Соблюдение формальных языковых правил

Тривиальное соображение о том, что русский язык принадлежит к языкам флективного типа, обычно затушевывает то обстоятельство, что сама эта флсктивность в русском языке исключительно разнообразна. В самом деле множество типов склонения существительных и прилагательных, различные классы и типы спряжения глаголов — все это почти бесконечное формальное разнообразие, дополняемое еще и чередованиями, и меной места ударения, не сопряжено с обозначением каких-либо семантических различий. Немногочисленные семантизированные исключения типа зубы — зубья или Им движет тщеславие — Он двигает мебель лишь подтверждают общее правило, по которому различные способы оформления, например родительного множественного, нс отражают никаких семантических различий между формами на -ов (городов), -ей (зверей) или нуль (мест). В этих условиях совершенно естественным было стремление лингвистов упорядочить, досконально описать именно все это разнообразие форм. Понятно также, что обширность задачи (и в частности, особая ее трудность для тех, кто изучает русский язык как неродной) могла создать впечатление, что описание материи и формы является единственной задачей лингвистического описания. Отсюда и требования к создаваемым речевым произведениям — соблюдение существующих в языке, в основном формальных, правил и закономерностей. Правила эти, в основном интуитивно ясные носителям литературного языка, должны бьггь предметом специального изучения лишь иностранцами и теми, кто не владеет русским литературным языком, особенно на тех участках, где между русским литературным языком как языком нормированным и нелитературным русским языком (диалектами, просторечием) существуют расхождения.

К сожалению, и по сей день нам не удается полностью эксплицировать некоторые интуитивно ясные носителю русского языка правила, в частности, это касается употребления кратких форм прилагательных. Известно, что краткие формы, в отличие от полных, ограничены в своем употреблении: первые могут употребляться лишь в функции предиката, тогда как вторые — ив функции предиката, и в функции определения. При этом употребляющиеся в предикативной форме и краткие, и полные формы прилагательных, за исключением случаев, рассмотренных в главе II, находятся в отношениях свободного варьирования, не отражая никаких семантических различий. Однако это соображение, будучи верным в принципе, покрывает не все факты русского языка. Оказывается, не во всех случаях в качестве предиката могут быть употреблены и краткая, и полная формы. Представление об универсальных возможностях полных форм прилагательных оказывается преувеличенным: в некоторых случаях в предикатной позиции могут выступать только краткие формы: Завтрак готов (не готовый!) и Он готов на все (не готовый!), Вредный человек — он вредный (не вреден), но Сахар (ему) вреден (не вредный). Характерно, что, например, в «Краткой грамматике русского языка для иностранных преподавателей» именно вопросу о том, когда в функции предиката можно употребить только краткую, а когда только полную форму прилагательного, уделено очень большое внимание. Ведь именно здесь изучающие русский язык делают много ошибок, которые не приводят к логическому непониманию сказанного, однако выдают производителя речи именно как иностранца. В академической же «Русской грамматике» 1990 года этот вопрос почти не рассматривается, хотя там исчерпывающим образом описаны все трудности, возникающие в процессе образования краткой формы от полной, включая и вопрос о том, у каких именно прилагательных есть обе формы, а у каких — лишь одна.

Рассмотренный пример должен был показать, что для продуктивной грамматики весьма важно и соблюдение формальных, собственно языковых асемантических норм. Их несоблюдение нарушает коммуникацию, отвлекает внимание реципиента, может даже раздражать его со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для производителя речи. Однако, как бы ни была исключительно важна эта часть продуктивной грамматики, всегда следует помнить, что цель производителя речи состоит в том, чтобы наилучшим образом, в частности без формальных ошибок, выразить свою мысль, сообщить о «положении дел», пусть с теми или иными сознательными или бессознательными субъективными отклонениями. В реальной жизни трудно представить себе такую ситуацию, когда бы цель производителя речи состояла в том, чтобы просто создать правильное русское предложение без всякой связи с тем, какую именно ситуацию и ее оценку со стороны производителя речи это предложение обозначает.

Создание продуктивной грамматики русского языка — важнейшая научная и общественная задача современной русистики Легко заметить, что грамматика для продуктивных речевых действий в том понимании, как она изложена здесь, отличается от традиционной грамматики не только по подходу к материалу: классификация имеющегося или порождение нового с заданной семантической модификацией. Различие касается и самого объема фактов, подлежащих ведению грамматики (в отличие от словаря). Предлагаемое понимание грамматики имеет дело не только с порождением грамматических форм. Грамматика должна порождать все тс языковые знаки, создание которых опирается на достаточно регулярно воплощаемые прежде всего семантические, а затем сочетаемостныс модификации. Модификация предметов по их количеству (1 или более, чем 1) является в русском языке очень высоко регулярной, модификация наименований живых существ по полу также весьма регулярна, достаточно регулярно и соотношение обозначений для состояния человека и действий, каузиру" — ющих или отменяющих такое состояние, также до некоторой степени регулярно соотношение между нейтральными названиями лиц, предметов и свойств и названиями тех же феноменов, вызывающих у нас, однако, негативное отношение и т. п. Но в русском языке трудно найти регулярность в наименованиях природных и созданных человеком материалов, нет регулярности в соотношении названий моральных и физических действий, как нет регулярности в названиях воспринимаемых и невоспринимаемых физических свойств и т. п. И хотя регулярность может проявляться на очень больших массивах фактов (как число предметов) и на ограниченном материале (как, например, «поколение» в терминах родства), регулярность реализации — основа для построения грамматики, ориентированной на продуктивные речевые действия. Если речь идет о более или менее уникальной семантической модификации, перед нами факт нс грамматики, а словаря.

Иными словами, в основе продуктивной грамматики лежит нс просто форма, а регулярно воплощаемое правило, в основе которого лежит семантическое или сочетаемостное преобразование, которое мы хотим совершить, в сочетании с тем формальным преобразованием, которое это семантическое или сочетаемостное преобразование осуществляет. Здесь исключительно важна иерархия семантики и форм. Не просто некоторое формальное преобразование, приводящее к созданию некоторого нового языкового знака (например, отглагольного существительного с суффиксом -тсль или образование возвратного глагола) с неясными семантическими или сочетаемостными свойствами. Нет! Только такое формальное преобразование, которое удовлетворит заранее заданной либо семантической модификации, усложняющей или упрощающей, либо заранее заданному требованию образовать удовлетворяющее законам языка сочетание с другим знаком. Например, образование падежной формы прилагательного всегда имеет целью соединение ее с существительным по правилам русского языка. Образование краткой формы как таковой никогда не может быть целью грамматики, но лишь средством для выражения, например той семантической характеристики, что данный признак носит лишь временный характер (ребенок здоров), или для соблюдения сочстасмостных правил {он доволен поездкой). Еще и еще раз необходимо подчеркнуть, что создание определенной грамматической формы может быть целью производителя речи либо на учебных занятиях в качестве некоторого подготовительного упражнения, либо в сумасшедшем доме. В реальной жизни нормальный производитель речи проводит любые преобразования над имеющимися в его сознании языковыми единицами, имея в виду лишь две цели: их семантическую модификацию, уточнение, добавление, устранение чего-либо, либо их приспособленность к тому, чтобы сочетаться с другими языковыми знаками, удовлетворяя тем самым чисто языковым требованиям.

Мы уже не раз подчеркивали, что традиционная морфология как учение о словоизменении, формообразовании участвует в решении обеих задач, и семантически модифицируя соответствующис обозначения, и придавая этим обозначениям требуемые в данном конкретном случае сочстаемостные возможности. Традиционный синтаксис также решает обе эти задачи, позволяя производителю речи, с одной стороны, соединять слова в словосочетании и предложении по законам русского языка, а с другой стороны, дает возможность производителю речи организовать и откомментировать свое сообщение так, как это ему представляется наиболее целесообразным. Та же двунаправленность, на семантику и на сочетаемость, характерна и для словообразования, которое в рамках лексической деривации решает семантические задачи, а в рамках деривации синтаксической — сочстаемостные. [См. Курилович Е., 1962.].

Грамматика для продуктивных речевых действий в своей семантической ипостаси не может не привлекать и чисто лексические средства, как мы это могли-ясно видеть, рассматривая, в частности, модификацию по количеству предметов и по определению названий действий — каузаторов состояния.

Иными словами, грамматика для продуктивных речевых действий ломает те традиционные барьеры, которые установил формальный взгляд на язык, выделяющий, по принципу усложнения формы, фонему, морфему, слово, словосочетание, простое предложение, сложное предложение, текст. Освященное традицией и широко растиражированное в академических трудах и учебниках это деление убивает самое душу языка — значение. Значение, которое выражается прежде всего словом как основной единицей языка. А прибавляемые к слову различные семантические модификационные дополнения могут выражаться и просто совсем иным словом, и производным словом, и словосочетанием. Более того. Иногда необходимо построить целое предложение или даже текст для того, чтобы объяснить, чем же именно одно слово отличается от другого, имеющего с первым общую семантическую часть. Таким образом, грамматика для продуктивных речевых действий, опираясь на данное слово и задуманное его семантическое или чисто сочетаемостное преобразование, не признает межуровневых границ между формальными средствами, способными осуществить такое преобразование. Дця продуктивной грамматики уровневая принадлежность средств, решающих поставленные ею задачи, совершенно несущественна. Что, впрочем, нельзя понимать, как обесценивание тех научных результатов, которые были получены в рамках уровневого подхода к языку. Речь идет о другом. Об объединении всех единиц всех уровней по общему семантическому или сочстасмостному основанию.

В процессе реализации обсуждаемой модели продуктивной грамматики выясняется, что даже в той или иной степени регулярные семантические модификации не могут получать в формах русского языка того реального воплощения, которого хотел бы достичь производитель речи. Иными словами, наполняется обширным и конкретным языковым материалом идея мастеров слова о том, что «мысль изреченная есть ложь», и «о муках слова».

Совершенно очевидна настоятельная практическая потребность в русской грамматике, ориентированной на продуктивные речевые действия. Причем не только для тех, кто изучает русский язык как неродной. Но в первую очередь для тех, для кого русский язык родной. На смену грамматике, сообщающей в основном о том, что мн. чис. от брат — братья, а кр. форма от соленый — солон и т. п., должна прийти грамматика, сведения которой позволяли бы производителю речи создавать такие тексты, устные и письменные, которые бы в максимальной степени соответствовали тому, что он хотел, но в силу тех или иных причин не смог сказать, сказал нс так, сказал не то, что и как хотел и т. д.

Производителя речи, по-моему, с известным, конечно, огрублением можно сравнить с покупателем в огромном магазине. Невзыскательный и неопытный покупатель берет либо первое попавшееся под руку, либо то, что просто ему почему-то очень понравилось. Так же неопытный и невзыскательный (малокультурный?) производитель речи выхватывает из своей памяти просто первое пришедшее на ум, либо просто кажущееся ему очень эффектным. О последних по-русски говорят: «Ради красного словца нс пощадит и отца».

Другое дело покупатель опытный, разборчивый, желающий иметь только ту вещь, которая удовлетворяет вполне определенным его потребностям, вкусам и конкретным ситуациям. От одного изделия он отказывается из-за дизайна, от другого — из-за цвета, от третьего — из-за цены и т. д. Причем каждый из названных параметров также может разнообразным образом варьироваться. Так же и требовательный писатель нс раз исправляет уже написанный текст, добиваясь максимальной точности выражения своего замысла. Положение оратора в этом отношении труднее, поскольку, как известно, «Слово — не воробей…» Говорящему надо проводить всю работу по оптимальному отбору языковых средств про себя.

Неудовлетворенный покупатель отправляется в другие магазины или прямо к самим производителям нужной ему вещи, иногда даже сам изготавливает именно то, что ему нужно, или усовершенствует по своим потребностям и вкусам купленное. Точно так же и производитель речи обращается к различным лингвистическим источникам, ориентированным на активные речевые действия, где находит (или не находит из-за несовершенства этих источников или особенностей языка) решение своих проблем. А иногда даже сам создает по законам языка окказиональные слова и выражения. Успех покупателя гарантирован его настойчивостью, знанием того, чего он именно хочет, пониманием особенностей устройства и использования нужной ему вещи, знанием, наконец, того, куда и к кому именно он должен обратиться. Успех производителя речи также зависит от настойчивости его поисков нужного средства выражения. Однако искать можно лишь тогда, когда знаешь, где именно соответствующее языковое средство можно найти.

Некогда в США была очень популярна книга How to do things with words (теперь она доступна и в русском переводе). В этой книге речь идет о том, как правильный выбор языковых средств общения ведет к успеху в жизни. Не буду говорить об «успехе», подчеркну лишь, что высокая культура (не просто формальная, внешняя) речевого общения — необходимое условие нормальной жизни и общества в целом, и более мелких его групп, и отдельного человека, в частности. Мысль о великой силе слова, произнесенного или написанного, глубоко укоренена в русской культуре. Отсутствие грамматики русского языка для продуктивных речевых действий — серьезный пробел в отечественной науке и, более того, в культуре. Хочется надеяться, что в обозримом будущем он будет восполнен.