Концепт «Смерть» в русской языковой картине мира и его вербализация в творчестве В.П. Астафьева 1980-1990-х гг

Одним из центральных понятий когнитивной лингвистики является понятие концептосферы, которое ввел в отечественную науку академик Д. С. Лихачев. Он отмечает, что концептосфера — это совокупность концептов нации, образованная всеми потенциями концептов носителей языка. «Концептосфера национального языка тем богаче, чем богаче вся культура нации — ее литература, фольклор, наука, изобразительное искусство.» [Лихачев 1993: 5]. 3. Д. Попова и И. А. Стернин замечают, что и концептосфера, и концептысущности ментальные (мыслительные), ненаблюдаемые, концептосфера носит упорядоченный характер и может быть определена как «упорядоченная совокупность концептов народа» [Попова, Стернин 2002: 18−19].

Изучение концептов является одним из актуальных направлений в лингвистике последних лет. Об этом свидетельствуют теоретические исследрвания концепта ([Алефиренко 2002, 2003], [Бабушкин 1997], [Карасик 1996], [Крючкова 2004], [Лихачев 1993], [Никитин 2004], [Попова, Стернин 2002], [Рудакова 2004], [Слышкин 1999, 2000] и др.), а также значительное количество работ, посвященных описанию конкретных концептов («Война» [Бенедиктова 2004; Долгополов 2003], «Дерево» [Красс 2000], «Душа» и «Вера» [Абреимова 2003], «Красота» [Севрюгина 2002], «Любовь» [Воркачев 2003; Данькова 2000; Чури-лина 2002], «Луна» [Зайнуллина 2003], «Муза» [Бабурина 1998], «Обман» [Ша-ховский, Панченко 1999], «Образ мира» [Дашиева 1999], «Память» [Кубрякова 1991; Шаталова 2005; Шулежкова 2003а, 20 036], «Природа» [Рябова 2003], «Развитие» [Анохина 2004], «Рыцарь» [Чекалина 2003], «Солнце» [Колоколь-цева 2003], «Страх» [Никитин 20 026], «Труд» [Жуков 2004; Токарев 2000, 2003; Чернова 2004], «Цвет» [Белобородова 2000], «Человек» [Богданова 1977] и др.).

Настоящая работа посвящена анализу концепта «Смерть», который занимает важное место в ряду ценностных понятий носителей русского языка. Концепт «Смерть» уже описывался лингвистами ([Дзюба 2001], [Кудрина 2005], [Павлович 1996], [Хо Сон Тэ 2001], [Чернейко 2001], [Юминова 1999]) как отдельно, так и в сопоставлении с концептом-антонимом «Жизнь». Выбор концепта «Смерть» как объекта исследования обусловлен его важностью в русской концептуальной картине мира. По словам JI. А. Шестак, существуют исходные, первичные концепты, из которых затем развиваются все остальные. «Наиболее существенные концепты организуют само концептуальное пространство и выступают как главные рубрики его членения. Основными конституентами концептуальной системы являются объект восприятия и его части: изменение (движение и действие с объектом), место (пространство), время и признаки объектов и действий» [Шестак 2003: 17]. В настоящей диссертации продолжается исследование концепта «Смерть» как одного из базовых концептов русской национальной концептосферы.

При всем многообразии определений концепта в исследованиях различной направленности, в том числе — и собственно лингвистических, одно его свойство представляется бесспорным — абсолютная антропоцентричность (принадлежность сознанию субъекта — коллективного и индивидуального). Антропоцентризм является самой характерной чертой современного этапа развития мирового языкознания. Человек становится «центром координат, определяющих предмет, задачи, методы, ценностные ориентации современной лингвистики» [Попова Е. 2002: 69]. Язык, в свою очередь, также является «насквозь ан-тропоцентричным». Присутствие человека «дает о себе знать на всем пространстве языка, но более всего оно сказывается в лексике и синтаксисе — семантике слов, структуре предложения и организации дискурса» [Арутюнова 1999: 3].

Введение

в рамки лингвистических исследований термина «концепт» явилось «результатом сдвига в ориентациях: от трактовки смысла как абстрактной сущности, формальное представление которой отвлечено и от автора высказывания, и от его адресата», к изучению смысла, «существующего в человеке и для человека» [Фрумкина 1992: 30- 1995: 89]. Сегодня нельзя дать ответы на главные вопросы языкознания вне рассмотрения принципов, регулирующих и определяющих познавательную деятельность человека. Ныне когнитивисты убеждены, что язык по-прежнему можно рассматривать как систему — но не как замкнутое автономное образование, а как систему, коррелирующую с другими системами, к которым имеет отношение человек. В основе когнитивного отношения к языку лежит понимание и изучение языка как «средства формирования и выражения мысли, хранения и организации знания в человеческом сознании, обмена знаниями». Язык — это окно в окружающий мир и духовный мир человека, в его интеллект, это средство доступа к тайнам мыслительных процессов. В связи с этим цель когнитивной лингвистики состоит в том, чтобы посредством языка проникнуть в формы разных структур знания и описать существующие между ними и языком зависимости, смоделировать, насколько это возможно, сами эти структуры, их содержание и связи, внося вклад в общую теорию интеллекта [Болдырев, 2004: 19]. При этом лингвисты стараются подойти к решению проблем сообща, «объединяя усилия разных наук и вырабатывая как некоторую общую систему допущений (assumptions), так и критически пересматривая накопившиеся по этому поводу знания в свете новейших достижений наук, которые ранее были неизвестны» [Кубрякова, 2004: 9].

Несмотря на большое число лингвистических, лингвокультурологических трудов, посвященных концептам, в теории концепта остается немало нерешенных вопросов. Одним из таких вопросов является соотношение концепта и понятия. Здесь намечается два основных подхода (см. обзор, например, в работах [Карасик 1996: 6], [Савенкова 2002: 118−122] и др.). Сторонники первого отождествляют концепт и понятие. Такое понимание восходит к разработке теории 1 концепта, начало которой положил русский философ С. А. Аскольдов-Алексеев, понимавший концепт как «содержание акта сознания», как «мыслен. ное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода» [Аскольдов 1997: 267], и считавший, что основная функция концептов — заместительная. Трактовка термина «концепт» является схожей в философии и в лингвистике, но нельзя назвать ее тождественной. В философии «концепт (лат. conceptus — 'понятие') — содержание понятия, его смысловая наполненность в отвлечении от конкретно-языковой формы его выражения. Концепт — «это точка пересечения («совпадения», «скопления», «сгущения») своих составляющих», «образ мысли» и в то же время «неразделимость конечного числа разнородных составляющих» [Новейший филос. словарь 2001: 503−504].

Знания понятийного характера являются составными частями концепта, но, как отмечает Р. М. Фрумкина, «.одному и тому же имени (слову) в психике разных людей могут соответствовать разные ментальные образования <.> за одним и тем же словом данного языка в сознании разных людей могут стоять разные концепты» [Фрумкина 1992: 3]. Различия одноименных концептов в сознании разных людей не могут быть объяснены с позиции «уравнивания» концепта и понятия, в связи с чем в лингвистике сформировался другой подход к определению соотношения концепта и понятия, согласно которому «концепт шире и объемнее понятия» [Алефиренко 2002: 17]. В. И. Карасик рассматривает концепт как многомерное ментальное образование и отмечает в нем три измерения — образное («зрительные, слуховые, тактильные, вкусовые, воспринимаемые обонянием характеристики предметов, явлений, событий, отраженных в нашей памяти»), понятийное («языковая фиксация концепта, его обозначение, описание, признаковая структура, дефиниция, сопоставительные характеристики данного концепта по отношению к тому или иному ряду концептов, которые никогда не существуют изолированно») и ценностное (важность этого психического образования и для индивидуума, и для коллектива) [Карасик 2001: 8]. И Ю. С. Степанов указывает на сложность структуры концепта: «С одной стороны, к ней принадлежит все, что принадлежит строению понятияа с другой стороны, в структуру концепта входит все то, что и делает его фактом культуры — исходная форма (этимология), сжатая до основных признаков содержания историясовременные ассоциацииоценки и т. д.» [Степанов 1997: 40].

Многие ученые, понимая дублетность терминов «понятие» и «концепт», пытаются их развести. Так, например, С. Г. Воркачев, обобщая точки зрения на концепт и его определения в лингвистике, приходит к следующему заключению: «Концепт — это единица коллективного знания/сознания (отправляющая к высшим духовным ценностям), имеющая языковое выражение и отмеченная культурной спецификой». Общим в этом определении остается родовой признак — принадлежность к области идеального, видовые же отличия (форма знания/сознания — логическая/рациональная, психологическая/образная, языковая) «нейтрализуются, а их место занимают вербализованность и этнокультурная маркированность» [Воркачев 2004: 70]. Причину терминологизации лексемы «концепт» он видит в потребности «этнокультурной авторизации семантических единиц— соотношении их с языковой личностью» [Там же: 71]. В. В. Колесов пишет: «.понятие есть приближение к концепту, это явленность концепта в виде одной из его содержательных форм» [Колесов 2004: 20].

Несмотря на то, что теории концепта в современной лингвистике посвящены работы многих ученых, в лингвистических исследованиях так и не возникло единого определения термина «концепт», единого подхода к методике анализа языкового материала. Периоды утверждения термина «концепт» в науке достаточно подробно анализируются в работе А. В. Рудаковой [Рудакова 2004: 23−24]. В настоящее время также существуют различные толкования термина «концепт» (это и «многомерный сгусток смысла», и «смысловой квант бытия», и «ген культуры» [Ляпин 1997: 16−17], и «некая потенция значения» [Лихачев 1993: 6], и «сгусток культуры в сознании человекато, в виде чего культура входит в ментальный мир человека» [Степанов 1997: 40]- это — «эмбрион мыслительной операции» [Аскольдов 1997: 273]).

Хотя в трудах лингвистов (Н. Д. Арутюновой, Р. И. Павилениса, А. Вежбицкой, Д. С. Лихачева, Е. С. Кубряковой, В. Н. Телии, С. Г. Воркачева, Ю. С. Степанова и др.) концепт рассматривался как синоним понятия, впоследствии Ю. С. Степановым «была замечена нежесткость связи понятия с его знаковой формой и сделан шаг к сближению с современной логикой. В дальнейшем при этом сближении понятие (концепт) стало выводится из употребления разных слов и конструкций.» [БЭС 2000: 383−384]. Процедуру «выведения» понятия (концепта), за основу которого «берутся и предложения, и их номина-лизации, и существительные конкретного и общего значения с учетом контекста употребления», Ю. С. Степанов называет «концептуальным анализом». Задача такого анализа — «сделать концепты более определенными» [Там же: 384].

В нашем исследовании вслед за JI. А. Шестак концепт рассматривается как «ментальное образование полевой структуры с инвариантной коллективно выработанной и понятийно структурированной, оформленной ядерной частью и индивидуальной ассоциативно-мерцающей периферийной» [Шестак 2003: 165]. Он включает в себя, помимо знаний понятийного характера, образную и ценностную составляющие.

В настоящее время в концептуальных исследованиях четко выделяется несколько подходов:

— психологический (С. А. Аскольдов-Алексеев и Д. С. Лихачев, полагающие, что возникновение концепта видится в столкновении словарного значения с личным и народным опытом);

— логический (Н. Д. Арутюнова и др., отразившие свои взгляды в сборниках «Логический анализ языка" — суть подхода проявляется в противопоставлении научного и «наивного» знания);

— философский (В. В. Колесов и др. лингвисты, которые рассматривают концепты как основные единицы национальной ментальности, представленной в языке);

— лингвокулыпурологический (Ю. С. Степанов, утверждающий, что концепт — это «основная ячейка культуры в ментальном мире человека», он обладает сложной структурой, и ключевые концепты являются константами культурыВ. А. Маслова, В. В. Воробьев (использующий термин «лингвокультуре-ма»), полагающие, что «язык не только связан с культурой: он растет из нее и выражает ее» [Маслова 2001: 28]. Последняя точка зрения предполагает изучение всех пластов языка: диалектов, просторечия, арго, фразеологизмов, паремий и др.);

— интегративный (отражен в работах С. X. Ляпина, Г. Г. Слышкина, С. Г. Воркачева, которые рассматривают концепт как многомерное культурно значимое социопсихическое образование в коллективном сознании, имеющее языковое выражение);

— лингвоантропологический (представлен в работах М. П. Одинцовой, О. С. Иссерс, JL Б. Никитиной и др., которые в центр исследования ставят человека в его разных ипостасях);

— когнитивный (представлен в работах Е. С. Кубряковой, И. А. Стернина, Н. Н. Болдырева и др., считающих основной целью «посредством постижения языка проникнуть в формы разных структур знания и описать существующие между ними и языком зависимости» [Болдырев 2004: 23]).

Необходимо отметить, что все эти подходы пересекаются в одной точкементальности и культуре народа (которые неразделимы) и, следовательно, могут быть в конце концов сведены к одному, например, интегративному, при котором будут учтены самые важные характеристики концепта.

Другой спорный вопрос теории концептов относится к именованию места расположения концепта. Одни исследователи (Д. С. Лихачев, 3. Д. Попова, И. А. Стернин, Г. Г. Слышкин) определяют концепт как элемент концептосфе-ры, другие (С. И. Драчева, Т. А. Голикова) — концептуальной картины мира, третьи (О. В. Бычихина, И. А. Федюнина) — языковой картины мира, четвертые (Н. Ф. Алефиренко, В. В. Колесов) — ментальности, пятые (В. И. Карасик) -языкового сознания. В данном исследовании мы рассматриваем концепт как составную часть концептуальной картины мира (концептосферы), причем в лингвистической работе корректнее говорить о вербализованной его части, которая представлена в языковой картине мира (семантическом пространстве языка).

В диссертации в качестве рабочего используется следующее определение концепта. Концептэто когнитивное (мыслительное) образование полевой структуры, объединяющее связанные с каким-либо явлением понятия, предА. ставления, знания, ассоциации, переживания, часть которых составляет инвариантное коллективно выработанное и понятийно структурированное, оформленное ядро, а остальные — индивидуальную ассоциативно-мерцающую периферию.

Концепт включает в себя вербализованную и невербализованную части. Вербализованная часть может быть описана в ходе анализа различных источников: толковых, этимологических, фразеологических, словообразовательных, энциклопедических, ассоциативных словарейсловарей пословиц и поговорокрезультатов ассоциативного эксперимента (они дают информацию об инвариантном коллективно выработанном ядре), а также текстов, созданных конкретной личностью (они дают информацию об индивидуально-авторском варианте концепта, присущего концептосфере этой личности).

Для более четкой организации и удобства восприятия знаний о концепте «Смерть» мы используем прием построения фрейма. Фрейм — обобщенное представление о какой-либо типичной жизненной ситуации, ее схема, «структура знаний, представляющая собой пакет информации об определенном фрагменте человеческого опыта (объекте (стереотипной) ситуации)» [Кобозева 2000: 65]. Формально фрейм представляют в виде структуры узлов и отношений. Вершинные уровни фрейма фиксированы и соответствуют вещам, всегда справедливым по отношению к предлагаемой ситуации. Ниже этих узлов находятся терминальные узлы, или слоты. Установив в ходе анализа семантики имени концепта терминальные узлы и возможные слоты соответствующего фрейма, мы получим обобщенное представление о концепте, являющемся составной частью концептосферы русского народа.

Мы исследуем концепт «Смерть» как элемент языковой картины мира носителей современного русского языка (инвариантная часть) и как элемент индивидуально-авторской картины мира (аллоинвариантная часть), вербализованный в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. В ходе анализа различных лингвистических словарей реконструируется инвариантное значение (содержательное ядро) концепта. В результате исследования функционирования различных вербализаторов концепта «Смерть» в творчестве.

В.П.Астафьева 1980;1990;х гг. устанавливаются индивидуально-авторские особенности этого концепта.

Концепт «Смерть"' является значимым в произведениях В. П. Астафьева 80−90-х гг. XX в. (в рассказах 1980;х гг. тема смерти почти везде является сопутствующей основному повествованию, в произведениях о войне 1990;х гг. она становится основной, довлеющей).

В. П. Астафьев, по общепринятому мнению, стал виднейшим представителем той прозы, которую долгое время условно именовали «деревенской». В его «высокохудожественных произведениях, органично сочетающих философичность, социальный пафос, углубленный психологизм, рассматриваются наиболее важные слагаемые современного народно-национального бытия» [Болыиев 1986: 10].

Изучение творчества В. П. Астафьева с лингвистической точки зрения, несомненно, является актуальным. Это автор, писавший на протяжении полувека и отразивший в своих произведениях размышления о жизни, о назначении человека на земле, его нравственных устоях, о русском народном характере. Творчество В. П. Астафьева вобрало в себя немалый опыт человека, на долю которого выпали серьезные испытания: жизнь в детском доме, голод, война, смерть детей. Литературоведы отмечают, что В. П. Астафьев прошел большую школу литературного мастерства. Он настойчиво учился и у Ф. М. Достоевского, и у Л. Н. Толстого, и у И. А. Бунина, но в своей литературной практике никому не подражал. Все, что вышло из-под пера В. П. Астафьева, исследовано им от самых истоков, прочувствовано им лично и легло в его личный духовный опыт. Астафьев исследует жизнь во всех ее взаимосвязях и в ее постоянном развитии, а не фиксирует лишь внешние ее проявления в тот или другой подходящий случаю момент [Ланщиков 1992: 14].

Е. В. Дзюба считает, что «художественные произведения признанных авторов представляют ценность не только для анализа индивидуального процесса познания мира и отражения полученной информации в тексте. Подобные исследования важны и для изучения всей „концептосферы“ русского языка, в которой фиксируются результаты индивидуального когнитивного опыта того или иного поэта или писателя» [Дзюба 2001: 4]. Т. Н. Колокольцева отмечает, что исследование концептосфер, характерных для идиостиля того или иного автора, является «одним из актуальных направлений в современной когнитивистике и лингвоанализе художественного текста» [Колокольцева 2003: 242].

Язык произведений В. П. Астафьева представляет собой богатейший источник для лингвистических исследований. Однако работ, посвященных анализу языка этого талантливого прозаика, немного (см. [Грицутенко 1984], [Емельянова 1998], [Жукова 1990], [Комарова 1992], [Петрова 2003]). Значительно чаще к творчеству В. П. Астафьева обращаются литературоведы (см. [Авчинни-кова 1996], [Ануфриев 1983], [Бедрикова 1995], [Блескун 1992], [Ершов 1984], [Залыгин 1988], [Золотусский 1989], [Лавлинский 1986], [Ланщиков 1990, 1992], [Лейдерман 2001], [Мешалкин 1993], [Перевалова 1997], [Рислан 1989] и др.), причем исследования большинства из них проходят в сопоставительном аспекте: обычно сравнивается творчество В. П. Астафьева с творчеством других писателей его поколения (В. И. Белова, В. Г. Распутина, Ю. В. Бондарева, В. С. Гроссмана, В. С. Маканина и др.). Следует отметить, что лингвистические и крупные литературоведческие исследования творчества В. П. Астафьева посвящены преимущественно его произведениям 1960;хсередины 1980;х гг. Творчество писателя второй половины 1980;х — 1990;х гг. нашло отклик лишь в отдельных рецензиях критиков и читателей ([Басинский 2000], [Березина 1988], [Вахитова 1995], [Дюжев 1994], [Зеленков 1997], [Сердюченко 1997], [Чалмаев 1998], [Штокман 1993]), язык же последних произведений В. П. Астафьева не исследовался совсем. Период 1980;1990;х гг. явился в творчестве В. П. Астафьева переломным. Это было связано и со сменой политической ситуации в России (время перестройки), и с изменениями в мировоззрении самого писателя, когда он начинает выступать с резкой критикой всего негативного, что его окружает.

Актуальность предпринятого исследования обусловлена недостаточной изученностью концепта «Смерть» и средств его вербализации в русском языке, несмотря на его большую значимость в русской национальной концептосференеобходимостью проанализировать средства и особенности вербализации концепта «Смерть» в индивидуальной концептосфере В. П. Астафьева, которая вообще не подвергалась пока анализу.

Объектом исследования в данной работе являются слова и сверхслов-ные языковые единицы, вербализующие концепт «Смерть» в русской языковой картине мира (по лексикографическим данным) и в языковой картине мира В. П. Астафьева, отображенной в его творчестве 1980;1990;х гг. Мы используем термин «сверхсловные языковые единицы», так как в своей работе не ставим задачу решения терминологических споров, касающихся наименований объектов фразеологии в узком и в широком смысле ее значений. Для нас важно наметить лишь границы между двумя типами языковых единиц-вербализаторов, участвующих в репрезентации концепта «Смерть»: отдельных лексем и сверх-словных образований. Их объединяет то, что и те, и другие являются языковыми единицами. Итак, сверхсловные языковые единицы — это соединение двух или более компонентов словного характера с постоянным, закрепленным в языковом узусе значением, которые обладают устойчивостью грамматической структуры и компонентного состава и воспроизводимостью в качестве готовой единицы языкового общения.

Предметом анализа стали состав и структура поля вербализаторов (ПВ) концепта «Смерть» в системе русского языка и в творчестве В. П. Астафьева 1980;1990;х гг., а также парадигматические, синтагматические, словообразовательные, ассоциативные связи между вербализаторами поля как отражение признаков концепта «Смерть», существующего в языковой картине мира и в индивидуальной картине мира писателя.

Цель исследования — комплексное описание состава, структуры и семантических связей единиц, вербализующих концепт «Смерть" — выявление специфики репрезентации этого концепта в русской языковой картине мира и в индивидуальной языковой картине мира В. П. Астафьева (по произведениям 1980;1990;х гг.).

Для достижения цели исследования в диссертации решаются следующие задачи:

1) описать инвариантную составляющую концепта «Смерть» в современном русском языке на материале лингвистических словарей;

2) выявить семантические отношения между компонентами ПВ концепта «Смерть» как элемента языковой картины мира;

3) проанализировав результаты ассоциативного эксперимента, проведенного составителями «Русского ассоциативного словаря», и результаты ассоциативного эксперимента, проведенного нами в 2004 г., с одной стороны, соотнести представления молодежи о смерти в разные временные промежутки, с другой стороны, соотнести астафьевское представление о смерти с общенародным;

4) установить и описать составляющие ПВ концепта «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг.;

5) рассмотреть особенности вербализации представлений о смерти как естественном/неестественном процессе, представлений о следствиях, порождаемых этим явлением, о возможном бытии души после смерти.

Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что в нем впервые рассматриваются как инвариантные (общие для носителей современного русского языка), так и специфические (свойственные индивидуально-авторской картине мира В. П. Астафьева) средства вербализации и признаки концепта «Смерть».

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что исследование средств репрезентации концепта «Смерть», семантических отношений между ними позволяет выявить особенности связи между словами и сверхсловными образованиями в языковой картине мира и соответствующими элементами в концептуальной картине мира. Результаты данного исследования могут быть использованы в лексикографической практике при описании семантической структуры слов, содержащих сему 'смерть', в университетском курсе преподавания русского языка, а также при чтении спецкурса, посвященного своеобразию языка В. П. Астафьева.

Источниками исследования концепта «Смерть» как фрагмента русской концептосферы стали различные словари русского языка (толковые, словообразовательные, этимологические, ассоциативныйсловари синонимов, антонимов, сочетаемости слов) — дополнительными источниками послужили энциклопедические словари (философский, этики) и результаты проведенного диссертантом ассоциативного эксперимента. В качестве источников исследования особенностей вербализации концепта «Смерть» в творчестве В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. использованы произведения 1980;х гг. (роман «Печальный детектив», рассказы «Без последнего», «Вимба», «Голубое поле под голубыми небесами», «Ельчик-бельчик» (притча), «Жизнь прожить», «Ловля пескарей в Грузии», «Людочка», «Медвежья кровь», «Мною рожденный», «Светопреставление», «Слепой рыбак», «Тельняшка с Тихого океана», «Улыбка волчицы») и 1990;х гг. (роман «Прокляты и убиты», повесть «Веселый солдат», лирическое сочинение «Из тихого света»: попытка исповеди), включенные в отдельные тома пятнадцатитомного собрания сочинений В. П. Астафьева.

Материалом для исследования послужила картотека, состоящая из нескольких частей: 1) посвященные слову смерть различные словарные статьи (из лингвистических и энциклопедических словарей) — 2) 526 реакций на слово-стимул смерть, 100 слов-стимулов, на которые были даны реакции смерть (по данным «Русского ассоциативного словаря»), 822 реакции на слово-стимул смерть (из них разных реакций — 216, единичных — 130), полученных в ходе эксперимента, проведенного диссертантом в 2004 г.- 4) слова и сверхсловные образования (626 единиц, употребленные 2348 раз), являющиеся средствами вербализации концепта «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг.

В качестве основных методов и приемов исследования в работе используются метод моделирования семантического поля, позволяющий изучать значения языковых единиц в их связях друг с другомметод свободного ассоциативного эксперимента, дающий необходимые результаты для обнаружения когнитивных признаков концептаметод компонентного анализа для установления отнесенности слов и сверхсловных образований к числу вербализаторов концептаметод контекстуального анализа при исследовании функционирования вербализаторов концепта «Смерть» в условиях контекстаописательный метод с использованием приемов интроспекции, интерпретации, сопоставления, обобщения и типологизации при классификации' языковых средств вербализации концептаприем построения и анализа минимального содержательного ядра ключевого слова, вербализующего концепт в языке, для выявления ядра ПВ концепта «Смерть» и его связи с другими лексико-семантическими вариантами (JICB) имени концептаприем анализа синонимов ключевого слова, дающий возможность выявить дифференциальные признаки исследуемого концепта, появляющиеся при сопоставлении лексем, принадлежащих к синонимическому рядуприем анализа лексической сочетаемости ключевого слова для получения наибольшего числа семантических признаков лексемы-имени концептаприем количественных подсчетов для выявления соотношения разных групп вербализаторов концепта.

Положения, выносимые на защиту.

1. Вербализаторы концепта «Смерть» — крупный разряд лексико-фразеологической системы русского языка, имеющий разветвленную иерархическую структуру. Смерть предстает в сознании носителей современного русского языка не только как процесс прекращения жизнедеятельности, но и как процесс перехода из состояния бытия в состояние небытия.

2. Фрейм смерть как «пакет» информации, знания о соответствующем процессе состоит из следующих терминальных узлов: 1) участники процесса (объект, субъект, наблюдатель действия) — 2) модификатор (изменяемость, проявляющаяся в переходе объекта из одного состояния в другое) — 3) процесс перехода объекта из состояния бытия в состояние небытия, который может носить естественный или неестественный характер- 4) протяженность процесса во времени (стадии) — 5) причины смерти- 6) характеристики смерти- 7) эмоции и оценка смерти- 8) результатов (результат смерти, оцениваемый наблюдателем).

3. Фрагменты концепта «Смерть», связанные с представлениями о естественной/неестественной смерти, следствиями, порождаемыми этим явлением, возможным бытием, которое наступает после смерти, являются ключевыми в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. 4. Основной корпус мортальных языковых единиц, актуализирующих характер смерти в индивидуальном концепте писателя, составляют слова и сверх-словные образования, манифестирующие неестественную смерть.

Апробация работы. О результатах исследования докладывалось на Международной научной конференции «Фразеология и межкультурная коммуникация» (Тула, 2002) — Международной научной конференции «Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе» (Магнитогорск, 2003) — Международной научной конференции «VII Ручьевские чтения: Литературный процесс в зеркале рубежного сознания (философский, лингвистический, эстетический, культурологический аспекты)» (Магнитогорск, 2004), Всероссийской научно-практической конференции «Виноградовские чтения-2005» (Тобольск, 2005), а также на внутриву-зовских научно-практических конференциях (Магнитогорск, 1999, 2005) и на заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-лингвистов при кафедре общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета (1999;2004). Основные положения диссертации освещены в 6 публикациях, из которых 4 статьи и 2 тезисов.

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и приложения, включающего перечень ассоциаций на слово-стимул смерть и индекс вербализа-торов концепта «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. Выводы даются отдельно по каждой главе.

Выводы по Q главе.

Концепт «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. вербализуется 626 словами и сверхсловными образованиями в 2348 употреблениях, которые распределяются в ПВ концепта «Смерть» по следующим зонам: 1) ядерная зона, включающая единицы со стержневой семемой 'прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия'- 2) зона вербализаторов с дополнительной семой, подчеркивающей естественный характер смерти- 3) зона единиц с дополнительной семой, указывающей на неестественный характер смерти- 4) зона, включающая единицы с дополнительной семой 'следствие смерти'- 5) зона единиц, семантика которых связана с представлением о состоянии умирающего/умершего и о бытии души после смерти- 6) периферийная зона, объединяющая вербализаторы, не содержащие в значении ядерную семему ('прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия'), но контекстуально призванные дополнить и расширить рамки фрейма смерть. В числе вербализаторов концепта «Смерть» преобладают спрягаемые формы глаголов и процессуальные сверхсловные языковые единицы, а также причастиянаименее представлены отглагольные существительные, прилагательные и деепричастия.

Самую большую зону образуют единицы, манифестирующие неестественную смерть. Количественное преобладание вербализаторов в данной зоне связано с тематикой творчества В. П. Астафьева 1980;1990;х гт. и, в первую очередь, с изображением Великой Отечественной войны. В романе «Прокляты и убиты» В. П. Астафьев нарисовал впечатляющую картину нового апокалипсиса, где человек убивает человека, теряя при этом свое человеческое обличие. Естественно, война порождает смерть, так как предполагает уничтожение противника. И данный аспект войны выражается множеством слов и сверхсловных языковых единиц. Но как в повести «Веселый солдат», так и в романе «Прокляты и убиты» В. П. Астафьев специально обращается к одному из самых ужасающих фактов — бесстыдному, не оправданному никакими моральными нормами убийству солдат своими же солдатами. Умерщвление советских солдат начинается еще в запасных полках, где местные военачальники считают для себя обычным делом забить слабого бойца, устроить показательный расстрел ни в чем не повинных людейпродолжается это умерщвление на полях сражений, когда на местах действуют штрафные роты, а главная политика партии и правительства, по мнению автора, заключается в том, чтобы «мясом завалить, кровью затопить громаду наступающего противника» («Прокляты и убиты»: 414). Отправка на тот свет российских солдат может происходить и в госпиталях, где те, кто не погиб на фронте, умирают от нечеловеческих условий, антисанитарии, которые создают фронтовикам ненавидящие их и заворовавшиеся госпитальные работники. В результате, по В. П. Астафьеву, остается только удивляться: как после такой войны кто-то вообще остался в живых. Изображая войну как всеобщую массовую смерть, В. П. Астафьев преследует определенную цель — низвергнуть те лживые представления о Великой Отечественной войне, которые были навязаны советской пропагандой. Не случайно в комментариях к роману автор пишет: «.об этой войне столько наврали, так запутали все, с нею связанное, что в конце концов война сочиненная затмила войну истинную. Заторами нагромоздилась ложь не только в книгах и трудах по истории прошедшей войны, но и в памяти многих сместилось многое в ту сторону, где была война красивше на самом деле происходившей.» [Комментарии 1: 746].

В условиях мирной жизни герои произведений В. П. Астафьева 19 801 990;х гг. также часто подвергаются насильственному умерщвлению. Писатель резко критикует все ту же политику государства, в котором шпана разгуливает по городам и весям, убивая первого встречного просто так, без причины. Роман «Печальный детектив» пронизан документальными милицейскими хрониками, которые фрагментарно включаются в ткань произведения и представляют собой образцы самых нелицеприятных, изощренных по жестокости способов убийства людей. В рассказе «Людочка" — местные уголовники, изнасиловав героиню, доводят ее до самоубийства, которое В. П. Астафьевым изображается предельно правдоподобно. В. П. Астафьева часто критиковали за излишний натурализм в повествовании, но подобный подход объясняется мировоззрением писателя, создававшего свои произведения в переломное для страны время, в эпоху, когда его собственные взгляды на окружающий мир претерпевают коренную ломку, и он начинает резко осуждать и критиковать все, что в государстве направлено против нормальной жизни простого человека. Помимо темы человеческой жизни, которая в современном мире теряет всякую ценность, традиционным вообще для творчества В. П. Астафьева является обращение к теме природы, не менее изощренно уничтожаемой все тем же человеком. Перед читателем возникают картины погибающего парка Вэпэвэрзэводохранилища, которое становится могильником для всего живогоуничтожения великих и богатых рек в угоду строительству и т. п. Доля горькой иронии сквозит в словах автора: «Уперлось человечество в сучок и никак не может двинуться дальше, чтоб подчистую оболванить землю, сгубить леса и поскорее без них сдохнуть» («Без последнего»: 430). При этом писатель изображает природу в самом неприглядном видеза каждой строкой слышится астафьевское возмущение тем, что творит человек вокруг себя, как варварски он использует и губит природные ресурсы.

В качестве субъектов и объектов смерти у В. П. Астафьева чаще всего выступает человек, реже — животные, растения, неодушевленные предметы. В отдельных случаях субъект и объект смерти могут совпадать (когда единицы призваны репрезентировать самоубийство или самопожертвование человека).

Обширной в творчестве В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. является зона ПВ концепта «Смерть», включающая единицы с дополнительной семой, подчеркивающей следствия смерти. Для данной зоны характерно переменное преобладание вербализаторов и их употреблений, манифестирующих смерть в мирной или военной жизни, друг над другом. Так, список единиц, репрезентирующих представления о мертвом теле человека или животного, об остатках чего-либо уничтоженного в повествовании о войне значительно шире, чем список подобных единиц, функционирующих в повествовании о мирном времени. Это связано с тем, что, например, в романе «Прокляты и убиты» на протяжении всего произведения на передний план выводятся картины активной смерти, которая порождает следствия в виде человеческих трупов, уничтоженной техники, окружающей природы. Многие лексемы данной группы дополнительно содержат сему 'распад кого-, чего-л. мертвого', и самым ярким их перцептивным признаком становится обонятельный признак (ср. дохлятина, гниющий, падаль и др.). Единицы, дающие представления о различных атрибутах, возникающих только после смерти кого-либо, преобладают в количественном отношении в повествовании В. П. Астафьева о событиях невоенного времени. Данные лексемы и сверхсловные языковые единицы вербализуют представления о месте пребывания (где/в чем) того, кто умер (братская могила, гроб, домик, домовина, катафалк, кладбище, могила и др.), о специальных знаках памяти на месте погребения кого-либо (звезда, надгробие, ограда, памятник и др.), об обрядах, традициях, действиях, совершаемых после смерти кого-либо (погребальный, поминки, предать земле кого, сороковины, хоронить/похоронить и др.), о статусе кого-либо, возникающем вследствие своей/чьей-либо смерти (вдова, покойник, сирота, усопший, утопленник и др.). Слова и сверхсловные образования данной зоны разнообразно и детально описывают в произведениях В. П. Астафьева обрядовые действия, совершаемые живыми людьми по отношению к умершим. При этом отчетливо выступает национальная специфика обряда похорон: плач как ритуальное действиестремление русских к особому отделению места захоронения (не только могила, памятник, но и ограда), поминовение умерших, включающее церемонию особого обеда с обязательным участием не только всех близких покойного, но и случайных лиц.

В условиях войны герои В. П. Астафьева утрачивают возможность соблюдать определенные христианские обряды (погребение, поминание), наделять умершего специальными принадлежностями (саван, гроб, могила), отмечать места погребения знаками (крест, памятник). Это связано с тем, что здесь «массовая смерть становится обыденным явлением» («Прокляты и убиты»: 553), каждый день количество убитых возрастает, а живые преследуют только одну цель — спасти свою жизнь. Если в первой книге романа «Прокляты и убиты» солдаты с ужасом и недоумением относятся к смерти рядового Попцова, к расстрелу братьев Снегиревых, ставших трагическими событиями в запасном полку, то во второй книге романа бойцы приобретают привычку к крови, к смертям, к трупам. Погребение погибших на войне совершается больше во избежание всякого рода эпидемий, чем с целью христианского успокоения мертвых. Более того, в романе «Прокляты и убиты» В. П. Астафьев, затрагивая тему похоронного обряда на войне, четко разграничивает «достойных» и «недостойных» его. Настоящие похороны совершаются только после смерти каких-либо важных военных чинов, простых же солдат хоронят без всяких церемоний.

Лексемы и сверхсловные языковые единицы рассматриваемой зоны реализуют в произведениях В. П. Астафьева не только свое узуальное значение, но могут приобретать и окказиональное значение (ср. слова домик в значении 'гроб', зарывать/зарыть в значении 'хоронить/похоронить', мясо в значении 'части мертвого тела человека', яма в значении 'могила' и др.). Контекстное употребление некоторых вербализаторов расширяет сферу их применения, ограниченную узусом (так, словарная дефиниция лексем дохлятина, падаль предполагает их использование только по отношению к телу животного, а В. П. Астафьев употребляет их по отношению к мертвому телу человекаслово туша в узусе номинирует тело животного, а у В. П. Астафьева им названо и «тело» понтонасловом останки по традиции называется тело умершего человека, а у В. П. Астафьева оно используется и по отношению к уничтоженному лесу, машине и др.).

Вербализаторы концепта «Смерть», манифестирующие представления о естественной смерти в творчестве В. П. Астафьева 1980;1990;х гг., немногочисленны. Это связано с тем, что языковое сознание соотносит естественную смерть, в основном, с зрелым возрастом (старостью) кого-, чего-либо.

Зона ПВ, состоящая из слов и сверхсловных языковых единиц, манифестирующих состояние умирающего/умершего и его бытие после смерти в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг., также является немногочисленной, но занимает важное место в ПВ. Вербализаторы этой зоны репрезентируют представление о состоянии прекращающего/прекратившего существование вечный покой, вечный сон, возноситься, забыться, лежать, спать, уплывать и др.). Данные единицы включают образную составляющую, причем ярче всего проявляется представление о состоянии после смерти как о сне, отдыхе. Лексемы и сверхсловные единицы, включенные в анализируемую зону, вербализуют также представления о загробной жизни человеческой души, которая, по христианскому учению, является бессмертной. Так, загробный мир может быть раем {верхний мир, лучший мир) или адом {ад, геенна огненная, преисподняя)', он населен обитателямиотрицательными или положительными персонажами (ср. бог, боженька, господь — дьявол, сатана). Причем в романе В. П. Астафьева «Прокляты и убиты» зачастую мир земной изображен не менее страшным, чем мир загробныйвойна становится для героев сущим адом (это подтверждается употреблением вербализаторов преисподняя и геенна огненная). Кроме двуполюсного соотношения (ад — рай), представленного вышеназванными единицами, у В. П. Астафьева выделяется ряд лексем и сверхсловных образований, не содержащих в семантике указания на конкретный загробный мир, а, скорее, просто обозначающих его как иную жизнь (ср. другая жизнь, оттуда, там, тот свет, туда и др.). Умершие, в свою очередь, могут совершать определенные действия, например, позвать живого к себе. Необходимо отметить, что современная лексикографическая традиция отказывается от понимания смерти как возможности перехода в иную жизньни один толковый словарь современного русского языка не включает в дефиницию смерть соответствующего значения. Но для русского миропонимания представление о загробной жизни является очень важным, так как порождает определенную надежду на бессмертие. И в творчестве В. П. Астафьева подобные представления отражаются достаточно четко и устойчиво.

Немногочисленная зона периферийных единиц, входящих в ПВ концепта «Смерть», содержит лексемы и сверхсловные единицы, дополнительно вербализующие названный концепт в творчестве В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. Подобные репрезентанты указывают, например, благодаря контекстному окружению, на предельную степень проявления чего-либо (чувств, настроений, действий — ср. до смерти, загнать в гроб кого, смертельный и др.) — свидетельствуют о не свершившемся процессе смерти с помощью частицы не (кровь не проливать/не пролить, не бить, не изрубить, не перетопить, не убивать/не убить, не умирать/не умереть и др.) — вносят представления об определенном месте, где гибель людей оказывалась неизбежной (Курская дуга, передовая, передний край, штрафная рота и др.). Качественно дополняют концепт «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева вербализаторы, семантика которых связана с кинетическими признаками смерти (ср. заупокойный, марш Шопена, мертвенно-голубенький, одеревенелый, окоченелый, остывать/остыть, тлелый и др.). Подобные единицы репрезентируют дополнительные слуховые, зрительные, осязательные признаки, сопровождающие смерть или являющиеся следствием смерти. Эти признаки, реализуясь в языковых единицах, выявляют еще одно семантическое отношение в составляющей фрейма смерть — результативе -'кинетические признаки смерти'. В периферийной зоне ПВ размещаются также лексемы, манифестирующие определенные эмоции, состояния, оценку, возникающие у живых после смерти кого-либо (ср. горе, погоревать, скорб-нуть, скорбь, утрата и др.). Они подчеркивают в произведениях В. П. Астафьева те душевные переживания, которые испытывают живые по отношению к умершим. Подобные вербализаторы составляют один из терминальных узлов фрейма смерть, связанный семантическим отношением 'эмоции, оценка смерти' с ядерным значением 'прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Антропоцентризм как самая характерная черта современного этапа развития мирового языкознания сопровождается переключением интереса лингвистов на проблему «человека в языке», поэтому важной задачей стало исследование через язык (слово) ментальной сферы человека, народа — носителя языка. Изучение и воссоздание образа человека по данным языка привело к выявлению ментального образования, отмеченного лингвокультурной спецификой, -концепта. Концепты — ключевые единицы культуры в ментальном мире человека, они несут в себе информацию об окружающей действительности, о ее понимании и отражении в сознании человека. Самые значимые, ключевые концепты культуры Ю. С. Степанов назвал константами.

Проведенное нами исследование концепта-константы «Смерть» показало, что этот концепт постоянно развивается, отражая сознание носителей языка, и имеет огромное значение в культуре и в системе этических ценностей народа. Ключевым является этот концепт в творчестве крупного отечественного писателя второй половины XX — начала XXI вв. В. П. Астафьева. Во всех произведениях 1980;1990;х гг., послуживших материалом для нашего исследования, обращаясь к теме смерти, В. П. Астафьев ищет ответ на вопрос о том, почему в мирной жизни погибает столько молодых, здоровых людей, почему выжить в современной России тяжелее, чем умереть. Обращаясь к теме войны, В. П. Астафьев, недоумевает: зачем, кому нужны были безрассудные многомиллионные человеческие жертвы? Противник противоестественной смерти, В. П. Астафьев говорит словами одного из своих любимых героев — Ивана Тихоновича Заплатана: «В нем все-все, что вложено в душу, заключено в теле, от волосинки и до последней кровинки, восстает, протестует и не устанет уж протестовать до конца дней против неестественной, против преждевременной смерти. Надо, чтобы человек проживал полностью свою жизнь. И человек, и птица, и зверь, и дерево, и цветок.» («Жизнь прожить»: 299). Писатель считал, что только в продолжении жизни, в свершении назначенного природой дела и срока всему сущему и есть смысл.

Объектом исследования в данной работе стал языковой концепт «Смерть», то есть его вербализованная часть, объективированная языковыми единицами различной структуры (словами и сверхсловными образованиями) в русской языковой картине мира и картине мира В. П. Астафьева, отображенной в его творчестве 1980;1990;х гг.

Одним из источников информации об инвариантном языковом концепте служит толкование лексического значения имени концепта. В ходе анализа имени (ключевого слова) концепта «Смерть» по данным русских словарей периода до XIX в. и XIX—XX вв. нами было выявлено 9 ЛСВ слова смерть и определено минимальное содержательное ядро (или инвариант) концепта ('прекращение жизнедеятельности, переход из состояния бытия в состояние небытия'). В результате было показано, что концептсложное, то есть многослойное ментальное образование, так как он состоит из ядра и ядерных признаков, базового (центрального) слоя и базовых признаков и периферийного слоя, строящегося от более конкретного слоя к более абстрактному.

Анализ лексических значений имени концепта, его эпидигматических, парадигматических и синтагматических связей позволил выявить следующие основные терминальные узлы фрейма смерть'. 1) участники процесса (объект, субъект, наблюдатель действия) — 2) модификатор (изменяемость, проявляющаяся в переходе объекта из одного состояния в другое) — 3) процесс перехода объекта из состояния бытия в состояние небытия, который может носить естественный или неестественный характер- 4) протяженность процесса во времени (стадии) — 5) причины смерти- 6) характеристики смерти- 7) эмоции и оценка смерти- 8) результатив (результат смерти, оцениваемый наблюдателем). Кроме того, анализ сочетаемости и ассоциативных связей слова смерть позволил определить некоторые варианты слотового наполнения этих терминальных узлов. В структуре исследуемого фрейма смерть объединяются элементы неязыковых знаний, также входящие в единый когнитивный образ.

Помимо лексикографических источников-информантов о концепте «Смерть», к которым мы обращались в первой главе исследования (толковые, этимологические, словообразовательные словари, а также УСС и РАС), о концепте как образовании мыслительном можно получить данные в ходе анализа художественных текстов. Но при этом нужно учитывать, что мы получаем знание не об общем для всех носителей языка концепте, а об индивидуальном концепте автора данных текстов. Таким образом, анализируя рассказы, повесть и романы В. П. Астафьева, созданные в 1980;1990;е гг., мы исследовали индивидуальный концепт писателя, вербализованный в его текстах.

Вербализаторы концепта «Смерть» в творчестве В. П. Астафьева 19 801 990;х гг. образуют поле, в котором сосуществуют 6 зон, неравнозначных по количеству вербализаторов. Ядерная зона включает в себя 5 нейтральных частотных лексем (в 210 употреблениях), семантика которых совпадает с выделенным инвариантным значением (минимальным содержательным ядром) — 'прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия'. Самую большую зону формируют единицы, репрезентирующие представления о неестественной смерти (314 слов и 50 сверхсловных образований в 1019 и 98 употреблениях соответственно) — обширной является и зона, включающая слова и сверхсловные единицы, манифестирующие следствия смерти (128 слов и 5 сверхсловных образований в 688 и 9 употреблениях соответственно). Незначительной в количественном отношении (17 слов и 7 сверхсловных образований в 51 и 9 употреблениях соответственно) и мировоззренчески не столь важной для В. П. Астафьева является зона, объективированная единицами, дающими представления о естественной смерти. Естественная смерть не вызывает того протеста, который присутствует во взглядах писателя на неестественную смерть, поэтому обращение к естественной смерти не становится концептуально важным в творчестве В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. Особое место в ПВ концепта занимает зона ближней периферии, в которую входят единицы, содержащие в семантике указания на состояние умирающего/умершего и бытие души после смерти (22 слова и 17 сверхсловных образований в 51 и 46 употреблениях соответственно). Эта сторона процесса перехода из состояния бытия в состояние небытия игнорируется в словарных статьях современных толковых словарей, но в миропонимании В. П. Астафьева как представителя русского народа и христианской религии играет важную роль, ибо порождает в сознании человека надежду на бытие после смерти. Зона дальней периферии ПВ концепта «Смерть» включает единицы, у которых семантическая связь с ядром обусловлена контекстом (45 слов и 17 сверхсловных образований в 110 и 57 употреблениях соответственно). Они качественно дополняют ПВ и привносят важную концептуальную информацию.

В вербализации представлений В. П. Астафьева о процессе смерти различные субъектно-объектные отношения имеют свои особенности:

1) контекстное употребление слова смерть позволяет конкретизировать образ субъекта смерти (ср. в УСС субъект смерти не называется, а лишь намечается). В основном, субъектами смерти названы руководители страны, ведущие войну, военачальникиотдельные люди по разным причинам;

2) чаще всего объектами и субъектами. смерти в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. выступают люди. Хотя уничтожение противника в обстановке войны является необходимым условием, В. П. Астафьев резко критикует, в первую очередь, руководителей России разных времен, необдуманно, безрассудно распоряжающихся жизнями простых солдатвоеначальников, бросающих огромные массы народа на бессмысленную смерть. Численность погибших возрастает в произведениях В. П. Астафьева не только за счет военных потерь. Писатель, стремясь максимально правдиво изобразить Великую Отечественную войну, обращается к факту беспрецедентного убийства солдат своими же солдатами-руководителями, на которое последние идут в угоду личным амбициям или партийной политике Советского Союзаусловия для скорейшего прекращения жизни создаются для фронтовиков и в военных госпиталях, где часто ненавидящие их и заворовавшиеся начальники содержат людей в обстановке полной антисанитарии и отсутствия лекарственных средств. В мирное время человек в произведениях В. П. Астафьева также не защищен от преждевременной гибели. Например, он может умирать из-за различных болезнейгубительной для героев В. П. Астафьева становится характерная русская привычка к пьянству. Царящая в России в период становления перестройки атмосфера полной неразберихи, ломки прежних устоев, сопровождается разгулом преступностижизнь человека утрачивает ценность, а убийство становится заурядным делом (ярче всего такое положение дел представлено в романе «Печальный детектив»);

3) реже объектами и субъектами смерти в произведениях В. П. Астафьева 1980;1990;х гг. являются животные, мир неживой природы и неодушевленные предметы. При этом гибель человека чаще всего имеет характер трагической случайности, гибель же животного, растения, реки и т. д. — результат варварского отношения человека к природе, о котором В. П. Астафьев с болью отзывался в каждом своем произведении;

4) иногда субъект и объект смерти в творчестве В. П. Астафьева 19 801 990;х гг. могут совпадать. Подобное отношение репрезентируют единицы, содержащие в значении сему 'самоубийство*. Тема самоубийства касается у В. П. Астафьева таких героев, как, например, девушка Людочка («Людочка»), которая не находит своего места в современном мире, остается непонятой и избирает путь самоубийства как избавление от позора, от окружающих людей и всех от себямедсестра Фая («Прокляты и убиты»), не выдержавшая тягот военной жизни, непосильной работы и кончившая жизнь самоубийствомсолдаты, добровольно расставшиеся со своей жизнью из-за венерической болезни, считавшейся позором («Веселый солдат») и др.;

5) в отдельных случаях смерть субъекта становится добровольным актом, и ведущей в значениях вербализаторов становится сема 'самопожертвование'. Единицы, манифестирующие добровольную смерть как самопожертвование, участвуют, в основном, в повествовании о военных событиях, когда люди жертвуют собой во имя своей родины;

6) среди других групп особо выделяется группа единиц, репрезентирующих смерть при отсутствии действующего субъекта. Такие единицы отражают концептуальные представления о смерти/уничтожении кого-, чего-либо вследствие внешних обстоятельств (война, болезнь, природные условия и т. п.).

Перспективными направлениями дальнейшего исследования представляются изучение единиц морфемно-словообразовательного и грамматического уровней языковой системы как средств вербализации концепта «Смерть», анализ вербализации данного мыслительного образования в художественных произведениях В. П. Астафьева 1950;1970;х гг. и в его публицистике разных лет, а также анализ иных концептов, являющихся сюжетно значимыми в творчестве В. П. Астафьева («Война», «Жизнь», «Любовь», «Рыбалка» и пр.). Единицы, вербализующие концепт «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева, могут войти в словарь языка писателя.