Федор Петрович в воспоминаниях писателей

Федор Петрович Гааз — человек, про которого писали в газетах, журналах, романах; обсуждали его поступки, на него хотели походить. С ним были знакомы известные люди, такие как А. И. Герцен, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, скульптор Н. А. Андреев, профессор, врач Андрей Иванович Поль, юрист А. Ф. Кони. О нем писали после его смерти, обсуждали его поступки, спорили о том, в чем же был смысл его жизни, такие как М. Горький, А. П. Чехов, Всеволод Иванов, Николай Рубцов.

В своей работе я хотела бы исследовать вопрос о том, в чем состоял смысл жизни врача Ф. П. Гааза в понимании писателей, знавших его и писавших о нем.

Ведь он лучше, чем кто-либо другой, познал всю бездну страданий, выпадающих на долю человека. За четверть века службы в Тюремном комитете. кажется, вся ссыльная Россия прошла перед ним, звеня кандалами, провожаемая им до Рогожской заставы, где начиналась Владимирка.

Тюрьмы, тюремные больницы, пересылки, этапы — изо дня в день шел сюда Гааз, словно добровольно заточив себя в узилище. Но, ежедневно наблюдая человеческое горе, не уставая сострадать ему. Он бывал и счастлив. Мы точно знаем, какие события Федор Петрович считал самыми счастливыми в своей жизни: день замены «прута» кандалами и день открытия Полицейской больницы для бродяг и нищих.

Первое гласное свидетельство о Гаазе принадлежит А. И. Герцену в книге «Былое и думы», изданной в 1853 году: «Доктор Гааз был преоригинальный чудак. Память об этом юродивом и поврежденном не должна заглохнуть в череде официальных некрологов, описывающих добродетели первых двух классов, обнаруживающиеся не прежде гниения тела.

Старый, худощавый, восковой старичок, в черном фраке, коротеньких панталонах, в черных шелковых чулках и башмаках с пряжками, казался только что вышедшим из какой-нибудь драмы XVIII столетия. В этом grand gala похорон и свадеб и в приятном климате 59° северной широты Гааз ездил каждую неделю в этап на Воробьевы горы, когда отправляли ссыльных. В качестве доктора тюремных заведений он имел доступ к ним, он ездил их осматривать и всегда привозил с собой корзину всякой всячины, съестных припасов и разных лакомств — грецких орехов, пряников, апельсинов и яблок для женщин" .В этой зарисовке видна утрированность портрета, и характера, и самого типа личности. Люди, коротко знавшие Гааза, могли бы оспорить сходство эскиза, сделанного пером Герцена, с оригиналом. Высокий, тучный, с крупными чертами энергичного лица, голубоглазый, с взглядом серьезным и спокойным, Федор Петрович менее всего походил на «воскового старичка» .

Что ж, Герцен ошибся? Да, ошибся — в деталях внешних, даже в характере. Но проницательность не изменила великому публицисту: он словно предугадал, как именно будет писаться жизнь Гааза его биографами — действительно, все они будут подчеркивать его кроткость, лучезарность, искажающие истинные масштабы личности Газа.

Федор Михайлович Достоевский считал, что именно на таких подвижниках добра, как Гааз, стоит земля. Личность Газа Гн могла не заинтересовать Федора Михайловича. Единственный из великих русских писателей каторжник, он не мог задуматься о человеке, которого боготворила вся каторжная Россия. Из Мертвого дома он пишет брату Михаилу: «Брат, на земле очень много благородных людей». Первым в их числе стал для Достоевского Федор Петрович Гааз. Прямых доказательств их личных встреч у нас нет, но можно установить, что жизненные пути Гааза и Достоевского пересекались:

— отец писателя был врачом, он работал в Мариинской больнице на Божедомке (сейчас улица Достоевского) в то же время, когда там работал и «святой доктор» Гааз;

• -дядя Ф. М. Достоевского, первостатейный купец Александр Алексеевич Куманин, который вместе с Газом в 30-е годы принимал участие в восстановлении сгоревшей во время наполеоновского нашествия глазной больницы;
• -Петр Андреевич Карепин, шурин Ф. М. Достоевского, работал секретарем Тюремного комитета, членом которого являлся и Гааз;

Через этих людей Ф. М. Достоевский многое знал о Газе. Он много думал о нем, и лучшее доказательство тому — роман «Идиот». Кстати, этот роман был напечатан в журнале «Русский вестник» за 1869 год. В № 11 журнала имена Достоевского и Газа стоят буквально рядом: на странице № 289 заканчивается 4-я часть романа, а на следующей начинается очерк П. Лебедева «Федор Петрович Гааз».

Откроем 6-ю главу 3-й части романа «Идиот»: «В Москве жил один старик, один «генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем, он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал». Он делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался перед каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал их всех «голубчиками». Он давал деньги, присылал необходимые вещи — портянки, подвертки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного, с полным убеждением, что они будут их дорогой читать и что грамотный прочтет неграмотному. Про преступление он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал говорить. Все преступники у него были на равной ноге, различия не было. Он говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребенком на руках, он подходил, ласкал ребенка, пощелкивал ему пальцами, чтобы тот засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири, то есть все преступники. Мне рассказывал один бывший в Сибири, что он сам был свидетелем, как самые закоренелые преступники вспоминали про генерала; а между тем, посещая партии, генерал редко мог раздать более двадцати копеек на брата. Правда, вспоминали его не то, что горячо или как-нибудь там очень серьезно. Какой-нибудь из «несчастных», убивший каких-нибудь двенадцать душ, заколовший шесть штук детей, единственно для своего удовольствия (такие, говорят, бывали), вдруг ни с того ни с сего, и всего-то, может быть, один раз во все двадцать лет, вдруг вздохнет и скажет: «А что-то теперь старичок генерал, жив ли еще?» При этом, может быть, даже и усмехнется, — и вот и только всего-то. В «старичке генерале» читатель, видимо, уже и сам узнал Федора Петровича Гааза. А «один бывший в Сибири», мы убеждены, есть не кто иной, как сам Достоевский. И, конечно, он не был бы Достоевским, если бы не закончил рассказ вопросом: «А почем вы знаете, какое семя заброшено в его душу навеки этим «старичком генералом», которого он не забыл в двадцать лет?

" Задумавшись над переплетением жизни Гааза и творчества (т.е. тоже жизни) Достоевского, можно сделать вывод: быть Гаазом для Федора Михайловича значило неизмеримо больше, чем быть порядочным, честным человеком; быть Гаазом означало всю доступную человеку степень совершенства. Идеал человечности — вот что значил для писателя Достоевского доктор Гааз.

Совершенно особо от свидетельств русских писателей о Гаазе отстоит мнение Л. Н. Толстого; оно выражено скупо и категорично: «Такие филантропы, как, например, доктор Гааз, о котором писал Кони, не принесли пользы человечеству». И еще: «Кони выдумал. Преувеличение, это был ограниченный человек» .

Ровно через полвека после смерти Гааза Лев Николаевич поставит последнюю точку в рассказе «После бала», полном физически ощутимой боли за прогоняемого сквозь строй солдата-татарина.

" Он не говорил, а всхлипывал: «Братцы, помилосердуйте. Братцы, помилосердуйте». Но братцы не милосердовали…" .

Страшные, переворачивающие душу слова. И вот писатель, написавший их, упрекает человека, наблюдавшего ужас бесчеловечности не как случай исключительный (подобно герою рассказа), но как быт, российскую обыденность, зачем он не отвернулся с отвращением от мук своего брата, зачем милосердствовал? А. П. Чехов разглядел в сложном характере Гааза качество борца, бескомпромиссный протест против устоявшегося общественного правопорядка. В письмах, отправляемых А. С. Суворину (Алексей Сергеевич, журналист, издатель, драматург, занимался культурно — просветительской деятельностью: театральной, книгоиздательской) с острова Сахалин в 1890 году (от 18 апреля, от 11 сентября), где ознакомился с условиями жизни ссыльнокаторжных, он много раз писал о Газе и говорил о том, что чудесная жизнь доктора протекала и кончилась совершенно благополучно. Чудесная, благополучная жизнь по Чехову — это понятие особое. Ф. П. Гааз должен быть счастлив, потому что у него первейшая основа счастья — единство поступков и совести Максим Горький был убежден, что «о Гаазе нужно читать всюду, о нем всем нужно знать, ибо это более святой, чем Феодосии Черниговский». (В 1246 году русских князей стали звать на поклон к Батыю в Орду. Там русских князей заставляли проходить между горящими кострами и кланяться солнцу и идолам. Обряд прохождения между горящими кострами был обязательным для всех чужеземцев, приходивших в Орду. Это был особый ритуал: считалось, что тот, кто прошел невредимо меж горящих огней, не мог причинить вреда хану. Явившийся в Орду по принуждению Батыя черниговский князь также должен был исполнить этот обряд, но он отказался вместе со своим боярином Феодосием. За это их долго мучили и отрубили им головы. В «Житие» гибель в Орде князя и боярина трактуется как подвиг и страдание за веру).

Это высказывание принадлежит писателю, вложившему в свое время в уста Сатина красивые слова о Человеке: «Человек — вот, правда! Все — в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Человек! Это великолепно! Это звучит — гордо!» Из-за частого повторения хрестоматийного монолога кое-кто мог уверовать, будто гордость за человека полностью отменяет жалость к нему. Сам Горький думал иначе, ведь сердцевину жизни Гааза составляет сострадание и милосердие, и вся его жизнь была непрерывным добротворчеством. В заметках Всеволода Иванова останавливает фраза: «Доктор Гааз» и «Дон Кихот». Трагическое спасение несчастных и комическое. Писатель точно подметил два подхода к одной проблеме. Гааз и есть Дон Кихот николаевской России. На него, как в свое время на гидальго из Ламанчи, показывали пальцами: «Посмотрите, говаривали практические люди, вот едет безумный Гааз. Роздал все свои деньги, прожил имение; теперь сам нищий и все хлопочет о каторжниках. Они же над ним помирают со смеху, и пока он говорит им поучения, крадут у него из кармана последние платки. Сумасшедший!» .

Гааз как Дон Кихот? Дон Кихот — герой романа испанского писателя Сервантеса. Странное помрачение рассудка приводит к тому, что он «совершает» подвиги ради добра и справедливости: вступает в поединок с ветряными мельницами, кажущимися ему сказочными великанами, нападает на стадо баранов, похоронную процессию и совершает другие нелепые поступки. Дон Кихот проникнут весь преданностью к идеалу, для которого он готов подвергнуться всевозможным лишениям, жертвовать жизнью: самую жизнь свою он ценит настолько, насколько она может служить средством к воплощению идеала, к водворению истины, справедливости на земле. Жить для себя, заботиться о себе — Дон Кихот считал постыдным. Он весь жил вне себя, для других, для своих братьев, для истребления зла, для противодействия враждебным человечеству силам.

Но не так думали те, кому отдал свою долгую жизнь доктор Гааз. На похороны его собралось до двадцати тысяч человек, и гроб на руках несли до Введенского кладбища.

Краткая характеристика Гааза по приведенным отзывам:

• 1. А. И. Герцен — юродивый и поврежденный, т. е. человек, чудаковатый, который совершал бессмысленные нелепые поступки.
• 2. Ф. М. Достоевский — на таких подвижниках добра стоит земля. Быть Газом для Достоевского значило неизмеримо больше, чем быть порядочным, честным; быть Газом означало всю доступную человеку степень совершенства; идеал человечности — вот что значил для писателя Достоевского доктор Гааз. 3.Л. Н. Толстой — филантроп, т. е. оказывать помощь и покровительство нуждающимся
• 4. А. П. Чехов пишет, что для Гааза основа счастья — единство поступков и совести, счастье — чувство полного, высшего удовлетворения.
• 5. М. Горький — это более святой, чем Феодосий Черниговский; сердцевина его жизни — сострадание и милосердие.

Сострадание — сочувствие, вызываемое чьим-то несчастием, горем;

Милосердие — готовность помочь кому-нибудь или простить кого-то из сострадания, человеколюбия.

• 6. В. Иванов — сумасшедший, т. е. страдающий душевным, психическим расстройством.
• 4. Основа счастья — единство поступков и совести

Кто же такой Гааз, которого называли юродивым, филантропом, сумасшедшим, человечным, гуманным, с которого брали пример, на которого хотели походить, считали своим идеалом?

Гааз Федор Петрович (Haas Фридрих Йосиф) родился 24 августа 1780 года в селе Мюнстерафель, близ Кельна, умер 16 августа 1853 года в Москве, врач — филантроп. Из семьи аптекаря, Учился в университетах Йены и Вены. В начале 19 века приехал в Россию, поселился в Москве, занялся частной практикой и вскоре стал одним из самых популярных московских врачей. В 1807 году назначен главным врачом в московскую Павловскую больницу. В 1809 — 1810 годах совершил путешествие на Кавказ, в ходе которых обследовал минеральные источники, открыл серно — щелочной источник в Ессентуках, в 1811 году издал их описание на французском языке. В 1814 году вступил на службу врачом в действующую армию, дошел с ней до Парижа. По возвращении в Москву вновь занимался частной практикой. С 1828 года член московского тюремного комитета и главный врач всех московских тюрем. Следуя девизу всей своей жизни «Спешите делать добро!», Гааз в своей деятельности руководствовался принципом «Справедливое, без напрасной жестокости, отношение к виновному, деятельное сострадание к несчастному и призрение больного».

Ведь он лучше, чем кто-либо другой, познал всю бездну страданий, выпадающих на долю человека. За четверть века службы в Тюремном комитете, кажется, вся ссыльная Россия прошла перед ним, звеня кандалами, провожаемая им до Рогожской заставы, где начиналась Владимирка.

Тюрьмы, тюремные больницы, пересылки, этапы — изо дня в день шел сюда Гааз, словно добровольно заточив себя в узилище. Но, ежедневно наблюдая человеческое горе, не уставая сострадать ему, он бывал и счастлив. Мы точно знаем, какие события Федор Петрович считал самыми счастливыми в своей жизни: день замены «прута» кандалами и день открытия Полицейской больницы для бродяг и нищих.

Чудак из драмы XVIII века? Юродивый и поврежденный? Но какому чудаку под силу дела, сделанные Гаазом:

• — устройство тюремной больницы на Воробьевых горах;
• — отмена «прута» ;
• 1836 — замена тяжелых кандалов «гаазовскими» — облегченными, обшитыми кожей или сукном; открытие школы для детей арестантов;
• 1844 — открытие больницы при Старо-Екатерининском приюте;
• 1846 — отмена поголовного обрития ссыльных;

1843−1847 — неурожайные годы; Гааз собирает 11 000 рублей серебром на пропитание арестантов;

1829−1853 — на средства, собранные Гаазом, выкуплено 74 крепостных; в эти же годы Гааз 142 раза ходатайствует о помиловании осужденных, смягчении наказания и пересмотре дела.

Основную мысль искусства XIX века, а значит, и своего творчества тоже Достоевский выразил так: «Это мысль христианская и высоконравственная, формула ее — восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль — оправдание униженных и всеми отринутых парий общества». Здесь сформулировано то, что Гааз доказал всей своей жизнью. «Любовь и сострадание живут в сердце каждого! — писал он. — Зло есть результат лишь ослепления. Я не хочу, я не могу поверить, чтобы можно сознательно и хладнокровно причинять людям терзания, заставляющие иногда пережить тысячу смертей до наступления настоящей». Гааз был также твердо уверен, что «количество людей, требующих помощи, не бывает никогда причиною отказа» (отсюда и родилось утешение бедного московского люда: «У Гааза нет отказа»). Его не смущало, сколь велико число страждущих и сколь малы силы одного человека. Да разве они действительно малы, если вспомнить добрые дела доктора Гааза?! Но ему все казалось мало, он спешил. Он и нам завещал: «ТОРОПИТЕСЬ ДЕЛАТЬ ДОБРО!» .

" Добро" здесь означает лишь одно — любовь к людям и, прежде всего, — к несчастным.

В небольшой квартире при больнице имени Императора Александра 3 («Гаазовской»), среди книг, большинство которых составляли о жизни и деятельности врачей, с которых он брал пример: Гален, Везалий, Паре, Рази, Пастер Авиценна, Гиппократ, и астрономических инструментов, жил последние годы и умер Гааз. Он жил в полном одиночестве, весь преданный делу благотворения, не отступая ни перед трудом, ни перед насмешниками в уничижении, ни пред холодностью окружающих с канцелярскими придирками сослуживцев. Его девиз «Торопитесь делать добро!», подкреплял и наполнял его своим содержанием всю его жизнь. «Чудак и фанатик» в глазах одних, «святой» — в глазах других — он бестрепетно говорил всем правду и был всегда бодр и ясен духом.