Генезис утопического дискурса: культурно-цивилизационный контекст

Актуальность темы

исследования. Рубеж тысячелетий, осмысленный современным теоретиками как конец идеологии (Д.Белл, 1960), утопии (Г.Маркузе, 1968), истории (Ф.Фукуяма, 1989) подвел итоги эпохи Модерна. Хронологическая последовательность и комплементарность обозначенных «концов» содержат определенную логику: идеология и утопия формируют смысловое пространство истории, а крушение веры в прогресс способствует распаду традиционно связываемого с ним утопизма.

И все-таки: можно ли сегодня говорить о «конце утопии»? В условиях, когда личность и общество лишены солидных опор, а человечество, как во все трудные времена, живет надеждой, страх перед будущим усиливает стремление к его осмыслению. Переживаемый техногенной цивилизацией глобальный социокультурный кризис неотделим от поисков путей дальнейшего исторического развития и качественно иных ценностных ориентаций и поэтому интерес к утопии, открывающей для человека новые возможности духовных исканий, в наши дни не может не обостряться.

Даже применительно к развитым странам Запада, где, как считал Г. Маркузе вследствие высокого уровня развития производительных сил будущее стало настоящим и «наступил конец утопии», этот вывод вряд ли правомерен. Пространство утопического дискурса простирается здесь от различных контр-культурных молодежных и коммунитарных движений — до неолиберальных антиутопий саморегулируемого рынка и проектов глобализации (Ф.Хинкеламмерт).

Конец утопии" зачастую связывается и с крушением тоталитарных систем, распадом социалистического мира, неспособностью. прежде «революционного общества» использовать и развивать собственные волевые основания и миросозидательные установки. Однако исчезновение коммунистических утопий не привело к деутопизации постсоветского культурного пространства. Утопическое явно или латентно присутствует в большинстве программ реформируемой России: от «перестройки» реального социализма в «социализм с человеческим лицом», проекта «500 дней», неолиберального «рыночного романтизма" — до текущих планов борьбы с бедностью и оптимистических проектов триумфального вхождения страны в мировое сообщество.

И тем более почва для утопий сохраняется в тех регионах «третьего мира», которые продолжают пребывать за пределами царства экономической стабильности, прагматизма и политического реализмау классов и социальных групп, одержимых мессианской верой в спасение человечества, у народов, предрасположенных в силу особенностей своего менталитета и психического склада к социальной мечтательности и изобретательству. Развитие процессов глобализации заставляет обратить более пристальное внимание на роль неевропейской части мира в генезисе и воспроизводстве утопического дискурса.1.

В свете вышесказанного трудно не согласиться с утверждением известного испанского ученого и писателя профессора Ф. Аинсы, что вне утопического измерения вообще невозможно представить эволюцию современной цивилизации. Происходящая «переоценка ценностей не должна сочетаться с недооценкой утопии в историческом процессе, а кризис еще недавно прочных утопических моделей не следует считать отмиранием утопической функции, которая позволяет в мире, претендующем на разрешение всех вопросов, подвергать сомнению установленный порядок л вещей и разрабатывать альтернативные предложения» .

Особо серьезного осмысления требует вопрос о причинах возникновения и постоянного воспроизводства утопии в социуме, которые, как это уже стало очевидным, не могут быть сведены к социально-экономическим предпосылкам и классовым интересам: ведь исторические условия изменяются, а утопии, оставаясь имманентным измерением человеческого.

— j.

Под утопическим дискурсом мы будем понимать способ высказывания об особой, вероятностно-ценностной реальности, которую конструирует утопическое мышление. Аинса Ф. Реконструкция утопии: Эссе/ Предисл. Ф. Майора: пер. с фр. Е. Гречаной, И. Стаф, — ML: Наследие: Editions Unesco. 1999, с. 14−15 сознания и деятельности, продолжают свою жизнь в культуре.

Культура в современных условиях обретает особую роль, потому что направлена в будущее и участвует в формировании реалий нового, неизвестного еще сегодня общества (Д.Белл). В свою очередь утопия, являясь важнейшей из конструктивных фантазий человечества, всегда была связана с продуцированием общественного идеала. Эти обстоятельства превращают утопию в важнейшее условие и движущую силу культуры, которая, как отмечал И. Хейзинга, должна быть метафизически ориентирована.

Отсюда следует, что назрела необходимость комплексно переосмыслить сущность утопии и воссоздать целостную картину ее развития. Последняя должна быть понята как особый духовно-практический феномен, который, оставаясь неотъемлемой частью процесса «филиации идей» и формой социально-философской рефлексии, критически оценивающей настоящее с позиций будущего, выступает, вместе с тем, специфическим культурным регулятивом, направляющим действия личностей и коллективов на реальное изменение общества.

При объяснении генезиса современного утопического дискурса невозможно далее игнорировать развивающийся диалог культур. Начиная с эпохи Великих географических открытий, интенсифицировавшей мировые межкультурные коммуникации, получают эмпирическую проверку концепты, принадлежащие западному менталитету, а из осмысления новых, ранее неизвестных европейцу реалий, рождаются идеи, питающие утопическую традицию Нового времени. Именно тогда Латинская Америка стала для Запада «новым рассадником образов» (Л.Лима) и превратилась в «главу истории европейских утопий» (О.Пас).

Все вышесказанное объясняет важность философско-культурологического осмысления феномена утопии, реконструкции генезиса утопического дискурса, а также постоянного его развития в процессе диалога культур. Сейчас, когда развитие цивилизационных, кросскультурных и ф.

V*' компаративных методов открывает широкие перспективы для междисциплинарных гуманитарных исследований, традиционное решение проблемы с позиций европоцентризма и абстрактного социологизирования не может быть признано удовлетворительным.

Степень разработанности проблемы. Несмотря на то, что феномен утопии давно уже стал предметом теоретического осмысления, и его изучению посвящено немало работ зарубежных и отечественных авторов, представителей самых различных наук, школ и направлений, данная исследовательская область продолжает оставаться дискуссионной.

Прежде всего, до конца не определено само понятие утопии. Хотя после появления книги Т. Мора это слово, казалось бы, прочно закрепилось за особым литературным жанром романа-путешествия, в котором рассказывается о прекрасной, но несуществующей стране, за столетия, прошедшие со времени выхода в свет «Золотой книжечки», оно обросло множеством значений, выходящих за пределы первоначального употребления. Современные трактовки понятия «утопия» весьма неоднозначны: от обозначения всеобщего принципа бытия (Э.Блох, Ж. Дюран, А. Нойзюсс, Х. Ортега-и-Гассет) — до кабинетного опуса (Ж.Сорель), от грезы о невозможном (Ж.Дюво) — до движущей силы истории (К.Манхейм, Дж. Мелвин Ласки), от шизоидного синдрома (Ж.Камп, Р. Труссо) — до научного метода мышления (Г.Крисмански, Р. Рюйе, М. Швонке), от «гуманистической религии» или секуляризированной эсхатологии (М.Бубер, Р. Бультман, Х. Кестинг, П. Тиллих) — до фальшивой ценности, несущей человечеству погибель и зло (Н.Бердяев, К. Поппер, М. Чоран, Дж. Шклар).

Многообразные исследовательские парадигмы и теоретические подходы можно классифицировать по различным основаниям: хронологическому (работы определенного исторического периода), региональному или национальному принципам (национальные исследовательские школы), предметной области (философские, социологические, антропологические, политологические исследования), политическим и идеологическим ориентациям исследователей (марксистская, либеральная, консервативная, неолиберальная) и т. д.

Основные направления в изучении утопии сложились в русле трех исследовательских программ, которые условно могут быть названы социальноисторической, сциентистской и культурно-антропологической.

В социально — исторической программе (М.М. Барг, В. П. Волгин, А. Л. Мортон, А. И. Клибанов, К. В. Чистов и др.) предметом изучения выступает творчество конкретных утопистов, отдельные направления утопической мысли. Исследование утопий в содержательном плане и во взаимосвязи с социальной практикой позволило воссоздать широкую панораму утопических поисков. Достижениями этого направления можно считать установление прочных и обширных связей утопии с западным менталитетом и культурой в целом.

В рамках второй программы утопия рассматривалась в сопоставлении с наукой и оценивалась по критериям научности. Для классического позитивизма утопия была неистинным, доили антинаучным знанием. С переходом к неклассической и постнеклассической науке постепенно изменяются и критерии оценки утопииза последней признаются функции модели, мысленного эксперимента (Э.Мах, Р. Рюйе), «научного метода в социологии» (Г.Крисмански). Ценным моментом в данной связи выступает трактовка утопии как формы знания, развивающейся комплементарно науке (Р.Рюйе), и в некотором смысле — равноценной ей (П.Фейерабенд).

Проблемное поле третьего подхода — утопия как всеобщее свойство бытия, как константная характеристика сознания и культуры, обусловленная способностью субъекта к целеполаганию, воображению, творчеству (Ф.Аинса, Э. Блох, М. Элиаде, Х. Ортега-и-Гассет, Р. Дри, Х. Дюран Лусио, Ж. Дюво, Ф. Хинкеламмерт, и др.). Свойственные человеческой природе дух бунтарства, нежелание видеть мир окончательно сформировавшимся и предопределенным, несогласие с безальтернативностью социального развития превращают утопию в важнейшее условие человеческого существования. Важным результатом реализации этой исследовательской программы является отход от понимания утопии как жанра, связанного исключительно с конструированием модели совершенного общества к более широкой ее трактовке как универсальной исторической интенции («константа», «функция», «принцип надежды»).

Утопический бум", пришедшийся на 60−70-е годы XX столетия, привел на Западе к возникновению новой научной дисциплины — «социологии утопии», в рамках которой были продолжены изыскания прежних лет, а также сформировались новые подходы к изучению феномена. Стремясь постичь сущность утопии, определить ее место среди других феноменов культуры ученые сопоставляли ее с идеологией (К.Манхейм, Р. Рорти), мифом (Ж.Сорель, Р. Рюйе, Н. Фрай), религией (Т.Молнар, Х. А. Маравалль, П. Тиллих), политикой (Р.Дарендорф, М. Ласки, К. Поппер), искусством (Г.Гюнтер, Г. Офф).

В наши дни огромное внимание изучению утопии уделяется в странах Латинской Америки, о чем свидетельствует растущее число публикуемых книг и статей по этой тематике1. Основные достижения теоретических исследований латиноамериканских ученых можно свести к следующим: разработка теоретического инструментария, введение в научный оборот понятий «утопическая функция», «утопическое напряжение», «утопический разум» и др. (F.Ainsa, H. Guldberg Cerutti, J. Lucio Duran, F. Hinkellamert, A. A. Roig) — рассмотрение сложившихся в западном менталитете мифосюжетов, религиозных архетипов как источников латиноамериканской утопии.

1 Duran J.G. Literatura у Utopia en Hispanoamerica. Tesis. Cornel University, 1972; Ainsa F. Necesidad de la Utopia.- coedicion de TUPAC (Buenos-Aires) у Nordan-Comunidad (Montevideo), 1990; он же: Reconstruction de la Utopia.- Correo de UNESCO, Mexico, 1997; Pardo I.J. Fuegos bajo del agua. La invencion de Utopia. — Caracas, Fundacion de la casa de Bello, 1983; Las Utopias en el mundo hispanico. -Madrid: n.p., 1990. Actas del coloquio celebrado en la Casa de Velazquez, 24−26 de noviembre de 1988; Cerutti Guldberg. H. La Utopia en America. Centra Coordinador у difusor de Estudios Latinoamericanos, UNAM, Mexico 1991. Cerutti Guldberg, H. / Aguero O. (Coord.). — Utopias у Nuestra America. Quito: Ed. Abya-Yala, 1996; Roig A. A. La Utopia en el Ecuador.- Banco Central del Ecuador, Quito, 1987 — Cro S. Realidad у Utopia en el descubrimiento у conquista de la America Hispana (1492−1682). — Nueva-York, Madrid, IBP, Fundacion universitaria Espanola, 1983; Reyes A. «Ultima Tule» / «No hay tal lugar». // Obras Completas. Vol. XI. Mexico: Fondo de Cultura Economica, 1960, и другие.

F.Ainsa, S. Cro, J. Gil, IJ. Pardo, A. Reyes) — изучение социальных проектов первых монашеских орденов, имевших мощную утопическую составляющую (A.M.Barabas, L. Gomez Canedo,) — публикация трудов отдельных утопистов, их научный анализвыяснение специфики латиноамериканской утопической традиции в целом (H.Guldberg Cerutti, P. Henriquez Urena, Y. Leon del Rio, P. Serrano Gassent) — отдельных этапов ее формирования, а также особенностей бытования в культурах различных стран континента (A.A. Roig, J. Gil).

Утопия и утопическое сознание неоднократно были предметом специального обсуждения на международных конгрессах, конференциях, сессиях и симпозиумах, проходивших в различных странах мира. Созданное в 1975 году в Торонто Общество по изучению утопии, представляющее собой организацию, координирующую международные исследования утопизма во всех его проявлениях, ежегодно проводит научные конференции (в октябре 2005 года состоялась уже 39 международная встреча). Обществом издается журнал «Утопиан Стадис» и газета «Утопус дискаверед». В начале 80-х при Университете г. Билефельда функционировал междисциплинарный симпозиум, участники которого обсуждали вопросы о природе и судьбах утопии, о ее значении как функции западного сознания, утопических формах и жанрах, и другие. В рамках XI Межамериканского Философского Конгресса, проходившего в Мексике в ноябре 1985 года работала секция, посвященная столетию Э. Б лоха, на которой рассматривались различные проблемы утопического сознания. Международная конференция на тему «Утопия: воображение и реальность» состоялась в январе 1990 года в Израиле. В июне 1992 года в Праге проходил Международный симпозиум «Утопии Нового Света».

На IV Европейского конгрессе латиноамериканистов (Братислава, июль 2004) различные проблемы утопического мышления и праксиса обсуждались на секции «Европейские утопии и дистопии в латиноамериканской „лаборатории“: успехи и неудачи». Уже этот далеко неполный перечень научных форумов и симпозиумов говорит о неисчерпаемости утопической тематики и о непреходящем интересе мировой общественности к ее изучению.

В нашей стране существует длительная традиция изучения утопической мысли. Еще в 20-е В. Святловским был создан каталог утопий, представлявший собой синтез аннотированного указателя и библиографического обзора изданий утопических произведений преимущественно зарубежных авторов. Применительно к советскому периоду следует особо выделить заслуги академика В. П. Волгина и представителей его школы, издававших и неустанно популяризировавших с конца 20-х и до начала 90-х годов наследие утопистов, создавших фундаментальные труды по истории социалистических учений.1.

Если попытаться систематизировать основные направления исследования утопии и утопического мышления в отечественной науке, то можно выделить следующие: разработка проблем истории и теории русского утопического социализма (И.К.Пантин, А. И. Володин, Г. Г. Водолазов, В. А. Малинин, Е. Г. Плимак, В.Г. Хорос) — изучение эволюции народной утопии (М.А.Барг, К. В. Чистов, А.И. Клибанов) — анализ античных утопий, их места в истории социально-утопических идей (В.А.Гуторов, А. И. Зайцев, Ф. Х. Кессиди, Д. В. Панченко, Э. Д. Фролов, Ю.Г.Чернышов). Особо пристальное внимание в советский период уделялось изучению западноевропейского утопического социализма Нового времени, творчества его отдельных представителей (Л.М.Баткин, А. Х. Горфункель, Н. Е. Застенкер, Г. С. Кучеренко, С. Б. Кан, И. Н. Осиновский, А.Я. Штекли). Острые дискуссии велись вокруг того, кого считать родоначальником утопического социализма, кто может называться предшественниками научного социализма, каковы «критерии социалистичности» и т. д.

Важным направлением исследований в 70−80-е годы стали теоретические разработки проблемы природы и сущности утопического сознания.

1 Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей: С Древности до конца XYFII в. М., 1975; Волгин В. П. Очерки истории социалистических идей: Первая половина XIX в. М., 1976; История социалистических учений. Л, — М., 1962, 1964, и далее.

Э.А.Араб-Оглы, Э. Я. Баталов, А. И. Володин, Ч. С. Кирвель, И. Н. Неманов, С. С. Сизов, Т. А. Пчелинцева, В. А. Чаликова, В. П. Шестаков и др). В работах И. Н. Неманова было предложено принципиально новое для того времени понимание утопического сознания, а опубликованная в 1972 году в «Вопросах философии» статья В. П. Шестакова «Понятие утопии и современные концепции утопического», долгие годы оставалась для советского читателя чуть ли не единственным источником информации о существовавших на Западе исследовательских подходах1.

В конце 80 — начале 90-х гг. появляются первые антологии европейской и отечественной утопической мысли, 2 а затем полные тексты утопических произведений и труды западных исследователей утопии.3 Были изданы работы В. А. Чаликовой, прежде публиковавшиеся только в «закрытых» сборниках ИНИОН, защищено несколько диссертаций по утопической тематике (Б.А. Ланин, Ю. Л. Латынина, О. В. Лазаренко, С.С. Романов).

Постепенно интерес к утопии, традиционно обращенный к конкретным фактам и именам европейской и отечественной истории, становился все более универсальнымросло число работ, авторы которых стремились осмыслить своеобразие утопий различных регионов земного шара и предложить решение важных теоретических проблем.4 Среди исследований последних лет следует отметить вышедшую под редакцией В. А Лекторского книгу «Идеал, утопия и критическая рефлексия», а также работы Неманов И. Н. Социальный утопизм и общественная мысль / Методологические проблемы истории философии и общественной мысли. М.: Наука, 1977; Шестаков В. П. Понятие утопии и современные концепции утопического. //Вопросы философии. — 1972. № 8.

2 Утопия и утопическое мышление: Антология зарубежной литературы / Сост., Общ. ред. и предисловие Чаликовой В. А. М., 1991; Русская литературная утопия: Антология / Под общ. ред. Шестакова В. П. М., 1986;

3 Аинса Ф. Реконструкция утопии. М., 1999; Блох Э. Тюбингенское введение в философию. Екатеринбург, Изд-во УрГу, 1997; Дарендорф Р. Тропы из утопии.- М.: Праксис, 2002, Мамфорд Л. Миф машины: Техника и развитие человечества. М.: Логос, 2001; Манхейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. М., 1994; Поппер К. Открытое общество и его враги. В 2 т. — М.: Международный фонд «культурная инициатива»: Феникс, 1992; Шацкий Е. Утопия и традиция М., Прогресс, 1990; и другие.

4 Батракова С. П. Искусство и утопия. М., 1990; Гальцева Р. А. Очерки русской утопической мысли XX века. М., 1991— Чернышев Ю. Г. Социально-утопические идеи и миф о «Золотом веке» в Древнем Риме. Новосибирск, 1994, Баталов Э. Я. Утопия и утопическое сознание в США, М., 1982; Ушков А. В. Утопическая мысль в странах Востока: Традиции и современность. М, 1982; Китайские социальные утопии. М., 1987; Чаликова В. А. Утопия и свобода: Эссе разных лет. М., 1994.

В.Д.Бакулова, Р. А. Гальцевой, Л. И. Новиковой, И. Н. Сиземской, Е. Л. Чертковой, В. П. Шестакова и других авторов.

Однако, несмотря на то, что утопия давно стала объектом пристального внимания ученых, превратившись в важное направление научного теоретизирования, пока не удалось создать обобщающего исследования, представляющего целостную картину утопического мышления в мировом масштабе. Причины заключаются как в слабой изученности утопических традиций отдельных стран и регионов, так и в отсутствии координации научных усилий. До сих пор представители различных национальных школ осуществляют свои теоретические разработки изолированно, в отрыве от мирового научного сообщества. Так, латиноамериканская утопия изучается преимущественно учеными из романо-язычных стран. Что же касается других регионов земного шара — и Россия здесь не представляет исключенияне будет преувеличением сказать, что научный интерес к проблеме здесь пока еще не подкреплен серьезными теоретическими разработками. Место и роль Латинской Америки в мировой истории идей еще не изучены, без чего она обречена оставаться неполной и фрагментарной. Между тем осмыслить мировую культуру как целое, не принимая во внимание латиноамериканский континент невозможно хотя бы потому, что уже в момент своего цивилизационного самоопределения он стал, говоря словами крупнейшего современного философа Латинской Америки Леопольдо Сеа, «ничем иным, как идеалом Европы».

Следует отметить, что отечественными латиноамериканистами, прежде всего историками и литературоведами, осуществлен ряд интересных исследований в области истории культуры континента1. Однако проблема Шишкина В. И. Социально-политические взгляды Хосе Марта. М., 1969; В. А. Кузьмищев У истоков общественной мысли Перу. М., 1979; Паниотова Т. С. О некоторых особенностях развития социалистических идей на Кубе // Социально-политические науки. № 6. 1990; Iberica Americans. Культуры Нового и Старого Света XYI-XYIII вв. в их взаимодействии. Санкт-Петербург, 1991; Iberica Americans. Механизмы культурообразования в Латинской Америке. М., 1996; История литератур Латинской Америки. Т. I-V. Латинская Америка и мировая культура. Вып. I, М., 1995; Петякшева Н. И. Латиноамериканская «философия освобождения» в контексте компаративистики. М.: Уникум-центр, 2000. Изучение латиноамериканистики в Российском Университете Дружбы народов. Доклады и выступления ученых РУДН на X Всемирном конгрессе латиноамериканстов 26−29 июня 2001 г. М., 2002, и др. своеобразия латиноамериканской утопической традиции и роли Латинской Америки в генезисе европейской утопии до сих пор не стали предметом философско-культурологического осмысления и специального изучения. Этими обстоятельствами и обусловлен выбор темы настоящего диссертационного исследования.

Объектом исследования выступает утопия как социокультурный феномен.

Предмет исследования — формирование утопии в различных социокультурных контекстах.

Цель диссертационного исследования осуществить философско-культурологическую реконструкцию генезиса утопического дискурса в контексте диалога западноевропейской и латиноамериканской культур.

Для достижения поставленной цели необходимо было решить следующие исследовательские задачи:

— раскрыть современное состояние философско-культурологического знания по проблеме утопии, проанализировав и сравнив основные исследовательские парадигмы (К.Маркс, К. Манхейм, Э. Блох);

— разработать авторскую теоретическую модель утопии и утопического сознания, описать ее место в культуре;

— проследить социокультурную динамику утопического мышления;

— рассмотреть механизм и результаты взаимодействия утопии с родственными ей духовно-практическими формообразованиями в пространстве культуры;

— раскрыть роль фактора всемирности (открытие Америки) в генезисе европейского утопического дискурса;

— определить тип развития латиноамериканской утопии (зависимый/ независимый от европейского аналога), охарактеризовать общие и особенные ее черты;

— проанализировать исторические трансформации форм и способов трансляции утопической традиции в латиноамериканской культуре.

В диссертационном исследовании выдвигается следующая гипотеза:

В процессе усиливающегося, начиная с эпохи Возрождения, интеркультурного диалога и межцивилизационного взаимодействия выявляется особая роль Латинской Америки в генезисе европейского утопического дискурса и формировании классической модели утопии. Она состоит в том, чтобы служить а) «опытным полем» для проверки европейских мифологем и концептовб) источником формирования новых идей и образов в западной культурев) пространством формирования собственной утопической традиции. Анализ генезиса и бытования утопии в латиноамериканской культурно-исторической среде способен обнаружить множественность специфических дискурсов, комплементарных либо дивергентных инвариантным структурам утопической мысли.

Теоретико-методологические основы исследования. Утопия относится к числу пограничных и синкретичных феноменов культуры, поэтому теоретическое переосмысление ее сущности является достаточно сложной задачей. Многоуровневый характер исследуемого феномена потребовал применения междисциплинарных подходов, синтезирующих достижения социальной философии, истории, культурологии, исторической и культурной антропологии, литературоведения, религиоведения, психологии и этнологии. В своем исследовании автор опирался на широкий круг источников, представляющих различные области знания, в том числе на такие, которые неизвестны отечественному читателю и впервые вводятся в научный оборот.

Теоретическую основу исследования составили идеи и концепции русских и зарубежных философов и культурологов, внесших существенный вклад в разработку проблем утопии и утопического мышления (К.Маркс, К. Манхейм, Э. Блох, Р. Рюйе, Н. Фрай, Ф. Аинса, А. А. Роиг, П. Энрикес Уренья, Э. Я. Баталов, И. Н. Неманов, Ч. С. Кирвель, и др.) — теории и истории культуры (В.Е. Давидович, Г. В. Драч, Ю. А. Жданов, М. С. Каган, Э. С Маркарян, В. М. Межуев, Е.Я.Режабек), цивилизационного (Ф.Фукуяма, С. Хантингтон, А. С. Ахиезер, Б. С. Ерасов, А. Н Ерыгин) и синергетического (И.Р.Пригожин,.

Ю.А.Данилов, Е. Н. Князева, С.П.Курдюмов) подходов. Большое значение в общетеоретическом плане имеют исследования латиноамериканской цивилизации и культуры (В.Г.Аладьин, Ю. Н. Гирин, Т. В. Гончарова, В. Б. Земсков, А. Ф. Кофман, В. А. Кузьмищев, В. Н. Кутейщикова, Н. М. Полыциков, Н. И. Петякшева, Я. Г. Шемякин и др.).

Поскольку культурология представляет собой знание, интегрирующее результаты исследования культуры из многих научных областей, постольку использование при анализе конкретных проблем разнообразных методов и теоретических подходов вполне объяснимо и оправдано. Автор исходит из необходимости сочетания ценностного и деятельностного подхода, логического и исторического, синхронного и диахронного методов, применения диалектической и герменевтической методологии.

В то время как исторический метод позволяет диахронно воссоздать целостность многовекового процесса формирования утопической мысли, метод структурного анализа обеспечивает системное синхронное рассмотрение утопии как особого духовно-практического феномена. В свою очередь, решение задач реконструкции генезиса утопического дискурса в контексте диалога культур связано с обращением к философской герменевтике.

При написании работы проводился анализ и сопоставление культурных феноменов различных исторических эпох и цивилизаций, что вызвало необходимость кросскультурных исследований, применяемых в компаративистике, которая способствует выявлению коммуникативного характера гуманитарного знания и утверждает диалог как норму современного мышления. С позиций компаративистики представилась возможность показать, как общие черты и формы утопического мышления преломляются в конкретных культурно-цившшзационных условиях, в нашем случае — «проверяются» латиноамериканскими реалиями. Поскольку компаративистика задает ориентиры, качественно противоположные европоцентристской методологии, проблема генезиса утопического дискурса обретает новые смыслы и значения.

Научная новизна и теоретическая значимость диссертации определяется тем, что в ней:

1. выделены важнейшие исследовательские парадигмы, проведен их сравнительный анализ и обоснована необходимость культурологического подхода к изучению утопии;

2. выявлена ценностно-регулятивная природа утопического сознанияпроанализированы функции утопии в культуре и описан механизм утопического творчества;

3. разработана теоретическая модель утопического сознания: утопия рассмотрена как культурная константа и как жанр социальной мысли, связанный с конструированием рационалистических моделей совершенного мира;

4. в процессе диахронного исследования показано, что появление утопии как специфического культурного феномена связано с качественным изменением мировоззренческой ситуации в Европе в эпоху Модерна;

5. установлено, что существуя синхронно в одном культурном пространстве с мифом, религией и наукой, утопия воспринимает и преобразует на основе собственной матрицы многие архетипы, образы, концепты пограничных феноменов культуры;

6. продемонстрировано, что в генезисе утопического дискурса наряду с внутрикультурными факторами важную роль сыграло межцивилизационное взаимодействие, усилившееся в результате открытия Америки;

7. описана классическая модель утопии, раскрыты ее основные черты, показано многообразие и динамика утопических форм;

8. при анализе процесса формирования латиноамериканской утопической традиции установлена ее комплементарность европейскому утопическому дискурсу, между ними проведены типологические параллели и выявлены дивергентные признаки, задаваемые особенностями цивилизационного развития;

9. выделены интегратнвные характеристики латиноамериканской утопии, основные этапы ее формирования, типы и формы выражения (социально-христианский коммунитарный эксперимент, политический трактатлитературное произведение).

10. определено место «нового латиноамериканского романа» как одного из способов трансляции утопической традиции в современной культуре, зоны конвергенции общечеловеческих и этнических ценностей, художественной рефлексии глубины и необратимости социокультурного кризиса рубежа тысячелетий.

Тезисы, выносимые на защиту:

1. Культурный плюрализм, характерный для постнеклассической парадигмы и несовместимый с жесткой иерархией форм знания, требует отказа от позитивистской в своей основе трактовки утопии, наделяющей ее чертами иллюзорности, антинаучности, нереализуемости. Современному культурологическому виденью утопии более всего соответствует концепция Э. Блоха, предложившего многоуровневое и систематизированное понимание концепта утопического не только как онтологического и гносеологического, но и как универсального культурно-исторического и антропологического феномена. Из такого понимания вытекает: 1) нетождественность понятий «утопический» и «утопичный» как фиксирующих научное и обыденное значения, закрепившиеся за этим словом- 2) различие между утопией как жанром, связанным с конструированием моделей идеального общественного устройства, и утопией как универсальной характеристикой человеческого сознания и константой культуры- 3) необходимость комплексного рассмотрения утопии как органического единства двух сторон — критической и проективной- 4) важность различения «конкретной» и «абстрактной» утопии. В настоящее время нерешенность методологических вопросов и неразработанность понятийного аппарата приводит к закреплению за термином «утопия» отрицательных коннотаций.

2. Утопическое сознание представляет собой специфическую разновидность ценностного сознания, выполняющего на определенных этапах теоретическую функцию. В отличие от научного познания, направленного на постижение истины, для утопического сознания приоритетны поиски смысла существования, значения того или иного события для человека. Представляя жизнь в модусе возможного оно открывает ценность Другого — нового и более совершенногопроецируя новое вперед, способно создавать и такую ценность культуры как ценность будущего. Основываясь на свободе творческого воображения, утопическое сознание конструирует идеальный коррелят дисгармоничной социальной реальности, формирует целостный образ культуры, общества и человека. Все проявления утопического сознания, включая онтологию и гносеологию, подчинены аксиологическим и этическим представлениям: оно всегда направлено к моделированию таких состояний социального бытия, которые, выступая одновременно желаемыми и возможными, воспринимаются как высшая ценность.

3. Роль утопии в культуре не исчерпывается моделированием идеальных состояний бытия. Утопия способна проявляться как антропологическое измерение истории, поскольку представляет собой смысловой горизонт личностного опыта человека в мире и зримый образ цели истории. Это образ совершенства, в котором аккумулируется проблематика смысла истории как человеческой деятельности, и указывается, каким должно быть бытие, достойное человека. Специфика утопии в том, что она раскрывает перед субъектом широкие перспективы именно тогда, когда с высоты недостижимого совершенства обнажает тенденции, содержащиеся в самой реальности. Требуя от субъекта специфической деятельности, «сокращающей расстояние» между совершенством и реальностью в соответствии с возможностями, скрытыми в самой действительности, утопия выступает в качестве одного из важнейших регулятивов культуры.

4. Экскурс в историю культуры, предпринятый с целью обнаружения в ней утопической константы и воссоздания целостного ансамбля утопического творчества позволяет установить, что в доиндустриальные эпохи были созданы важные предпосылки для возникновения утопии как особого феномена культуры и жанра социальной мысли. В античности при переходе от мифа к логосу сложилась утопическая парадигма, которая, однако, была связана с циклическим временным архетипом, а потому носила ретроспективный характер. По своей сути ее можно назвать «спекулятивным мифом». В свою очередь различные средневековые эсхатологические и милленаристские пророчества, хотя и учитывали принцип линейности времени, привнесенный в европейскую культуру христианством, предлагали человеку вместо утраченного первоначального Рая — грядущий Рай небесный или Царство Божье на земле. В силу ограниченности рамками религиозного сознания они также не могут быть квалифицированы как утопии в строгом смысле слова.

5. Появление утопии как особого социокультурного феномена и жанра социальной мысли, связанного с моделированием идеальных состояний бытия, стало возможным в ситуации «разбожествления мира», утверждения в европейской культуре идеи Нового как предельного морально-эстетического авторитета и образа Будущего в качестве безусловной ценности. Такая мировоззренческая ситуация складывается в Новое время. Репрезентацией тематически и парадигматически собранных в целостные доктрины представлений о желаемом идеальном Другом, совпадающим с Будущим и Новым, стали утопии, воплотившие поиски европейской личностью, нескованной традициями патриархальной жизни, стереотипами религиозного и мифологического сознания, новых форм выражения своей социальной активности.

6. Поскольку особенностью культуры является синхронное сосуществование и взаимодействие в одном культурном пространстве и времени феноменов, сменявших друг друга в ходе исторического развития, постольку утопия неизбежно делит «сопредельные территории» и взаимодействует с родственными ей духовными феноменами: мифом и религией, идеологией и наукой, политикой, моралью, искусством. В процессе взаимодействия утопия проявляет себя как универсальный парафраз с игровым и компилятивным началом: она может «встраиваться» другие жанры и культурные формы, а может перерабатывать их содержание на основе собственной матрицы. В чертах классической модели утопии проявились различные мифологические и эсхатологические архетипы: пространственные (остров, гора), временные (Золотой век), культурного героя (мессия), сада (Рай) и города (Небесный Иерусалим), космоса, рождающегося из хаоса. В процессе своего самоопределения утопия производит рационализацию мифа, десакрализацию и секуляризацию постулатов религиозного вероучения и начинает выстраивать себя по парадигме науки. Во многом именно этим обстоятельством обусловлено восприятие европейским сознанием Америки как своеобразной «лаборатории утопий».

7. Классический облик утопии обусловлен не только диалогом, идущим внутри европейской культуры, но и развитием межцивилизационного взаимодействия Европы и Америки в эпоху Великих географических открытий. В результате фантастические мифообразы, существовавшие в европейском сознании до «изобретения» утопии («острова блаженных», «леденцовая гора», «страна Кукканья», «Золотой век», «Рай»), актуализировались в реалиях Нового Света, и соединяясь с мифами и традициями автохтонных народов Америки, превращались в концепты, с помощью которых Другое (Америка) объясняло себя. В свою очередь и для Европы постижение Другого стало источником многих идей, («естественное состояние», «добрый дикарь», общность имуществ и др.), предопределивших на перспективу содержание и направления утопического творчества.

8. В латиноамериканской утопии можно выделить четыре уровня, каждому из которых соответствуют определенные формы: 1) нижний слой предутопического, образованный представлениями «о других возможных мирах», зафиксированными в мифах, легендах, сказаниях европейской античной и средневековой традиции- 2) милленаристские мечтания, спроецированные на американскую почву в процессе христианизации автохтонных народов, воплотившиеся в теократических моделях общественного устройства- 3) этнографические описания обычаев, языков, обрядов народов континента, ставшие источниками утопий «естественного состояния» и «доброго дикаря" — 4) Собственно утопические рационалистические проекты и программы, в которых структурировались мечты о социальной реформе. Эти проекты становятся доминирующими по мере роста национального самосознания и сложения собственной утопической традиции (С.Боливар, Х. Марти, Д. Ф. Сармьенто и др.).

9. Латиноамериканская утопия, повторяет многие «сюжетные ходы» своей европейской предшественницы, воспроизводя определенную матрицу утопического творчества. Вместе с тем, утопические концепты, преломляясь в специфических историко-культурных обстоятельствах, начинают «измеряться» реалиями латиноамериканской культуры, обнаруживая при этом признаки, нехарактерные для европейского утопического дискурса. К ним относятся: доминирование утопической компоненты в латиноамериканском менталитете и культуре в целомдвойственность положения Америки как «утопии для других» и «утопии для себя», преобладание в литературе так называемых религиозномифологических утопий ретроспективного планапревалирование «практической» утопии над теоретической, актуализация «этноутопии» («метисаж»), и др. Эти особенности нашли отражение в современной латиноамериканской литературе, которая, создавая художественными средствами модели «чудесного утопического», выступает своеобразным генератором утопических идей, их транслятором в культуре, способом идеальной реконструкции гармонии, утраченной в реальном мире.

Апробация результатов исследования. Диссертационное исследование обсуждалось на совместном заседании кафедр исторической культурологии и кафедры теории культуры, этики и эстетики факультета философии и культурологии РГУ. Основные идеи диссертации нашли свое отражение в монографии автора «Утопия в пространстве диалога культур» (Ростов-на-Дону, Изд-во Рост. Ун-та, 2004), в статьях, опубликованных в журналах «Вестник МГУ. Серия философия», «Социально-политические науки», «Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион», «Гуманитарные и социально-экономические науки», а также учебниках и учебных пособиях «Культурология», «Учебный курс по культурологии», «Культурология в вопросах и ответах», «История мировой культуры». Основное содержание диссертации отражено в публикациях, общим объемом 42 печатных листа.

Положения и выводы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на Международных конгрессах латиноамериканистов, Российских философских конгрессах, международных и всероссийских научных конференциях, среди которых следует отметить:

X Всемирный Конгресс латиноамериканистов и карибологов «El aporte de America Latina al Universo del siglo XXI» (Москва, 26−29 июня 2001 г.).

IY Европейский конгресс латиноамериканистов «Desafios socials de America Latina en el siglo XXI» (Братислава, 4−7 июля 2004 г.).

III Российский философский конгресс «Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия» (Ростов-на-Дону, 16−20 сентября 2002 г.).

IV Российский философский конгресс «Философия и будущее цивилизации» (Москва, 24- 28 мая 2005 г.).

Международная конференция «Человек-культура-общество». Актуальные проблемы философских, политологических и религиоведческих исследований" (Москва, 13−15 февраля 2002 г.).

Международная конференция Гумбольдтовские чтения «Культурология как строгая наука» (Санкт-Петербург, 25−27 сентября 2003 г.).

Всероссийская конференция «Историко-культурные отношения Нового и Старого Света в ХУ1-ХУШ вв.» (Москва, февраль 1988 г.),.

Российская конференция «Философия культуры и современная Россия» (Тула, 16−19 сентября 2000 г.).

Всероссийская научно-практическая «Экстремальные ситуации и предельные возможности человека» (Ростов-на-Дону, 17−20 октября 2001 г.).

Общероссийская конференция «Исторические перспективы либерализма и консерватизма в контексте российской модернизации» (Ростов-на-Дону, 1617 декабря 2004 г.).

I Всероссийская научная конференция «Сорокинские чтения -2004» «Российское общество и вызовы глобализации» (Москва, 7−8 декабря 2004 г.).

Круглый стол «Утопия в контексте модернизации» (Ростов-на-Дону, 28−29 октября 2004 г.).

Основные положения и выводы диссертационного исследования нашли отражение в читаемых автором спецкурсах на факультете философии и культурологии и факультете психологии РГУ — «Утопия как феномен культуры» и «Специфика утопического мышления" — в соответствующих разделах курсов лекций по истории мировой культуры XIX—XX вв.- многие идеи автора были реализованы им при разработке и осуществлении проекта РМИОН «Утопия в контексте модернизации (компаративистский анализ российского и латиноамериканского опыта)».

Научно — практическая значимость работы. Положения и выводы диссертации имеют значение для научной разработки проблем гуманитарного знания. Эти материалы могут быть востребованы в качестве элемента экспертных оценок межкультурного взаимодействия России и стран Латинской Америки. Содержащийся в исследовании материал, отдельные положения и выводы могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории и теории культуры, спецкурсов и семинаров по проблемам утопии и утопического мышления, интеллектуальной и культурной истории стран Латинской Америки. Поскольку исследование имеет междисциплинарный характер и вводит в научный оборот широкий круг ранее не исследовавшихся источников, оно может также представлять научный и практический интерес для религиоведов, психологов, социальных философов и историков философии. Исследование вносит определенный вклад в совершенствование подходов и методов компаративистской методологии, так как, демонстрируя возможности их использования на конкретном страноведческом материале, позволяет найти прочные основания для сравнения культур и отдельных их феноменов в процессе межцивилизационного взаимодействия.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, включающих 16 параграфов, заключения и библиографии (387 наименований, в том числе 117 источников на иностранных языках).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Изучение проблем утопии и утопического сознания в рамках культурологии как научной дисциплины предполагает разработку двух в равной степени важных и взаимосвязанных аспектов — решения общетеоретических проблем на основе новых методологических подходов, свободных от идеологических табу, и анализа конкретного историко-культурного материала, без которого теория неминуемо превращается в бессодержательную схему. Диссертант счел возможным объединить в рамках своего исследования оба аспекта. Именно такой комплексный подход оказался весьма продуктивным при анализе столь сложного и синтетического образования как утопия. Авторская модель утопии, разработанная в диссертации, связана с раскрытием антропологических оснований утопического дискурса, осмыслением причин живучести утопии в сознании и ^ культуре, выяснением специфики ее взаимоотношений с родственными и пограничными формообразованиями в культурном пространстве.

Введение

в научный оборот широкого круга мало доступных и недостаточно известных российскому читателю латиноамериканских и испанских источников, позволило не только по-новому расставить акценты в ® уже известном материале, но и высветить ряд новых проблем. Главная среди них — это роль Америки в генезисе европейской утопии. При ближайшем W рассмотрении Латинская Америка предстала как «рассадник» и лаборатория" европейских утопий, и одновременно — как плодородная почва, обильно плодоносящая утопическими проектами.

Данное исследование не является вполне завершенным. Необозримость того культурного поля, на котором веками взращивалась культура утопии, множественность дивергентных дискурсов, возникающих при ее погружении Ш в латиноамериканский пространственно-временной континуум, не позволяют сделать вывод об исчерпанности темы исследования. Целесообразно было бы провести компаративный анализ латиноамериканских и русских утопий, в связи с тем, что в таких «непосредственно планетарных» (Гефтер) образованиях, как Латинская Америка и Россия, утопизм в различных формах является константой цивилизационного сознания. Ждет своего исследователя проблема психологических истоков утопии. Нуждается в дальнейшей разработке методологический инструментарий. Требует специального углубленного изучения вопрос о принципиальной возможности утопии в эпоху постмодерна и глобализации.

Сделанное же в настоящей диссертационной работе автор счел возможным резюмировать в следующих выводах:

1. Сравнительный анализ исследовательских парадигм, предпринятый в первой главе (Маркс-Манхейм-Блох) показал достоинства и ограниченности каждой из них. Маркс, исследуя утопию с позиций материалистического понимания истории, объяснял ее сущность и природу неразвитостью объективной действительности и незрелостью субъекта утопического творчества. Согласно Манхейму, те или иные теории являются «ложными» потому, что основаны на оценочно-классовом восприятии действительности. Универсализация утопии, предпринятая Блохом, позволила, не ограничиваясь феноменологией, раскрыть ее глубинные онтологические и антропологические основания, осмыслить природу и истоки утопического дискурса.

2. Утопия несводима к проекту, не ограничивается жанром социальной мысли, связанным с созданием моделей совершенного общества. Любая утопия, будучи инверсией существующего общества, преобразованного воображением автора, не только предвосхищает, но и диагностирует необходимость коррекции определенного социального порядка, открывает новые возможности, предлагает варианты дальнейших социальных изменений. И наличие этих ролей — смыслового горизонта, ориентира исторической практики, критической инстанции — показывает, что утопия — не антагонист истории как таковой, но протест против ее предзаданности. Это.

Другое истории, рассмотренное в модусе желаемого и возможного.

3. В Древней Греции в процессе перехода от мифа к логосу возникла утопия, сложились ее основные формы: религиозно-мифологическая, литературная и политическая. В религиозно-мифологической утопии образ идеального общественного состояния в значительной мере строился на использовании религиозной веры и содержания мифологических сюжетов. Литературная утопия, сохранив многие прежние атрибуты мифа, подвергла его дальнейшей рационально-художественной переработке. В политической утопии заимствованные из мифа популярные символы и сюжеты применялись для построения и пропаганды различных проектов и теорий идеального государственного устройства.

4. При переходе от античности к средневековью появляются новые формы утопии. При этом все утопические идеи средневековья обнаруживают некоторые общие черты: потребительский характер (акцентирование внимания не на производстве, а на распределении), локализация в рамках общины («утопия ордена») — преобладание «утопий бегства» над «утопиями реконструкции». Доминирование христианской культуры обусловило двойственную природу большей части утопических идей средневековья, которые в одно и то же время были и религиозными, и антицерковными (ереси). Наряду с религиозной, зарождалась светская утопия. Своеобразным миром народной утопии был праздник (М.М.Бахтин).

5. В пространстве ренессансной культуры пришли в напряженное взаимодействие различные культурные пласты: античный миф и эзотерика, реформируемая религия и наука. Утопия «впитывала» мифологические и религиозные архетипы, преобразуя их в контексте собственной матрицы. В чертах классической модели утопии (изолированность, автаркия, ахрония, регламентация и др.) проявились различные мифологические и эсхатологические архетипы: пространственные (остров, гора), временные (Золотой век), культурного героя (мессия), сада (Рая) и города (Небесный Иерусалим). Связь утопии с мифом и христианской религией несомненна, как очевиден и водораздел. Утопия, в отличие от мифа- «бунтующее сознание», а в отличие от религии — сознание и деятельность «человеческие», а не божественные. Земная ориентированность сближает утопию с наукой.

6. Подобная обращенность утопии к науке, обусловленная мировоззренческими ориентирами эпохи, не могла не сопровождаться стремлением к обретению «лаборатории» для опытной проверки утопических проектов. Эта трудность была преодолена с открытием Америки, на просторах которой возникла область взаимодействия европейской культуры с мифологическим наследием автохтонных народностей, ставшая важнейшим источником нововременного утопического творчества. Посредством инверсии классических топосов и мифов обосновывался поиск в Америке общественного состояния, «идеального места», утраченного в Европе.

7. Формирование латиноамериканской утопической традиции прошло, ряд этапов: начальный (XVI — XYII вв.), связанный с самоопределением утопии в пространстве латиноамериканской культурыАмерика в этот период выступает преимущественно как территория «утопии для других», европейцеввторой этап, когда как отражение роста национального самосознания возникают собственно латиноамериканские утопии, т. е. «утопии для себя». Это направление становится определяющим, хотя функция «лаборатории» европейских идей за утопией сохраняется. Наконец, на современном этапе латиноамериканская утопическая палитра отличается чрезвычайным многообразием проектов и форм — от программных установок, лозунгов и конкретных практических действий революционеров — до художественных и литературных утопий.

8. В начальный период колонизации и христианизации (XV-XVII вв.) преимущественно в церковной среде возникают проекты обретения земного совершенства. Параллельно развивается и светский утопический дискурс. Этому способствовали длительность европейской схоластической традиции- «земные» и секуляризаторские тенденции Ренессанса, популярность.

Философии Христа" Эразма Роттердамского, идей Франциска Азисского, некоторые особенности испанского менталитета. При этом утопия Америки, как и утопия Европы в свое время, как бы «поглощает» наработки мифа — архаического и эсхатологического — рационализируя и десакрализируя их в русле собственного проекта.

9. В XVIII в. под влиянием английского и французского Просвещения и как ответ на потребность решения континентальных освободительных задач, возникают утопические проекты, отличительной чертой которых выступает тесная связь с социальнополитическим контекстом и революционной практикой. Развитие латиноамериканской мысли идет по пути превращения рационалистической утопии в утопию историческую, при этом утопия сохраняет за собой основные функции — критика существующего строя и конструирование идеала, но идеал приближается к исторической практике, а критика, наряду с внутренним адресом обретает дополнительный внешний. При этом замкнутые рамки классической утопии размыкаются, она как бы открывается навстречу миру, обретает глобальное содержание.

10. Пространство современной латиноамериканской культуры, выступает как зона конвергенции общечеловеческих и этнических ценностей, в которой сосуществуют и взаимодействуют различные культурно-исторические пласты, разведенных тысячелетиями цивилизационных «архетипов». Идея соединения и гармонизации противоречивых культурно-исторических контекстов, пронизывающая латиноамериканскую литературу, подтверждает присутствие в ней имманентной утопической доминанты, состоящей в поиске универсального культурно-цивилизационного идеала общества и человека. Взятая в целом латиноамериканская литература представляет собой интереснейшее явление современной культуры, в котором наряду континентальными духовными исканиями преломляются общие тенденции мирового культурного развития современной эпохи.

Автор считает возможным утверждать, что гипотеза об особой роли.

Латинской Америки в генезисе европейского утопического дискурса в ходе исследования подтвердилась на обширных историко-культурных материалах. «Встреча культур» действительно превратила Америку в «идеал Европы» источник новых идей, оригинальных мыслеобразов, и одновременно — в своеобразную «опытную площадку», на которой проверялись мифологемы, концепты, и религиозные образы, вызревавшие в европейском сознании со времен античности и средневековья, что способствовало их окончательной десакрализации, рационализации.

В свою очередь, анализ процесса формирования автохтонной утопической традиции показал, что в ее культурно-цивилизационном своеобразии проявляется ряд общих для географически и континентально разделенных стран и народов тенденций развития утопической мысли. На отличном от европейского этнографическом и социокультурном материале подтвердилась идея, что утопия на латиноамериканском континенте проходит те же этапы развития, решает общие с другими народами проблемы (избавления от экономического, социального, политического неравенства), имеет сходные формы выражения идеала (роман-путешествие, политическая программа, свод законов и др.). Как в Европе, так и в Америке утопическое мышление проявляет себя как мышление несогласия, мышление протеста.

Но латиноамериканская утопическая традиция имеет и свои особенности. Ее своеобразие проявляется, в частности, в том, что процесс рационализации мифа, секуляризации религии на латиноамериканском континенте и по сей день остается незавершенным. Латиноамериканская утопия по-прежнему ориентирована на эсхатологию, миф, «ученое незнание» (Н.Кузанский), и за исключением отдельных ее форм, непосредственно связанных с позитивизмом (Х1Хв.), никогда не стремилась, — в отличие от европейской утопии, к той или иной форме союза с наукой или уподобления ей. Важно отметить также, что континентальная утопия является по преимуществу практической: число утопических опытов и практических реализаций здесь значительно превосходит число теоретических концепций, что, с лихвой компенсируется масштабной философско-культурологической рефлексией утопического. Латиноамериканская утопия, «маркируя» всю историю континента, начиная с момента «открытия», конкисты и колонизации вплоть до наших дней (кубинский опыт, практика левых движений), постоянно демонстрирует свой экспериментальнопрактический характер. Существует и целый ряд других весьма существенных особенностей, обусловленных «метисным» характером континента.

Проведенное исследование позволяет высказать некоторые предположения о судьбах утопии в наши дни, когда наблюдается кризис проекта Модерна, неотъемлемой составной частью которого была утопия.

Сложность современного мира предполагает, что различные программы и проекты должны быть гораздо более разнообразными и смелыми, чем в предыдущие исторические эпохи. Кризис социальных моделей, в которые верили, но которые оказались недостаточно эффективными, в сочетании с кризисом научных парадигм, должен стимулировать творческую рефлексию, воображение и инициативу, основанную на принципе, что нет и не может быть одной единственной модели, способной раз и навсегда решить все проблемы.

Культурная гетерогенность" постмодернизма, складывающая различные фрагменты социального опыта в коллаж плохо согласующиеся между собой и слабо структурированных идей, вполне соответствует этой тенденции. В таком контексте и утопическое мышление, будучи уже по самой своей природе синтетичным и плюралистичным, вполне может. вписаться в присущий эпохе постмодерна бриколаж. Оно все более превращается в гигантский patchwork, творимый из фрагментов различных культур и идей, унаследованных из прошлого.

Вместе с тем, утопия не может не учитывать и продуцируемую глобализмом тенденцию к однородности. А это значит, что различные идеи должны перерабатываться в контексте совместных проектов, ставящих и решающих общие проблемы, касающиеся всего человечества. Отсюда вполне логичен отказ от автаркического и изоляционистского виденья классической утопии, которую трудно себе даже представить в едином мире, связанном комплексом планетарных проблем — экономических, политических экологических, военных.

Вместе с тем, не стоит переоценивать и возможности современной глобализации, поскольку политическая, и в особенности, социальная и культурная ее сферы заметно отстают от экономической и технологической интеграции. Поэтому и сама глобализация предстает в виде своеобразной утопии, своеобразно проявляющейся в различных социальных контекстах. Наиболее развитые страны в глобальном и пульсирующем острыми конфликтами мире, образуют своего рода «евтопические острова» экономической стабильности, процветания, высокого жизненного уровня, на которые — независимо от политических и экономических прокламаций их теоретиков — не намерены пускать отставшие в своем развитии сообщества «непосвященных» народов. Но для большей части народов мира глобализация — это по-прежнему утопия в буквальном смысле этого слова -«место, которого нет».

Отсюда следует, что современная утопия неминуемо будет пребывать и функционировать одновременно в двух пространствах — глобальном и локальном, в особенности регионах, подобных Латинской Америке с ее метисной культурой и солидной утопической традицией. И кто знает: возможно именно латиноамериканский опыт послужит созданию гуманитарных проектов, альтернативных экономическо-финансовой глобализации, инициированной Западом.