Правдивость. 
Профессиональная этика журналиста

Видимо, не надо доказывать, что гуманизм предполагает соблюдение принципов правдивости и объективности.

Правдивость предполагает максимально точное представление фактов жизни. Факт (лат. factum — сделанное) — проверенное, достоверное знание о реально происшедшем в действительности, к тому же существенно значимом. При этом первостепенное значение имеют сведения, которые журналист получил непосредственно из жизни («видел сам» событие, присутствовал при заявлении, читал текст и т. д.) и документировал (лат. documentum — свидетельство), т. е. сведения, которые имеют подтверждение, зафиксированное в письменной форме, на фото-, фоно-, видеопленке с очевидными доказательствами подлинности.

0 правде как об одном из главных принципов журналистики заговорили в XVII в.: когда в Европе (прежде всего в Англии) только начали появляться первые периодические новостные листовки (newssheets) и полемические памфлеты, их редакторы и авторы уже обещали своим читателям сообщать правду. Тогда же наметилась и двойственность в понимании смысла этой ценности: редакторы XVII в. иод английским словом tnAth подразумевали и правду, и истину. С одной стороны, они обещали быть правдивыми в своих отчетах (т.е. не писать неправды), а с другой — претендовали на то, что сообщат читателю всю полноту истины о произошедшем событии. По та истина чаще всего была односторонней и пристрастной: как отмечает автор монументального труда по истории правды и объективности в журналистике С. Вард, «ранние издатели новостей не были самопровозглашенными „сторожевыми псами“ либерального общества, а их издания не были форумом для выражения разных мнений. В полемических памфлетах печатали „Истину“, а тех, кто был с ней не согласен, посылали к дьяволу»^[1].

Со временем — хоть и медленно — публикация откровенно пристрастных материалов переставала быть нормой, но проблема истины продолжала оставаться в центре журналистской этики. Ради истины защищали право на свободное выражение мнений и Дж. Мильтон в XVII в., и Д. С. Милль в XIX в. Их понимания истины различались: для Мильтона это была божественная истина, для Милля — просто истинное положение вещей, но оба были уверены, что единая, определенная и независимая от человеческого мышления истина существует, и именно ради ее обнаружения следует избавляться от всяких ограничений цензуры. Средством для достижения этой истины была правдивость как практический принцип. Таким образом, проблема истины еще несколько столетий назад проникла в содержание журналистской этики.

В XX в. концепция истины стала подвергаться серьезной критике, что во многом повлияло и на теорию и практику журналистики. Философия прагматизма опиралась на идею, что истина изменчива и человек создает ее вместе с объективной реальностью, поэтому по большому счету истина — это то, что в каждый конкретный момент дает практические результаты. Позже философы-постмодернисты стали полностью отрицать возможность существования истины, независимой от мышления, в принципе не считая проблему истины достойной внимания. Продолжая традицию прагматизма, Р. Рорти писал: «Мы полагаем, что можно разными способами описывать происходящие события, но ни один из этих способов не подойдет ближе, чем другой, к тому, как обстоят дела сами по себе. Мы понятия не имеем, что может означать словосочетание „сама по себе“ во фразе „реальность сама по себе“»^[2]. Согласно этим взглядам, никакой определенной, объективной и навеки установленной истины не существует, а существует лишь множество правд, каждая из которых имеет право на то, чтобы о ней узнали. Под влиянием культурных изменений большинство журналистов перестали понимать слово truth как однозначную истину, которую они должны сообщить читателю. Смысл этого слова трансформировался в то, что на русский язык уместнее переводить как «правда» — однако с одним уточнением: не просто «правда», а, но возможности, «вся правда». Наследием прежней картины мира, в которой журналист должен был открыть читателю всю полноту истины, стало современное представление об обязанности журналиста рассказывать о событиях «правдиво и полно» — иными словами, он по-прежнему должен стараться доносить до читателя всю полноту правды, с той лишь разницей, что правда теперь понимается не как «истина в последней инстанции», а как полная картина в том виде, в котором журналист ее воспринимает. Гарантией того, что он представит ее именно так, как видит, по-прежнему должно стать требование правдивости.

С появлением первых журналистских этических кодексов в начале XX в. понятие правды сразу же закрепилось в них как одно из основных. В двух первых национальных этических кодексах американских журналистов — кодексе Американского общества новостных редакторов (ASNE) 1923 г. и кодексе общества «Сигма Дельта Хи» (позже превратившегося в Общество профессиональных журналистов, SPJ) 1926 г. (эти два кодекса фактически копировали друг друга) — говорилось: «Наша основная цель — это правда»^[3]. В сегодняшнем кодексе американского Общества профессиональных журналистов (который с тех пор был существенно пересмотрен) первый и главный раздел называется «Ищите правду и рассказывайте о ней»^[4]. Таким образом, правда в XX в., как и истина в XVII в., понималась как одна из главных целей журналистской деятельности.

Понимание правды в западной журналистике со временем обогащалось новыми оттенками — например, в середине XX в. в США появилась концепция «права общества на информацию», которая подразумевала, что у журналиста есть моральная обязанность доносить до публики сведения, которые могут иметь для нее хоть какое-то значение. Сюда относились все события политической и общественной жизни, данные о публичных фигурах и организациях и т. д.: предполагалось, что все, что может быть рассказано, должно быть рассказано. И хотя с юридической точки зрения это право не имеет под собой оснований^[5], в философских дискуссиях оно рассматривается как основа вполне жизнеспособной концепции, тесно переплетающейся с концепцией свободы самовыражения (ведь, как мы видели выше, еще Мильтон писал: «Дайте мне поэтому — что выше всех свобод — свободу знать, свободу выражать свои мысли и свободу судить по своей совести»^[6]). Как пишет Дж. Альтшуль, «американские журналисты сегодня четко придерживаются убеждения, что, сообщая новости дня, они не только служат интересам своих читателей, но и удовлетворяют их права Однако все познано быть не может, и большой вопрос, на который не находит ответа ни одна философская дискуссия на тему права общества на информацию, таков: о праве на какую информацию идет речь?»^[7]

Именно здесь выявляется семантический слом, который разделят эпохи «истины» и «правды». Любой здравомыслящий журналист осознает, что изложить «всю правду» невозможно: этому помешают, как минимум, временные и пространственные рамки, очерченные для новостного сообщения. Однако правда для журналистов — это не просто отсутствие лжи. Чем она на самом деле является, не поясняет ни один этический кодекс, и это, как считает Дж. Мерилл, составляет одну из главных проблем данной концепции: «Что есть правда? Может ли статья быть правдивой, если в ней недостает какой-то информации? Если данные искажены или преувеличены? Если журналист не называет имя источника информации? Если он приводит цитату вне контекста? Если он неправильно интерпретирует чье-то заявление, перефразируя его (используя непрямое цитирование)? Относится ли понятие правды только к тому, что говорится, или также к тому, что не говорится? Правда — это вся правда или хотя бы часть правды?»^[8] Мы видим, что в современной теории журналистики «правда» уже не понимается как «истина» и даже не обязательно понимается как.

«вся правда». Однако при этом недостаток какой-то информации все же может быть воспринят как неправдивость — т. е. «вся правда» неявно подразумевается.

Сформулируем один из главных вопросов о «правде», на которые не дает однозначного ответа профессиональное сообщество, так: можно ли назвать правдивым материал, автор которого намеренно утаил от аудитории некоторые данные? Второй важный для понимания правды в журналистике вопрос: что такое «вся правда» — это все, что знает журналист, или нечто большее? Иными словами, можно ли назвать правдивой статью, в которой журналист изложил массу верных по отдельности фактов и ничего не утаил, но и не объяснил при этом значения произошедшего события? Этот вопрос отсылает нас к Комиссии Хатчинса, которая рекомендовала журналистам не просто правдиво сообщать факты, а сообщать «правду о фактах» — т. е. объяснять, что стоит за каждым событием. Таким образом, кратко сформулировать этот второй вопрос можно следующим образом: должна ли правдивая статья давать хотя бы минимальную интерпретацию изложенных фактов?

Пытаясь ответить на первый вопрос, представим себе журналиста, поддерживающего идею права общества на информацию и разделяющего понимание правдивости как сообщения по возможности «всей правды». Такой журналист будет чувствовать себя обязанным сообщить населению все известные ему факты независимо от того, каковы будут последствия его сообщения. Намеренное утаивание информации он сочтет отступлением от нравственного принципа правдивости: это будет фактически приравниваться ко лжи, а моральное требование «не лги» станет восприниматься но-кантовски ригористично. В дискуссии об эссе И. Канта «О мнимом праве лгать из человеколюбия», которая в течение нескольких последних лет шла в России, А. А. Гусейнов так обосновал этическую недопустимость лжи: «Нравственные решения принимаются не потому, что из них что-то следует или они из чего-то следуют, а потому, что они нравственные. А нравственными они являются потому, что прямо увязаны с внутренним достоинством человека как целью самой по себе. Именно таков по Канту статус запрета на ложь»^[9]. Журналист, исходящий из подобных предпосылок, будет чувствовать большую ответственность перед своим внутренним достоинством и качеством своего материма, чем перед обществом или конкретными людьми. В то же время эта позиция сродни либертарианской: на суд публики выносится вся возможная информация, с тем чтобы общество само в ней разобралось, а роль журналиста при этом — охранять принципы свободы и правды (понимаемой как «вся правда»). Очевидно, что такое понимание правдивости не укладывается в концепцию социальной ответственности прессы, которая предполагает заботу об обществе и о непосредственных последствиях выпускаемых журналистом материалов, и вступает в противоречие с непричинепием вреда.

Хотя в журналистике, но этому вопросу и сейчас существуют разные точки зрения (кто-то ценит принцип правдивости выше других и допускает отступления от него только в самых крайних случаях, а кто-то уверен, что правило «всегда говори всю правду» в определенных ситуациях резко противоречит этике), в широкой практике закрепились этические нормы, ограничивающие журналиста в свободе сообщать некоторые подробности событий. Считается неэтичным называть имена жертв изнасилования, так как это затрагивает их чувства и может негативно сказаться на их жизни и благополучии в определенном сообществе. Журналистов призывают воздерживаться от упоминания или показа особенно жестоких деталей произошедшего, чтобы не травмировать аудиторию. Иногда СМИ не называют имя источника общественно значимой информации, так как это может повлечь за собой санкции в отношении него со стороны государства или той организации, которую он разоблачает. В некоторых кодексах существует требование не называть национальность преступника, если она не имеет прямого отношения к совершенному преступлению. Каждый из этих примеров предполагает замалчивание, недоговаривапие правды, но оно осуществляется с целью удовлетворить требование социальной ответственности и не допустить негативных последствий сообщения информации во имя гуманности и минимизации вреда.

Второй вопрос: должна ли правдивая статья давать хотя бы минимальную интерпретацию изложенных фактов? В середине XX в. сложилось понимание того, что «механическое» сообщение фактов без всяких комментариев может привести к тому, что у аудитории сложится искаженное представление о событиях, а эго не способствует нахождению правды. В таких условиях журналистика ищет новые способы оптимального комбинирования фактов и интерпретаций, которые позволили бы соблюсти разумный баланс между холодной нейтральностью и субъективностью и таким образом подводили бы читателя ближе к правде, а не уводили в сторону от нее.

Е. II. Прохоров, размышляя об этой проблеме, писал, что своеобразными фактами являются и представления о событиях, поступках, заявлениях и т. д., полученные «из вторых рук», от информатора журналиста. В данном случае обязательна ссылка на источник сведений и желательно наличие документального подтверждения их получения. Если этого нет, требуется осторожность использования таких сведений, тем более что они могут оказаться преувеличенными/преуменьшенными, а часто и вовсе незначительными «фактиками». Не все даже реально подтверждаемые сведения можно делать опорными в произведениях, поскольку в жизни наряду с существенными событиями встречается много незначительного, случайного, несущественного. Поэтому следует различать коренные, общезначимые явления и «пену», неизбежно появляющуюся на поверхности бурного потока жизни. И журналист в силу своих обязанностей должен стремиться отделять факты от «фактиков» и опираться на существенные и характерные факты (понимая природу и место в жизни «фактиков»). К фактам «третьего порядка» (журналисты иногда называют их «фактоидами») относятся неподтвержденные сведения — различного рода слухи, догадки, возможно, имеющие под собой почву, но ничем не документированные. Разумеется, решение о публикации «фактоидов» требует крайней осторожности и четкого указания на предположительный характер сообщаемого.

Необходимый для журналиста диапазон фактических сведений широк. В англоязычной аудитории журналистов он обозначается как «5У» (т.е. совокупность сведений, отвечающих на вопросы «Что?», «Кто?», «Где?», «Когда?», «Почему?», поскольку все эти слова в английском языке начинаются с буквы «W» — who, what, where, when, why). Первые четыре компонента очевидны, а относительно последнего («Почему?») надо понимать, что имеется в виду не суждение журналиста, а мнение участников или очевидцев событий. Это не значит, что в каждом произведении представлены сведения всех типов. Но чтобы в сознании аудитории сложилась полная картина жизни, совокупность произведений журналистики должна удовлетворить ее потребности по всему их диапазону. Разделение фактов, «фактиков» и «фактоидов» — это вопрос об основаниях объективности журналистики. Объективность (или необъективность) проявляется уже в ходе отбора, а затем изложения сведений, рассматриваемых как факты, поскольку в журналистских «операциях» с жизненным материалом, даже самых вроде бы «технологичных», так или иначе выявляется мнение сообщающего, хотя и в неявно выраженной форме^[10].

Как бы там ни было, правдивость по-прежнему остается одним из главных принципов журналистской этики. Как пишет С. Вард, «озабоченность этической журналистики поиском правды строится на надежных основаниях, даже если существуют разногласия относительно концепций правды и даже если единственный путь к правде лежит через интерпретацию»^[11]. Дж. Меррилл считает правду «возможно, второй, но важности проблемой в журналистике после проблемы свободы»^[12]. Требование правды присутствует практически во всех журналистских этических кодексах, выражаясь в таких правилах, как точность, уважение к фактам, предоставление слова максимальному количеству сторон и т. д.

Однако реальная практика современной журналистики постоянно демонстрирует разнообразные виды нарушения принципа правдивости.

Порой обман применяется в процессе сбора вполне правдивого материала, когда журналисты скрывают свою принадлежность к СМИ и выдают себя за людей других профессий. Иногда такое журналистское погружение «на дно» какой-либо работы позволяет раскрыть преступление и выявить мутные, теневые схемы отмывания левых денег. Например, в одном голландском банке появились два господина с портфелем, набитым деньгами. Их интересовало, как выгоднее всего вложить и приумножить эти денежки, а главное — избежать налогообложения. Мужчины не скрывали, что не хотят делиться с государством своими доходами и ищут банк, который помог бы им в этом деле. Они посетили несколько банков, и в каждом им давали различные советы, как перехитрить государство, причем каждый предлагал себя в качестве лучшего эксперта по этой части. Среди советов встречались и явно противоречащие голландскому законодательству: приобретение акций на подставные фамилии, открытие счета на вымышленное имя, а также анонимного счета, о котором никто, кроме банкира и вкладчика, не знает. И ни в одном банке им не сказали: «Все надлежащие налоги надо платить!».

Вскоре разразился громкий скандал. «Бизнесмены» оказались журналистами, которые записывали все разговоры на аудиокассеты, а потом опубликовали криминальные советы «честных банкиров». В данном случае журналистское «погружение» шло во благо обществу. Журналисты показали рядовым жителям, что бизнесмены, как правило, обманывают государство любыми способами, стараясь не платить налоги.

Хорошей иллюстрацией к ситуации в российской журналистике может послужить приведенная ниже цитата из публикации В. Третьякова: «Будем считать (для удобства), что ложь — это просто неправда, о чем может и не знать или не подозревать тот, кто эту ложь оглашает. А вот обман — это сообщение, информация, не только осознаваемая тем, кто их сочиняет или распространяет как ложь, но и целенаправленно в этом качестве используемая. Если таким образом отделить ложь от обмана, то можно утверждать, что ложью СМИ просто переполнены, а обман встречается гораздо реже, что несколько облагораживает работу журналистов. Начну со лжи.

Прежде всего отделим ложь, сочиненную самим журналистом, от лжи, которую он может использовать в своих текстах не по своей вине. Источник информации, кажущийся надежным и авторитетным, может оснастить журналиста лживой информацией. Конечно, есть известные правила верификации такой информации, однако в реальной жизни, в условиях жесткой конкуренции и цейтнота, в котором необходимо принять решение, особенно если полученная информация очень важна, но не взрывоопасна для общества, а ее гипотетическая лживость не грозит слишком серьезными в случае публикации последствиями для репутации СМИ (правда, репутация бульварных СМИ состоит как раз в их скандальности) или правовыми последствиями, большая часть этих правил или все они не соблюдаются. Журналист, если даже он сам абсолютно объективен и честен, в лучшем случае полагается на свой опыт, на свою интуицию, на правдоподобность полученной информации. Короче, он действует по известному правилу: если это выглядит, как рыба, пахнет, как рыба, да еще получено от продавца рыбы, то, конечно же, это рыба. Разумеется, всегда в случае необходимости найдутся специалисты, которые сумеют, зная эту формулу, всучить журналисту под видом рыбы дохлую кошку, но прямой вины журналиста здесь усмотреть нельзя. Но вернемся к нормальному, т. е. нормально объективному, нормально честному и нормально не заинтересованному в каких-либо искажениях истины журналисту. И перечислим случаи, когда он может поместить в свой текст ложь (неправду, неполную правду и т. п.) незлонамеренно.

Журналиста ввел в заблуждение авторитетный источник информации.

Ошибка или добросовестное заблуждение самого журналиста.

• — Досочинение недостающих для полноты картины фактов на основе предшествующего опыта, здравого смысла, разного рода аналогий.
• — Игра слов, особенно в заголовках, которая, если взять заголовок отдельно от текста, либо искажает картину произошедшего, либо вообще создает впечатление о том, что произошло совсем иное событие.
• — Использование архивных фотографий или видеокадров без указания их происхождения как иллюстраций к свежим событиям. Это уже можно было бы отнести к сознательному обману, но в данном случае я имею в виду такое иллюстрирование, которое в принципе стыкуется с сутью и формой произошедшего, т. е. в общем-то не наносит ущерба пониманию того, что произошло.
• — Выдача некомпетентных или случайных мнений и свидетельств за компетентные и закономерные путем завышения статуса «эксперта» или «свидетеля», а чаще путем неупоминания этого статуса.
• — Дезавуирование истинности сообщения путем справедливой, но негативной характеристики его источника. То же, но в обратную сторону: нивелировка сомнительности информации ссылкой на справедливо позитивную характеристику источника.
• — Добросовестная пропаганда, т. е. исключительно идейное, но тенденциозное преподнесение фактов или оценок, вызванное не желанием исказить правду, а субъективной верой в истинность собственной интерпретации фактов.
• — Преднамеренная фальсификация фактической или содержательной стороны события, раскрываемая самим автором текста в конце его, чаще всего используется как литературный, публицистический или пропагандистский прием.
• — Умолчание о каких-либо важных элементах события, связанное либо с цензурными ограничениями, либо с нежеланием конкретного журналиста или СМИ упоминать факты, как правило, позитивно или негативно характеризующие какое-либо лицо или структуру.

В общем-то, последнее по списку — это тоже обман, но я отношу его к более «мягкой» категории «ложь» по той причине, что инициатор такого умолчания в принципе не стремится обмануть аудиторию. Он лишь выбрасывает «неудобный» факт как якобы несущественный.

Теперь посмотрим, когда и зачем журналисты или СМИ в целом публикуют ложь целенаправленно, пытаются намеренно обмануть аудиторию.

Первые два пункта не относятся к сущностным проблемам собственно журналистики, но такая ложь столь распространена сегодня в СМИ, что, во-первых, ее нельзя не отметить, а во-вторых, в силу своей всеохватности и абсолютной очевидности для самих сотрудников СМИ этот обман определенным образом деформирует внутренние представления о моральном и аморальном в журналистской среде.

Фальсификация показателей тиражей печатных изданий — для привлечения рекламодателей и повышения авторитета издания в глазах аудитории и лиц, принимающих решения.

Публикация за плату иод видом журналистских произведений видеосюжетов или текстов, составленных пиар-агентствами или иными аналогичными структурами, в пользу тех, кто оплачивает размещение этих текстов или видеосюжетов.

Недобросовестная пропаганда, т. е. целенаправленное и осознанное искажение фактов и составление тенденциозных комментариев, — комплексная форма обмана, используемая сегодня государством (по крайней мере, в России) гораздо реже, чем иными субъектами политической, экономической и медийной деятельности. Цель — исключительно защита собственных эгоистических корпоративных интересов в ущерб общественным или любым иным.

«Добродетельный» обман — комплексные обманные действия, основанные на формуле «цель оправдывает средства», т. е. готовность ради достижения общего или общественного блага в будущем вводить в заблуждение аудиторию сегодня.

Наиболее яркий пример такого «добродетельного» обмана — антикоммунистическая кампания в российских СМИ во время подготовки и проведения выборов президента в 1996 году. Правда, далеко не всегда есть основания верить в искренность тех, кто идет на «добродетельный» обман в СМИ. Хотя бы потому, что, как правило, он сочетается с получением вполне конкретных выгод, в том числе и собственно финансовых.

Далее я перехожу к некоторым более конкретным (некомплексным) формам и методам обмана, разновидностей которого вообще-то очень много, о чем каждый может легко судить по собственной житейской практике.

Безобидный обман — как правило, используется для повышения в глазах аудитории статуса своего СМИ или самого журналиста.

Казалось бы, то же самое, что завышение реального тиража. Однако махинации с тиражом — вещь, имеющая серьезные последствия разного рода: перераспределение рекламных потоков, долговременное введение аудитории в заблуждение, между прочим, это еще и правонарушение. Безобидный же обман — это некая разновидность фанаберии, хвастовства. Типичный, очень часто встречающийся пример — использование одного из самых любимых журналистских словечек «эксклюзив», т. е. уникальная информация (текст, чаще всего интервью, имеющийся в данный момент только у данного СМИ или журналиста). Бывает, что в один и тот же день выходят две, а то и три газеты, в которых интервью одного и того же лица промаркировано рубрикой «эксклюзив». Никакого вреда никому такой обман не приносит.

Все остальные виды обмана в СМИ можно обозначить разными словами, конкретное содержание которых не меняет сути дела: дезинформация, клевета, диффамация и т. п."^[13]

• [1] Ward S.J. A. The Invention of Journalism Ethics: The Path to Objectivity and Beyond. Montreal & Kingston: McGill-Queen's University Press, 2006. P. 100.
• [2] Rorty R. Truth and Progress: Philosophical Papers. Cambridge: Cambridge UniversityPress, 1998. P. 1.
• [3] Этический кодекс организации «Сигма Дельта Хи» 1926 г. URL: http://www.spjvideo, org/quill/codedcontroversey/ethics-code-1926.pdf (дата обращения: 15.10.2016).
• [4] Этический кодекс Общества профессиональных журналистов (SPJ). URL: http://www.spj.org/ethicscode.asp (дата обращения: 15.10.2016).
• [5] См.: AltschullJ. Н. From Miltonto McLuhan: Theldeas Behind American Journalism. N. Y.:Longman, 1990. P. 250—251.
• [6] Мильтон Дж. О свободе печати. URL: http://evartist.narod.ru/text2/28.htm (дата обращения: 15.10.2016).
• [7] Altschull J. Я. Op. cit. Р. 252−253.
• [8] Merrill J. С. Journalism Ethics: Philosophical Foundations for News Media. Boston: St. Martin’s press, 1997. P. 106−107.
• [9] Гусейнов А. А. Что говорил Кант, или Почему невозможна ложь // О праве лгать / сост., ред. Р. Г. Апресян. М.: РОССПЭН, 2011. С. 112.'
• [10] Прохоров Е. П.

  Введение

  в теорию журналистики. 8-е изд., испр. М.: Аспект Пресс, 2011.

• [11] Ward S.J. Л. Truth and Objectivity // The Handbook of Mass Media Ethics / L. Wilkins, C. G. Christians (cds). N. Y.: Routlcdgc, 2009. P. 78.
• [12] Merrill J. C. Journalism Ethics: Philosophical Foundations for News Media. Boston: St. Martin’s press, 1997. P. 105.
• [13] Третьяков В. Лживая правда журналистики. URL: http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg032004/Polosy/art4_l.htm (дата обращения: 15.10.2016).