Немецкая поэзия. 
История зарубежной литературы xvii века

XVII век — одна из наиболее трагических эпох в истории Германии. «Священная Римская империя германской нации» на деле к тому времени была лишь хрупким объединением мелких феодальных владений с весьма условной властью императора.

Кроме того, экономический кризис XVI в., вызванный потерей рынков, застоем в области торговли и неспособностью противостоять иностранной конкуренции, привел к тому, что в XVI в. Германия превратилась в одно из самых отсталых европейских государств.

Появление новых торговых путей в эпоху Великих географических открытий пагубно отразилось на состоянии немецкой торговли. Знаменитые саксонские рудники потеряли в глазах европейцев свою привлекательность, когда из Нового Света хлынули потоки драгоценных металлов. Разорялись банки, приходила в упадок промышленность, потерял свое значение некогда могущественный Ганзейский союз торговых городов.

Общеимперских органов управления в стране не было, зато еще больше возросла власть удельных правителей, которые ничуть не заботились о государственных интересах и старались извлечь из сложившейся ситуации выгоду для себя. Германия была наполнена смутой и междоусобицей. Борьба императора с князьями привела лишь к развязыванию войны, «в которую вскоре вмешался целый ряд иностранных государств, стремившихся использовать политическую слабость Германии в своих корыстных интересах»^[1].

Сигналом к собиранию боевых сил послужили действия Максимилиана Баварского, который в 1607 г. воспользовался религиозными распрями между католиками и протестантами, чтобы напасть на соседний город Донауверт и присоединить его к своей территории. 4 мая 1608 г. протестантские князья юга и запада страны объединились в «Евангелическую унию» под предводительством курфюршества Пфальцского. В ответ на это католические князья, заручившись мощной поддержкой со стороны императора и папы, организовали 10 июля 1609 г. свой военный союз под названием «Католическая лига», во главе которого встал Максимилиан Баварский.

Император Фердинанд II, стремясь объединить католическое дворянство, решил прельстить его заманчивой добычей — экономически развитой Чехией. В мае 1618 г. Габсбурги спровоцировали там восстание, объявив новым королем Чехии Фердинанда Штирийского, который, едва вступив на престол, нарушил данное под присягой обязательство сохранить чехам все их политические и религиозные права. Разгневанные депутаты чешского сейма, отказавшись признавать Фердинанда, провозгласили новым королем Фридриха V Пфальцского, одного из двух официальных вождей «Евангелической унии». Началась война с Фердинандом, на помощь которому пришла Католическая лига. Соотношение сил перед решающей битвой между Чехией и объединившимся против нее католическим лагерем было не в пользу чехов. Вопреки ожиданиям Уния не оказала Чехии реальной помощи, позволив войскам «Католической лиги» расправиться с повстанцами.

В битве у Белой Горы 8 ноября 1620 г. чешские военные силы были разгромлены численно превосходившими их войсками противников.

После разгрома чехов католическая армия двинулась дальше, уже по германским землям, и изгнала Фридриха Пфальцского из его собственных владений. Успехи католиков сильно обеспокоили протестантских государей Северной Европы. На стороне «Евангелической унии» вскоре выступила Дания, а затем и Швеция. В 1635 г. в войну вступила Франция, до сих пор, как и Англия, поддерживавшая протестантов только деньгами. Французы заключили союз со Швецией. Однако, несмотря на численный перевес франко-шведских войск, этот период войны протекал вяло. Многолетние сражения утомили и солдат, и полководцев. После возникшей угрозы захвата Вены Фердинанд II вынужден был принять продиктованные ему условия. Вестфальский мир, заключенный в 1648 г., обеспечивал территориальные присоединения лишь победителям, Франции и Швеции. Расширились за счет соседей и некоторые немецкие княжества (Бранденбург, Саксония, Бавария), но в целом война привела к политическому ослаблению империи. Вестфальский мир окончательно закрепил самостоятельность германских княжеств, т. е. раздробленность Германии на много лет вперед. Страна насчитывала теперь 300 самостоятельных княжеств, 1000 «имперских» рыцарских поместий и более 50 «вольных городов».

Земли Германии, Австрии, Чехии превратились за годы войны в пустыню, их жители испытали неисчислимые бедствия. Были уничтожены многие города. Население империи сократилось в три раза, главный источник ее благосостояния — рудники — были выведены из строя, экономика надолго подорвана. Германия практически вернулась к натуральному хозяйству.

Как следствие политических и социальных катаклизмов катастрофически снизился общий уровень немецкой культуры. Одной из острейших проблем стала проблема сохранения национального языка. Его «порча» в княжеской и дворянской среде началась еще в середине XVI в. Ученая среда пользовалась латынью. При дворе культивировался французский, общение на родном языке считалось дурным тоном. Бюргерство, подражая дворянству, с готовностью переняло «гремучую смесь» как минимум из трех языков. «Все, кому запомнились три или четыре иноземных слова, которые они к тому же еще чаще всего и не понимают, стараются извергнуть их из себя при любой возможности», — возмущался один из виднейших ученых и поэтов того времени Мартин Опиц. А сто с лишним лет спустя И. В. Гёте следующим образом оценил лингвистическую обстановку этого периода: «Германия, столь долгое время наводнявшаяся чужими народами, населенная разнородными племенами, была вынуждена в своем научном и дипломатическом обиходе изъясняться на чужих языках, а посему не имела возможности совершенствовать свой собственный. Вместе с новыми понятиями в наш язык вторглось бесчисленное множество нужных и ненужных иностранных слов; даже говоря о давно знакомых предметах, мы все чаще прибегали к иностранным словам и оборотам»^[2].

Ученые и поэты, у которых состояние родного языка вполне правомерно вызывало тревогу, начали объединяться в лингвистические и литературные общества. Эти общества^[3] уделяли много внимания развитию немецкого языка и его очищению от диалектизмов и провинциализмов, от засилья иностранных слов. Они устанавливали нормы грамматики и синтаксиса и призывали поэтов писать на родном языке, который по выразительности не уступает ни древним языкам, ни современным европейским. Немецкая поэзия, по их мнению, может и должна быть «чистой и ясной», и сделать ее такой — задача ученых и поэтов. Благодаря подобным обществам постепенно менялась и ситуация в области книгопечатания: если в период с 1611 по 1620 г. число книг на латинском языке в два раза превышало количество немецких изданий, то в 1630-е годы наметился незначительный перевес в сторону немецких книг, а в конце столетия уже наблюдалось явное преобладание немецких изданий над латинскими^[4].

Лингвистические общества издавали справочники по правописанию, грамматике, методики по преподаванию языка, словари. Однако было бы неверным ограничивать сферу деятельности этих обществ только нормированием и кодификацией языковых норм. Стремясь выйти на международную арену, они устанавливали контакты и поддерживали переписку со многими видными европейскими учеными и писателями. Многие члены обществ переводили античных и современных авторов, способствуя популяризации их произведений. Общества давали молодым авторам возможность публиковать свои работы. Именно благодаря им появились первые немецкие теоретики литературы и критики, и среди них Мартин Опиц, создатель первой поэтики на немецком языке, теоретик классицизма и выдающийся поэт и драматург.

У М. Опица было много последователей. Изучением и системным описанием особенностей немецкого языка и его выразительных возможностей занимались Шоттель («Детальное исследование главного немецкого языка», 1645), Цезен («Немецкий Геликон», 1640), Гарсдерфер («Поэтическая воронка, служащая для того, чтобы в 6 часов накачать каждого немецкой поэзией», 1647—1653), Бухнер («Руководство к немецкой поэзии», 1665) и др.

Зачастую поэты, стремясь выработать новые формальные приемы, экспериментировали с различными метрами, со звучанием отдельных слов, с графическим изображением стиха. Интересны в этом плане произведения Георга Филиппа Гарсдерфера и его последователей, среди которых Зигмунд фон Биркен, Иоганн Клай, Катарина Регина фон Грайфенберг, Иоганн Рист и многие другие.

Многие из них опирались в своем творчестве на опыт культистов и маринистов и, желая «поразить читателя» обилием риторических фигур, редких слов и выражений, звукописи, смысловых пауз и т. д., подчас забывали о проблематике и оставляли без внимания важные темы, лишь поверхностно касаясь их. Однако их виртуозные формалистические эксперименты имели большое значение для процесса становления немецкого литературного языка, способствуя развитию его выразительных средств.

Исторические события XVII в. привели к тому, что в стране сосуществовали и параллельно развивались две принципиально разные формы проявления литературы. Одна из них, салонная, испытывала сильное влияние придворной культуры и идеологии и видела свою задачу в том, чтобы развлекать читателя, попутно пропагандируя абсолютистский порядок и устремления знати. Сюда прежде всего относятся поэты, принадлежавшие ко Второй силезской школе (Кристиан Гофман фон Гофмансвальдау, Даниэль Каспер фон Лоэнштейн), члены Нюрнбергского «Общества пегницких пастухов» (Георг Филипп Гарсдерфер, Иоганн Клан и др.), а также создатели первых немецких прециозного и галантно-героического романов Филипп фон Цезен и Антон Ульрих Брауншвейгский.

Представители другой затрагивали в своих произведениях более широкий круг тем, выдвигая различные концепции человека и его места в мире и обществе. Эта немногочисленная передовая бюргерская интеллигенция обращалась к таким наболевшим вопросам, как страдания отчизны в годы войны, развращенность нравов, упадок культуры. Она мечтала спасти и возродить страну, вернуть ей былое величие. Кроме того, в это время активно развивалась и литература религиозного характера. К ней относится и жанр протестантской песни (Пауль Герхард), и теологическая литература дидактического характера (Абрагам, а Санта Клара), и литературные произведения мистиков, развивавших идеи своих средневековых предшественников.

Распространение мистических настроений было весьма характерным явлением для немецкой духовной жизни XVII в. Наиболее заметной фигурой, оказавшей существенное влияние на творчество целого ряда мыслителей и поэтов того времени, был Якоб Бёме (1575—1624), религиозный философ и пантеист. В своих трудах («Аврора, или утренняя заря в восхождении», 1612; «Истинная психология, или сорок вопросов о душе», 1620; «Описание трех начал божественной сущности», 1620) он охватывает широкий круг вопросов: космогония и космология, антропология, этика, психология, учение о Софии, проблема Добра и Зла и т. д.

Центром его учения стал тезис о тождестве в одном предмете двух противоречивых начал, находящихся в постоянной борьбе. Любая вещь становится ощутимой только в своей противоположности, без нее она неведома сама себе. Один принцип проникает в другой, чтобы через отрицание самого себя проявить свою сущность. Добро и зло, плюс и минус, положительное и отрицательное присущи одному и тому же началу, они лишь две стороны одной медали. Всякое добро нуждается во зле, чтобы стать заметным. Добро не может быть добром без относительного зла. Чем острее борьба против зла, тем явственней проявляется добро. «Одно живет в другом, создает другое, но не есть другое». Лишь в Боге противоречия приходят к единству. Он сам есть «coincidentia oppositotum», т. е. единство противоположностей. Хотя, как полагает один из современных немецких исследователей^[5], именно эта вечная борьба добра и зла и есть бесконечно динамичный процесс самопорождения Бога.

Царство Божие и ад, по мнению Якоба Бёме, не являются какими-то потусторонними состояниями. Существуя в Боге, человек обретает и рай, и ад в себе самом. Эта идея Бёме вызывала бурное негодование со стороны лютеранской церкви. Получалось, что человеку для обретения Бога в себе совсем не обязательна опека духовенства. Спасение верующего возможно и без посреднической роли служителей культа.

Как и многие религиозные мыслители того времени, Якоб Бёме не оставил логически стройной философской системы. В основе его концепции лежат и учения, близкие неоплатонизму и пантеизму, и мистико-кабалистические тезисы, и натурфилософские идеи XVI в., и теория о микрои макрокосмосе и их единстве, с которой он познакомился еще по трудам Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, известного под именем Парацельса. Но у его философии есть внутренняя целостность, последовательность и единство темы: Бог и мир, самораскрытие Бога в природе и человеке. Все его мировоззрение пронизывает дух теоцентризма. Прежде всего в проблеме «Бог — природа» его занимает структура божества, раскрываемая в мире, и, анализируя эту проблему, «он исходит из специфически немецкой традиции мистического пантеизма, и прежде всего из самоанализа, рассматривающего духовную и телесную природу человека и ведущего к интуитивному постижению божества»^[6].

Произведения Якоба Бёме противоречивы и загадочны. Они наполнены туманными поэтическими образами и иносказаниями, яркими и живыми сравнениями, метафорами и параболами. Однако их красочный слог часто темен. Ф. Энгельс в письме к одному другу пишет: «Это — темная, но глубокая душа. Приходится страшно много возиться с ним, если хочешь понять что-нибудь, у него масса поэтических мыслей и он полон аллегорий; язык его совершенно своеобразный: все слова имеют у него другое значение, чем обыкновенно»^[7]. Может быть, за этим и стоит недостаток полученного Бёме образования, но весьма вероятно, что в причудливом и замысловатом языке его произведений нашла в какой-то мере отражение противоестественная и хаотичная действительность, окружавшая философа.

Мистицизм заявлял о себе, проникая не только в философию, но и в литературу. Трудами «тевтонского философа» живо интересовались многие поэты-вольнодумцы того времени. К его философским воззрениям близки Андреас Скультетус, Даниель Чепко, Иоганнес Шеффлер, Квирин Кульман, Катарина Регина Грайфенберг, Фридрих Шпее и другие. Наиболее четко влияние Бёме прослеживается в творчестве проповедника и религиозного агитатора Квирина Кульмана и Иоганнеса Шеффлера, выступавшего в печати под псевдонимом Ангелус Силезиус (Силезский Ангел).

Сын бреславльского ремесленника Квирин Кульман (1651 —1689), последователь идей Якоба Бёме и чешских философов-мистиков, много странствовал паломником по Европе. Приобретя репутацию опасного религиозного фанатика и экзальтированного смутьяна, он подвергался преследованиям со стороны властей, сидел в тюрьмах Германии, Голландии, Англии. Уверовав в то, что Бог поручил ему исполнить на земле важную миссию, в 1678 г. Кульман даже отправляется в Константинополь, чтобы обратить турецкого, султана в свою веру. Узнав, что в Москве, в Немецкой слободе, существует кружок поклонников творчества Якоба Бёме, Кульман поехал в Россию^[8], но по доносу лютеранского пастора московскому патриарху был схвачен и после ужасных пыток сожжен. Искренне восхищаясь натурфилософскими творениями Бёме, заявляя, что в них «правдиво описана сущность всего сущего», сам Кульман больше внимания уделяет социальному аспекту философии. Его интересуют проблемы свободы совести, всеобщего равенства, причины конфессиональных конфликтов. Особенно близка Кульману мысль Бёме о единстве всего человечества, о том, что Бог живет в сердце каждого человека, независимо от того, какой веры он придерживается:

И очертанье да воспримет плоть!

В один народ сольются все народы.

В своем единстве триедин господь.

В зерне сокрыты триединства всходы…

Не тысячу дробить на единицы, А в тысяче им воссоединиться!

(перевод Л. Гинзбурга)

Другим значительным поэтом Германии XVII в., на которого оказали влияние идеи Якоба Бёме, был Иоганнес Шеффлер. В своих мистических «монодистихах» он подчас далеко отходил от церковных норм в сторону пантеизма. Для него, как и для Бёме, Бог присутствует во всем и вся, а человек есть инобытие своего Творца:

Что смотришь в небеса? Иль ты забыл о том, Что бог — не в небесах, а здесь, в тебе самом?

(перевод Л. Гинзбурга)

Обилие новых, подчас крамольных для той эпохи христианских учений и верований не было случайным. Как справедливо замечает Б. И. Пуришев: «В религиозном экстазе многие искали забвения от ужасов окружающей жизни. Когда все вокруг шаталось, трещало, готово было рухнуть и ниоткуда нельзя было ждать помощи, человек, трагически предоставленный самому себе, порывался к богу, видя в нем единственный надежный оплот. Пытаясь найти кратчайшие пути, ведущие к Спасителю, он искал их в глубине своего пламенеющего сердца»^[9]. В то время, когда дотла уничтожались целые города, когда в сражениях гибли тысячи людей, а те, которых пощадила пуля, умирали от чумы и голода, когда человеческая жизнь перестала иметь цену, а вместе с ней и многие духовные ценности отступили на второй план, очень важно было не потерять человеческий облик, сохранить чистоту в сердце. Людям необходимо было что-то, во что еще можно было бы верить, что помогло бы выжить в окружающей их суровой действительности и не сломиться.

…И до чего ж охота средь бренности найти незыблемое что-то Что не могло б уйти, рассыпаться, утечь, Чего вовек нельзя ни утопить, ни сжечь, —.

(перевод Л. Гинзбурга)

писал в своей знаменитой поэме в четырех книгах «Слово утешения средь бедствий войны» (1620—1621) Мартин Опиц.

Если принять во внимание все политические бури, экономические и социальные конфликты, происходящие в стране, становится понятно, почему в Германии на фоне направлений XVII в. явственно доминировало барокко, особенно в поэзии. Классицизм с его верой в гармонию и совершенство мира не мог прижиться в Германии, которая едва оправлялась от ударов, градом сыпавшихся на нее. Борьба литературных направлений развивалась в довольно сложной форме. Воздействие барокко испытали на себе чуть ли не все поэты того времени, даже те, которые считали себя последователями ученого классицизма Опица.

Однако, справедливости ради, надо отметить, что многие из тех поэтов, произведения которых мы рассматриваем сегодня как блестящие образцы барочной лирики, стремились ориентироваться в своем творчестве именно на классицистические правила и каноны. Все поэтики, созданные в это время, — это классицистические поэтики. Их авторы не случайно так упорно разрабатывали строгие каноны теории литературы, старались достичь единства ясности формы и глубины содержания, познавая мир и систематизируя свои знания о нем, стремились достичь гармонии и приблизиться к высшей истине. Литераторы ощущали себя не просто художниками, они желали быть скульпторами, творить свой мир, гармоничный, упорядоченный, в противовес тому хаосу, который они видели вокруг.

В XVII столетии немецкая поэзия переживала свой расцвет. Об этом свидетельствуют многочисленные литературные кружки, школы, общества, открывшиеся в этот период^[10]. Такого обилия поэтических имен, ярких творческих личностей Германия до этого не знала. Их достижения трудно переоценить. Лингвистические исследования, выработка норм поэтического языка, создание собственной, национальной литературы — вот лишь некоторые из заслуг немецких поэтов и ученых перед отечественной словесностью.

• [1] Пуришев Б. Очерки немецкой литературы XV—XVII вв. М., 1955. С 257.
• [2] Гёте И. В. Поэзия и правда. Собр. соч/ В Ют. М., 1976. Т 3 С 217—218
• [3] «Плодоносящее общество», основанное в 1617 г в Веймаре, страсбургское «Общество ели», возникшее в 1633 году, «Немецкое общество в Гамбурге», «Пастушеский и Цветочный орден» в Нюрнберге и многие другие
• [4] Гухман М., Семенюк Н., Бабенко Н. История немецкого литературного языкаXVI—XVIII вв. М., 1984.
• [5] Ingen Ferdinand van. Die Jungfrau Sophia und die Jungfrau Maria bei JacobBoehme in. Goff, Natur und Mensch in der Sicht Jacob Boehmes und seiner Rezeption. Wiesbaden, 1994.
• [6] Горфункель A. X Философия эпохи Возрождения M. I980.
• [7] Письмо Ф. Энгельса Фридриху и Вильгельму Греберам от 17 сентября 1838 г
• [8] Кстати, именно с именем Квирина Кульмана связывают появление в России первых переводов работ Я Беме.
• [9] История всемирной литературы. М., 1987. Т.4, глава «Немецкая литература».
• [10] «Пегницкий орден» в Нюрнберге, основанный в 1644 г Георгом Филиппом Гар-сдерфером и Иоганном Клаем; «Орден эльбских лебедей», учрежденный в 1656 г. Иоганном Ристом; Кенигсбергский кружок во главе с Симоном Дахом, Первая и Втораясилезские школы и др.