Звукоподражательная гипотеза происхождения языка

Звукоподражательная гипотеза происхождения языка

Калинина О.

Эта гипотеза берёт начало от стоиков. Стоицизм в древнегреческой философии — одно из самых распространённых и влиятельных направлений, что связано с учением о словах и предложениях — античной грамматикой. Между звуковым составом слова и тем, что слово обозначает, по мнению стоиков, существует внутреннее сходство, т.к. первые слова подражали природным звукам — крикам животных, естественным шумам.

Слово, во-первых, может непосредственно подражать звукам природы, во-вторых, обозначать впечатление от вещей: неприятные предметы вызывают неприятные чувства, выражаются в неприятных звуках, и наоборот.

В 5 в. латинский писатель Августин, изучая точку зрения стоиков, заявлял, что звучание предметов фиксируется в их названиях: hinnitus — ржание, clandor — звук трубы, stridor — скрип. Если предметы не звучат, то в их названиях фиксируется впечатление от них: lene — мягкая, voluptas — наслаждение, mel — мёд, asperitas — грубость, crux — крест. Августин писал: «Mel — так сладостно воздействует на вкус сама вещь, так и именем она мягко действует на слух».

Древние люди говорили: «Согласие ощущения звука с ощущением вещи — это колыбель слов». Возникает вопрос — Как в этом случае можно объяснить многозначность? Августин поясняет, что многозначность объясняется механизмом ассоциативного переноса значений слов. (= старые слова переносятся на смежные предметы) Например, piscic (рыба) — piscina (бассейн), licet (светит) — lucus (тёмная), bella (прекрасная) — bellum (война). звуковой подражание смысл символический Платон заметил, что у каждого цвета и звука есть сущность и эти сущности могут совпадать с сущностями вещей и обозначать их.

Позиции стоиков, Августина и Платона стали истоком ономатопоэтической гипотезы (от греч. «онома» — имя, «потэо» — творить) или звукоподражательной гипотезы происхождения языка.

В основе данной гипотезы лежит принцип прямого и символического звукового подражания. Звуки обладают способностью выражать различные значения, рациональные и эмоциональные.

Данную гипотезу поддерживали : Готфрид Вильгельм Лейбниц, Жан Жак Руссо, В. Вундт, А. А. Потебня и др. Все они приписывают звукам способность изначально иметь определённые значения, т. е. обладать примарным звуковым символизмом.

Г. В.Лейбниц (1646 — 1716) попытался обосновать принципы данной гипотезы. «…Если бы мы имели первичный язык во всей его чистоте или достаточно сохранившимся, то в нём должно было обнаружиться его основание, будь то физические связи, будь то произвольное установление, но во всяком случае мудрое и достойное место первого творца». С его точки зрения, существовали первичные (корневые) языки и языки производные (вторичные, поздние). Возникновение первичного языка — это история того, как человек научился говорить; история же производных языков отражает процесс возникновения и развития отдельных языков. Прямое звукоподражание осуществлялось в первичном языке. Принцип звукоподражания сохранялся в производных языках в той мере, в какой они развивали дальше основы первичного языка. Но в силу естественно-географических и социальных условий своего бытования производные языки постепенно отходили от корневого. В них звук начинал обозначать определенное свойство предмета, а не какой-то конкретный предмет. Лейбниц полагал, например, что звук [l] может выражать не только нечто мягкое (liegen, legen, leben), но и нечто другое — «нельзя утверждать, что одну и ту же связь можно установить повсюду». Так, слова «Lцwe» — лев, «Luchs» — рысь, не означают нежности. «Здесь, быть может, обнаруживается связь звука с какими-либо другими качествами, например, со скоростью…». Лейбниц утверждал, что звук может иметь несколько символических значений, звуки могут быть омонимичными.

Что касается современной научной аргументации рассматриваемой нами гипотезы, то ЗГ была поддержана многими учёными, филологами и литераторами. Например, К. Бальмонт в книге «Поэзия как волшебство» писал: «А властно: Аз есмь, самоутверждАющийся шАг АдАмА… Слава полногласному, А — это наша славянская буква».

Немецкий исследователь Георг Кронассер пытается доказать, что немецкие гласные U, O по своей природе связаны со страхом и печалью, а I; E — с радостными чувствами. Об особом восприятии звуков писали М. Лермонтов, В. Брюсов и многие другие. Так, Артюр Рембо писал:

А — черный; белый — Е; И — красный; Узеленый.

О — синий: тайну их скажу я в свой черед,

А — бархатный корсет на теле насекомых,

Которые жужжат над смрадом нечистот.

Е — белизна холстов, палаток и тумана.

Блеск горных родников и хрупких опахал!

И — пурпурная кровь, сочащаяся рана

Иль алые уста средь гнева и похвал.

У — трепетная рябь зеленых волн широких,

Спокойные луга, покой морщин глубоких

На трудовом челе алхимиков седых.

О — звонкий рев трубы, пронзительный и странный,

Полеты ангелов в тиши небес пространной —

О — дивных глаз ее лиловые лучи.

Современные исследования, занимающиеся изучением соотношения звука и смысла, обнаруживают много интересных фактов, которые позволяют говорить о возможности примарной мотивированности имени. Например, в африканских и японском языках функционируют особые группы слов — идеофоны. Они связывают впечатление от незвучащего предмета или характера его движения с «подходящей» акустической формой. сара-сара — шуршанье, фува-фува — нечто пышное, пика-пика — нечто сверкающее, суй-суй — лёгкое движение.

Группа учёных под руководством А.П. Журавлева пришла к выводу о том, что звуки имеют определенное содержание, не осознаваемое говорящим, но влияющее на процессы порождения и понимания речи. Возникла теория содержательности фонической формы слова. Оценки звуков речи, проведенные по специальной шкале показали, что большинство носителей русского языка связывают с определенными звуками определенные признаки; например, А — хороший, большой, мужественный, светлый, активный, простой, красивый; Ф — плохой, грубый, темный. Все обнаруженные у звуков «признаки» нельзя понимать, конечно, буквально, — речь идет лишь о том, что впечатление от какого-то звука аналогично впечатлению о предметах и явлениях, о признаках и отношениях.

В дальнейшем на основе полученных данных были созданы компьютерные программы, которые оценивали значение слова исключительно по его фонемному составу. В результате было обнаружено, что наиболее явно обнаруживается фонетическая значимость в словах, называющих какое-либо звучание или звучащий предмет. Примеры машинной обработки результатов эксперимента таковы: барабан — большой, грубый, активный, сильный, громкий; бас — мужественный, сильный, громкий; бубен — яркий, громкий; взрыв — большой, грубый, страшный, сильный, громкий;

Вторая группа лексики, где фонетическое значение не расходится с лексическим значением, — это эмоциональная лексика: добро — хороший, активный, сильный, величественный; жратва — грубый; дылда — большой, грубый, медлительный; жуть — плохой, темный, страшный; любовь — хороший, нежный, светлый; ругань — громкий, грубый, злой; ужас — большой, медленный, темный, страшный; хам — плохой, грубый, темный, отталкивающий и т. д.

Более того, оказалось, что с определенными звуками люди устойчиво соотносят представления о цвете, а с силой звука — интенсивность цвета. Поэтому А. П. Журавлев предположил, что у каждого слова есть свой «цветовой ореол», который так же, как и ассоциативно-эмоциональное содержание, воспринимается носителем языка неосознанно. Однако эти неосознанные содержательные компоненты в известной степени определяют процесс восприятия текста и характер его понимания.

И.Н. Горелов, один из исследователей проблемы примарной мотивированности языкового знака, провел эксперимент. С помощью своего товарища-художника он нарисовал несколько фантастических существ и придумал несколько псевдослов для их названия. Картинки были напечатаны в «Неделе», к читателям которой лингвист обратился с просьбой угадать, какое существо можно назвать «мамлыной», «жаваругой», «лиарой». Люди, не сговариваясь, решили, что добродушное, толстенькое существо — это мамлына, а колючая, злая — жаваруга, тонкая, мягкая, змеевидная — лиара. Видимо, звуки (м), (л), (н) вызывают у носителей русского языка представления о чем-то приятном, округлом, мягком, а (ж), (р), (г) устойчиво ассоциируются с чем-то угловатым, страшным.

Е.А. Гурджиева провела работу по выявлению первичного (элементарного) звукового символизма. Ею была отмечена объективная связь между значениями в языке и звуками языка. Исследование велось на материале русского, французского, киргизского, английского и латинского языков. Оказалось, что семантика положительных эмоций в русском, латинском и французском языках связана со звуком [е], отрицательных — со звуком [r]. Есть такие черты, которые по другим языкам не повторяются: так, [b] связан во французском языке с идеей движения.

Некоторые аспекты звукового символизма раскрываются в работе с детьми. Когда детям дошкольного возраста предлагалось произвести действия: бумкнуть, дзенькнуть, блямкнуть, тюкнуть, дильдиликнуть — они выбирали предмет, производящий звук, в большей степени соответствующий звуковому облику слова: тюкнуть — деревянный молоток, дзенькнуть — стеклянную палочку и т. п. Это позволило сделать вывод о существовании физиологического механизма синестезии восприятия звука и действия. Так, есть особый вид номинации, при котором наблюдается мотивированное движение органов артикуляции еще до соединения этого движения со звуком, например, при восприятии круглого предмета органы артикуляции «готовятся» к произнесению звука [о]. Человек генетически расположен к этому способу номинации, но он не развивается как основной в силу наличия у человека логического мышления.

Все эти наблюдения позволили И. Н. Горелову сделать вывод о том, что звукоподражание как основа для возникновения языка вполне возможно.