Первичный опыт бытия и феномен исторического времени в философии М. Мерло-Понти

Феноменологическая философия — одно из наиболее значимых направлений в философии XXго века. В рамках этого направления был поставлен ряд проблем, нетрадиционных для классической философии. Развитие феноменологических исследований привело к переосмыслению проблем сознания, бытия, восприятия, значения, телесности, времени, социальности и истории. У истоков феноменологии и феноменологического движения в целом стоят Ф. Брентано и Э. Гуссерль. Исходным пунктом феноменологического метода стало учение об интенционалъности как смыслопридающей направленности сознания, а основополагающей задачей феноменологиивозвращение «к самим вещам», и, как следствие, критика натурализма и психологизма в теоретическом познании. Эта критика, как и попытка дотеоретического описания мира, явилась отправной точкой развития метода феноменологической редукции. В этом контексте возникло и понятие жизненного мира, которое является ключевым в поздних работах Э. Гуссерля. Феноменологический проект и та проблемная область, которая была выявлена в ходе его осуществления, получили широкий отклик как в собственно философских исследованиях, так и в других областях — истории, филологии, психологии, социологии. Он во многом предопределил возникновение фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, экзистенциализма Ж.-П. Сартра, философской герменевтики Г.-Г. Гадамера и П. Рикера, социальной феноменологии А. Шюца и П. Бергера, этической философии Э. Левинаса и М. Шелера.

Одним из наиболее ярких последователей Гуссерля во Франции является.

Морис Мерло-Понти (1908;1961). Философию Мерло-Понти принято обозначать как экзистенциально-феноменологическую, учитывая ее преемственность в отношении к мысли Э. Гуссерля и М. Хайдеггера и постоянный диалог с экзистенциализмом Ж.-П. Сартра. Однако, как указывают многие исследователи, это определение не отражает специфики философской мысли Мерло-Понти. Работая над текстами Гуссерля в лувенском архиве и предлагая свою интерпретацию феноменологического з метода в «Феноменологии восприятия» (1945), Мерло-Понти выходит к проблеме допредикативного опыта мира, которая становится определяющей для его последующих исследований. Развитие этой проблематики позволяет ему в поздних работах, — в частности, в «Видимом и Невидимом» (1964), переосмыслить сами основания гуссерлевского метода. С другой стороны, мысль Мерло-Понти невозможно отождествить и с «экзистенциализмом»: несовпадение его подхода к трактовке человеческого существования, феномена свободы и истории с анализом, предлагаемым Ж.-П. Сартром, было принципиальным для обоих мыслителей. Таким образом, тема первичного, допредикативного опыта мира, как и проблема феномена исторического времени, позволяют выявить специфические черты философии Мерло-Понти. Вместе с тем, существует и другая тенденция: вписывать философию Мерло-Понти в «антикартезианскую традицию», к которой относятся также Гегель, Кьеркегор, Маркс, Ницше, Фрейд. На наш взгляд, такой подход оказывается несостоятельным — прежде всего в свете оценок самого Мерло-Понти, который утверждал, что отвергать Декарта возможно лишь исходя из того, чем мы ему обязаны. В этом смысле представляется актуальной задача сопоставления «экзистенциально-феноменологической» философии Мерло-Понти с картезианской традицией, а также с французской традицией инкорпорированной рефлексии, восходящей к М. Монтеню и Мен де Бирану. Рассмотрение феномена исторического времени через призму первичного опыта бытия представляется актуальным в свете проблематики современных философских споров вокруг истории', проблемы соотношения времени и рассказа (П. Рикер), критики метанарративов и проблемы репрезентации времени (Ж.-Ф. Лиотар), ситуации «конца события» (Ж. Бодрияр), задачи теоретического освоения наследия Традиции, Модерна и перспективы современной исторической ситуации. Обращение к истокам этой проблематики в работах послевоенного поколения западных мыслителей XX-го века, в частности, к социально-политическим текстам Мерло-Понти, позволяет описать феноменологические предпосылки проблемы времени и историчности. На наш взгляд, феномен исторического времени представляет собой одну из наиболее значимых современных философских проблем. В рамках французской философии эта тема остается центральной в течение всего прошлого столетияименно в поиске описания феномена исторического французская феноменология в наименьшей степени вдохновлялась теми подходами, которые она обнаружила в мысли Э. Гуссерля и стремилась к новой, «немодернистской» трактовке времени и истории. Социально-историческая проблематика работ Мерло-Понти получила развитие в работах его непосредственных последователей — К. Лефора, К. Касториадиса, Ж.-Ф. Лиотара, П. Рикера, — однако ее влияние мы можем обнаружить и в текстах других современных мыслителей — П. Бурдье, Ж. Деррида, Ж. Бодрияра, Ж.-Л. Нанси, Ф. Лаку-Лабарта. Проблемы исторической плоти, репрезентации времени и воображаемого действия, соотношения истины и случайности, субъективности и ее историчности, поставленные М. Мерло-Понти в работах «Гуманизм и Террор» (1947), «Приключения диалектики» (1955), «Смысл и бессмыслица» (1948), остаются актуальными и сегодня.

Актуальность данного исследования продиктована необходимостью выявить взаимосвязь основополагающих тем философии Мерло-Понти, а именно: первичного опыта бытия и феномена историчности.

Философия М. Мерло-Понти уже более 50-ти лет находится в центре внимания исследователей — прежде всего во Франции, а также в Бельгии и в США. В последние десятилетия в отечественной философской науке так же возникает особый интерес к текстам этого автора — в большей степени к теории языка1, феноменологии восприятия и философии изображения, в меньшей — к экзистенциальной онтологии и философско-историческим текстам Мерло-Понти. Это связано в том числе и с тем, что основные его работы остаются непереведенными на русский язык.

Вокруг философии М. Мерло-Понти создан целый корпус статей и комментариев, многие из которых прямо или косвенно затрагивают проблему, рассматриваемую в данном диссертационном исследовании. Наибольший интерес, на наш взгляд, представляют собой статьи и монографии французских и бельгийских исследователей, в то время как англоязычные авторы чаще всего обращаются к философии языка, познания и восприятия и 2 реже — к феноменологии времени и истории .

Первые исследования, написанные еще при жизни Мерло-Понти — статья Ф. Алькье «Философия двойственности, экзистенциализм Мерло-Понти» 19 473 и монография А. де Вэленса (1951), для названия которой автор заимствует формулировку Ф. Алькье. Исследователи, благодаря которым термин двойственность (ambiguite) прочно закрепился за философией Мерло-Понти, стремились не столько выявить в его работах основополагающую тему или метод, которым он руководствовался, сколько вписать «экзистенциализм» Мерло-Понти в словарь других представителей экзистенциализма — Ж. П. Сартра, С. де Бовуар и др. «Философия двойственности» становилась выражением экзистенциального духа современной им философии, и это определение открывало возможность критического осмысления самих оснований экзистенциализма.

А. де Вэленс основывает свой анализ на изданных к тому моменту «Структуре поведения» и «Феноменологии восприятия». «Философия двойственности», с его точки зрения, представляет собой единственно возможный путь преодоления традиционных философских альтернативтаких, как трансцендентализм и эмпиризмэто такая мысль, которой впервые удается выйти за пределы картезианского дуализма. Он показывает, что только в мышлении двойственного, «смешанного» возможно соответствующим образом помыслить бытие-в-мире, понятие, исходное как для Гуссерля, так и для экзистенциализма Хайдеггера и Сартра. По мнению А. де Вэленса, авторы, которые ближайшим образом рассматривали существование как бытие-в-мире, чаще всего пренебрегали описанием того смешения, которое представляет собой человеческий разум. Он ставит в вину Хайдеггеру отсутствие какого-либо рассмотрения проблемы восприятия и тела, которая должна быть неотъемлемой частью аналитики в-мире-бытия: «Если для меня возможны проект и интерпретация реального, то именно потому, что часть меня связана с ним в самом радикальном смысле. В Sein und Zeit мы не найдем и тридцати строк о восприятии и десяти — о теле"4. Разделение же, которое вводит Сартр, 6.

— между «моим телом для меня» и «моим телом для другого» — по-прежнему представляет тело в рамках картезианского дуализма.

Если для А. де Вэленса «двойственная философия» как открывала новые горизонты понимания, так и ставила новые проблемы — именно в силу своей двойственности, то после него хрестоматийное определение фигурирует уже в положительном свете — в частности, в работе Б. Альда («Мерло-Понти, или философия двойственности», 1966). Автор, в свою очередь, дублирующий заголовок А. де Вэленса в названии своей книги5, рассматривает философию Мерло-Понти в традиционном экзистенциалистском ключе. В отличие от А. де Вэленса, Альда имеет дело со всем наследием Мерло-Понти, в том числе с «посмертным» изданием «Видимого и Невидимого» и с социально-политическими текстами — «Гуманизм и террор», «Приключения диалектики», «Смысл и бессмыслица». Однако он считает социальные тексты и политическую активность Мерло-Понти ничего не стоящими в сравнении с его великими философскими произведениями. По мнению автора, в области философии истории Мерло-Понти ограничивается критикой и не может предложить ничего положительного, а в качестве ключевой проблематики у Мерло-Понти он определяет природу самого языка философской мысли. В целом, работы конца 60- начала 70-х годов отмечены тенденцией рассматривать философское наследие Мерло-Понти, не учитывая «собственно социально-политических текстов"6. При жизни Мерло-Понти эти тексты также не удостоились философского прочтения, однако спровоцировали всплеск критической мысли в среде догматического марксизма, результатом чего, в частности, явился выход в свет целого сборника статей, ставших ответом на книгу «Приключения диалектики». Задача авторов заключалась в том, чтобы обесценить социально-политические тексты Мерло-Понти, рассматривая их с идеологических позиций как «альянс с неокантианским реформизмом"7.

Однако именно с начала 70-х годов возникает подозрение, что двойственность не является той последней истиной, к которой направляется и из которой исходит понимание Мерло-Понти. Франц Хайдшик в своей «Онтологии Мерло-Понти» (1971)8 отвергает определение «философия 7 двойственности» как карикатурное отражение и ярлык, порожденный критикой. «Брать на вооружение это понятие — говорит Ф. Хайдшик, — значит загонять мысль в тупик, а это именно то, чего стремился избежать Мерло-Понти"9. По мнению исследователя, двойственность, о которой идет речь, не является ни скептической, ни гносеологической, ни феноменологической, ни экзистенциалистской. Это онтологическая двойственность, первичная тайна и отправная точка исследования. Мысль Мерло-Понти здесь предстает прежде всего как поиск истины — вопреки двойственности и мнениям. Это мысль принципиально неклассическая — пост-кантианская, пост-гегельянская и постдиалектическая. Хайдшик справеливо противопоставляет общим и расхожим описаниям двойственности и диалектичности человеческого существования, распространявшимся на экзистенциальную философию в целом, тот посыл, который имеет ключевое значение для Мерло-Понти: двойственность не может быть тематизируема, «диалектика, к которой мы стремимся, если мы хотим сохранить ее дух, не должна быть названа"10, не должна разрешаться в синтезе. Много позже Д. Буассо посвятит этой проблеме отдельную статью — «Мерло-Понти и двойственность», где предоставит возможность самому Мерло-Понти ответить на обвинение его философии в двойственности: его доклад «Человек и случайность» на конференции 1951 года сопровождался полемикой вокруг этого определения11. В самом деле, случайность, несовпадение и двойственность обладают для него особой философской ценностью в свете человеческой экзистенции и не могут пониматься как ошибка. Однако если скептицизм подразумевает претерпевание и утверждение двойственности, то «философия двойственности» приводит к ее осознанию и преодолению.

По мнению Ф. Хайдшика, также нелепо представлять философию Мерло-Понти как «умеренный» вариант экзистенциализма по сравнению с «радикальным» экзистенциализмом Ж-П. Сартра. Философский поиск Мерло-Понти нацелен на то, чтобы найти (trouver также означает открыть, изобрести): вещь, мир, Другого. Таким образом, Хайдшик получает возможность онтологического описания социально-исторической проблематики у Мерло-Понти, причем обнаруживает ее не только в социально-политических работах, но прежде всего в сборниках статей «Смысл и бессмыслица» и «Знаки» («Sens et non-sens», «Signes») и раскрывает ее через темы детства, любви и веры.

Спустя 20 лет после смерти Мерло-Понти (1981), Б. Сишер12 предпринимает целостное и оригинальное исследование всего наследия философа. В центре — феномен телапроблема времени и социальности рассматривается как необходимая составляющая экзистенциальной антропологии. Сам факт, что «политические» тексты представляют собой проблему, показывает, по мнению исследователя, что нельзя отдельно анализировать «политику» Мерло-Понти. Существует «натяжение» (tension) между феноменологией воспринимающего сознания и философией истории. Это натяжение не позволяет рассматривать философию истории Мерло-Понти как приложение философских принципов, выработанных в кабинетной тишине, к конкретному случаю. Эти тексты бросают вызов самому представлению об абстрактной философии. Между тем, невозможно рассматривать их и как попытку политического самоопределения (эту ошибку нередко допускают отечественные исследователи), как путь, ведущий от марксизма к антимарксизму и к тому, что Мерло-Понти называл «некоммунистическим левым» движением. Вслед за Сартром, Б. Сишер замечает, что Мерло-Понти никогда не был ни коммунистом, ни антикоммунистом. Главный вопрос, вокруг которого разворачиваются «Гуманизм и Террор» и «Приключения диалектики» — это соотношение истории и философии, которое, несомненно, является менее простым, чем может показаться. Кроме того, они выводят нас к новому пониманию истины и субъективности в ее отношении к историчности. Такой подход, несомненно, наиболее близок к тому, как сам Мерло-Понти оценивал эти тексты. Автору монографии удалось показать, что социально-политическая философия Мерло-Понти основывается не на философии сознания, но на интуиции исторической плоти.

В современных исследованиях тексты Мерло-Понти рассматриваются как классика философии ХХ-го века. При всем ее единстве (и именно вследствие этого) философию Мерло-Понти по-прежнему не удается отнести к какому-либо направлению. Ее позицию между философией и экзистенциализмом возможно понять как помимо того и другого. Так, П. Рикёр в книге «Чтения 2» посвящает Мерло-Понти главу «Вне Гуссерля и Хайдеггера», где показывает, что его подход, с одной стороны, соединяет обоих мыслителей, выявляет их принципиальную близость, а с другой — преодолевает и того, и другогоэто мысль, которой удается оказаться вне, «преодолеть неокантианский идеализм, с одной стороны, и эмпиризм — с другой"13.

Пытаясь осмыслить это «между», в котором помещается философия Мерло-Понти, Жан Ипполит во П-м томе своих «Фигур философской мысли» старается проследить ее становление из осмысления идей позднего Гуссерля и ее диалог с философией Сартра. Он придает огромное значение роли Мерло-Понти в открытии «иного» Гуссерля: «Мы принимали этого философа за интеллектуала, мы знали его по «Логическим исследованиям», по феноменологической редукции и претензии философии быть строгой наукой. Мы были менее внимательны к последним работам Гуссерля, к этой генетической феноменологии, которая. возвращает конституирующую мысль к естественному миру, окружающему ее со всех сторон, к до-предикативному, на почве которого строится всякое суждение."14. Как справедливо замечает Ж. Ипполит, эта область допредикативного, воплощенного смысла есть первичная укорененность в бытии, это тяжелая и двуосмысленная экзистенция, отличная от радикальной, легко трансцендирующей экзистенции у Ж.-П. Сартра. Это различие особенно явно проступило в философско-исторических работах обоих мыслителей, в интерпретации феномена социальности и исторического времени. Речь идет не только о книге Сартра «Критика диалектического разума» и двух работах Мерло-Понти -«Приключения диалектики» и «Гуманизм и Террор», но также о полемике, развернувшейся на страницах выпускаемого ими журнала «Les temps modernes».

Ж. Ипполит замечает, что французской философии в целом присуща аисторичность мышления: ни у кого — даже у Бергсона — мы не обнаруживаем собственно философии истории (исключение составляет лишь мысль Паскаля). Между тем, послевоенная мысль во Франции неизменно возвращается к исторической ситуации человек. Однако, если Сартр исходит из аисторичного и возобновляющегося мгновения, в котором проигрывается свобода, то для Мерло-Понти свобода укоренена в историчности, она обнажает и одновременно творит ее смысл. Именно у Мерло-Понти Ж. Ипполит находит проблематизацию исторического смысла и выявление первичного несовпадения, разрыва (ecart) между мыслью и временем, о котором позже будут писать П. Рикер и М. де Серто.

Наряду с монографиями и историко-философскими исследованиями, к теме предсуществования и феноменологии истории у Мерло-Понти обращаются авторы статей. Начиная с 1962 года и вплоть до середины 90-х годов вышел в свет целый ряд сборников статей и специальных номеров философских изданий, посвященных Мерло-Понти. Они свидетельствуют о настоящем «открытии» его мысли и о ее исключительном влиянии на современную европейскую философию.

Особое место среди этих публикаций занимают статьи Клода Лефора15, непосредственного наследника философии Мерло-Понти, благодаря которому вышли в свет его «посмертные» издания — «Видимое и невидимое» (1964), «Краткое изложение курсов.» (1964) и т. д. Первая статья — «Идея необработанного бытия vi дикого разума» — выходит сразу после смерти Мерло-Понти в специальном номере «Temps modernes"16. В заглавии впервые возникают понятия из неоконченного и неопубликованного текста «Видимого и невидимого" — в научный оборот они войдут гораздо позже. В определенном смысле текст Лефора продолжает прерванный ход мысли Мерло-Понти, он выходит к формулировкам, которые связывают поздние тексты с предшествующими и позволяют впервые иначе посмотреть на феноменологию тела, времени, изображения. Лефор связывает феномен памяти и истории с темой первичного, имеющей ключевое значение для Мерло-Понти: «воспоминание о первичном. остается постоянным событием, где скрещиваются прошлое и будущее, где существующий встречает себя.

17 самого". Согласно Лефору, Мерло-Понти понимал опыт бытия, развертывающийся в восприятии и в опыте тела, — как открытость истории и предполагал выявить в истории то, что не производится нами. Эти интуиции находят продолжение в последующих публикациях — «Присутствие Мерло-Понти"18 и «Политика и политическая мысль"19. По мнению К. Лефора, критика марксизма, сформулированная Мерло-Понти, была прежде всего направлена против идеи линейного исторического развития и однородности социального поляона была составляющей частью его проекта единого осмысления события, политики и самой философии. В центре этого понимания — событие-символ или событие-структура, которое не является замкнутой точкой перехода, но в самом себе содержит время, особую общность, освещающую одновременно прошлое и будущее. Именно такое понимание, с точки зрения К. Лефора, отличает «экзистенциально-феноменологический» поиск Мерло-Понти от современного философского дискурса, итогом которого является забвение вопроса об истории. Что же касается «двойственности» или диалектичности, то они, согласно исследователю, не могут быть предметом исследования: «нет такого дискурса, который мог бы развернуться вокруг взаимообратимости или двойственности"20. Двойственность является выходом к промежуточному пространству превращения или к тому измерению, которое Мерло-Понти называл «вертикальным» измерением опыта. Именно попытка описания этого опыта и является центральным событием мысли Мерло-Понти. В противоположность исследователям, акцентировавшим внимание на двойственности, превосходстве тела над сознанием и антикартезианстве экзистенциальной философии, К. Лефор говорит о том, что программа возвращения к немому опыту, связь рефлексии с нерефлексивной жизнью, исходит из картезианства и кантианства, а отнюдь не уводит нас от метафизики. Выражение нерефлексивного опыта является, по мнению исследователя, метафизической задачей, и в этом свете ключевое понятие «поздних» текстов Мерло-Понти — понятие плоти — так же приобретает «предельное», метафизическое звучание. В статье «Тело, плоть» Лефор замечает, что ошибочно понимать философию Мерло-Понти как исходящую из тела, как описание, разворачивающееся из фиксированного объекта рефлексии: не тело обладает ключом к истоку, но открытость сознания или плоть, которая несет в себе тайну различения, рефлексии, истории и темпоральности. В понятии открытости Лефор обнаруживает тему «истории, которая происходит до истории».

Одновременно с К. Лефором (и во многом благодаря его собственным усилиям) к чтению текстов Мерло-Понти обращаются исследователи самых различных направлений. Появление в 1962 в «Revue de metaphysique et de morale» 21 неизданного текста Мерло-Понти (который представляет собой своего рода философскую автобиографию), а также издание «Краткого изложения курсов.», прочитанных в Коллеж де Франс22, заставили пересмотреть ранние тексты Мерло-Понти в свете последних. Круг вопросов, поднимаемых исследователями, весьма обширен: от «проблемы Бога в философии Мерло-Понти» до значения понятия структуры в его текстах и лекционных курсах. К. Леви-Стросс, в частности, напоминает о том, что проект экзистенциализма уже в конце 40-х годов понимался им как попытка восстановления метафизики, выражением которой явились великие философии прошлого24. Вместе с тем, по словам Леви-Стросса, Мерло-Понти испытывал особый интерес к структуралистскому направлению, однако, никогда не отождествлял себя с ним, а структуру он понимал прежде всего как «новый способ видения бытия».

В целом, французским исследователям удалось показать, что наиболее продуктивные направления мысли Мерло-Понти лежат по ту сторону феноменологии, экзистенциализма или марксизма, а его спор с Гуссерлем и с Сартром остается спором с самим собой. В этом споре ставятся под сомнение сами пределы возможного понимания, в которых осуществляется современная ему философия.

Вместе с тем, возникает потребность пересмотреть «философию истории» Мерло-Понти, которая, как показывают его тексты, собранные в книгах «Смысл и бессмыслица» и «Знаки», является неотъемлемой частью философии языка, тела и восприятия. Обращаясь к ранним текстам, Ж.-П. Симеон показывает, что задача Мерло-Понти заключалась в том, чтобы преодолеть классическую дилемму между догматизмом (который исходит из того, что мысль первично укоренена в истине и ошибается лишь по недоразумению) и скептицизмом (который заключается в том, что истина по существу своем недоступна мысли). Именно выход к новой теории истины, существующей помимо представления о «сильном» и «слабом» разуме, дает возможность понять соотношение истины и истории. Наконец, К. Касториадис истолковывает l’esprit sauvage («необработанный» разум) как инициирующее действие субъекта, открывающее порядок истории и восприятия, тем самым приближая это понимание к его собственной теории «воображаемой институции общества». К истолкованию творящего характера институции, которое стало предметом одного из последних курсов лекций, прочитанных Мерло-Понти, обращаются и другие исследователи. К. Капальбо справедливо замечает, что согласно Мерло-Понти установление (институция) выводит на поверхность контакт с первичным Бытием, а феномен историчности связан с феноменом зримости. «Плоть истории» возможно понимать как своеобразную «вторичную» зримость — символическую зримость культуры.27.

Несмотря на то, что вплоть до 80-х годов философия истории Мерло.

Понти также нередко становилась предметом критического прочтения со стороны «марксистских» исследователей, утверждавших, что поиск необходимой структуры и исторического смысла несовместим с первичной ~ 28 ролью случайности , — сама возможность устранения сомнительных альтернатив, в рамках которых обычно разворачивается понимание истории, привлекает внимание к текстам Мерло-Понти. Задача специального выпуска.

• 29.

Esprit" (1982), посвященного Мерло-Понти, заключалась в том, чтобы выявить единство метафизики и философии истории, единый порядок истории, языка и бытия, исходя из которого можно выйти к непроективному опыту времени и мира, объединяющему феномен зрения и восприятия с этическим измерением мысли. Ж-К. Эслен замечает, что политические тексты Мерло-Понти менее доступны, чем это может показаться на первый взглядон «пытается найти путь между философией сознания и философией истории, нагружающей историю волей, разумом, проектом"30, в центре его вниманиястремление Мерло-Понти обнаружить философию случайного, где жизнь сознания проигрывается в событии и в политике, не переставая быть жизнью духа. По мнению исследователя, именно Мерло-Понти впервые удалось выйти за границу истории как монологичной последовательности, завершающего и необходимого дискурса. Наиболее интересным представляется то, что автор связывает идею хиазма (ключевого понятия «Видимого и невидимого») с феноменологией истории. Продолжение этой интенции — прочесть «Приключения диалектики» в свете «Видимого и Невидимого» — мы находим в статье М. Дюфрена «Как видеть историю?». В основании понимания истории и события у Мерло-Понти лежит социальная плоть, в которой происходит размежевание. Однако, такой ход мысли, по словам М. Дюфрена, воспроизводит логику идентичности, изобличенную Т. Адорно: «Мерло-Понти л 1 отсылает к первичному бытию, а не к Другому», а основой для социально-исторического анализа должно быть не только восприятие, но также желание и воображение. Это критическое замечание М. Дюфрена свидетельствует о том, что ранние социально-исторические тексты Мерло-Понти «Гуманизм и Террор» и «Приключения диалектики» все еще не получили адекватного прочтения: именно там Мерло-Понти говорит об истории как о превращенном действии, а другим становится сам действующий субъект, теряющий идентичность. Неправомерными, на наш взгляд, являются и замечания П.

Ливе, по мнению которого из двух направлений исследований Мерло-Понти — описание взаимодействия я и другого и описание времени и истории как условия возможности этого взаимодействия — реализовано было лишь первое. П. Ливе утверждает, что в области понимания темпоральности Мерло-Понти остается пленником хайдеггеровской концепции времени — единого потока, возобновляющего прошлое в настоящем. Несомненно, лишь внимательное прочтение, соединяющее феноменологию восприятия и онтологию первичного бытия с философией истории, способно выявить несостоятельность таких выводов. На сложное соотношение визуального изображения и феномена истории, в частности, обращает внимание О. Монгэнэтот вопрос позволяет.

33 выйти к важнейшей теме — незавершенности в изображении и событии. На тему историчности восприятия у Мерло-Понти выходит и М. де Серто, согласно которому, тексты Мерло-Понти высвечивают присутствие онтологической истории и предбытийного источника в «театре повседневной жизни"34.

Новое звучание эта проблематика приобретает в следующем поколении исследователей. Выход к темам предсуществования и историчности становится возможным через ключевую для Мерло-Понти проблему воплощенности — взаимосвязи психического и телесного35. Воплощенность оценивается как определяющий онтологический факт, как универсальный измеритель, благодаря которому становится возможной деконструкция классической онтологии и метафизической антропологии. Вместе с тем, справедливо указывается, что у Мерло-Понти (в отличие от М. Хайдегера) мы не обнаруживаем разрыва с картезианством36, а топологическое понимание восприятия, Другого и историчности во многом наследует интуициям Декарта. Топологический словарь Мерло-Понти позволяет понять историю, которая существует подобно телу, на уровне тела, а также понять традицию как орган нашей исторической телесности. По мнению исследователя из Фессалоник, Сократа Деливуатсиса, в лице Мерло-Понти феноменология приближается к феноменологии собственного основания, разрабатывая те элементы, которые не учитываются эйдетической редукцией — то есть неделимый пространственно-временной поток и горизонтально-вертикальную историю37. Плоть он рассматривает как связующее звено в диалектике смысла и бессмысленности, между мир, благодаря которому историчность становится идеальностью. Несмотря на то, что «соотношение идеальности и историчности» весьма точно описывает направление мысли Мерло-Понти, на наш взгляд, неверно понимать его как отношение диалектическое. В отечественной философской науке (а также теории искусства и социальной теории) сохраняется глубокий интерес к работам Мерло-Понти, однако количество исследований, посвященных его философии, невелико. Отдельные главы, посвященные Мерло-Понти, мы обнаруживаем в историко-философских исследованиях об экзистенциализме — Долгов K.M. «От Киркегора до Камю: Философия. Эстетика. Культура» (1991), Кузнецов В. Н. «Французская буржуазная философия XX века» (1970) и «Французское неогегельянство» (1982), в сборниках критических статей — «Современный экзистенциализм» (1966), «Философия марксизма и экзистенциализма» (1971), в работах Тузовой М. «Ответственность личности за свое бытие в мире: критика концепций французского экзистенциализма» (1987) и Тавризян Г. М. «Проблема человека во французском экзистенциализме» (1977). Начиная с середины 70-х годов появляется ряд статей, посвященных философии Мерло-Понти38, а также диссертационные исследования В. И. Кривопальцева «Феноменология М. Мерло-Понти» (1975) и B.JI. Кошелевой «Проблема субъективности в философии М. Мерло-Понти» (1986). В целом, советские исследователи рассматривали феноменологию восприятия Мерло-Понти в контексте понятия двойственности, а социально-историческую критику — в рамках проблемы ответственности и свободы личности — в сопоставлении с сартровской версией экзистенциализма. Разумеется, «философия двусмысленности, которая не дает однозначных ответов на поставленные ею вопросы"39 проигрывала при сопоставлении с ригористичной концепцией Сартра, а мнимая «гибкость» мысли Мерло-Понти оказывалась просто неудачной «попыткой сидеть между двумя стульями». Тема воплощенности и плоти также воспринималась как «ограничение» человеческой субъективности ее нерефлексивными чувственными формами. А «первичный мир» Мерло-Понти Г. Д. Сульженко определяет как инфантильный мир, иррациональный.

40 остаток, дискредитирующии научное мышление .

Некоторые аспекты связи феноменологии времени Мерло-Понти с феноменологическим учением о времени Э. Гуссерля были затронуты в книге В. И. Молчанова «Время и сознание. Критика феноменологической философии» (1988). Топологический анализ восприятия и тела Мерло-Понти получил особую интерпретацию в курсе философской антропологии В.А. Подороги41. В этом исследовании впервые возникают основные понятия «топологического словаря» из непереведенного текста «Видимого и невидимого» — складка, тело, плоть, зияние, скрещение, разрыв и т. д. Автор обращает внимание и на «нулевой пункт нашего бытия в мире», к которому постоянно отсылает Мерло-Понти- «бытие до бытия» он определяет как перцептивную плоть. Основываясь на этой интерпретации, авторы энциклопедии «Постмодернизм» (2001) представляют «новую онтологию» Мерло-Понти в свете рецепций постструктуралистской философии, определяя плоть мира как текущую поверхность, безразличную к событиям, которые на ней разворачиваются, в то время как для Мерло-Понти история была ближайшим выражением плоти мира. Не вполне адекватным оказывается и определение центральной темы работ Мерло-Понти — описание механизмов жизненной коммуникации42.

С начала 90-х годов на русском языке начинают появляться публикации, сопровождающие первые переводы книг Мерло-Понти — глав из «Феноменологии восприятия», работы «Око и дух» и сборников статей «В защиту философии», «Знаки». Справедливо замечание И. С. Вдовиной, которая пишет в статье, сопровождающей сборник «В защиту философии», что не стоит трудиться над вычленением из творчества Мерло-Понти работ «скорее эстетического» или какого-либо еще «характера"43, все они отсылают к центральному тематическому полю. Исследователь определяет эту центральную тему Мерло-Понти через проблематику «интерсубъективности», а первичный феномен, связь мира с человеком, интерпретируется как первое проявление человеческой субъективности и первый шаг в созидании мира культуры44. Необходимо заметить, что те фундаментальные открытия, которыми мы обязаны Мерло-Понти в сфере интерсубъективности, были совершены им благодаря укорененности его мысли в том первичном бытйи, которое предсуществует и мне, и другому, и которое он сам называет в «Феноменологии восприятия» «предмиром, где нет еще человека"45. На наш взгляд, именно этот предмир и является основной и единственной темой всего творчества Мерло-Понти, которая зарождается уже в «Структуре поведения» (1942), проходит через всю «Феноменологию восприятия» (1945) и, наконец, раскрывается в «Видимом и невидимом» (1964) в понятиях «дикого», «грубого», «необработанного» первичного бытия.

В последние годы онтологическая и социально-историческая проблематика работ Мерло-Понти становилась темой кандидатских исследований46. В частности, исследование Щербаковой Л. Б. посвященное «социальной философии Мерло-Понти» представляет развитие его мысли в рамках «эволюционного подхода», выделяя три этапа — экзистенциальный, марксистский и феноменологический — и определяя философию Мерло-Понти как «социальную в целом». Эти определения страдают обобщенностью, а их опровержением служат прежде всего тексты самого Мерло-Понти.

Таким образом, несмотря на то, что философское наследие Мерло-Понти неоднократно становились предметом философского прочтения, раскрытие темы историчности еще предстоит и представляется большинству исследователей весьма проблематичным. При этом взаимосвязь темы первичного опыта бытия с феноменологией исторического времени намечена лишь у отдельных авторов — в частности у К. Лефора, Ж. Ипполита и Б. Сишера.

С этим связана научная новизна данной работы: в ней предпринята попытка исследовать тему взаимосвязи первичного опыта мира и феномена исторического времени, которая еще не была освещена в исследованиях, написанных на русском языке и лишь намечена во франкоязычных работах. Кроме того, вводятся в научный оборот непереведенные и редко используемые тексты Мерло-Понти. Особенно это касается социально-исторических работ -«Гуманизм и Террор» и «Приключения диалектики», а также черновых записей и фрагментов, предназначенных для неоконченного текста «Видимое и невидимое».

На защиту выносятся следующие положения:

1. Основополагающей темой всех работ Мерло-Понти является проблема первичного, допредикативного опыта бытия. Исходя из этой темы можно адекватно оценить место его философии в феноменологическом движении, а также ее отношение к экзистенциализму Ж.-П. Сартра.

2. У истоков описания первичного опыта бытия в работах Мерло-Понти находятся не только интуиции «позднего» Гуссерля, касающиеся допредикативной данности жизненного мира, но и обращение к основаниям мысли Р. Декарта, к учению о первичном факте сознания Мен де Бирана, а также к французской метафизике и эстетике ХХ-века — текстам П. Клоделя и П. Валери. Интуиции, выраженные этими мыслителями, позволяют Мерло-Понти переосмыслить понятия cogito, очевидности, предвидения, мыслящего я и выйти к описанию структурных измерений бытия — «вертикального присутствия» и «плоти мира».

3. «Новая метафизика», намечаемая в последних незаконченных текстах Мерло-Понти дает возможность на новом уровне рассмотреть проблематику его предшествующих текстов, посвященных феномену социально-исторического. Поиски единой судьбы времени и субъекта, дообъективного измерения настоящего («Феноменологии восприятия»), описание HHTepeca и превращенного исторического действия («Гуманизм и Террор», «Приключения диалектики») находят выражение в понятиях исторической плоти и вертикальной истории, возникающих в поздних текстах.

4. Наиболее продуктивные линии мысли Мерло-Понти: описание субъекта как анонимного я, обнаружение трансцендентальной, конституирующей силы хиазма — структуры, лежащий в основании соотношения воспринимающего и воспринимаемого, интуиция плоти мира как текстуры, общей всем объектам, — находят продолжение в философских исследованиях второй половины XX века. К числу таких открытий, предопределивших развитие современной философии необходимо также отнести идею архитектонического прошлого, непроективного опыта истории, трансцендирующего настоящего и вертикальной истории.

5. Обращение к проблеме первичного смысла — прафеномена, предшествующего восприятию и познанию мира — позволяет поставить под вопрос определение мысли Мерло-Понти как «философии двойственности», а его подхода к истории как «диалектического описания». Основным направлением философии Мерло-Понти является поиск недвусмысленного, первичного доступа к истине, бытию и истории, опровергающего в том числе и представление о размежевании всеобщей и личной историй.

Цель данной работы заключается в том, чтобы выявить взаимосвязь онтологии и метафизики с одной стороны и феноменологии истории — с другой, обращаясь к центральной теме всего творчества Мерло-Понти: проблеме первичного бытия. Непосредственной задачей явилось выявление философской ценности социально-политических текстов французского мыслителя, в свете его «экзистенциально-феноменологических» исследований, и обратно — выявление социально-исторической значимости последних. Вместе с тем одной из задач исследования было усмотрение связи интуиций, высказанных Мерло-Понти, с концепциями современных мыслителей.

В качестве теоретической базы были использованы прежде всего тексты самого Мориса Мерло-Понти — «Структура поведения», «Феноменология восприятия», «Гуманизм и Террор», «Приключения диалектики», «Око и Дух», «Видимое и невидимое», сборники статей и эссе, краткое изложение его лекционных курсов. Кроме того, в работе над текстом диссертации были задействованы тексты Ж-П. Сартра, П. Бурдье, Ж. Деррида, К. Касториадиса, а также работы теоретиков истории — М. де Серто, М. Хальбвакса, П. Нора.

Методологическую основу данной работы можно определить как герменевтическое описание, в противоположность эволюционному. Нередко историко-философские исследования, посвященные Мерло-Понти, представляют «эволюцию взглядов» французского мыслителя, построенную на выделении в его творчестве отдельных периодов, определенных преимущественным влиянием того или иного подхода (феноменологии, марксизма или экзистенциализма) и — соответственно — того или иного мыслителя — Э. Гуссерля, К. Маркса или Ж.-П. Сартра. Несмотря на то, что такой подход позволяет описать истоки философского понимания Мерло-Понти и его социокультурный контекст, он лишает возможности понять его специфические черты, присущие ему противоречия, а также оценить потенциал оригинальных философских понятий, вводимых Мерло-Понти. На наш взгляд, философское творчество Мерло-Понти обладает рядом особенностей, которые делают «эволюционный» подход к его изучению несостоятельным: это, прежде всего, его незавершенность, а также тот факт, что «спор» с каким-либо из мыслителей оставался для Мерло-Понти спором с самим собой. Герменевтическое описание позволяет опираться на внутренние интенции самого текста и обнаруживать взаимосвязь между текстами, относящимися к различным «этапам творчества». Такой подход позволяет обнаружить «вертикальное» измерение текста и продолжить те смысловые линии, которые лишь намечены в нем. При этом проблематика, исследуемая Мерло-Понти, предстает как более сложная и перспективная.

Практическое значение исследования состоит в возможности использования материала диссертации как в общих историко-философских курсах, так и в специальных курсах, посвященных современной философской и социальной проблематике. Переводы оригинальных текстов на русский язык могут стать материалом для семинарских занятий и спецкурсов, посвященных современной французской философии.

Апробация работы состоялась на межвузовской конференции «История философии и социокультурный контекст», проходившей 2−3 декабря 2003 г. в РГГУ. Содержание исследования отражено в ряде публикаций.

Работа состоит из Введения, двух глав и Заключения. Во Введении происходит знакомство с проблематикой, дается обзор литературы. Первая глава диссертационного исследования посвящена проблеме предбытия у Мерло-Понти. Вторая глава посвящена феномену исторического времени в философии Мерло-Понти. В Заключении диссертационного исследования делаются основные выводы и подводятся итоги исследования.

Заключение

.

В результате проведенного исследования можно сделать следующие выводы:

1. Первичный, допредикативный опыт бытия является ключевой темой всех работ Мерло-Понти. Исходя из этой темы, можно адекватно оценить место его философии в феноменологическом движении, а также ее отношение к экзистенциализму Ж.-П. Сартра. В мысли Мерло-Понти тема первичного бытия возникает на пути к описанию непосредственного, дотеоретического опыта мира. Конституирующая деятельность сознания вдохновляется изначальным, предварительным присутствием мира и возможна лишь в силу того, что она уже конституирована как смысл в теле воспринимающего. Таким образом, из первичной воплощенности мысли в мире понимается являющийся смыслкак следствие, сам субъект не может определяться через конституирующую и синтезирующую активность. Существующий конституирует значение лишь в той мере, в какой оно уже известно емуоно лишь потому имеет для него значение и смысл, что он уже принят в «мир как колыбель значений».

2. У истоков описания первичного опыта бытия в работах Мерло-Понти находятся не только интуиции «позднего» Гуссерля, касающиеся допредикативной данности жизненного мира, но и обращение к основаниям мысли Р. Декарта, к учению о первичном факте сознания Мен де Бирана, а также к французской метафизике и эстетике ХХ-века — текстам П. Клоделя и П. Валери. Интуиции, выраженные этими мыслителями, позволяют Мерло-Понти переосмыслить понятие cogito, очевидности, предвидения, мыслящего я и выйти к описанию структурных измерений бытия — «вертикального присутствия» и «плоти мира».

3. Обращение к проблеме первичного смысла — прафеномена, предшествующего восприятию и познанию мира — позволяет поставить под вопрос определение мысли Мерло-Понти как философии двойственности, а его подхода к истории как экзистенциально-диалектического описания. Определяя предсуществование в качестве центрального факта, к которому обращено понимание Мерло-Понти, мы обнаруживаем, что основное.

107 направление его мысли имеет принципиально недвойственный и даже антидиалектический характеротправной точкой философии Мерло-Понти становится не «бытие есть, небытия нет», и не «есть лишь бытие», но — есть бытие, мир, связь, смысл. Вместе с тем, обращение к первичному опыту бытия не приводит Мерло-Понти к «двусмысленному» иррациональному описаниюего задача заключалась в том, чтобы расширить представление о самой мысли, понимая ее как воплощенное, предбытийное cogito.

4. «Новая метафизика», намечаемая в последних незаконченных текстах Мерло-Понти, дает возможность на новом уровне рассмотреть проблематику его предшествующих текстов, посвященных феномену социально-исторического. Поиски единой судьбы времени и субъекта, дообъективного измерения настоящего («Феноменологии восприятия»), описание интереса и превращенного исторического действия («Гуманизм и Террор», «Приключения диалектики») находят выражение и развитие в понятиях исторической плоти и вертикальной истории («Видимое и Невидимое»),.

5. Историчность для Мерло-Понти является своего рода метафизическим измерениемэто факт присутствия иного, свидетельство того, что неповторимая экзистенция оказывается «уже проигранной» в других жизнях, а значит, исполненной и очерченной этими жизнями. Если Сартр исходит из одинокой, «легко трансцендирующей», тотально свободной и тотально ответственной экзистенции, и, как следствие, понимает социальное как поле взаимного исключения, то для Мерло-Понти социальное, как и историческое, начинается с факта предсуществования. Он показывает, что феномен социально-исторического необъясним, если исходить из представления о совокупности самодостаточных субъектов, конституирующих время своим действием и подчиняющих реальность единому темпоральному проекту. Такое представление, типичное для модернистской философской и исторической практики, представляет субъекта внеположным по отношению к историческому времени и к другому субъекту. Таким образом, задача Мерло-Понти заключалась в том, чтобы показать, что мир предсуществует и дан человеку как смысл и как историяно, уже свершившийся, он остается открытым по отношению к его свободе. Метафизичность исторического проявляется лучше всего в продолжении того, что более не существует, в причастности плоти мира, которая и есть история.

6. Наиболее продуктивные линии мысли Мерло-Понти: описание субъекта как анонимного я, обнаружение трансцендентальной, конституирующей силы хиазма — структуры, лежащей в основании соотношения воспринимающего и воспринимаемого, интуиция плоти мира как текстуры, общей всем объектам, -находят продолжение в философских исследованиях второй половины XX века. К числу этих открытий, предопределивших развитие современной философии, необходимо также отнести идею архитектонического прошлого, непроективного опыта истории, трансцендирующего настоящего и вертикальной истории. Начатый Мерло-Понти поиск пути между историей как чередой уникальных фактов и историей как схемой, сводимой к универсализирующим философским категорияммежду историей как зрелищем и историей как индивидуальным действиеммежду предопределением и тотальной свободой, получил продолжение в работах французских структуралистов и постструктуралистов. Сам Мерло-Понти усматривал перспективу для развития близкого ему метода структурной истории в антропологических исследованиях К. Леви-Стросса. Непосредственное и решающее влияние философско-исторические работы Мерло-Понти оказали на П. Бурдье: его метод генетического структурализма, поиск непреднамеренных стратегий в социальном действии и исследования соотношения тела и времени являются плодом этого влияния. Наконец, у Ж. Деррида мы обнаруживаем развитие наиболее значимых, на наш взгляд, интуиций Мерло-Понти, касающихся непрозрачного или неконтролируемого измерения времени.