Исповедальная лирика Д. Насунова последнего периода творчества

Джангр Насунов Ї яркий представитель творческой интеллигенции Калмыкии 60−70-х гг. ХХ в. Он был, как отмечает народный писатель Калмыкии Т. О. Бембеев, человеком нелегкой судьбы, сложным и своенравным, прямым и отсюда резким, независимым, свободным в своих суждениях и действиях. Поэтому избегал штатных должностей, которые в какой-то мере обязывали человека говорить и писать так, как надо кому-то. Он понемногу работал в редакциях газет, на радио и телевидении, даже в Союзе писателей, но всегда уходил. Казалось, что Союз писателей именно то место, где поэт может приятно совмещать и работу и творчество. Но не тут-то было. Оказывается, вспоминает Т. Бембеева, там поэту пытались навязывать чуждую его душе обязанность Ї прислушиваться к тому, что говорят писатели о своем руководстве. Это побудило поэта написать заявление об уходе [Бембеев 2000: 2].

Д. Насунов быстро приобрел известность, а вместе с ней возникли трения с окололитературными и партийно-государственными властями: поэта осуждали за то, что он был слишком «резок», за то, что не писал на родном языке. Его произведения так и не получили официального признания. Крайне обостренно восприняв эту коллизию, он так и не сумел найти ее разрешения.

Тот факт, что поэт не писал на родном языке, переживалось им самим как глубокая, значительная драма. Метис Д. Насунов всеми силами старался выразить свою национальную идентичность, которая связывалась для него, прежде всего, с утверждением традиций нравственных идеалов, с национальными истоками, с корнями, уходящими в далекое прошлое, с выражением знания культуры, традиций, истории, национальной психологии своего народа.

Последние годы жизни поэта (1978?1979) были особенно тяжелыми. В это время на его долю выпало немало неприятностей и трудностей. Джангр Насунов переживал творческий и жизненный кризис. Однако он никогда не создавал впечатление побитого, смирившегося человека, оставаясь гордым и откровенным. Он был не способен на лицемерие и лесть, всегда прямо выражал все то, что его волновало и заставляло страдать. Как отмечает калмыцкий писатель О. Манджиев, Насунов «был резкий в суждениях, резкий в стихах… он писал то, о чем другие молчали, являясь внутренним голосом народа» [Манджиев 1992: 4], раскрывая тем самым свое стремление к правде, справедливости, поддерживая откровенную, непокорную творческую позицию, «это была его внутренняя естественная потребность» [Манджиев 1992: 4]. Его близкий друг Джангар Пюрвеев также пишет: «Не только в стихах, но и в житейских буднях он был гордым, откровенным, неспособным на лесть и сделки с совестью. Шумный, часто несдержанный, искренне проповедующий свою собственную, выстраданную им самим идею самоотречения во имя любимого дела, он легко наживал себе врагов, но друзья понимали, что все это идет от безжалостности к себе, от каждодневной неудовлетворенности в работе. Но вместе с тем у поэта была легко ранимая душа. Его эмоциональные переживания, напряжение, волнение находили выход в поэзии» [Айтаев 2000: 7].

Стихотворение «Ах, боже мой, куда же лезли вы?», написанное в этот переломный период, содержит глубокий и серьезный подтекст. В нем лирическое «я» поэта открыто проявляет свое нежелание мириться с происходящим. Об этом говорит холодно-иронический, уверенный тон, а также риторические вопросы, звучащие в начале:

Ах, боже мой, куда же лезли вы?

Вам ли Джангра укротить?

Мое оружие поэзия, И я сумею победить.

Рычит барбос и лают шавки, Но дую я в свою дуду.

Уж лучше вы снимайте шапки, Когда по улице иду.

Уймите шавок лай дешевый, Я прочно в эту землю врос…

За шавок лай получит снова Полканов полки и ваш бар-босс.

От вас познал немало горя я.

Снимайте шапки я зубаст…

За это вам воздаст история За лай, конечно, не воздаст.

Ведь я давно уже на лапоть, И не восторженный юнец.

А, впрочем, все ходите в шляпах, Но лай умерьте, наконец.

На это я имею право ?

Меня сжигали вы и жгли…

А я самой России слава И значит слава всей земли [Насунов 1994: 4].

Идейно-эмоциональным стержнем стихотворения является звучащий «пафос несломленности и преодоления преград» [Кукарека 1992: 14], сопротивление злу, вера в собственную силу и творчество, которое являлось для него смыслом всей жизни, а также единственным «оружием» в борьбе с врагами, с власть имущими, со всем творческим официозом, которых автор обличает в образе лающих собак («шавок» и «полканов»), во главе которых? пес «бар-босс». Неприятие его творчества официальной властью вылилось в протест. Лирический герой он выражает сопротивление против установившихся догм, отстаивает свое творчество и, соответственно, свою свободу. В пронзительных и хлестких строках стихотворения просвечивает отчаянная душа самого поэта, ранимая, измученная, наделенная поэтическим прозрением. Лирический герой искренен и правдив, ему присуще постоянное желание сказать о главном. Не получив ни наград, ни покровительства властей, ни официального признания, Д. Насунов, тем не менее, был очень почитаем в народе, а это являлось для него самым главным в жизни.

Травля со стороны властей послужила толчком для написания произведения «Петь хотел и хочу без обмана…», составляющего, можно сказать, квинтэссенцию мироощущения поэта, состояние его души. С первых строк стихотворения раскрываются мучительные переживания и смятение души лирического героя. Со свойственным ему обостренным чувством правды, Джангр Насунов пишет о путях и перепутьях творчества, о трудной доле поэта-творца, о борьбе и трагизме современного мира, о сложности и жгучей противоречивости жизни:

Петь хотел и хочу без обмана.

Только, братцы, по чьей же вине Я сижу без копейки в карман В нашей очень богатой стране?

Нищета, передряги, утраты.

Только пелось и петь я хочу.

Мне за песни недорого платят, Я за них своей жизнью плачу.

Не считаю себя недотрогой, Но всегда я боролся со злом, А талант мой, ребята, от Бога, Но идут на талант мой с дубьем, Почему же певцов виноватят?

И зачем превозносят писак?

Ах, ребята, ребята, ребята…

Как же так? Как же так? Как же так?

Не скажу, что не ведаю страха.

Но в кусты от борьбы не бегу, Если выпадет в жизни мне плаха, Умереть я как надо смогу [Насунов 1990: 3].

Мужественное и беспощадное по своей правдивости стихотворение отражает не только безысходность и душевный надлом, которые испытывали в то время истинно талантливые люди, как писал В. Айтаев. Это произведение и один из примеров авторской полемики с догматическим сознанием, тоталитарным типом мышления. Наряду с внутренними, терзающими сердце переживаниями, в эмоционально-взволнованных строках проступает авторское отношение к ситуации, царящей и сегодня в нашей стране. По мнению поэта, причины несовершенства установившегося миропорядка, проявляющегося в тотальном неблагополучии, заключаются не только во внешних обстоятельствах (социальных, экономических), но и во внутренних проблемах: в деформации человеческих отношений и ценностей, в психологии и сознании человека. Перед нами сокровенные мысли человека, неравнодушного к судьбе России, понимающего трагическую неразрешимость противоречий, возникающих в обществе, в стране, отчего возникает ощущение сложности бытия. Сегодня нам снова нужен Джангр Насунов, поэт прямой, резкий, свободный в суждениях и действиях. Использование повтора в заключительных строках произведения («Ах, ребята, ребята, ребята…/ Как же так? Как же так? Как же так?») позволяет выразить боль, досаду, растерянность, гнетущее чувство отчаянья от творящейся несправедливости и всеобщей неустроенности.

Другое стихотворение поэт адресует своему противнику («…мои печали вслух и немо он рад приветствовать всегда…»), который тихо морально его «душил», «преследовал» и был рад его неудачам. Обращение поэта к нему спокойное, без злобы и гнева. Он как будто знает, что доброта должна выстоять в борьбе со злом и покорить его. И в этом прелесть стихов Джангра Насунова, в которых нет ни тени страха. В них наоборот — сила неприятия зла. Это позиция человека, знающего себе цену, уверенного в своих силах, умеющего преодолевать трудности. Как вспоминает друг поэта Г. Иванов, поэт всегда шел своей дорогой, не приноравливаясь к конъюнктуре повседневности:

Противник мой, Ты мне не страшен, Мне победить тебя Їпустяк -;

Когда живу светлей и краше Хиреешь ты. Какой слизняк [Насунов 1994: 4].

Обстоятельства жизни поэта сообщают его стихам общую напряженную лирическую интонацию. Беспрерывные притеснения душевно изматывали Д. Насунова. Непримиримость ко злу, искренность, лукавая ирония, сильная воля, душевная ранимость — все это переплетается в творчестве автора. Многие стихи этого периода близки к исповеди, в которых слышен отзвук душевной драмы. Его не понимали и не признавали как поэта. Кроме того, он был очень одинок и осознавал это. «Бреду без друга и без денег…» просвечивает безысходное отчаяние, подавленность, состояние смятения и депрессии автора.

Характерными, превалирующими мотивами лирики Насунова, определяющими всю структуру его художественного мира конца 1970;х гг., становятся гнетущие чувства отчаяния, горечи, одиночества, обреченности, побуждающие к философским размышлениям о смысле бытия, утверждению общечеловеческих ценностей («Бреду без друга и без денег», «Благопожелание» «Ах, боже мой, куда же лезли вы?» и другие). В стихотворении «Благопожелание» острая тоска ассоциируется с иссиня-черным диском солнца:

Есть у солнца цвет определенный Ярко-золотистый, но подчас Кажется он иссиня-черным И тоску усиливает в нас.

Средь людей бытует поговорка, В жизни ей прописка навсегда…[Насунов 1982: 53].

Далее мысль о пронизывающей душу человека печали продолжается в афористической форме, полной народной мудрости, что не только оживляет язык произведения, но и делает его более эмоциональным, придает образность и убедительность: «…Cамый белый хлеб бывает горьким,/ Если в доме страшная беда…» …[Насунов 1982: 53].

Цвет в стихотворении передает состояние душевной депрессии, грусти, горькой печали, когда все цвета переходят в черный, что связано в данном случае с индивидуально-авторской номинацией, глубоко-личными мотивами поэта, а также с преемственностью литературной традиции: образ черного диска солнца, передающего настроение боли, смерти, зла, довольно распространен в древнерусской («Слово о полку Игореве») и русской (например, «Тихий Дон» М. А. Шолохова) литературе.

Обращаясь к «труженикам с чистыми сердцами», а также ко всему человечеству на земле, поэт желает им добра и счастья, при этом эпитеты «иссиня-черный» и «горький» соответственно меняются автором на «светлый» и «сладкий». Образы «светлого солнца» и «сладкого хлеба», наполненные глубоким смыслом, являются символами мира, доброжелательности и благополучия народа:

Труженики с честными сердцами, Я хочу, чтоб всюду на Земле Было солнце светлое над вами, Сладкий хлеб дымился на столе [Насунов 1982: 53].

В последний период творчества Д. Насунова стало проявляться обостренное ощущение жизненного конца. Об этом говорят его произведения: «Сон», «Пробьет мой час и я во тьму уйду…», «Нам всем отведено так мало дней» и другие. В них поэт осмысливает свою жизнь, констатирует необратимость времени и неизбежность смерти — так в самых общих словах можно выразить содержание его произведений последних лет. Сами по себе они не заключают зерна пессимизма. Скорее это философско-медитативное выражение вечного, непреложного круговращения бытия. Вся суть — в эмоциональной окрашенности, психологической доминанте. Так, в стихотворении «Сон» автор сравнивает себя с «гонимым ветром», кураем, метущимся в диком поле. Через этот образ поэт метафорически изображает смерть, создавая тем самым драматическую, эмоциональную атмосферу, зеркально передавая свой внутренний смятенный мир. Ощущение собственной ненужности автор передает через образы «солончака» и «лишая», выступивших «на теле матери-земли»:

Приснилось мне — я в поле солончак, Лишай на теле матери-земли, И от меня встревоженный сайгак Метнулся прочь, туда, где ковыли.

Мне страшный сон явился в эту ночь -;

Кураем я катился в диком поле.

На миг замру и снова — прочь, И эта воля хуже, чем неволя…[Насунов 1982: 53].

Сон — это способ скрыться от реальностей надоевшей жизни, ощутить свободу, почувствовать себя безмятежным. Однако в данном случае, ледяное чувство смерти охватывает героя именно во сне, после которого следует неприятное пробуждение, он испытывает исступление и страх перед ее неизбежностью:

Проснулся я, а за окошком рай…

И в страхе сжалось сердце почему-то.

Гонимый ветром, мечется курай, И нет ему ни счастья, ни приюта [Насунов 1982: 53].

Призрак смерти пугает героя, ведь ему присуще обостренное чувство жизни, он знает и понимает ее истинную, ни с чем не сравнимую ценность.

Жизнь воспринимается лирическим героем как умение любить и растворяться в природе, как величайшее счастье и источник радости и, именно поэтому она представлена стремлением поэта «увидеть весь земной шар». В стихотворении «Как хочется увидеть шар земной», несущем мощный заряд духовности, дыхание жизни герой ощущает в окружающем его мире, во всей его конкретности и целостности: в «ручейках и горах», выражающих органичность единства человека с природой, в детях, которые являются символом будущего, в женщинах, выступающих олицетворением любви. Жизнь, по Насунову, оправдана тем, что в ней должны присутствовать красота и гармония, возвышающие душу:

Как хочется увидеть шар земной, Все уголки, все ручейки и горы, И всех детей, всех женщин до одной, Но смерть не отменяет приговора:

Пробьет мой час, и я во тьму уйду, Где ни степей, ни лепестка, ни стебля…

Хотел бы превратиться я в звезду, Чтобы всегда смотреть на нашу землю…[Насунов 1982: 53].

Джангр Насунов — утонченный лирик, наделенный, безусловно, божественным даром. Лирика его эмоциональна, богата в передаче оттенков и переливов души. Она отличается тонким восприятием жизни, умением запечатлеть и воспеть прекрасное. В стихотворении «С годами мы грубеем почему-то…», как молитва, сильному по эмоциональному накалу, ярко выражено жизнелюбие поэта, его восхищение окружающим миром:

С годами мы грубеем почему-то.

Иль, может быть, грубею только я.

Но даже в очень горькие минуты.

Я ощущаю радость бытия…

Все это жизнь. Я в это очень верю, Всем восхищаюсь и люблю.

О, жизнь моя, умерь мои потери, Продлись до бесконечности. Молю [Насунов 1994: 4].

Таким образом, жизнь и смерть в поэзии Д. Насунова неразрывно связаны между собой и осмысливаются автором по-особому: в его сознании они постоянно находятся рядом и, трансформируясь друг в друга, фактически оказываются равными.

Порожденное современной ему гнетущей эпохой чувство страдания, отчуждения, неприятия реального наложило свой отпечаток и на любовную лирику калмыцкого поэта. Любовная лирика Насунова проникнута глубочайшим психологизмом, подлинной человечностью, чистотой и благородством в раскрытии сложнейших душевных переживаний. Любовь воспринимается им как высшая ценность, как самое чистое, прекрасное, подлинно глубокое и всепоглощающее чувство. По сути, это исповедальная поэзия, где образ любимой лишен признаков конкретного человека. В основном, упоминаются лишь некоторые черты («черные глаза», «грозный взгляд»), через которые как бы передается ее характер: гордая, строптивая, честолюбивая. Однако только она способна рождать в душе поэта высокие чувства и вдохновение.

С тихой, затаенной грустью в стихотворении «Где вы теперь? Как много дней прошло…» Д. Насунов пишет о своей первой любви, вспыхнувшей яркой звездой, но, увы, не продлившейся в его судьбе. Она вспоминается им в зрелости, когда уже пришли опыт и мудрость, знание жизни. Однако прошедших лет уже не вернуть. Горечь воспоминаний приносит лирическому герою сладостное томление, потому что сердце все еще любит, страдает и мучается.

Все, написанное поэтом, пропущено через сердце, связано с его биографией, личными переживаниями, духовным опытом, поэтому они близки и понятны. В стихотворении «Искал себе женщину лучше…» любовь к женщине, которая не может поддержать его в трудные моменты жизни, не приносит ему ощущения полного счастья, не окрыляет его на покорение новых вершин, более того, угнетает и разочаровывает его. Она оказалась не той, с кем он надеялся провести спокойную жизнь, полную творческого труда и тихих семейных радостей:

Искал себе женщину лучше, Казалось нашел, но увы.

Стою, закручинясь, на круче, Совсем невезучий в любви, Уже тяжелеет походка Не только от прожитых лет.

Я нынче похожий на лодку, Где весел и паруса нет.

Не чайка кричит над волною -;

То плачет средь белого дня Мечта, что рассталась со мною, И кружит, покинув меня.

Пустым, бесталанным я числюсь И лишним в степной стороне.

Все эти тяжелые мысли Внушила та женщина мне [Насунов 1982: 63].

Разочарование, осознание того, что любовь ушла, рождает в душе лирического героя безысходность, приводит к душевным мукам. В этом смысле показательны следующие слова, передающие впечатление исключительной напряженности лирического переживания: «закручинясь, на круче», «совсем невезучий в любви», «тяжелые мысли», «увы», «плачет», «лишний», «пустой», «бесталанный», «рычит» и другие. Мотив разочарования в любви, возможно, связан с неблагополучно сложенной семейной жизнью самого поэта, со сложными взаимоотношениями с любимой женщиной. Джангр Насунов в жизни был очень одинок.

Горечь, драматические переживания героя неслучайно передает плывущая по воде без «весел и паруса» лодка, через образ которой поэт передает трагизм, предельную напряженность переживания. Лодка, в калмыцких новогодних обрядах, совершаемых во время буддийского праздника Зул, является символом течения времени и жизни человека. В стихотворении же она одиноко плывет по воде без весел и паруса. Образ кричащей чайки символизирует разлуку, мучения, томление, несостоявшиеся мечты и надежды героя. Таким образом, именно через образы лодки и чайки, олицетворяющих собой одиночество, передается состояние души самого поэта: страдающего, надломленного, одинокого.

Безусловно, любовная лирика Д. Насунова субъективна, личностна. Истинное чувство любви выражено неоднозначно. С одной стороны, оно предстает как возвышенное чувство великой силы, а с другой — приносит душевные мучения, причиной которых оказываются безответная любовь, разочарование в любимом человеке, разлука. Даже в самых своих глубоких и искренних проявлениях любовь в лирике поэта неотделима от страдания.

Ощущение разлада с самим собой, щемящая горечь и тоска не только составляют характерные, превалирующие мотивы его лирики, определяют структуру художественного мира конца 1970;х гг. (последнего периода жизни художника), но и являются одной из причин смерти Д. Насунова. Изнуряющее состояние души, ощущение безвыходности на фоне общего пессимистического настроения доводят его до самой крайней степени отчаяния. Поэт ушел из жизни в возрасте 37 лет, молодым, талантливым, на самом взлете поэтического самовыражения. Его не стало в 14 марта 1979 г. И до сегодняшнего дня его уход необъясним, невероятен, загадочен. Этому поспособствовали и создавшиеся вокруг него интриги, система, враждебно относящаяся к его творчеству, — все это в своей совокупности ускорило его смерть. Имя Джангра Насунова замалчивалось более десяти лет после его трагического ухода. И лишь в начале 90-х годов был снят негласный запрет на имя и творчество поэта. В газетах и журналах Калмыкии стали появляться произведения калмыцких поэтов, посвященные его памяти. Назовем некоторые из них: А. Баиров «Памяти Джангра Насунова», «Задумчивый старый парк», «Ненадолго дожди отступили», В. Чонгонов «Я чуть-чуть подожду», Ю. Курбатов «Вы скажете…», А. Санджиев «Джангру Насунову». Всенародную любовь поэт заслужил еще при жизни, став поэтической звездой века, яркой и неповторимой, освещающей сознание калмыцкого народа. Его поэзия утверждает непоколебимую веру в его бессмертие, в его «новую жизнь» после кончины:

…Пробьет мой час, и я во тьму уйду, Где ни степей, ни лепестка, ни стебля.

Хотел бы превратиться я в звезду Чтобы всегда глядеть на нашу землю [Насунов 1982: 52].

Оставаясь верным традициям предков, особенностям национального мировосприятия, творчество Насунова в то же время вбирает в себя опыт русской классической литературы, составляющей «большую часть духовной культуры калмыцкого народа» [Пюрвеев 2001: 78]. Как верно отмечает В. Сидоров, в его стихах «…четко обозначена тенденция времени, направленная на сближение, на взаимное обогащение культур народов нашей многонациональной страны. Калмык по рождению, он писал на русском языке. Он работал — и работал вдохновенно — на стыке русской и калмыцкой литератур. Две традиции, творчески осваиваемые поэтом, даровали его стихам свежие краски, даровали им своеобразие» [Сидоров 1982: 3]. Преобладающее воздействие на художественное мышление калмыцкого русскоязычного автора оказало творчество С. Есенина. Он был любимым поэтом Джангра Насунова, что хорошо подтверждают следующие строки:

Здравствуй, друг мой ласковый и нежный.

Тихий дождь, ты о любви рассказ, Что без слов, но каждому понятный.

Я такой хороший в этот час С чувством всепрощенья необъятным.

Через все года тебя несу, Становлюсь теплей, как только вспомню -;

Тихий дождь в березовом лесу, С листьев струйки брызжут на ладони…

Тихий дождь в березовом лесу…

Ствол березки трогаю рукой И шепчу есенинские строки.

Ты продлись подольше, мой покой -;

Редкий гость, пришедший издалека…[Насунов 1982: 62].

О близости поэзии Есенина С. А. духовному миру Д. Насунова пишет и Лубинецкий Э. В. Исследователь отмечает, что эта особенность заключается в его «неравнодушии к судьбе Родины, глубоком сострадании ко всем людям, горьких раздумьях, переплетаемых с тоской и грустью, об окружающей действительности, о человеческих взаимоотношениях» [Лубинецкий 2006: 130]. Сам строй, мелодика, стиль стихов Д. Насунова, мотив единения с природой, «половодье чувств», тонкая эмоциональность лирики, сопровождаемая своеобразной русской грустью, напоминают поэзию С. Есенина" [Лубинецкий 2006: 131]. Особенно проникновенно в этом смысле стихотворение «Раздумья в пути…»:

Вы очень, Сережа, на всех непохожи, Сережа, вы свежий, как первый снежок…

На вас быть похожим так сложно, Сережа;

Вы нежный, и в этом, как небо, высок.

А я огрубел, весь измят, искорежен, И этих не принял, отринул и тех, Как дальше мне жить, подскажите, Сережа, Российский поэт, самый русский из всех?

Россия, Сережа, бурлит постоянно, Сражения всюду, хоть нет баррикад, Но к тем, что правы, я никак не пристану, Никак не улажу свой прежний разлад…

Пейзаж за окошком, осенний, неброский, И лету вернуться уже не дано.

Оплачет листвой золотистой березка, Поэта Руси и меня заодно [Насунов 1994: 3].

Отражение в творчестве Насунова лучших традиций русской классической поэзии, думается, свидетельствует о «диалогической встрече двух культур», являющейся, по мнению М. М. Бахтина, универсальным явлением, «пронизывающим все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение» [Бахтин 1975: 56].

Лирика Д. Насунова отличается необыкновенной силой искренности, возвышенностью, лирической исповедальностью. Писатель Т. О. Бембеев справедливо отмечает, что поэт писал размашисто, колоритно, в ритмах, близких самой жизни. «Его стихи — стихи человека, несомненно, одаренного, свободно владеющего словом, с новизной почерка, свежестью взгляда, когда поэзия идет от конкретного, пережитого. Это не „голые пейзажи“ и не умозрительно холодное философствование, а стихи, в которых переливаются яркие краски жизни, где постоянно присутствует человек, его настроение, мысли» [Бембеев 2000: 8].

Национальное своеобразие его творчества просматривается на микроуровне в использовании традиционной народно-образной символики — образов степи, коня, верблюда, сайгака и т. д., являющихся внешним, материальным миром вещей, окружавших степняка-калмыка и формировавших его художественное сознание, мышление. Поэт мыслит этими категориями, выражает через них целостность кочевого время-пространства, отражает «свое отношение к явлениям жизни» [Гармаева 1988: 3−21]. Каждый основополагающий образ несет определенную смысловую нагрузку, однако, восприятие этих поэтических концептов в совокупности и составляет единый образ Родины, являющийся доминирующим для постижения калмыцкой национальной словесно-художественной картины мира. Так, например, степь для калмыка, в понимании автора, — родной дом, и потому в его стихах она является сакральным местом, где лирический герой обретает покой, полноту жизни, гармонию с окружающим миром. Образы полыни, тюльпана также традиционно ассоциируются с малой родиной («Запах полыни», «А Маныч манит здешних и нездешних», «Тишина», «Вдали ворчит рыдает Маныч…» и др.). Поэт ощущает духовное родство, удивительную близость ко всему, что его окружает, именно поэтому все перечисленные «константы мировидения», символические образы имеют для него сокровенный характер, а «народные обряды, легенды, пословицы в произведениях создают новую поэтическую модель, далекую от мажорно-оптимистической интонации и самоуверенности первых десятилетий XX в. Глубокое проникновение в народнопоэтическую мысль — безусловная заслуга художника, который сумел извлечь смысл народной мудрости и растворить его в своей поэзии [Салдусова 2012: 5].

Анализ поэзии Д. Насунова показывает, что своеобразие его творчества видится и в тематическом материале, обусловленном культурой калмыков, их обычаями, традиционной системой взглядов, что отображает калмыцкую национальную словесно-художественную картину мира. Истоки поэтического дарования калмыцкого русскоязычного поэта формируются на национальной основе, что является следствием не только глубоко развитого национального самосознания, но и отражением стремления выразить свою идентичность через нравственно-эстетический опыт калмыцкого народа, через знание его истории, культуры и психологии. «Д. Насунов — поэт, выразивший мировосприятие поколения, утратившего всякие иллюзии, но не потерявшего генетической связи с предками, которая дает опору в понимании изначальной разумности мира, его целесообразности. Эта верность сохраняет зерно исторического оптимизма» [Салдусова 2012: 5]. Национальное, народное составляет основу поэзии Джангра Насунова.