Социальное время в экзистенциальных пограничных ситуациях: Проблема конструирования безвременья

Успех социальной трансформации, переживаемой сегодня Россией, во многом зависит от того, будет ли создана новая смысловая структура, делающая возможным совместную деятельность людей. Однако для того, чтобы данная структура могла быть принята большей частью членов общества в качестве национальной идеи, она должна базироваться на ментальных основаниях, укорененных в культуре. В противном случае она будет отторгнута как «чужая» или просто незамечена. Это обстоятельство делает насущно необходимым анализ самих оснований, детерминирующих структуру социальных смыслов. Укорененность ментальных оснований в культуре делает их «невидимыми» и не фиксируемыми. Человек, погруженный в пространство социальных и культурных смыслов, видит лишь результат их работы, но не способ порождения смыслов, конструирования смысловой ткани общества (JI. М. Волынская). Для того, чтобы эти основания стали видимыми, должен произойти «разрыв» в повседневности, сбой в работе механизмов интерсубъективного конструирования смысловой структуры общества. В этот момент не результат, а сама работа механизмов конструирования социальных смыслов становится экзистенциальной и, вместе с тем, философской проблемой.

Подобный сбой происходит в ситуации, обозначенной в работе как «ситуация умирания». Человек, волей случая оказавшийся вырванным из потока социальных отношений, но сохраняющий все «априорные формы» восприятия социальной реальности, сталкивается с проблемой субъективного воссоздания, реконструирования социальных смыслов и событий. Такой человек, используя имеющийся в его распоряжении социальный опыт, стремится воссоздать утраченную картину социальной реальности. Его деятельность по воссозданию социальной реальности, способ ее конструирования выходят на поверхность и становятся доступными философскому исследованию. Поскольку же этот опыт имеет социальную обусловленность, то выявленные закономерности построения картины социальной реальности могут быть экстраполированы на общество в целом.

Одной из ключевых категорий, определяющих картину социальной реальности, является категория социального времени, анализ которой и предпринимается в работе. Под термином «социальное время» мы понимаем интерсубъективное восприятие длительности и последовательности смены социальных процессов. В «ситуации умирания», выпадения из реальной последовательности социального взаимодействия социальное время становится наиболее острой проблемой. С одной стороны, смерть задает предел длительности и последовательности событий. С другой стороны, социальное время не ограничивается временем человеческой жизни. Попытка разрешить противоречие между индивидуальной смертью субъекта и «бесконечностью» социального времени у субъекта вызывает к жизни стремление «перепрыгнуть барьер» индивидуальной смерти. Это и приводит в действие внутренние механизмы конструирования новой последовательности событий, социального времени. Исследование процесса изменения социального времени позволит не только описать социально-антропологическую ситуацию умирания, но и выйти на уровень социально-философского осмысления способов конструирования картины социальной реальности. Этим и определяется актуальность выбранной темы.

Степень разработанности проблемы. Проблема социального времени становится предметом социально-философского рассмотрения на рубеже XIX и XX веков.

В этот период достаточно явно обозначились два подхода к проблеме анализа социального времени, предопределивших собою наши собственные изыскания.

Первый подход был представлен в работах Р. Бхаскара, М. Вебера, Г. Зиммеля, О. Конта, Н. Лумана, Р. Мертона, Т. Парсонса и др. В рамках названного подхода было выделено два важнейших для нашей работы момента. Во-первых, определено принципиальное отличие «онтологического» понимания времени как объективной последовательности событий и феномена «социального времени» как ценностно-ориентированной формы восприятия событий и наделения их теми или иными социальными смыслами (М. Арчер, Р. Бхаскар, Г. Зиммель, Н. Луман т.д.). Во-вторых, социальное время было осмыслено как феномен, порожденный («конструируемый») в ходе социального взаимодействия (П. Бергер, П. Бурдьё, Р. Бхаскар, Э. Гидденс, Г. Гурвич, Т. Лукман, Н. Луман, Ю Хабермас, А. Щюц и др.). В отечественной социально-философской традиции этот подход проявился в работах М. Бахтина, В. Волкова, Л. Ионина, М. Мамардашвили, М. Рыклина, А. Филиппова, Г. Шпета и многих других. В этих и некоторых других работах социальная реальность понимается не как данная, а как определяемая социальной активностью человека, постоянно воссоздаваемая в процессе социального взаимодействия.

Второй подход — экзистенциальный (К. Барт, Э. Бруннер, Р. Бультман, Ф. Гогартен, А. Камю, С. Кьеркегор, Г. Марсель, Ж. П. Сартр, П. Тиллих, Э. Турнхайзен, М. Хайдеггер, К. Ясперс и др.). Смысл социального времени здесь раскрывается в особых — пограничных — экзистенциальных ситуациях, когда в «разрыве» здесь-бытия становится видимым и рефлексируемым бытие. Такая экзистенциальная ситуация и становится предметом нашего анализа. Здесь предметом исследования выступают различные модусы социального времени, прежде всего, модус «теперь», который в работе осмысляется, как стремление остановить время (М. Бубер, JI. Бинсвангер, Э. Гуссерль, С. Кьеркегор, Э. Левинас, Т. П. Лефинцева, М. Мерло-Понти, Ф. Эбнер). В рамках этой, феноменолого-экзистнциальной парадигмы мы и определяем свое исследование.

Близость с феноменолого-экзистенциалистской парадигмой не ограничивается только выбором ситуации, подвергаемой анализу. В рамках этой парадигмы был сформулирован метод и аналитические операции, делающий возможным социально-философский (а не медицинский или психологический) анализ «ситуации умирания» — метод «феноменологической редукции» (Э. Гуссерль, Ж.-П. Сартр, отчасти Г. Гадамер). Здесь возникает возможность «редуцировать» исследование акта умирания от индивидуально-психической деятельности субъекта к описанию социального феномена конструирования социальной реальности. Эта методологическая установка, продолженная в рамках постструктуралистского направления (Р. Барта, Ж. Бодрийара, Ж. Делеза, Ю. Кристевой, Ж.-Ф. Лиотара, М. Фуко) и определила наш подход к анализу проблемы социального времени в экзистенциальных пограничных ситуациях.

Эмпирическим основанием нашего философствования стали исследования адаптации к реальности умирания В. В. Болотова, А. В. Карташева, А. Я. Гуревича, П. М. Бицилли, Жака Ле Гоффа, X. А. Льоренте, У. Джемса, Э. Ауэрбаха, В. Зомбарта и др.

В трудах этих мыслителей были сформулированы основные идеи, предопределившие собой нашу собственную постановку проблемы. Однако, в силу специфических условий их философствования, данная проблема не была ими решена. Предметом исследования становился, как правило, либо философский анализ категории «социальное время», либо антропологический аспект «ситуации умирания». Вместе с тем, в работах М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, А. Камю указывается на правомерность и продуктивность именно социально-философского анализа ситуации умирания, ее временного аспекта. Этот анализ мы и предпринимаем в настоящей работе.

Цель исследования — социально-философский анализ ситуации разрушения социального времени (безвременья) в состояния умирания как экспликация форм интроспективного конструирования картины социальной реальности.

Целью исследования определяется круг задач:

— выявить поле формирования социально-временного «разлома» в действительности субъекта;

— рассмотреть ситуацию «безвременья» как явление формирования другого образа социального времени;

— рассмотреть проблему социального безвременья в контексте знаково-символического определения социальной реальности;

— проанализировать состояние умирания как ситуацию «безвременья».

Методологические основы исследования.

Методология настоящего исследования определяется на стыке трех философских традиций: феноменологического интеракционизма с основополагающим принципом конструируемости социальной реальности, порожденной социально активной личностью, близкой ему феноменологической редукции Э. Гуссерля. Последняя дает нам возможность исследовать интроспективные механизмы конструирования ситуации безвременья. Третьей традицией, определившей нашу систему методологических установок, стала традиция экзистенциального релятивизма с его идеей обоснования смыслового поля индивидуального времени в пограничной экзистенциальной ситуации. Эти традиции в конце XX века оказались объединены в рамках постструктуралистских концепций общества. В рамках этих теорий особенно методологически значимой оказывается идея о необходимости «пустого пространства» в плотно заполненной социальной структуре. Такое пустое пространство, как мы пытаемся показать в работе, («ничто, по отношению к которому может быть определено социальное сущее») и возникает в другой социальной реальности — реальности умирающего.

Научная новизна исследования заключается в следующем:

1. В выявлении и описании ситуации умирания как формирования социально значимого Другого по отношению к которому может быть определено существующее.

2. В описании действий субъекта умирания с позиций семиотического ряда самоидентификации. Это позволяет рассматривать состояние безвременья в границах знаково-символической общественной структуры.

3. В выявлении процессов субъективной трансформации социальной реальности и создания индивидуальной «действительности для себя» как феномена переживания состояния безвременья.

4. В осуществлении анализа индивидуального восприятия социального времени, позволяющего рассматривать социальное время как трансформирующееся в бесконечное настоящее.

5. В раскрытии социально-философских оснований «нераспознавания» субъектом социальных знаков и выявлении мотивов самоидентификации субъекта в общественной структуре.

Положения, выносимые на защиту:

1. Социальная действительность протекает в едином потоке социального времени, содержащем в себе скрытые механизмы своей деформации.

Естественное или искусственное обессмысливание социального времени приводит к проявлению феномена безвременья, т. е. выпадения субъекта из потока социального времени.

2. Ситуация безвременья четко конституируется в состоянии умиранияв нормальном (в смысле Т. Куна) состоянии этот феномен ускользает из поля зрения субъекта.

3. Формирующаяся субъективная реальность представлена элементами, знаковое содержание которых не фиксируется в ранее предложенных субъекту социальных практиках.

4. Субъективная действительность ситуации умирания, не выделяется в нормальной ситуации, но может быть зафиксирована в системе культурных образцов конкретного сообщества. Рефлексия на движение социального времени как того, что не узнаваемо в экзистенциальной ситуации, и приводит к созданию «действительности для себя» как субъективного образа социальной реальности.

5. Важную роль в формировании безвременья как субъективного модуса реальности играет момент «эталонное&trade-» — выделения значимых событий прошлого, обретающих новый смысл в ситуации умирания. Именно эта «эталонность» представляет собой прецедент в создании исключительно «внутренней реальности» в ситуации предшествования умиранию.

6. Переосмысленная субъектом картина социальной реальности, теряя всеобщность превращается в социальное Другое, по отношению к которому может идентифицировать себя социальное сущее.

Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в углублении представлений о процессах протекания социального времени, развитии концепции формирования действительности за границей социальных отношений в ситуации, обозначенной символами безвременья. Ситуация умирания как выпадение из потока социального времени выступает.

10 для внешних наблюдателей в форме «трансценденции среди нас живущей», позволяющей определить саму социальность.

Практическая значимость исследования заключается в обогащении новыми положениями, касающимися проблемы социального времени, курса социальной философии. Материалы диссертации могут быть также использованы для разработки учебных спецкурсов по социальной онтологии и серии спецкурсов по проблемам современной социальной теории. Представляется, что ряд положений диссертации может быть использован для разработки интегративной идеологии.

Апробация работы. Основные результаты исследования нашли отражение в публикациях автора. Положения работы освещены в докладах на Республиканской научно-теоретической конференции (Комсомольск-на-Амуре, 1994), Международной научной конференции (Омск, 1995) — Республиканской научно-практической конференции (Хабаровск, 1996), Всероссийской межвузовской научно-практической конференции (Ростовна-Дону, 1999).

Ряд положений диссертации включен в лекционные курсы, прочитанные автором в Комсомольском-на-Амуре государственном техническом университете.

Структура диссертации определяется спецификой предмета исследования и логикой работы. Исследование состоит из введения, 2-х глав (6 параграфов), заключения и списка литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В настоящей диссертационной работе мы предприняли попытку рассмотреть парадоксальную ситуацию «вытесненности» человека из границ социального времени. Условием, при котором становится возможной это вытеснение, является включенность в поток социального времени индивидуально маркированного временного пространства. Специфика субъективного времени заключается в том, что в нем способны отразится только индивидуально значимые элементы действительности. К таким элементам действительности принадлежат знаки, относящиеся к перформативным установкам субъекта. Данное утверждение позволяет нам осмысливать время субъекта в принципиально новой знаково-символической плоскости. Условием, при котором возможно осмысление семиотического ряда субъективного времени, является фрагментарное или полное разрушение знаков социального времени. Именно в условиях этого разрушения открывается пространство индивидуального конструирования реальности, проходящего по законам субъективного времени, из чего мы выводим два положения. [.Субъективное время может быть самодостаточным. 2. Субъективное время нельзя определить через знаки социального времени. Оба положения дают возможность утверждать, что субъективно-временное пространство способно быть изолированным от общего социального пространства и проявляться в виде состояния безвременья.

Социальным безвременьем мы называем явление выпадения субъекта из потока социального времени.

В рамках анализа проблемы безвременья мы рассмотрели настоящее как момент «теперь» в действии человека. Настоящее ассоциативно. Оно изначально предполагает субъективацию знаков реальности. Сначала происходит понимание того, что этот процесс или этот предмет имеет отношение ко мне, а уже затем, будучи узаконенным индивидуально, он начинает соотноситься с представлением о нем (процессе или предмете) у других. Это затем и предполагает сознательный выход за пределы «сейчас» .

Временная граница «сейчас» парадоксально подвижна. Она сейчас растянута в смысловом пространстве от «теперь» до «могло бы быть». Причем субъективное настоящее представляется индивиду как эталон, сакральность которого определена произошедшим фактом в реальном хронологическом пространстве. В определенном смысле этот эталон мы можем понимать как нечто, находящееся по ту сторону реальной жизни, производимое в процессе мотивированного действия, которое отсутствует в данный момент и относится к прошлому опыту человека. Этот эталон является имманентным воспроизводством вполне определенных символов субъективного настоящего, получающих дальнейшее развитие в объективной для человека действительности. Настоящего как модификации единого времени в социальном времени не существует. Оно изначально субъективировано. Фиксация любой конструкции, включая конструкцию символа настоящего, возможна в условиях группы, где можно провести сравнение этой конструкции ка-к таковой. Но возникновение самого смысла всегда обгоняет условия сравнения символа на один шаг.

Вокруг субъекта формируется поле субъективно конструированных знаков настоящего, через которые затруднена проницаемость принципиально чужих знаков. Здесь следует уточнить смысл понятия «формируется» как того, что способно привноситься извне. Таким образом, несмотря на субъективность воспринимаемых знаков и их конструирование, в «зачаточном» виде они всегда спровоцированы структурациями, или общественными структурами. Отсюда мы выводим положение, что в границах своей интеракции знаки являются коллективно репрезентированными, тогда как за пределами этой интеракции они вообще могут терять свою знаковость в смысле воспроизводимости значения.

Личное время несет на себе печать торможения. Это вызвано тем, что оно направлено на индивидуальную репрезентацию знаков, переходящих из прошлого в будущее, в теперешнем моменте времени. Индивид пытается закрепиться в настоящем, и производное от него личное время субъективно пытается растянуться до пределов бесконечного, объемного настоящего. Именно такая специфическая черта субъективного времени дает аутентичную рефлексию на хронометраж общесоциальных установок в промежутках единого для всех времени.

Далее мы концентрируем внимание на проблеме умирания как очевидно экзистенциальной ситуации, способной спровоцировать конструирование безвременья. С этой целью мы вводим понятие «опыт». Опыт как гносеологическая категория представляет собой кристаллизацию в сознании человека значимой для него деятельности. Именно опыт является тем знаковым настоящим, формирующимся в экзистенциальные моменты жизни, из которого возможно определить свою включенность в общевременной и социально временной процесс. Опыт как ситуация ведет к осознанию, что нечто является объектом. В экзистенциальной ситуации безвременья, то есть уже вполне конкретного умирания, прежний опыт воспринимается избирательно. Узнаются только те моменты прошлого, которые способны содержать элементы процесса собственного умирания человека. Это позволяет определить границу и объяснить сохранение принципов символического Я субъекта вне зависимости от формирования субъективно символической системы индивида, а значит, от меняющейся ситуации вокруг него (субъекта). Избирательная восприимчивость в новой витальной ситуации предшествующего опыта является результатом осознанной необходимости наложения Gestalt-кодов старого опыта на ситуацию, создающую новый опыт. Причинами этого процесса являются: 1. Необходимость воспринимать новую ситуацию (в нашем случае ситуацию умирания) как ситуацию не принципиально незнакомую, а включенную в единый процесс моей жизни. Новой ситуацией и является ситуация безвременья. 2. Необходимость включить известные мне опыты умирания в мою экзистенциальную ситуацию.

Анализ состояния умирания необходимо требует от нас выявления отношения субъекта к социальной действительности. Эта действительность перестает быть узнаваемой, что вызвано потерей контактов с реальностью. Кроме того, мы предпринимаем попытку определить формы, границы воссоздаваемой субъектом реальности вместо отвергнутой им прежней. Для успешного решения поставленных задач: 1 Необходимо проанализировать реальность ценностно не узнаваемую и эмоционально перегруженную. Русло, в котором протекают действия «деятеля», рассматривается как спонтанно ситуативное, то есть такое, которое напрямую связано с реакцией проживания состояния умирания. Спонтанная ситуативность определима через модели, заимствованные из общекультурной традиции отношения к смерти: страха и непрозрачности целей деятельности актора. Эти модели изменяют личностные и социально ролевые статусы участника процесса- 2. Необходимо определить личный статус «актора» в новой для него реальности. В состоянии умирания теряют смысл все привычные знаковые образы участника этого процесса. Сохраняется лишь статус «Определяемого Я» (И. Кант). При этом необходимо отметить, что заимствование понятия «Определяемое Я» возможно лишь при условии осмысления процесса самочувствования.

Кто как того, кто производит действие (М. Хайдеггер). Это означает попытку принять в расчет неаналитическую рефлексию реальности и самозамкнутость на себя Кто как объекта. Через призму отношения к себе происходит и изменение отношения к реальности вокруг «Определяемого Я». Кроме того, эта реальность приобретает иной вид- 3. Осмыслить формирование субъективно реальной повседневности. Все видоизменения действительности проходят в границах социальности. Говоря об «Определяемом Я», необходимо вести речь о тотальной трансформации в сознании реальности (в смысле вырванности из социального). Критерием ее понимания является оценочность мира, составляющая «реальную повседневность» (в значении картезианской ценности). Ценностной становится та часть действительности, которая не была проецируема ранее из социальной повседневности. Идентификация этой действительности протекает по новым законам: отсутствия социального времени — социального безвременья, изменения физического его аналога, нарушения биологического ритма. Внешнее пространство в данной ситуации сужается. Более того, некогда реальное пространство «перепрыгивается». Оно перестает быть замечаемым, и «Определяемое Я» оказывается в мире, ранее бывшем для человека трансцендентальным (мир абсолютной материи и абсолютной истории, Бога и вечности). Теперь этот мир выступает в виде реально существующего феномена.

Новая для индивида реальность, в которой существует «Определяемое Я», предполагает смещение его внимания с ракурса деятельностной (социальной) релевантности на безапелляционную саморефлексию. Состояние принадлежности к деятельности кого-то для Определяемого Я уже не выражается феноменом его как некто («узнаваемый кто угодно»), а становится другим («чужим не освоенным им никто»). Это означает непризнание «Определяемым Я» не только деятельности как таковой, но и, главное, ее смысла как заявления себя в мире. Добавим, что сохраняется пространство и время как таковое, но исчезает способность воспринимать в нем себя. Новая реальная повседневность является ситуацией настолько новой, что, переставая быть освоенной, определяется уже не понятием «неузнаваемая» (то есть возможно сравниваемая, но не похожая), а «чужая», «другая», «не моя». Становление человека происходило через его социализацию, предоставляющую возможность реагировать на действительность в рамках социально-деятельностной значимости или ее пригодности. Но при разрушении социальной направленности на реальность «Определяемое Я» по-прежнему находится в стадии опосредования мира через его полезность в социальности. Это вызывает состояние фрустрационного срыва, представляющего экзистенциальность реальности «Определяемого Я» и формирование субъективной новой реальности.

Вопрос о формировании понимания, конституирования для себя субъективной действительности приводит нас к необходимости переосмысления субъектно-объектных отношений в состоянии умирания. Акцентирование нами внимания на участие «Определяемого Я» в процессе субъектно — объектных отношений выступает следствием интроспективного структурирования, то есть создания аналога потерянной структуры в рамках пограничности пассивного и активного состояния сознания. Пассивное состояние характеризуется «выжидательностью» субъекта. Формой получения знания выступает время. Активное состояние означает принципиальную созидательную модель поведения тела с сознанием, а не сознания без тела, как в первом случае. Формой получения знания становится пространство. Пограничностъ состояния в познании выражена в том, что пространственный, то есть активный путь, в окончательном оформлении предполагает получение какого-то конкретного результата, что в состоянии Определяемого Я невозможно.

Таким образом, Определяемое Я, находясь в состоянии временного оформления знания, наталкивается на происходящее с ним, что, собственно, определено непродуктивной его активностью в границах сознания. Депривационное состояние субъекта, проявляющееся в пассивном состоянии, то есть состоянии, которое мы определили как умирание, выступает значимо отдаленным от целевого или практического действия.

Деятельность Определяемого Я «замирает» для внешнего наблюдателя, поскольку она социально не выразима, отсюда и невозможность постановки вопроса об интерпретации восприятия внешним наблюдателем. Восприятие «Определяемым Я» действительности-объекта аппрезентировано, в значении Гуссерля, без рефлексивности на социальную структуру. Меняется само отношение к предмету как объекту. Он, как и вся социальная структура, перестает быть принимаемым в качестве объекта познания, а следовательно, разрушается и сама форма гносеологического процесса. Это заставляет нас признать реально существующим парадоксальное утверждение об интерсубъективности в себе «Определяемого Я». Под интерсубъективностью в себе следует понимать структуру субъекта, отвечающую факту индивидуальной множественности субъектов и выступающую основой их общности в посткоммуникации. В этом случае «проговаривание», выступающее элементом понятийности, сохраняется как целесообразность, функция которого — сохранить свою форму непосредственно для «Определяемого Я» .

В сегодняшней философской литературе, занимающейся проблемами отношения индивида к общественным структурам, детально.

132 разрабатываются пути «сращивания» субъекта действия с общекультурной традицией. Более того, разрабатываются и детализируются социальные конструкты, определяющие поведение человека в социально временном пространстве. Однако, как мы полагаем, в современном научном мире на сегодняшний день существует незначительное число работ, посвященных проблемам выпадения человека из коммуникативных отношений и, как следствие, из социального времени. Из тех работ, авторы которых все-таки обращают свое внимание на данную проблему, можно отметить исследования, относящиеся к постмодернистской традиции, стремящейся «проговаривать» идеи внеструктурного (в значении социальной структуры) существования субъекта. Однако постмодернизм, в силу своей теоретической направленности, призван в большей мере ставить проблемы, а не решать их. Данная диссертационная работа призвана не только озвучить некоторые проблемы выпадения человека из социальной действительности и социального времени, но и представить попытку их разрешения.

Тема диссертационной работы имеет широкие перспективы дальнейшего исследования. Так, например, актуальным видится разработка вопроса о влиянии культурной традиции на формирование семиотического ряда состояния умирания. Также перспективным является анализ условий «функционирования» знаков состояния безвременья в едином социальном поле.