Искусство театра Ежи Гротовского

Самым знаменитым созданием Гротовского считается спектакль «Apokalypsis cum figurus», поставленный во Вроцлавском театре-лаборатории. Он шел всего пятьдесят семь минут и игрался шестью актерами в небольшой комнате. Зрителей было ровно сорок, и это правило соблюдалось неукоснительно. Рассказывали, что Гротовский однажды не пустил на спектакль Даниэля Ольбрыхского, который пришел сорок первым. Воздействие спектакля было строго дозировано на четыре десятка смотрящих, а режисер заботился о психологическом равновесии актеров. Именно по этой причине он не разрешал им играть «Apokalypsis» больше двух раз в неделю.

Многочисленные описания спектакля, честно говоря, малоубедительны. Передать печатным словом магический эффект постановки о жизни и мучениях некоего человека, в котором можно было угадать Иисуса Христа, никому из критиков толком не удалось. Но в истории театра место «Apokalypsis» определено точно: его посчитали веским ответом Гротовского на агрессивную левизну, захватившую сцены Европы к концу 60-х.

Свое изолированное от мира игровое пространство он последовательно расчищал от всей бутафорско-закулисной пошлости, от всех иллюзийвосприятия, от мнимых признаков крепкого профессионализма и, в конце концов, от святая святых театрального дела — от зрителя. Превыше всего он ставил не выразительное зрелище для купивших билеты посетителей, а индивидуальный поиск одинокого человека среди себе подобных.

Театр был для Гротовского способом самораскрытия личности и способом познания мира. Многие из тех, чьи имена при жизни перечислялись через запятую с Гротовским, потратили десятилетия на доказательство живучести театральных традиций. Иные ловко и лукаво жонглировали осколками этих традиций. Странный поляк, засевший в итальянской глубинке, не доверял традициям и не верил в «проблемы театра».

Гротовский всю свою жизнь занимался одним — человеком. Феноменом человека. Он побывал практически во всех точках земного шара как исследователь, путешественник, творец, режиссер, учитель.

Второй период в творчестве Гротовского принято определять 1962;1968 годами. Он начинается постановкой знаменитого спектакля «Акрополь» Станислава Выспянского. Университетский город Вроцлав считался центром культурной жизни восточной Польши.

Понятно, что каждый крупный европейский театр и каждый богатый фестиваль готовы были заплатить любые деньги, чтобы заполучить Ежи Гротовского на постановку. Но никто даже не осмеливался просить его об этом. Искушение реальным театром он раз и навсегда победил в себе, оказавшись последовательнее многих андерграундных кумиров. Не потому, должно быть, что боялся провала.

Просто его не волновал результат. Просто его не интересовало ничто, подлежащее фиксации. Его в принципе не интересовала работа, которую можно и нужно было бы рано или поздно закончить.

Свое искусство он понимал как «средство передвижения» — в отличие от искусства «представления», то есть традиционного театра. И сравнивал спектакль с большим лифтом, который везет зрителей-соучастников от одной формы события к другой. Актеру в этом механизме отводилась роль лифтера. Вообще, движение было для Гротовского абсолютной ценностью и единственным убедительным доказательством жизни.

Разъяснять и доказывать свои взгляды Ежи Гротовский умел и любил. Слышавшие его свидетельствуют, что не поддаться силе его убеждения было невозможно. А статьи выдают в нем настоящего философа: их не поймешь с первого раза, но они одаривают терпеливого читателя особым удовольствием, когда в сгущающемся тумане долгих и иногда путаных рассуждений вдруг сверкает блестящая, провидческая мысль.

Влияние этих мыслей на современные умы было очень серьезно. Присутствие Гротовского ощущалось как невидимое, но сильное магнитное поле.

Гротовскому нравилось, как была организована работа в знаменитом институте Нильса Бора. Поэтому центр Гротовского был похож больше на научный семинар, чем на учебный класс. Самый авторитетный театральный завлаб изучал физические и психические пределы возможностей человека в том, что называют сценическим творчеством. Он и сам жил на пределе возможностей, измученный болезнями, но не бросавший исследований.

«Я предпочитаю не иметь таких учеников, которые идут в мир, неся с собой Благую Весть, — написал он несколько лет назад. — Меня спросили, хочу ли я, чтобы Центр Гротовского, после того как меня не будет, продолжал существовать? Я отвечаю — нет, поскольку намерением спрашивающего, как я понимаю, было узнать: хочу ли я создать систему, которая остановится в той точке, в которой закончатся мои поиски, и которую потом можно преподавать».

Практика Ежи Гротовского вряд ли может стать для кого-то руководством к действию. Таких, как он, не может быть много. Но как только это место опустело, стало ясно, что занять его теперь некому.