Когда будут говорить: «мир и безопасность»

Мир и безопасность немыслимы без любви. Но любовь многолика и неисповедима, как неисповедимы судьбы мира и закрыта от знания природа безопасности. Когда говорят «любовь зла», то имеют в виду не только её странности, но и тот факт, что само зло, институализированное и персонифицированное, способно кого-то «возлюбить», обещая намеченной жертве и мир, и покой, и, разумеется, полную безопасность. Но если различные опасности и угрозы существуют реально, если их можно «потрогать», описать, классифицировать и даже просчитать, то безопасность пребывает в мире отвлечённых идей, рискованных коммерческих предложений и военно-политических доктрин. А так называемые гарантии безопасности —это всего лишь или рекламный ход, или аргумент в пользу заведомо затратных проектов, нуждающихся в обосновании.

Россию не любить невозможно, и она любовью не обделена. Её любят все, и любят порою люто. Даже антироссийски настроенные круги, которым слово «Россия» на политической карте мира кажется источником смертельной опасности, самозабвенно любят её, хотя и по-своему. Любят по элементарной причине: им не хватает элементов из той самой таблицы, что приснилась нашему соотечественнику Менделееву. Их страсть растительна и потому простительна, ибо она подобна чувствам беременной женщины, чей ребёнок во чреве требует недостающих веществ: и не захочет она брать, к примеру, недозволенное, а возьмёт… Разница в одном: во чреве женщины зарождается новая жизнь, а во чреве монстра вынашивается невиданное ещё зло, несущее смерть, с которым предстоит познакомиться миру, обречённому стать объектом этой страсти. Когда нас интеллигентно грабят, поучая основам толерантности, или поучают, обирая, то это не ото зла, а по необходимости, по любви элементарной. Такая любовь, правда, не распространяется на аборигенов и на Россию как отечество миллионов. По словам Панарина, в этом свете понятной становится природа той агрессивной ненависти к России, которую не утоляют ни её готовность саморазоружиться, ни добровольный отказ от «имперского» геополитического наследия: «Вначале думали, что всё дело в былой тоталитарной вине России. Оказалось, что дело в самой России как таковой — в её размерах, природных богатствах и историческом призвании организатора больших суперэтнических синтезов»⁸⁹.

Элементарная любовь — истова, но не истинна, а если в ней и заложена истина, то добытая в результате интеллектуальной работы, доступная, достижимая и пригодная для любых целей. Подобную истину можно при желании купить и продать, как продаются любые идеи и ноу-хау, разобрать на «кирпичи» или, точнее, «концептуальные схемы», а уже из них построить знание о будущем как здание будущего. Такое здание строится по готовым алгоритмам и намеченному плану с использованием инструментария из арсенала планирования, с прочным фундаментом в виде базовых аксиом и принципов, теоретических и политических доктрин, с надёжными стенами из научных обоснований и защитной кровлей из цельного мировоззрения. В результате возникает самообман: если исходный материал — истина, то и продукт творческого гения — истина. Но это не так.

С другой истиной пришёл в мир Спаситель. Но Его истина избегает суеты, а свято место пусто не бывает. Её не уловить логикой, не проверить на оселке здравого смысла, ибо «если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым». Истину эту не купить изобретательностью ума, ибо все умствования суетны. Её не взять и силой, ибо не в силе правда. Эта истина открывается и закрытому сердцу, но в судный день. Открывается подобно наследию, право на которое зачастую уже отдано в обмен на чечевичную похлебку. Это наследие даётся в начале жизни как дар и выбор, с годами теряется или копится, но обретается в полноте или неполноте своей за пределами земного бытия. В это наследие не входят, как известно, ни богатства, ни успех, ни власть. За кем следуешь, чьей волей ведом—того и благодари за день, который унаследуешь.

Сказано было: «Молим вас, братия, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему, не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов. Да не обольстит вас никто никак: ибо день тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога… И ныне вы знаете, что не допускаете открыться ему в своё время. Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Фес. 2:1—7).

Александр Сергеевич Панарин в своей книге «Православная цивилизация в глобальном мире» обращается именно к этим словам Апостола Павла и говорит о том, что его предостережение и нам, гражданам России, адресовано: «Сколько раз русские люди убеждали себя, будто являются свидетелями и жертвами самого последнего, самого жестокого зла, избавление от которого обозначит искомый финал истории — «день спасения». Но разве иначе обстояло дело, спрашивает Панарин, накануне 1917 года, когда царская империя многим представлялась воплощением последнего, невозможного в своих крайностях зла? Не повторилась ли история, когда так торопили уход советской империи как последнего зла, после которого должно было наступить царство всеразрешающего либерального порядка и внутри страны, и на мировой арене? И заключает Панарин свою мысль так же словами апостола: «Ибо когда будут говорить? » мир и безопасность «, тогда внезапно постигнет их пагуба…«(1 Фес. 5:3).

Благо тем, кто видит своих учителей в духовных святителях и соработниках у Бога, а себя — «Божей нивой и Божием строением». Горе тем, кто поверит лжеучителям или по собственной воле возьмёт на себя их постыдное ремесло. Человек, наследующий день судный, называет себя человеком разумным и просвещённым, но пишет с заглавной буквы имя эпохи Просвещения, «освободившего» человека от «пут веры», но с маленькой — просвещение светом истины Христовой, возвращающей человеку его служение…