Дети Казахстана в 1940-х — середине 1950-х гг.: институты и методы воспитания

Великая Отечественная война, с одной стороны, прервала процесс формирования модели «советского детства» в Казахстане в ее довоенном варианте, с другой — ускорила окончательное завершение формирования этой модели. Советское руководство убедилось в эффективности подобного подхода к детству в экстремальных условиях войны. Многим бойцам, добровольно ушедшим на фронт, не исполнилось и восемнадцати, все они родились и выросли уже в Советском Казахстане, тысячи подростков были вовлечены в промышленное и сельскохозяйственное производство в военные годы.

В 1940;1950;е гг. все процессы, происходившие в сфере детства, закрепляли достигнутое и формировали пространство детства в зависимости от потребностей Советского государства. Представления о детях не менялись, но более четко, в условиях начинавшейся «холодной» войны, формулировалась концепция «советского человека»: преданный Родине и партии гражданин.

Масштабы человеческих потерь и размер материального ущерба поставили руководство страны перед проблемой нехватки рабочих рук и необходимостью восстанавливать разрушенную экономику. В стране катастрофически не хватало трудовых ресурсов, поэтому труд провозглашался одним из наиболее действенных способов воспитания детей. Трансформация «труда», как воспитательной категории, произошедшая в условиях войны и послевоенного времени, позволила рассматривать детей среднего и старшего школьного возраста (11−17 лет) в качестве готового трудового ресурса. По архивным документам, отчетной документации и переписке ЛКСМК со школами республики можно проследить, что к работе привлекались дети с 3−4 класса (в возрасте 11−12 лет)[1].

Труд рассматривался как часть стратегии воспитания советского ребенка. Труд с малых лет должен был внедряться в жизнь ребенка в игровой форме. Следующая ступень привыкания к труду заключалась в исполнении домашних обязанностей, исполняя которые ребенок учился трудиться в своем первом коллективе — семье. Информантка вспоминает: «С чего началось мое трудовое воспитание… Я должна была протирать листики фикусу. Еще у папы была швейная машинка Подольск, обычная ножная, я должна была на всех вот этих чугунных деталях вытирать пыль. Я была маленькая, еще в школу не ходила. Обязательно, что-то поручали» [2].

Другой информант вспоминает: «На базар ходил я с бидончиком, приносил молоко утром. Надо было купить картошки полкилограмма, пару луковиц, прийти домой и сварить суп. Я его варил. В лет 10, я уже все умел делать. Я сам стирал, готовить умел. А куда деваться. Я старший. Пока одна была сестра, потом появилась вторая, третья» [3]. Таким образом, в любой момент ребенок должен был заменить родителей в домашнем хозяйстве.

Новой ступенью приобщения к труду ради общего блага становится уже настоящий взрослый труд: «…на колхозном лугу и поле». В этом случае «понарошку», «по-детски» трудиться уже невозможно. Информант вспоминает: «Когда началась война, мне было 8 лет. В то время каждому работающему выдавали по 400 гр. хлеба. Я на мельнице молол зерно. Нам троим мальчикам в течении дня приходилось крутить не останавливаясь молотилку. На работу приходили в шесть утра, в девять нам давали хлеб и похлебку. Кормили дважды в день. Работали до двенадцати ночи, затем нас отправляли домой. Из-за того, что было холодно, не было одежды и обуви, зачастую мы там же и оставались на ночь» [4]. В 1940;е — начале 50-х гг. для части детей и подростков тяжелый физический труд, оправдывавшийся советской концепцией воспитания и использовавшийся при нехватке трудовых ресурсов, становился одной из реалий советского детства.

В свою очередь равный по тяжести детский труд на Западе, особенно к концу 1940;х — началу 1950;х гг., оценивался однозначно негативно: «…Более 3 миллионов, американских детей не ходят в школу. Они должны работать, чтобы не остаться без куска хлеба. 11−12-летние ребята трудятся на фабриках и заводах, наравне со взрослыми, по 12 часов в день. Но платят им меньше, чем взрослым, потому что они еще дети. 6 миллионов молодых американцев окончили только начальную школу. Из каждых 100 человек, окончивших школу, в колледж (среднее учебное заведение) попадает только трое. 10 миллионов жителей «культурной» Америки не умеют ни читать, ни писать. С малых лет они знают только тяжелый труд, нищету и голод.

В США четыре миллиона детей-сирот. Миллионы этих несчастных детей спят на улицах, в подвалах домов, на вентиляционных решетках метро. Рано утром эти бездомные ребята будут продавать газеты, чистить сапоги или подметать улицы, чтобы заработать себе кусок хлеба. Америке Трумэна до них дела нет" [5].

Если заменить в этом отрывке американские на советские, уменьшить цифры и снизить «напряженность» повествования, подобное описание вполне может стать одной из иллюстраций к послевоенной истории советского детства [6].

В институциональной структуре «советского детства» значительных перемен не произошло. Однако часть институтов трансформировалась под напором менявшегося советского общества и государственных запросов.

Наибольшему реформированию подверглась сфера образования. Начиная с 1943 г., в общеобразовательной школе вводилось раздельное обучение. Предполагалось, что первоначально оно будет осуществляться в крупных городах Советского Союза, а затем распространится по всей территории страны. В школах республики также проводилось реформирование школьной отрасли.

Одной из самых насущных школьных проблем в 1940;1950;е гг. оставалась дисциплина учащихся. «Дисциплинарное государство», к которому все-таки следует отнести и Советский Союз, рассматривает дисциплину как наиболее эффективное средство достижения общих целей. Её отсутствие особенно у подрастающего поколения пугало власти. Чтобы интегрировать в мирную жизнь советских детей, переживших оккупацию, эвакуацию, тяготы военной жизни, в школе предполагалось более жесткими средствами устанавливать и поддерживать дисциплину. Для достижения этой цели наиболее эффективным считался детский коллектив (в детском саду, детской колонии, детском доме, детском пионерском лагере). В эти годы в ряде школ вырабатывались местные правила для учащихся.

В августе 1943 года СНК РСФСР были утверждены «Правила для учащихся», в которых определялись обязанности школьника по отношению к школе, учителям, родителям, старшим и товарищам, устанавливались правила культурного поведения учащихся как в школе, так и вне ее. На основании «Правил для учащихся» Российской Федерации были разработаны «Правила для учащихся» и в других союзных республиках (с учетом особенностей их быта и культуры)[7]. В Казахской ССР «Правила для учащихся школ» дублировали текст правил для учащихся Российской Федерации [8]. послевоенный воспитательный образовательный советский Как отмечает российский исследователь по истории детства Ромашова М. В. в тексте «Правил» ярче всего отразились перемены, происходившие в советской педагогике, в результате которых в 1940;е гг. стали доминировать идеи А. С. Макаренко. Идеальный школьник должен быть успешный в учебе, послушный и уважающий старших, беспрекословно подчиняющийся администрации и учителям, внимательный, вежливый, бережливый, чистоплотный и пр [9].

Однако реальная дисциплина в школах достигалась с трудом. Поэтому все выше перечисленные требования были продублированы в ещё более жесткой форме в Приказе Министра просвещения КазССР 1952 г. «Об укреплении дисциплины в школе» [10].

Впервые, в практике советской школы, были установлены меры поощрения и наказания учащихся. К числу первых относились похвала учителя, награда и похвальная грамота, выдаваемая директором школы. К числу вторых относились замечания учителя, выговор перед классом, приказание провинившемуся встать (у парты, классной доски, стола учителя или у двери), удаление из класса, оставление после уроков, снижение балла по поведению, вызов для внушения на педагогический совет, исключение из школы (временное — на срок не свыше двух недель или на срок от одного года до трех лет), направление в школу с особым режимом [11]. Информант вспоминает: «Например, англичанка нас наказывала, мы часами стояли, вот урок английского языка, урока не было, мы просто стояли 45 минут. И все». [12]. В последующие годы проблему дисциплины удалось частично решить, но раздельное обучение только усугубляло её, особенно в мужских школах.

В 1940;1950;е гг. все больше формализуется институт общественно-политического воспитания. Пионерская организация стала в этот период действительно массовой, однако постепенно пионерское движение, несмотря на развитую инфраструктуру (дома и Дворцы пионеров, пионерские лагеря, специализированные газеты, журналы, радиопередачи), символику, «обрядность» охватывали «шаблонность» и «формализм», о чем говорилось в постановлении ЦК ВЛКСМ от 13 марта 1947 г. «Об улучшении работы пионерской организации"[13].

Декларируемая самодеятельность пионеров в реальности практически отсутствовала. Под руководством комсомольцев пионеры выполняли задачи, которые перед ними ставило партийное руководство, спуская распоряжения через ВЛКСМ.

В каждой школе работал старший пионерский вожатый на ставке, который и должен был организовывать работу дружин. Вожатые должны были заниматься идеологическим воспитанием пионеров и руководить их общественно-полезным трудом. Отрядные вожатые из старшеклассников-комсомольцев всё более формально относились к своей общественной работе. Основной формой работы с пионерами были сборы, которые рекомендовалось проводить не чаще двух раз в неделю. На сборах вожатые проводили беседы с пионерами, туда приглашали героев войны и труда, военных, представителей разных профессий. Сборы были как общеполитические, так и тематические. На практике пионерские сборы зачастую проходили под руководством учителей.

Вся деятельность пионерской организации была крайне политизированной. Включаясь в общегосударственные кампании, пионеры выполняли следующие задания: собирали деньги на строительство тракторов, на помощь детям капиталистических стран, на восстановление народного хозяйства — на всё, что требовалось стране. Собирали для переработки вторсырье, участвовали в коммунистических субботниках, в различных агиткампаниях — например, за мир. В последних от пионеров требовались, как правило, массовый сбор подписей, написание писем протеста, участие в демонстрациях и митингах, пионерские рейды, выступления на собраниях и пр. При школах создавали клубы интернациональной дружбы, организовывали походы, торжественные пионерские линейки и прочие мероприятия, которые всё меньше были интересны детям, и часто проводилось «для галочки», для отчета. Пионерская организация переживала сложные процессы, постепенно утрачивая свой самодеятельный характер, превращаясь в послушное орудие партийных идеологов.

В определенной степени оживлению деятельности пионерской организации способствовало развитие тимуровского движения, вдохновленное повестью Л. Гайдара «Тимур и его команда» (1940). Оно было чрезвычайно популярно в эти годы и на некоторое время даже утратило официальное покровительство.

Сами тимуровцы особого желания «вливаться» в пионерскую организацию не испытывали, но это движение попытался использовать как «форму работы» комсомол, что во многом и предопределило его конец. Когда же окончательно тимуровское движение стало тимуровской «формой работы» пионерской организации «ребенку, приписанному как крепостному к отряду-классу, навязывают, помимо прочего, и тимуровский оброк"[14].

Одним из действенных инструментов коммунистического воспитания рассматривалась внешкольная работа с детьми, поэтому партийными и государственными органами большое внимание уделялось устройству рационального досуга школьников в домах и Дворцах пионеров. В 1953 году Министерством просвещения было утверждено Положение о внешкольных учреждениях Министерства просвещения Казахской ССР. Одной из главных задач внешкольных учреждений провозглашалась всемерная помощь школе, комсомольской и пионерской организациям в воспитании детей всесторонне развитыми, активными строителями коммунистического общества. В положении подробно расписывались порядок работы и комплектование кружков внешкольных учреждений, объём, содержание работы и структура различных типов внешкольных учреждений [15]. В Казахской ССР в послевоенные годы в каждой области и районе открывались дома пионеров.

Детство в послевоенные годы превращается в советской пропаганде в витрину советского государства, в одно из главных достижений социализма, экспортирующихся на Запад. Международный день защиты детей, утвержденный в конце 1949 г. по призыву Международной демократической федерации женщин отмечался первый раз 1 июня 1950 года. С этого времени к концу мая журнальные и газетные репортажи ежегодно посвящались международному дню защиты детей. Главным врагом детей и их родителей объявлялся англо-американский империализм, борьба с которым заключалась в защите детей не только от бомб и пушек, но и от растленного американского кино и всего «американского образа жизни», калечащего молодое поколение. Праздничные репортажи и статьи описывали «жалкое существование маленьких обитателей капиталистических стран и счастливую жизнь советских детей «[16].

Модель советского «счастливого детства» эпохи сталинизма представляла собой четкий государственный механизм воспитания советских граждан. Семье в ней отводилось значительное, но подчиненное место, главную же роль брало на себя государство. Невыполнение обязанностей по воспитанию детей могло повлечь применение предусмотренных законом принудительных мер (лишение родительских прав, помещение детей в детские дома). Начиная с самого раннего возраста, ребенок должен был пройти все основные этапы советской социализации (детские ясли, сад, школа, средние или высшие учебные заведения). В том случае, когда он оставался сиротой, его воспитанием полностью занимались государственные детские учреждения (дома ребенка, детские дома). Кроме этого, материальная, символическая культура детства должна была способствовать более легкому и быстрому усвоению официально принятых норм и ценностей, ролей и идентичностей, навязывавшихся коммунистической идеологией.

Другую часть этой модели составляли детские учреждения (колонии, специальные детские дома и т. д.), которые изымали, наказывали, перевоспитывали, возвращали обратно в «советское детство» тех детей, чье поведение не вписывалось в рамки официальной концепции детства (беспризорных и безнадзорных, совершавших проступки и преступления).

Великая Отечественная война подтвердила эффективность официальной модели советского детстваидеологизированного огосударствленного питомника, взращивающего дисциплинированных, грамотных, трудоспособных, гигиеничных, послушных и преданных режиму индивидов. Поэтому в годы позднего сталинизма концепция советского детства не претерпела серьезных изменений, но корректировалась в соответствии с потребностями милитаризированной экономики. Представления о жизни детей в Советском Союзе все больше мифологизировались. С началом «холодной» войны конструкция «советское счастливое детство» превратилась в международную пропагандистскую витрину достижений социализма, а Советский Союз — в защитника прав детей во всем мире.

• 1. Ромашова М. В. Советское детство в 1945 — середине 1950;х гг… С. 43−44.
• 2. Правила для учащихся. А-А., 1943.
• 3. НА. Константинов, Е. Н. Медынский, М. ФШабаева, «История педагогики» «Просвещение», М., 1982. С. 404.
• 4. РомашоваМ.В. Советское детство в 1945середине 1950;х гг.:Государственные проекты и провинциальные практики (поматериаламМолотовской области).Дис…на соиск.уч. степ. к.и.н. Пермь, 2006. С. 43−44.
• 5. Казахстанская правда, 1951,1 июня. С. 4.
• 6. Из интервью с респондентомM7 (1936 г. р.). Астана 2012. С. 1.
• 7. Из интервью с респондентомM3 (1938г.р.). Алматы 2012. С. 7.
• 8. Из интервью с респондентомM1 (1945г.р.). Алматы 2012. С. 16.
• 9. АПРК. Ф.812. Оп. 1.Едхр.2881, 2882.
• 10. Сборник руководящих материалов по народному образованию. А-А., 1951. С. 144−153.
• 11. Сборник руководящих материалов по народному образованию. А 1951. С. 146−147.
• 12. Из интервью с респондентом M 3(1938г.р.)Алматы 2012.С.14.
• 13. Директивы и документы по вопросам пионерского движения. М., 1959. С. 84−89.
• 14. Соколов Р. В поисках «настоящей социальной педагогики». //URL: altruism.rU/sengine.cgi/5/7/8/17/8.html#4 (дата обращения: 04.11.2012).
• 15. Сборник руководящих материалов по народному образованию. А-А., 1951. С. 221−249.
• 16. Казахстанская правда, 1951,1 июня. С. 4.