически короткую жизнь. Вклад в его освоение внесли С. Маршак, Б. Пастернак, В. Левик.

Значительно более известен в России при жизни был Томас Мур, при этом всенародной популярностью пользуется его положенное на музыку стихотворение «Вечерний звон». В переводе И. Козлова оно стало фактом русской поэзии. С интересом была воспринята в России книга Т. Мура «Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями из его жизни», в которой Мур произвольно «отретушировал» изданные им тексты, но вместе с тем и очистил поэта от клеветнических наветов. Эта книга была со вниманием проштудирована молодым Лермонтовым.

Если Байрон в России был у всех на устах, то его друг и равновеликий ему художественный антипод Шелли был известен в России в меньшей степени, чем автор «Дон Жуана».

Трудность перевода Шелли была обусловлена тем, что его стихи «держались» на музыкальности, мелодичности, нюансах, а не на конкретном, реальном содержании.

Впервые Шелли в России упомянут лишь в 1834 г. в статье «О ходе словесности в Англии с начала XIX столетия и ее влиянии на другие словесности», напечатанной в журнале «Библиотека для чтения». Среди немногочисленных ранних работ о Шелли примечательна статья критика демократической ориентации Марии Цебриковой, опубликованная в «Отечественных записках» в 1873 г. В ней акцентировался жизнеутверждающий пафос поэзии Шелли, которому был чужд «разлад между словом и делом», а источником вдохновения стало служение «свободе и человечности». «Во всем, что Шелли писал, звучит неподдельная искренность, обаятельно действующая на читателей», — писала критик.

Но по-настоящему серьезно заинтересовались Шелли как поэтом-мыслителем, поэтом философской ориентации русские символисты. Принципиальный вклад как переводчик Шелли внес К. Д. Бальмонт. Он впервые представил русской публике Шелли почти в полном объеме, включая лирику, поэмы, драматургические сочинения. Бальмонту удалось донести существенные приметы манеры Шелли, его символику, метафорический строй, а главное — музыкальность. Однако при этом Бальмонт допускал весьма многочисленные «вольности» (что вообще отличало его переводческую манеру). Корней Чуковский в своей книге «Великое искусство» указывает на эту огорчительную черту переводов Бальмонта, остроумно замечая, что у него появился некий симбиоз подлинника и переводчика — «Шельмонт».

В XX в. Шелли удачно переводили Вс. Рождественский, Б. Пастернак, К. Чемен, В. Левик.