Римская литература на заключительном этапе: от федра до апулея

Басня, эпиграмма, сатира

Не нужно мне гремящей лиры — Вручи мне Ювеналов бич.

А. С. Пушкин

Федр. Рим в зеркале басни.

Федр продолжил традиции греческого баснописца Эзопа. Он жил в первой половине I в., о нем мало что известно.

Можно утверждать, что он был вольноотпущенником, писать начал, видимо, после смерти Августа, уже при Тиберии, но вскоре подвергся опале (или даже преследованиям) со стороны Сеяна, всесильного временщика. После падения и казни Сеяна положение Федра изменилось к лучшему. Федр — автор пяти книг басен (около 120 произведений), жанра, считавшегося в Риме «низким», простонародным.

В некоторых баснях Федра недвусмысленно просматриваются завуалированные намеки на события общественно-политической жизни Рима. Если Эзоп писал басни прозой, то Федр — стихами. Он заимствовал у Эзопа до трети сюжетов и сам это признавал: «Эзоп для басен подобрал предмет, а я отполировал стихами шестистопными».

Имя Эзопа Федр часто выносит в заголовки своих басен: «Эзоп и мужик», «Ответ Эзопа болтуну», «Эзоп и сочинители». В качестве важного эстетического принципа Федр декларирует лаконизм, афористичность. При этом он не был лишь «нейтральным» бытописателем, хотя по части критики ему приходилось проявлять осмотрительность. И все же социально-политические мотивы играли у него заметную роль. В хрестоматийной басне «Волк и ягненок» идет речь о праве грубой силы. В другой басне, «Корова, коза, овца и лев», содержится очевидный намек на верховную власть: союз с могущественным царем зверей (лев) ничего доброго не сулит слабому. Тема басни «Коршун и голубка» — это предостережение тем, кто простодушно верит в посулы сильных мира сего. При перемене власти бедняк получает лишь нового господина («Осел и старик пастух»).

Федру близки чувства людей малоимущих, в его баснях просматривается негативное отношение к богатству, неправедно нажитому. Баснописец не устает напоминать: в обществе, разделенном на хозяев и рабов, торжествует несправедливость, добродетель не ценится («Петух и жемчужина»); процветают «низкие люди» («Об услуге негодяев»)-, тунеядцы жируют не в пример труженикам {"Пчелы и трутни перед лицом осы")', невежды эксплуатируют людскую доверчивость {"Сапожник-врач"), Тема многих басен — общечеловеческие пороки: пагубное пристрастие к низкопробной лести {"Лиса и ворон"), неблагодарность {"Волк и журавль"), противопоставление честного труда и позорной праздности («Муравей и муха»), пагубное подражание богачам {"Лопнувшая лягушка и вол"),

Фсдра нс оценили по достоинству современники. О нем вспомнили уже в эпоху Возрождения. Некоторые сюжеты Федра использовал знаменитый французский баснописец Лафонтен (1621 — 1695). Опыт Федра был востребован русскими баснописцами, начиная с Сумарокова. Крылов осваивал восходящие к Федру сюжеты («Волк и ягненок», «Ворона и Лисица», «Лягушка и вол», «Петух и жемчужное зерно»), при этом они получали у пего неповторимо-самобытное воплощение, что проявилось, в частности, в яркости деталей и сочности народного языка.

Марциал. Рим в зеркале эпиграммы. «Любит стихи мои Рим», — так без ложной скромности писал о себе Марциал, классик эпиграммы.

Как и некоторые поздние римские мастера слова, Марк Валерий Марциал (ок. 40—104 гг.) — провинциал, выходец из Испании. Там он получил отменное риторическое и грамматическое образование; затем отправился в Рим, где его опекали философ Сенека и поэт Лукиан. После их гибели для Марциала настали непростые времена. Ему приходилось выполнять унизительные клиентские обязанности, обивая пороги богачей. Облегчение наступило при императоре Тите, не столь кровожадном, как его предшественники.

В Греции, на родине эпиграммы, эпиграммой называлось короткое стихотворение, посвященное какому-то лицу или событию. Основоположником эпиграммы считается Симонид Кеосский, автор эпитафий в честь героев Греко-персидских войн. Из Греции эпиграмма перешла в римскую литературу, где ее стал осваивать Катулл. Отличительные черты этого жанра — немногословие, наблюдательность, юмор. Это и определило популярность подобной лирической миниатюры в Риме.

Эпиграммы Марциала составляют 11 книг. Объем эпиграмм — от двустишия до 10—12 строк. Марциала не привлекала словообильная тяжеловесная поэзия, насыщенная мифологическими героями. Его лаконичные эпиграммы вырастали из наблюдений за бытом, реалиями повседневности. Стихия Марциала — ирония, насмешка, юмор. Тематика пестра, разнообразна. Это картинки или зарисовки из жизни столицы, характеристики отдельных лиц, поэтические декларации, лесть в адрес могущественных патронов. Ранние эпиграммы эпохи Домициана воспроизводят разные кровавые сцены на аренах цирков с участием диких животных — излюбленное увеселение грубой толпы. Не прошел Марциал мимо удела римских бедняков, вынужденных унижаться перед богатыми.

Герои эпиграмм — колоритные типажи: скряги, щеголи, прожигатели жизни, искатели состоятельных невест, некий богач, владелец ночной вазы из золота и др. Излюбленные мишени сатирических стрел Марциала — врачи-шарлатаны, способные не исцелить, а, напротив, ускорить кончину пациентов.

Любовно-эротическая тема откровенно присутствует в эпиграммах Марциала (при издании поэта в доперестроечное время такие стихи обычно вымарывались цензурой). Это зарисовки нравов его времени. Попытки Августа, а позднее и Домициана, укрепить пошатнувшиеся моральные устои общества с помощью жестких законодательных мер не дали положительных результатов. Нравственное разложение, супружеские измены стали едва ли не нормой в римской семье. Нс помогали и узаконенные доносы на поведение того или иного супруга, направляемые рабами, кучерами и др. Как и у многих римских поэтов, героини марциаловских эпиграмм — гетеры, алчные и притягательные, неверные и пленительные. Взаимоотношения с ними во многом определяли колорит римского «света», стиль жизни «золотой молодежи». Налет эротики, рискованные подробности у Марциала — не только отражение реальной римской действительности, но и сознательный авторский прием, намерение привлечь читателей. Объект насмешки Марциала — бездарные поэты-плагиаторы как продукт всеобщего увлечения сочинительством, особенно среди богачей, страдавших графоманией. Как и многие римские писатели, он любит афоризмы, сентенции: «Не бойся последнего дня, но призывать его не спеши»; «Тот, кто живет повсюду, нигде не живет»; «Книга, чтоб вечною стать, быть вдохновенной должна» и др. Жанр эпиграммы бытовал в западноевропейской поэзии начиная с эпохи Возрождения. Мастерами эпиграммы были Гете, Шиллер, Байрон и др. В России ее поклонником был Пушкин. «Кипящий Марциал, дурачеств римских бич», — так отозвался о нем поэт П. А. Вяземский.

Ювенал. Рим в зеркале сатиры. В крылатых строках А. С. Пушкина: «Не нужно мне гремящей лиры // Вручи мне Ювеналов бич», — метко выражена природа художественной манеры римского поэта-сатирика.

Жизнеописание Децима Юния Ювенала (ок. 60—127 гг.) страдает неполнотой. Младший современник Федра и Марциала, Ювенал сравнительно поздно, примерно в сорокалетием возрасте, дебютировал поэтическим сборником. Возможно, эти стихи были написаны ранее, но обнародовать он их решился только после смерти императора Домициана, чья нетерпимость к критике была известна. Сменивший Домициана Траян отличался большей толерантностью. Однако, видимо при императоре Адриане, Ювенал все же испытал высочайший гнев и был сослан (то ли в Египет, то ли в Британию). После 127 г. его следы теряются.

Всего Ювенал написал 16 сатир объемом по 300—500 стихов. Они составляют пять книг и образуют две отчетливо выраженные группы. К первой относятся сатиры, резко обличающие общественные пороки. Ко второй, совпадающей со временем правления императора Адриана, — сатиры, в которых критический пафос ослабевает и преобладает философско-морализаторская тональность.

Известный римский оратор и ритор Квинтилиан сказал: «Сатира — целиком наша». Он имел в виду критическое, сатирическое направление, ярко представленное в римской литературе. Само слово «сатира» (лат. satira от греч. satura — смесь) указывало на определенный стихотворный жанр, который сформировался у римских писателей, как ранних (Невий, Плавт, Луцилий), гак и творивших в эпоху империи (Гораций, Сенека, Ювенал, Петроний).

Своеобразие сатиры Ювенала — в ее резком патетическом пафосе. Ему чужда уравновешенная рассудительность Горация. В первой сатире Ювенал формулирует свое эстетическое кредо: он не одобряет велеречивых стихотворцев, воспевающих мифологических героев, вместо того чтобы отзываться на животрепещущие темы современности, а в ней «аккумулируется» столько несправедливости и пороков, что «трудно сатиру не писать». Ювенал склонен к риторике, историческим экскурсам. Но за ними вырисовываются конкретные жизненные сцены, картины, человеческие характеры и судьбы. Ювенал сострадает бедняку, заброшенному в городе, отравленном кричащими пороками (вторая сатира); размышляет об унизительной доле клиента, вынужденного пробавляться подачками высокомерного богача (пятая сатира); не щадит он и самих императоров: квинтэссенцией безумств были для него времена правления Нерона и «лысоголового Нерона», т. е. Домициана, перед которыми Рим «пресмыкался». В четвертой сатире, например, описаны нравы, бытовавшие при императоре Домициане и среди его приближенных.

На фоне вызывающей роскоши и преступного расточительства власть имущих разительно горек удел людей интеллектуального труда: поэтов, историков, адвокатов, риторов, едва сводящих концы с концами (седьмая сатира). Поражает преступность, принимающая угрожающие размеры, равно как жестокосердие сильных мира, их незаслуженные привилегии. Ювенал видит причины пороков в самой атмосфере столичной жизни, плодящей алчность и зависть, властолюбие и скаредность. Возмущает сатирика и необратимый упадок нравственности и морали; здесь очевидны переклички с эпиграммами Марциала. Удручает Ювенала лицемерие, пронизавшее общественную жизнь, когда за благопристойным фасадом «порочность громят словесами Геракла, о добродетели речи ведут — и задницей крутят». Нравственное падение римлян могло бы смутить даже покоренных им варваров (вторая сатира).

«Переходной» ко второму этапу творчества Ювенала стала десятая сатира. В ней поэт сожалеет о неспособности многих отрешиться от пороков, познать истинные блага, «сбросить всех заблуждений туман». В поздних сатирах (с 11-й по 16-ю) обличительный накат слабеет. В них немало сентенций, размышлений в духе философии «золотой середины», что сближает Ювенала с Горацием. Бескомпромиссный обличитель, он теперь не одобряет крайности. Например, в сатире, посвященной пирам, поэт пишет, что угощение должно быть умеренным, соответствовать достатку. Тема ряда сатир — пагубность тяги к роскоши, вредоносность суеверия, безделия и лености. Идеал Ювената — «добрые, старые» римские нравы. Истинное благородство приобретается достойными делами и утрачивается из-за дурного поведения.

Одна из наиболее выразительных черт Ювенала — его патетика и эмоциональность. Зло и пороки вызывают в нем негодование. Ювенал склонен к гиперболизации, а обличительный пафос «соседствует» с натуралистическими подробностями. Как и многие римские писатели (Цицерон, Сенека, Марциал и др.), Ювенал славен крылатыми выражениями: «В здоровом теле здоровый дух»; «Священное величие богатства»; «И в достойных делах соблюдается мудрыми мера». Ювенал и его сатиры приобрели особую популярность в эпоху Возрождения.