Как выглядит мистическая картина мира?

В начале определимся, что такое мистика. Мистика — эго экстатическое переживание единения с абсолютом, которое открывает на интуитивно-духовном уровне подлинную природу всего. Однако поскольку мистический опыт невозможно передать словами, то мистики пользуются образными сравнениями, благодаря которым можно лишь отдаленно приблизить к пониманию неискушенного мистикой слушателя. Мистики делятся условно на две группы: те, кто пытается выразить пережитое словами, — они выступают учителями человечества; и те, кто понимает бесполезность подобной попытки и потому молчит. Эти мистики остаются отшельниками в мире, отрекаясь от него по мере приближения к совершенству.

Попытки отразить мир мистически мы встречаем в древних традициях Индии. Прежде всего, сюда можно отнести некоторые упанишады, школу адвайты-веданты, санкхью. Кроме того, мистическую картину мира мы встречаем в «Поймандре» Гермеса Трисмегиста. В Китае подобные взгляды изложены в «Дао дэ цзын». У евреев это учение изложено в книге «Зогар» Каббалы. В христианской философии мы обнаруживаем мистический образ мира отчасти у Августина, Бонавентуры, Якоба Бёме, Экхарта.

Рассмотрим мистическую картину мира в «Поймандре» Гермеса Трисмегиста, который оказал огромное влияние как на античную мысль, так и на христианскую. Согласно «триждывеличайшему», Бог представляет собой бесконечную, ничего в себе не содержащую энергию покоя, которая качественно оценена как благо. Будучи благим, Бог освобождает в себе место, в котором б) дет пребывать мир. Место абсолютно пусто, и потому становится условием для зарождения в нем мира. Мир в отли чие от места наполняется энергией Бога, которая из состояния покоя перешла в движение. И эта движущаяся энергия становится воздухом, наполняющим собой пространство мира так, что в нем не остается пустот. Воздух становится тем подвижным телом, которым наполнен мир. И этот воздух, представляя разную степень концентрации, имеет диапазон своих превращений от звездного неба до камня. Человек же является промежуточным звеном между неорганическим миром и божественным. Так Бог становится миром и человеком, воздушно-световое содержание которого есть лишь разная степень его насыщения. Однако поскольку мир есть временное и непостоянное состояние вечного Бога, то во вселенной нет и не может быть истины, а «все есть видимость и наваждение — именно в этом и состоит мистическая картина мира» (Гермес к Тату. — II А-7).

То, что мира нет и быть не может, а следовательно, его природа ничуть не прочнее сновидений человека, лежит в основе такой авторитетной философской школы Древней Индии как адвайта-веданта, чье весьма сложное учение об иллюзорности мира можно понять, лишь обращаясь к аллегорическим сравнениям и притчам. В одной из них отец преподносит урок своему сыну, который долгое время учился у одного из лучших учителей, но гак и не понял сути учения, сводящейся к тому, что субстанцией всего является пустота, а все остальное — лишь иллюзорная видимость, которую невежда принимает за реальность. Вот эта притча.

«Отец, проверяя знания сына, обратился к нему:

— А знаешь ли ты, что в жизни самое главное, что является причиной возникновения всего и конечной целью?

Сын был в затруднении и не смог ответить. Тогда отец попросил сына принести рядом лежащий желудь.

• — Из чего растет этот пышный вековой дуб? — спросил отец.
• — Из этого желудя, конечно, — последовал ответ сына.
• — Разрежь его и посмотри, что внутри этого желудя.

Сын разрезал желудь и обнаружил в нем мякоть.

— Из чего состоит эта мякоть? — спросил опять отец

сына.

Сын разрезал мякоть и увидел огромное количество пустоты, которая заполняла собой мякоть.

• — Видишь ли ты эту животворящую пустоту, из которой берет свое начало мякоть, являющаяся содержанием желудя, из которого и вырастает огромный вековой дуб? — обратился отец к сыну.
• — Да, — ответил сын.
• — Так вот знай, сын, что из этой пустоты возникает буквально все для того, чтобы в свое время вернуться в нее назад. А теперь ступай обратно к своему учителю, и если тебя этому не научили, то твое знание ровно ничего не стоит".

Великолепную демонстрацию мистической картины мира мы находим в апофатическом богословии христианства, ярким представителем которого был Якоб Бёме (1575−1624). В мистическом рационализме Бёме мы не находим четких границ, отделяющих Бога от мира. А потому, говоря об одном, мы вынужденно обращаемся и к другому.

У Бёме Бог представляет собой полную нераскрытость, которая может быть выражена только на языке отрицательного (апофатического) богословия. Бог в самом себе не есть ни мир, ни природа, ни тварь, он есть безосновная основа всего — всех вещей и явлений. Он есть одновременно Ничто и Все. Для утверждения идеи Бога как Ничто Бёме приводит следующий довод: «Если ты хочешь знать, где находится Бог, устрани тварь и природу, тогда Бог есть все Если же ты скажешь: «Я не могу устранить от себя все это, ибо сам обращусь в ничто» , — то тогда слушай, что сказал Бог Моисею: «Ты не должен делать подобие Божие, ибо у Ничто подобия нет» «.

Если же попытаться рационально представить себе подобное божественное Ничто, то оно примет характер «пустого единства», которое абсолютным образом включает в себя все потенциальные противоположности, выступающие основой первоволи, изливающей из себя мир, природу, человека с целью самопознания своих ущемленных ограниченностью возможных форм.

Эта первоволя Ничто становится причиной самопорождения Бога как Троицы, включающей в себя Волю Отца, Настроение Сына и их Исход — Дух. Ясно, что между традиционным, церковным учением о триипостасиости Божества и богословием Бёме лежит пропасть. Зато благодаря этому трехипостасному Ничто Бёме демонстрирует своей философией, как божественная Воля разворачивает себя в спирали, описывающей при развертывании ряд окружностей, все увеличивающихся в диаметре. Эти окружности рождают спираль звездного мира, природы и, наконец, самого человека. Мир, с точки зрения Бёме, и все его предметы — это результат саморазворачивающегося Ничто. Подобная «мистическая пружина» рождает иерархию природного бытия, а все вещи становятся экспликацией трех ипостасей. Однако каким образом три ипостаси присутствуют во всех вещах? Бёме говорит, что они присутствуют в них как «да», «нет» и их синтез — «воля». Борьба «да» и «нет» всякой вещи выступает причиной ее развития, волевая устремленность которой изменяет состояние вещи и самого мира.

Таким образом, своим учением Бёме, предвосхищая метафизическую диалектику Гегеля и материалистическую диалектику Маркса, создает мистическую диалектику, которой суждено в истории философии сыграть роль «генома», разворачивающего из себя иные формы диалектического видения мира. Л пока в своей мистической картине Бёме отказывает миру в перспективах его развития, так как его материальная основа должна уступить место высшей небесно-духовной основе. Ибо здешний мир есть плод греха, ошибки, недоразумения. Это лишь испорченный падший мир ангелов. Поэтому все здесь, придя к разрушению, вернется к миру божественному.

В заключение выразим общее представление о том, что мистическая картина мира обязана своему возникновению философам объективно-идеалистического направления, которые, абсолютизируя и обожествляя непроявленное для глаз пространство, считали его причиной рождения интуитивной способности сознания, не зависящей от воли человека. Возникая как бы из Ничто, интуиция возвращается назад в пустоту, рождая, как следствие, определенное отношение человека к миру и самому себе. Здесь мир обретает ту же иллюзорность и скоротечность, какая свойственна интуитивному озарению, исчезающему в следующий миг после своего рождения.