Фундаментальное значение техники и технологии

Формирование понятий техники и технического в античности.

Понятия техники и технического берут свое начало еще в древнегреческом мышлении. Именно тогда, в античном мировоззрении, возник взгляд на эти проблемы, который, с одной стороны, специфичен для западного рационализма, а с другой — отличен от их современной трактовки и тесно связан с особенностями античной культуры.

Почему полезно вспомнить античные истоки проблематики технологии, техники, технического? В античности как раз и возникла теоретическая и практическая философия. И если наука есть специализированное выражение первой, то технология относится к сфере практического разума. Уже в античности был выработан ряд базисных понятий, отражающих различные оттенки практического действия, мышления, умения и т. п.

Важнейшее понятие techne (мы используем упрощенную орфографию, отвлекаясь от более точной передачи древнегреческого письма), или «тэхнэ», было связано с одной стороны, с понятием опытного знания, а с другой — с понятием действия, делания. Дословно techne переводится как умение, ремесло, мастерство.

Прежде всего, следует провести важное различие между techne и «эпистемэ» (episteme). «Эпистемэ» — область чистого познания, а в «тэхнэ» акцент поставлен на практическую применимость, деятельность. Концепция чистого познания в античной философии сама по себе базировалась на фундаментальных представлениях о неизменном, объективном и разумном миропорядке («Логосе»). Познание этого миропорядка есть истинное знание, «эпистеме» в противоположность субъективному, изменчивому мнению («докса»). При этом истинное знание существует не в виде конкретных практических советов, а, преследуя высшие цели, является «чистым», созерцательным, «теорийным» (греч. theoreia — созерцание).

Таким образом, чистое познание есть познание теоретическое по преимуществу. Отсюда и берет начало теоретическое начало античной науки, а вслед за ней и всей последующей науки вообще.

«Тэхнэ» же выступает как особое знание-умение. Свое «тэхиэ"есть у плотника, кормчего, врача, гончара и т. п. «Технэ» можно понимать как особую рациональную и целенаправленную деятельность, направленную на создание полезного результата в широком смысле (греч. ergon) и основанную на практическом опыте. Например, ergon как восстановление здоровья больного врачевателем в чем-то сходно с ergon плотника, создающего полезное изделие.

Любопытно, что в античном мировоззрении образцом рационального, искусного «тэхнэ» нередко служила врачебная деятельность. Платон в Горгии раскрывает само понятие подлинного techne именно на примере медицины: на основе знания природы тела врач умело находит путь к возвращению здоровья. Аристотель в Политике использует пример врачебного искусства, чтобы лучше разъяснить суть политической деятельности.

В школе древнегреческого врача Гиппократа (судя по текстам из Corpus Hippocraticum) понятие techne получило определенную разработку. По Б. Хофманну, гиппократовское «тэхнэ» включало следующие характеристики: 1) techne — это знание в некоторой специальной области: techne определяет некий предмет деятельности и исследует его природу; 2) techne ориентировано на некоторую специальную цель; 3) techne продуцирует полезный результат; 4) techne требует умения применять общие рациональные принципы, которые могут быть объяснены и которым можно научить^[1].

Таким образом, «тэхнэ» в античности изначально связывалось с рациональным мышлением и познанием. Аристотель в Метафизике говорит, что techne базируется не на простом эмпирическом опыте, а переходит от отдельных случаев к общему понятию. «Тэхнэ» есть глубокое знание взаимосвязей и регулярностей, общих закономерностей и причин, и в этом смысле оно оказывается родственным теоретическому знанию, «эпистемэ».

Однако это родство все же не смягчает в античном мировоззрении принципиального различия между «техническим» и «теоретическим» знанием. Это различие можно прояснить также с помощью важного понятия phronesis, «фронесис» (греч. — разумность, рассудительность, благоразумие).

Платон в диалоге «Алкивиад II» говорит, что человек «рассудителен», когда обладает знанием чего-то, причем это знание сопровождается пониманием наилучшего (а это последнее совпадает и с пониманием полезного). Само по себе это «понимание наилучшего» есть принципиальный момент; в современных технических терминах это определяется как эффективность, оптимальность, максимальная полезность и т. п.

Аристотель в «Никомаховой этике» проводит ту точку зрения, что рассудительность — прежде всего умение разумно принимать решения. А безусловно способный к разумным решениям (eyboylos) — тот, кто благодаря расчету умеет добиться высшего из реализуемого в поступках блага для человека. Очевидно, что здесь речь тоже идет о рациональном подходе, способности найти наилучшее. Там же Аристотель показывает отличие «рассудительности» от научного (теоретического) познания. Предмет научного знания — это нечто доказываемое (to apodeikton), а «рассудительность» имеет дело с тем, что может быть и иначе.

Мы можем истолковать это так, что наука регулятивно стремится к единственно правильной картине мира, истинному знанию, а практический разум работает в изначально многовариантном мире — в среде неких возможных миров, возможных решений, альтернатив, комбинаций и т.н.

Аристотель выделяет также частные, специальные виды «рассудительности»: управляющую (или в современных терминах, «управленческую рациональность» — architektonike), в делах государства (politike), законодательную (nomothesia), хозяйственную («экономическую рациональность» — oikonomia).

«Фронесис» — фундаментальное понятие, аналога которому в современной терминологии, к сожалению, нет. Чтобы передать его смысл, приходится использовать громоздкие конструкции вроде «применение разума в конкретных областях человеческой деятельности» или же: «политическая рациональность», «экономическая рациональность» и т. п., что не очень точно. Однако крайне важно то, что, как сегодня все больше осознается в различных отраслях деятельности, технологическое развитие (поиск, конструирование технологий), а также грамотное, разумное применение технологий настоятельно требуют от нас определенной базисной рациональности, умения, рассудительности — т. е. как раз того, что у греков называлось фронесис.

Итак, как мы видим, «тэхнэ» как особый вид рациональной деятельности тесно связано со знанием (в том числе довольно универсального, общего характера), накоплением опыта, а также с принятием решений, альтернативами и выборами, целесообразностью и полезными результатами, потребностью выбирать (находить) наилучшее — наиболее рациональное и т. п. Эти особенности очерчивают самобытную сферу технического знания и технической деятельности.

В связи с резким различием между «техническим» и «теоретическим» знанием, «тэхнэ» и «эпистеме», техническая деятельность и наука в античности оказались разобщенными. «Теоретической», или «научной» техники в античном мире не существовало. Как мы увидим дальше, теоретические вопросы техники (например, теоретическая механика) в античности почти не разрабатывались — наиболее высокий теоретический уровень в отношении к техническим проблемам можно найти, пожалуй, лишь в период поздней античности у Архимеда. (И техническое знание преодолевает форму чисто прикладного, эмпирического опыта и выходит к развитию собственных научных основ довольно поздно, лишь с XVIII в.).

Понятие «механического» тоже пришло к нам из древнегреческого языка. «Механэ» (mechane) означало специальное приспособление, средство. Римляне заимствовали это слово в виде «машина» (machina); оно употреблялось, например, по отношению к военным осадным машинам.

В древнегреческом мышлении высоко ценились техническая деятельность и технические изобретения человека — так же, как и творчество вообще (греч. poesis). Большое значение в античном мировоззрении имели самостоятельность, автономия разума человека (что, в принципе, перешло полностью и в современную культуру) — самостоятельность этическая, законодательная, теоретико-познавательная, в технической деятельности. В связи с этим технические изобретения выступали проявлением самой сущности человеческого разума.

Человек как деятель был в античной традиции близок к природе. Под сложным понятием «фюсис» (j)hysis — природа) понимали естественные закономерности роста, развития, становления, которые греки видели в окружающей природе. Деятельность «тэхнэ» идет путем собственной внутренней логики, в чем-то сходной внутренней логике развития самих природных форм и процессов. При этом путь «тэхнэ» самостоятелен, так как способен к новому качеству; он порождает то, чего нет в природе, создает новые базисные возможности для человеческой жизнедеятельности.

Поэтому в целом смысл техники и технической деятельности человека был в античном мышлении позитивен. Примером может служить миф о Прометее, который в произведении Эсхила выражает взаимосвязь овладения огнем и освобождения человека.

При этом уже тогда начинали осознавать, что могущество технической деятельности, порождающее новые качества и последствия для человеческого общества, может нести в себе и угрозу. Тот же Прометей оказывается у Эсхила фигурой трагической. А Платон в диалоге «Федр» утверждает, что изобретение письменности — не самоочевидное благо, но содержит в себе и определенные опасности для истинного знания (это можно назвать неким предвосхищением издержек «массовой культуры»).

Таким образом, несмотря на «слабое техническое развитие» античного мира с нынешней точки зрения, западная проблематика техники и технологии уже формировалась в истоках античного мышления. Уже тогда были обозначены проблемы рациональности технической деятельности, самобытности технического творчества, отношений изобретателя и природы, сложных социальных последствий технических нововведений, необходимости разумного поведения, или «рассудительности» («фронесис»), в различных областях человеческой деятельности.

Эти темы актуальны и сегодня и активно обсуждаются в современной философии техники и технологии.

Сведем вместе ряд античных понятий, относящихся к технической деятельности человека, в виде табл. 02.

Таблица 02

Античные понятия, относящиеся к технической деятельности.

Знать и уметь. Итак, уже в античном мышлении «тэхнэ» было тесно связано со знанием и сливалось в единый комплекс «знание-умение». Овладение конкретным техническим умением (плотника, строителя и т. п.) происходит через непосредственное «делание», через приобретение практического опыта.

Способности и умения имеют фундаментальное значение для человеческого существования. Известный лингвист Н. Хомский говорит о врожденной и уникальной именно для человека «языковой компетенции», благодаря которой человек способен овладевать языком и правильно пользоваться им. И если Г.-Г. Гадамер, один из крупнейших философов XX в., придал бытийный (онтологический) смысл пониманию (человеческое бытие — это понимание мира; быть человеком = понимать), то аналогично следует приписать столь же основополагающее значение и умению. Бытьв-мире — значит уметь, т. е. обладать способностями, навыками, компетенциями.

До настоящего времени связанная с умениями сторона человеческого бытия остается недостаточно разработанной философской проблемой. При том, что категории знания и познания (англ, knowledge) издавна развиваются в мировой философии, тема умений, навыков (англ, skills) продумана гораздо слабее.

Умения и способности имеют некий первичный, но существу нередуцируемый характер. Если мы будем искать основы умения или способности, то окажется, что в пределе они не сводятся к каким-то конкретным правилам, а в некотором смысле непосредственны. Как заметил еще И. Кант, если у нас есть какое-то правило, то от нас потребуется умение применять данное правило, причем само это умение является первичным и непосредственным, иначе пришлось бы создавать новое «правило по применению правила» и так до бесконечности^[2].

Умения тесно связаны с так называемым неявным знанием — т. е. знанием, которое имеет некий нефиксируемый характер, не может быть полностью выражено в вербальной форме. Например, навык езды на велосипеде приобретается и реализуется «автоматически», а детально описать сам процесс управления велосипедом невозможно. Внимание к этой проблеме привлекли работы известного философа науки М. Полани. Он, в частности, показал, что элементы неявного знания играют большую роль в научном познании, создавая «фоновый», неформализуемый фундамент научного опыта.

Знание и умение находятся в сложном взаимоотношении между собой. В некотором смысле они всегда слиты в некий единый комплекс «знатьуметь». Так, в научном познании не существует «чистого знания» самого по себе (знания законов, принципов и т. п.); как хорошо показал Т. Кун, действительно понимать научный закон (например, в физике) — значить уметь применить его к определенным лабораторным ситуациям (экспериментам, разработке моделей) и вообще к решению различных конкретных физических задач. Что такое «энергия», «импульс», «ускорение» и т. п. — ученый по-настоящему узнает только в контексте научно-практического применения этих понятий к различным проблемам. (Поэтому одно дело — прочесть главу из учебника, и совсем другое — суметь решить задачи в конце этой главы.)^[3]

В начале Нового времени (XVII в.), в период становления точного естествознания, единство «знать-уметь» было осознано вполне отчетливо, что сопровождалось и развитием математической механики, и расцветом механических искусств, и формированием экспериментального подхода в науке как такового. Среди философов и ученых этого века стало популярным выражение: «Мы по-настоящему знаем лишь то, что сделали своими руками» (М. Мерсенн и другие).

В этом тезисе видно, что умение (в данном случае речь идет о непосредственном механическом умении) фактически служит мерилом, предельным критерием обоснования научного понимания. Механика как наука и техническая деятельность (конструирование механизмов, приспособлений и т. п.) получает в этот период интенсивное развитие, что было связано не только с успехами математической физики (открытие математических законов движения и т. п.), но не в меньшей степени — с тем, что механика в ту эпоху выступала как как основа онтологии, а также в определенном смысле как базисная онтология непосредственных возможностей человека вообще. Она рассматривалась как прямая связь между сферой человеческих действий и законами объективного мира.

Расцвет механических искусств с начала Нового времени, сопровождавшийся созданием многочисленных механизмов, механических игрушек, усложненных автоматов и т. п., имел под собой в том числе фундаментальные мировоззренческие предпосылки, так как успехи в механическом конструировании одновременно рассматривались тогда как все большее познание мира, проникновение в суть «мирового механизма». Некоторые ученые.

XVII в. (Р. Бойль и другие) даже стали использовать термин «механическая философия» вместо более традиционного «натуральная философия».

Иными словами, чем больше мы добиваемся успехов в техническом конструировании, тем глубже проникаем в суть базисного строения природы, познаем ее основные закономерности. Например, создание изохронных механических часов (X. Гюйгенс) означало в ту эпоху, что человек в принципе в состоянии промоделировать «точную настройку» мирового механизма (как, например, «точно настроено» движение планет по орбитам).

На современном уровне развития науки роль контекста технических умений особенно велика для научных областей, далеких от наглядности. Это подчеркивается в концепции «конструктивного реализма» (Я. Хакинг, Р. Гир и другие). Когда мы утверждаем, что некоторый объект существует, это означает, что мы умеем обращаться с ним с помощью современных технологий. Как выражается Я. Хакинг, «если сегодня физики умеют напылять электроны, значит, электроны действительно существуют»^[4].

Правда, на современном этапе мы уже не сближаем знание и умение (в том числе и в области механических конструкций) в столь предельной степени. Комплексы «знания-умения», скорее, могут быть поняты как некие достигнутые состояния, или уровни, которые достаточны для решения определенных практических задач, и с достижением лучших знаний и умений в той или иной сфере мы переходим на некоторый более высокий уровень обобщенной компетенции.

При этом возможны и такие ситуации, когда на данном уровне мы способны решать определенные задачи, достигать практических результатов, но при этом осознаем, что базисных знаний на самом деле явно не хватает. Иначе говоря, в противовес тезису XVII в., мы можем и нс понимать чтолибо, хотя «сделали это собственными руками». Примером могут служить методы генной инженерии. Технологии рекомбинантных ДНК позволяют добиваться нужных эффектов (создание биоструктур с необходимыми свойствами), тогда как глубокое знание закономерностей функционирования таких биоструктур (микроорганизмов, растений и др.) пока отсутствует.

Со своей стороны, теоретическое знание совсем не означает наличие прямого пути к практическому умению. Как мы будем неоднократно говорить в дальнейшем, теоретическое знание само не превращается в технологию. Научное знание есть необходимое, но недостаточное условие для создания основанной на нем технологии, и здесь нужны специальные усилия по развитию технологии. В этих разработках целенаправленно используют научное знание и развивают необходимые умения, ведущие к практическому результату.

Техника и человек (антропологический подход). Техника есть необходимая и неотъемлемая часть человеческого бытия, и в создаваемой человеком технике отражаются существенные черты самого человека. Этот важный тезис разрабатывается в «антропологическом» направлении в философии техники и технологии.

Действительно, человеческая жизнь и выживание изначально связаны с созданием специальных, искусственных средств для обеспечения жизнедеятельности общества. Известное определение Б. Франклина гласит, что человек есть существо, «изготовляющее инструменты» {tool-making animal). Это совершенно верно, о чем говорят уже сами биологические особенности человеческого организма, среди которых: прямохождение, позволяющее человеку высвободить передние конечности для трудовой деятельности (и одновременно делающее его более беззащитным, снижая его скорость передвижения по сравнению со многими животными); строение кисти рук (развитые, подвижные пальцы, противопоставленный остальным большой палец), позволяющее выполнять сложные и тонкие ручные действия; и, разумеется, высокое развитие нервной системы и анатомо-физиологическое строение голосового аппарата, поддерживающее речевые возможности.

Потребность в технической деятельности отражает саму выделенность человека из животного мира, его необходимость бороться за выживание путем активного выстраивания своих отношений со средой. Техника, прежде всего, служит удовлетворению актуальных материальных потребностей человека: борьбе с голодом, холодом, засухой и другими стихийными бедствиями, опасностями вторжения врагов и т. п.

Основополагающие идеи об антропологической сущности техники, создаваемой человеком, выдвинул в конце XIX в. немецкий философ Э. Капп (1877). Он возвращается к известному тезису древнегреческого философа Протагора (V в. до н.э.) — «человек есть мера всех вещей». Антропологический подход к технике развивали и другие авторы (например, А. Гелен и А. Эспинас).

По мнению Э. Каппа, люди в конечном счете делают то, чем являются сами. Поэтому в технике они выражают самих себя и сами же являются мерилом того, что они производят. В техническом творчестве отражаются некие бессознательные начала — прообразы. Когда они материализуются в виде технических продуктов, то выступают в качестве «внешнего» средства для человеческого самовыражения и самопознания. Таким образом, сама материальная культура есть выражение вовне человеческой сущности.

Э. Капп вводит «принцип органопроекции», согласно которому создаваемые человеком артефакты повторяют органы и функции самого человеческого тела, «воспроизводят», продолжают и усиливают их в материальнотехническом выражении.

Например, уже простейшие инструменты (молоток, топор) продолжают и усиливают способности руки. Принцип насоса оказывается родственным работе сердца. Сеть электрического телеграфа подобна нервной системе человека и словно расширяет ее на все общество. Известно описание Э. Каппом парового двигателя и железной дороги, где машина обнаруживает некие «квазивитальные» функции (питание, работа, старение и т. п.). Примеры можно подбирать и дальше, но главное, что хочет продемонстрировать Э. Капп, — тесная связь продуктов технического творчества человека с его собственными антропологическими параметрами.

Э. Капп полагает, что общий «дизайн» всей создаваемой человеком техники, включая ее формы, функции, связи и т. п., составляет выражение самой объективной человеческой сущности, так что, изобретая технику, человек на самом деле постоянно «возвращается к самому себе». Болес того, если представить себе некую полностью завершенную систему техники, то она окажется полной материальной реализацией всех возможностей, которые заключены в самом человеке.

Антропологический подход к технике и принцип органопроекции в дальнейшем неоднократно использовались в философии техники и технологии. Действительно, техника как продукт человеческой деятельности, создаваемая в реальных условиях человеческой жизни и окружающей среды, обязательно отражает определенные человеческие формы, свойства, характеристики и т. п. Например, она обязательно совместима с необходимыми эргономическими параметрами («подстроена» надлежащим образом к использующим ее людям).

Более широко, антропологический тезис состоит в том, что техника и техническая деятельность отражают важнейшие цели, ценности, смыслы человеческого бытия. То же касается и самой траектории технического творчества, движущейся ко все новым техническим достижениям.

В технике и техническом творчестве отражаются пытливый ум человека, извечно присущее ему «игровое» начало, стремление к новому, откуда и проистекают непрестанный технический поиск и неутомимое изобретательство (которое наблюдается всегда, даже в очень консервативных культурах). Этот творческий «избыток» выходит за пределы лишь материальной нужды — он же, в частности, дает начало и искусству, которое столь же древне, как и сам человек.

Техническое творчество (как успешные, так и неудачные начинания) воплощает также многовековые мечты, глубинные желания человека (летать, как птица, плавать, как рыба, передвигаться быстрее самых быстроногих животных и т. п.). Одни из таких идей имеют во многом натуралистический вид, другие носят более отвлеченный характер, базирующийся на уже сделанных изобретениях и научных знаниях.

Нередко они оказываются весьма долгоживущими образами. Сколько усилий, например, ушло на неудачные изобретения одного только «вечного двигателя»! Еще у средневековых алхимиков была идея «гомункулуса» — человеческого существа, которое можно вырастить искусственно; на современном уровне она частично реализована в репродуктивных технологиях. Идея счетной машины также имела многовековую историю и в XX в. претворилась в электронно-вычислительную машину.

Часто подобные глубинные мечты выступают первичным импульсом для успешных разработок еще задолго до того, как созреют объективные условия для их технической реализации. Например, идея полета в космос и дальних космических путешествий стала теоретически разрабатываться уже с рубежа XIX—XX вв. (К. Э. Циолковский, Г. Гансвиндт), когда даже авиация еще только делала первые удачные шаги.

Таким образом, техническое изобретение рождается не только из актуальных потребностей и материальных целей, но и из далеко выходящих за их рамки устремлений, в том числе — из многовековых, фантастических, «архетипических» идей. Некоторые из них отражены еще в древних мифах (миф об Икаре и Дедале, миф о Фаэтоне и др.).

Техника высвечивает и положительное, и отрицательное начала в человеке. Так, изощренные виды вооружения, которые на самом деле есть не что иное, как орудия убийства, демонстрируют всегда присущие человеку деструктивные начала; они показывают также, до какой степени разрушительности (оружие массового поражения) может дойти инженернотехническая реализация этих начал.

С достижением все большей устойчивости своей системы жизнеобеспечения общество развитых стран начинает продвигаться к максимальному комфорту, удобству всех видов деятельности. Автоматизация производства и управления, информатизация неуклонно ведут ко все большему освобождению человека не только от физического труда, но и от непосредственно управляющей деятельности, к самоуправляемой технике. В этом тоже видна своеобразная «антропологизация техники», когда развитие системы техники идет в сторону полной замены человека, к автономным техническим «существам», которым переданы многочисленные высшие функции человеческой деятельности (обработка информации, распознавание образов, принятие решений и т. п.).

Введенное Э. Каппом понятие «завершенной техники» можно понимать как некоторый идеал, который указывает, скорее, на достижение неких революционно новых технологических областей, чем на «остановку техники» вообще. Например, можно говорить о новых этапах, «завершающих» предыдущую технику (или, точнее, дающих решение крупных технических задач) и связанных с появлением радикально новых энерготехнологий, технологий преодоления пространства, преобразования вещества и т. п. С новыми техническими прорывами человечество переходит к другим «технологическим мирам», и современное научно-техническое прогнозирование всерьез занимается этим, прорабатывая сценарии возможного будущего.

Одновременно с выходом к новым «технологическим мирам» возникает проблема и нового образа жизни, а вместе с ним — и утопического «нового человека». Еще К. Маркс в XIX в. писал о фундаментальном, судьбоносном значении развития техники для истории общества. Он считал, что настоящее «царство свободы» человека начнется тогда, когда прекратится материальная нужда и человек сможет «раскрыть все богатство своей природы». На самом деле проблема «освобожденного человека» становится в развитых странах реальной уже сегодня, когда если не все общество, то отдельные, но довольно многочисленные его группы освобождены от материальной нужды и тяжелого труда, живут в комфорте и изобилии.

Тем самым техника в некотором смысле способствует постановке нового вопроса о человеке. Чем становится сам человек в условиях технического могущества? К каким новым целям он переходит? Чем заполняется человеческое существование, свободное от борьбы за выживание?

Проблемы досуга в условиях материального благополучия общества довольно серьезны, и в XX в. философы (Э. Блох, X. Йонас, Ю. Хабермас и другие) их неоднократно поднимали.

Важный поворот теме о состоянии человека в эпоху сверхмощи и господства техники придал М. Хайдеггер (подробнее см. параграф 3.2). По его мнению, современная техника раскрывает сущность человека особым способом. Современная техника все сильнее подчиняет себе весь кругозор человека. Но одновременно становится все острее ощутимо, что далеко зашедшая власть над природой, эксплуатация природных сил, включение их в единую систему индустриально-технического кругооборота — это еще не всё. Смысл человеческого бытия не исчерпывается только материально-техническим освоением мира. Человек начинает глубже сознавать, что он рискует утерять понимание собственного существования в этом материально благополучном мире; и эта тревога, этот растущий абсурд, как считает Хайдеггер, сами по себе служат неким «негативным» указателем на подлинную сущность человека.

Таким образом, техническое творчество и техника — непременные атрибуты человеческого существования. В них отражаются органы и функции человеческого тела, воплощаются важнейшие потребности, смыслы, цели, ценности, а также многовековые мечты человека. Рассмотренная в антропологической перспективе, техника выступает как средство самовыражения, самопонимания и самопознания человека.

Техническая деятельность и искусство. Создание человеком техники есть процесс, не только опирающийся на специальные знания, но и связанный с художественной деятельностью, с эстетическими критериями. Уже с глубокой древности человек в своих изобретениях (орудия труда, инструменты и др.) стремится к правильным формам, снабжает их украшениями и т. п. И наоборот: художественное творчество издавна базировалось на технической деятельности, тесно взаимодействовало с ней. Ярким примером может служить архитектура, которая в равной мере основывалась на строительных знаниях и умениях, точных математических расчетах, а также на эстетических задачах и критериях. В историю вошел известный «Миланский спор» (около 1400 г.) по поводу возведения готического Миланского собора, и этот спор хорошо показал сложный, многомерный характер архитектурной деятельности. При этом одна из спорящих сторон опиралась на архитектурные традиции («искусство»), другая — на инженерно-математические расчеты («наука»).

Каноны красоты всегда входят в техническую деятельность и оказывают на нее немалое целенаправляющее влияние. В технике отражаются представления человека о прекрасном. Вообще говоря, не существует «чистой», неэстетизированной техники. Создаваемая техника всегда обретает определенные эстетические качества (формы, линии, очертания, цвет, дизайн и т. п.). В этом смысле техника и эстетика постоянно идут рука об руку.

Почему делаемые человеком вещи, инструменты должны быть красивыми? Этот момент кажется самоочевидным, однако на самом деле над ним стоит задуматься. Здесь сливаются совершенство и чисто техническое (структурное, функциональное), и эстетическое (правильные линии, формы, гармонии соотношений, воплощение художественных принципов и др.). Крупнейший архитектор XX в. Ш. Ле Корбюзье доказывал, что высокое техническое и функциональное качество производимых человеком артефактов уже само, но себе содержит красоту; однако человек — созидатель идет дальше, работая нс только как технический специалист (инженер, строитель и др.), но и как художник и поэт.

В технической деятельности выпукло проявляется нечто глубоко антропологическое в виде стремления человека к прекрасному, порядку и т. п. Таким образом, человек творит красоту не только в искусстве, но и в своей технически-созидательной деятельности — в том числе с помощью техники и в самой технике. Сама искусственная среда, создаваемая человеком, несет в себе его понимание красоты, упорядоченности, разумности, гармонии и т. п.

Что подсказывает изобретателю окончательную форму и дизайн его продукта его труда? Откуда черпаются эти идеи? Они приходят из различных источников и в конечном счете должны обеспечить полную завершенность, качественную целостность создаваемой вещи.

Помимо соображений, связанных с математическими расчетами и сугубо техническими закономерностями (о требуемой форме, структуре, функции и т. п.), большое значение здесь имеют такие факторы, как следование традиции, а также подражание (греч. mimesis) — особенно подражание природе, ее формам и свойствам. Природное начало играет огромную роль в технической деятельности; и человек — созидатель (изобретатель, конструктор, инженер и др.) испытывает здесь совершенно различные влияния и ставит разные цели: например, заимствования природных форм и качеств, а также их усиления, свободного комбинирования, превосхождения и т. п. Так, примером причудливого и оригинального преобразования природных форм может служить деятельность испанского архитектора XX в. А. Гауди.

При этом человек — созидатель частично преломляет в своих артефактах некую «объективную» красоту естественного мира (имитация природных форм, эстетизация восприятия животного и растительного мира и др.), а частично создает новые представления о прекрасном: о красоте преобразованных природных, а также неприродных, искусственных форм.

Таким образом, в техническом творчестве всегда соприсутствует художественное начало, а каждый созидательный проект стремится к собственному совершенству — причем не просто с сугубо технической точки зрения, а с более широкой, интегративной.

Рациональность технологии. То, что создаваемая человеком технологическая система отражает существенные черты самого человека, означает в том числе и наличие в ней разумного начала, которое присутствует вообще во всех продуктах, порождаемых человеческим творчеством.

В эпоху Просвещения (XVIII в.), в ходе становления точного естествознания, когда в науке расширялась и крепла ньютоновская картина мира, мерилом разумности стала природа. Эту идею ярко выразил Г. В. Лейбниц в тезисе Ratio est in natura («В природе присутствует разум»). Вся культура Просвещения развивалась под знаком этой разумной природы. Природа выступала образцом и носителем рациональности вообще.

Человек — гоже часть природы; в ту эпоху много говорят о разумной «природе человека», о «естественном человеке», о «естественных законах» и т. п., тем самым отыскивая предельные основания рациональности и в отношении социальных вопросов. В XIX в. понятие разумного устройства природы и общества претворилось в идею прогресса.

Сегодня же основное мерило рациональности перенесено в сферу собственно мира человеческих действий. Сейчас мы уже не апеллируем к законам движения планет или закону всемирного тяготения как к эталонам совершенной рациональной гармонии. Теперь речь идет о внутреннем критерии нашей деятельности. На передний план в обосновании рациональности тех или иных действий, проектов, социальных структур и т. п. все больше выходит внутренняя рациональность используемых при этом технологий. Говоря более общо, рациональность технологии становится образцом разумности во многих областях человеческой деятельности по мере все большей их технологизации.

В каком смысле можно говорить о технологии как особой рациональности? Выделим следующие три основных смысла, связанных между собой.

• 1. Технология как система целенаправленного поиска. Она представлена, прежде всего, обширной сферой инженерно-конструкторских разработок. Как и наука, сфера разработок представляет собой рациональную систему познавательно-практического поиска. Она тесно связана с наукой, опирается на научные методы и знания, а также сама активно способствует росту науки.
• 2. Сопровождающая технологию рациональность (или рациональность пользователя). Внедрение технологии в практику рационализирует поведение пользователя. Он обязан выполнять определенные рабочие правила, и тогда технология несет такие полезные эффекты, как результативность, эффективность, экономичность, контроль и т. п.
• 3. Общий подход, состоящий в постановке и решении задач по тину и в терминах инженерно-технической деятельности. Этот подход, родившийся в русле специфически технического мышления, сегодня переносится и на нетехнические сферы и приобретает глобальную применимость.

На современном этапе модернизации всех сфер общественной жизни разрастание технологической рациональности как фундаментального способа мышления становится одной из наиболее ярких черт этого массивного процесса. По этому образцу действуют в политике, экономике, обороне, управлении, образовании, здравоохранении и т. п. Здесь особенно отчетливо видно то, что технология как способ мышления, как принцип эффективного действия становится основным образцом и мерилом рациональной деятельности.

В дальнейшем этот общий способ постановки и решения задач мы будем называть технологическим подходом.

Сама технологическая рациональность (во всех названных смыслах) непрерывно развивается. Она представляет собой некий самозатачивающийся инструмент; в ней все время возникают более эффективные способы мышления и действия, рождаются более уточненные и рафинированные формы, очищенные от излишних, мешающих деталей.

Тем самым технология выступает мощным двигателем общей рационализации современного общества. Это идет по всем вышеуказанным направлениям технологической рациональности (рис. 03): 1) как система творческого поиска она генерирует нововведения, создающие новые возможности, новые уровни эффективности и т. п.; 2) вместе с самой технологией в практику продвигается сопровождающая ее рациональность; 3) общий технологический подход к самым разнообразным задачам применяется все шире и вводит все новые повышающие эффективность методы и структуры деятельности.

Рис. 03. Технологическая рациональность.

Технология и нормативность. Технология находится в поле человеческого целеполагания. Здесь используются понятия желаемого, надлежащего, допустимого, должного, возможного и т. п. Технология тесно связана с нормативным мышлением. Поскольку технология решает конкретные проблемы, служит определенным целям, опосредует те или иные действия, она находится в сложной среде оценок. Что-то в системах человеческой деятельности можно оценить как лучшее в сравнении с другим, что-то может быть выражено в числовых показателях (например, продукция производственного процесса), что-то сравнено со стандартом и т. п.

Понятие «нормативность» — более общее в сравнении с какими-либо конкретными нормами, критериями, требованиями и т. п. Нормативность — сам тип ведущего к оценкам мышления, основанный на какой-либо системе представлений; эти представления во многих случаях могут быть высказаны (или даже формализованы) в виде более четких норм.

Техническая нормативность в настоящее время, на стадии высокоразвитой технологии, сама стала чрезвычайно обширным полем. Нормативные порядки технического мышления включают такие понятия, как эффективность, производительность, контроль, полезный результат, стандарт, измеримость, точность, выполнимость, максимизация, оптимальность, качество, устойчивость, надежность и т. п.

Многие понятия технической нормативности получают развитие в специальных теориях — инженерно-технических, математических, экономических, управленческих и др. Для примера можно назвать исследование операций, линейное программирование, теорию надежности технических систем, статистический контроль качества. Такие теории дают научно обоснованные методы решения различных задач, возникающих в рамках конкретных систем технической нормативности. Как правило, техническая нормативность хорошо выражается в количественных терминах.

Но и при ее выражении в качественных понятиях (обычно это происходит в нетехнических сферах) она подлежит четким определениям, максимальному уточнению, стандартизации и т. п.

Существуют и другие виды нормативных систем. Приведем несколько примеров. Так, правовая нормативность вводит специфическую оценочную систему посредством юридических норм и сопряженной с ними правоприменительной практики. Это служит оценке поведения, актов, действий (в индивидуальной или публичной сфере) с точки зрения их юридического смысла.

Социальная нормативность выражена не столько в четких правовых категориях (хотя во многом поддержана правом), сколько опирается на общепризнанные ценности, культурные представления, образцы поведения, представления о социальном благе, социальной справедливости, свободе, конкретных национально-исторических ценностях данного общества и т. п.

Та или иная специальная практика, которая направлена на реализацию определенных гуманитарных ценностей, может быть оценена также в поле гуманитарной нормативности. Это касается, например, таких гуманитарно-ориентированных видов деятельности, как образование, медицинская помощь, социальная работа. Скажем, гуманитарная нормативность в системе образования (как комплекс требований к преподаванию) опирается на ценности полноценной коммуникации, взаимопонимания, уважения к индивидуальности учащегося и т. п.

Близко к социальным и гуманитарным нормативным порядкам находятся моральные регулятивы. Важное указание по поводу сущности морали по сравнению с другими нормативными порядками можно почерпнуть у Канта. Введенный Кантом категорический императив помогает приблизиться к пониманию того, в чем состоит суть нормативности морали. Данный императив требует относиться к человеку только как к цели и никогда — как к средству. Это высвечивает смысл собственно морального вонрошания, в отличие от оценок технических, политических, экономических и т. п. Например, мы спрашиваем, не использовался ли человек, ставший объектом специальных воздействий (образовательных, медицинских, психолого-консультативных и др.), для каких-то внешних целей вместо реализации его собственных личностных интересов и потребностей? (табл. 03).

Таблица 03

Некоторые виды нормативности.

Особенностью технологии (ее создания и практического применения) является то, что она находится на пересечении различных нормативных полей: она полинормативна, что становится все отчетливее видно с усложнением наших технических возможностей. Она должна отвечать многим нормативным параметрам: техническим, политическим, моральным, экологическим, эстетическим и др.

Как уже говорилось, еще в античности было понято, что различные сферы человеческой деятельности требуют своей «рассудительности» («фронесис»). И в отношении технологической сферы тоже необходим надлежащий уровень «рассудительности», включающий в себя принятие решений, выбор наилучшего, достижение разумных балансов и компромиссов и т. п.

В современном обществе технологическая сфера не может оцениваться исключительно в рамках технической нормативности. Это требует разработки рациональных форм и методов для комплексного управления технологией — таких, как, например, методы оценки риска, оценки последствий технологии, методы интерактивного, многостороннего обоснования технологии, общественного контроля и др. Эти методы и формы сегодня активно развиваются. Однако само по себе рациональное согласование совершенно различных нормативных порядков выступает очень трудной задачей.

Сфера долженствования традиционно относилась только к человеку: практическая философия со времен античности занималась рациональной разработкой и обоснованием общественных норм и норм индивидуального поведения (право, политика, этика). Фундаментальное изменение нашего времени в связи с развитием сложнейшей техники состоит в том, что должное проецируется теперь и на искусственную сферу. Это одновременно должное и в отношении создаваемой и применяемой техники, и в отношении общества, обладающего столь сложной, мощной и проблемной системой суммарной технологии.

Контрольные вопросы и задания

• 1. Что такое «техника» и «технология»?
• 2. Какие функции выполняет философия техники и технологии?
• 3. Назовите основные этапы развития философии техники и технологии.
• 4. Что означает античное понятие «технэ»?
• 5. В чем выражается значение технологии как особой рациональности?
• 6. Как связаны техническая деятельность и искусство?
• 7. Что означает «принцип органопроекции» Э. Каппа?
• 8. Как вы считаете, насколько верен тезис «Мы по-настоящему знаем лишь то, что сделали своими руками»?

Темы рефератов

• 1. Становление философии техники и технологии за рубежом.
• 2. Деятельность выдающегося русского инженера П. К. Энгельмейера.
• 3. Взаимосвязь техники и искусства.
• 4. Разработка понятий техники и технического в античной философии.
• 5. Основные категории технологической рациональности.
• 6. Антропологический подход в философии техники и технологии.

• [1] Hofmann В. The technological invention of disease — On disease, technology and values. Oslo: University of Oslo. Unipub AS, 2002. P. 43.
• [2] Кант И. Критика чистого разума. В 6 т. Т. 3. М., 1964. С. 218—221.
• [3] Кун Т. Структура научных революций. Мм 1977.
• [4] Хакинг Я. Представление и вмешательство. М., 1998. С. 16.