Роман М. А. Шолохова «Поднятая целина» в контексте русской литературы XIX-первой четверти XX веков: Тема казачества

Творчество М. А. Шолохова вот уже более семидесяти лет отмечено пристальным вниманием литературной критики и не только российской, но и мировой общественности. Неисчерпаемость истинного художника слова побуждает каждое новое поколение исследователей вновь осмысливать роль и место писателя в общественном сознании XX века, постигая всю глубину его эстетических и духовных прозрений.

В эпоху активного строительства социализма, государственного атеизма и партийности, поисков нового героя времени официальной критикой было утверждено социологическое истолкование романа «Поднятая целина», который считался «художественным учебником по деревне», «практическим руководством1 по колхозному строительству в соответствии с директивами партии и Сталина.» В нём видели воплощение таких основных требований социалистического реализма, как: «всеобъемлющее изображение жизни, идеологическая насыщенность, простота и ясность изложения, прямота и сжатость выражения мысли» [143, С. 482].

Большинство критиков центральный конфликт произведения определяло как столкновение враждебных лагерей, двух классовых сил. Приведем некоторые высказывания исследователей. Так, В. Юровская в статье «О романе «Поднятая целина» «пишет: «В романе мы видим «изображение антагонистических полюсов: с одной стороны, мелкособственническая природа крестьянина, силы капитализма, с другой, силы социализма» [261, С. 21]. Причём к капитализму автор причисляет и перегибы Нагульнова, и жалость Размётнова, то есть раздвоенность трудящихся приравнивается к непримиримому классовому противоречию. В. Гречишников в заметке «Земля в цвету» отмечает: «Центр романа — изображение борьбы враждебных друг другу классовых сил казачьей деревни», а их борьба -» сюжетная ось» [56, С. 33]. М. Сойфер в работе «Язык персонажей «Поднятой целины» М. Шолохова» подчеркивает: «В центре романа — борьба двух противоположных друг другу классовых сил в деревне. Персонажи расположены по двум остро противоположным линиям» [219, С. 121]. В. Гура в монографии «Жизнь и творчество М.А. Шолохова» пишет: «С одной стороны — народ, возглавляемый партией. с другой — ничтожная горстка заговорщиков во главе с бывшим есаулом Половцевым» [58, С. 151].

Но вопреки официально утверждаемой версии, социально-историческая концепция, представленная в романе, воспринималась неоднозначно. Расхождение М. Шолохова с утилитарно-прагматической позицией большинства писателей в отношении к крестьянскому укладу вызвало их возмущение, имеющее явно идеологический смысл.

Органика народной жизни, её универсальность, естественно-природная основа «Тихого Дона» и «Поднятой целины» получили уничижительную оценку давнего оппонента М. Шолохова — Ф. Гладкова, выраженную в одном из неопубликованных писем 1948 года: «У меня свой взгляд на этого писателя. Он отвратителен мне своим ёрническим отношением к женщине <.> он назойливо унижает её и паскудно любуется ею как самкой <.> Он пробуждает в читателе самые низменные чувства <.>. Давыдов — мёртвая фигура. Большевиков он и не знает, и не любит. Они способны только на анархию и на грабёж („Поднятая целина“). Шолохов требует мужественной критики, суровой и беспощадной <.>. И я не знаю, что, собственно, в Шолохове — от социалистического реализма» [257, С. 40−41].

Ему вторят 3. Штейкман, отмечающий «откровенную физиологичность романа», особенно проявляющуюся в женских характерах, и эклектичность авторского мышления, в котором соединяются «физиология и колхоз», «социализм и запахи», «плоть и политика» [258, С. З], и Д. Кальм, считающий, что «многообразные типы кулаков значительно ярче, чем образ положительного героя — рабочего-двадцатипятитысячника» [94, С. 4].

Более объективное исследование концепции М. Шолохова, не потерявшее актуальности и в наши дни, было представлено критиком Теодором Парницким в «Курьере литературных наук», вышедшем в Кракове в 1934 году: «Автор не только понимает, что уничтожение частной собственности является бунтом против извечного права самой природы человека, не только не осуждает антиколхозников, но и сочувствует им, оправдывая их страстную любовь к земле и всему тому, что они тяжким трудом сами для себя и для своей семьи приобрели. Ещё больше Шолохов выводит в романе стопроцентных вредителей-контрреволюционеров <.> И тех тоже умеет понять и объяснить, и одновременно не скрывать недостатков характеров коммунистических деятелей, ошибок самого метода коллективизации <.>» [125, С.18]. И действительно, авторская позиция в романе отличается наличием «плавающей» [Е. Толстая-Сегал] точки зрения. В этом проявляется сходство творческого метода М. Шолохова с романами Ф. М. Достоевского и их принципиальной незавершённостью, открытым финалом и полифонизмом мышления автора. Позиция повествователя в «Поднятой целине» постоянно смещается. Писатель переходит то на сторону одного, то на сторону другого персонажа, а целостность мировосприятия вырастает из сложного переплетения характеров, действий, нравственных установок героев. Действительность рисуется в романе через голоса «множества действующих лиц -» хора" - и поэтому она так изменчива, разнородна" [68, С5|.

В постперестроечное время стали доступны многие архивные документы, позволяющие восстановить историю издания романа «Поднятая целина». В редакции журнала «Новый мир» рукопись была встречена настороженно, отказывались публиковать ряд глав, описывающих раскулачивание казаков. Все доводы М. Шолохова отклонялись, и ему пришлось обратиться за помощью к Сталину. Прочитав роман, Сталин сказал: «Что там у нас за путаники сидят? Мы не побоялись кулаков раскулачивать, чего же теперь бояться об этом писать? Роман надо печатать» [118, С. 12], Но, спасая главное, М. Шолохову пришлось пойти на уступки, заменив название романа «С кровью и потом» на более оптимистическое. Газеты и журналы начала 30-х годов после выхода в свет «Поднятой целины» писали о ней сдержанно, а нередко с раздражением. «Знамя» и «Октябрь» укоряли писателя в «объективизме», «Молодая гвардия» — в «затушевывании контрреволюционной инициативы кулачества», а известный своей непримиримостью «Антирелигиозник» обвинил автора в «потворничестве кулацко-середняцким настроениям» и «недостатке бдительности». Лишь в 1936 году положительный отклик «Правды» изменил ситуацию к лучшему.

После появления в 1960 году второго тома «Поднятой целины» интерес к роману обостряется. Появляются обширные монографии, в которых авторы пытаются всесторонне рассмотреть творчество М. Шолохова. Среди них следует отметить такие, как «Мастерство М. Шолохова» А. Ф. Бритикова [27], «На стрежне века (Художественный мир М. Шолохова)» А. И. Хватова [240], «Художественные открытия М. Шолохова» Ф. Г. Бирюкова [20], «Творчество М. Шолохова» JI. Якименко [264], «М. Шолохов» В. Литвинова [130].

С этого момента литературоведение разделилось в шолоховском вопросе на два «лагеря»: на тех, кто исходил из общественно-политического прочтения романа, и тех, кто обращался к его духовной проблематике. Так сложились и оформились направления, которые условно можно назвать социологическим и нравственно-философским. Об этом в 1978 году сказал П. В. Бекедин в статье «Неподатливое поле «Поднятой целины» «: Стало почти традицией прямолинейно привязывать «Поднятую целину» к воссозданным в ней нескольким месяцам жизни одного из донских хуторовдовольно часто её анализируют так, как будто перед нами мастерски беллетризованный социально-политический трактат, а не художественное произведение, в котором безраздельно царит образное мышление. Любая попытка нарушить эту традицию, выйти за рамки узкосоциального прочтения романа, обнаружить в «Поднятой целине» философские аспекты, вызывает недовольство, если не сказать раздражение, у отдельных авторов. Стоило, например, А. И. Хватову в своей монографии о М. Шолохове сломать социологическую схему в анализе «Поднятой целины» и подойти к ней, как к явлению большого искусства, в котором не могут не быть затронуты «вечные» вопросы человеческого бытия, как на него тут же осерчал критик В.М. Литвинов» [16, С. 80].

Вульгарно-социологическая догма, обозначенная в исследованиях 30-х годов, получила широкое распространение и в дальнейшем. «Фундаментальные обобщения самых существенных закономерностей перехода крестьянства к колхозному строю, которые сравнимы с глубоким научным исследованием» [А.Ф. Бритиков], «время в его незабываемых конкретных проявлениях» [Л. Якименко], незабываемые картины острейшей классовой борьбы <.> с позиций марксистско-ленинской науки [П. Мезенцев] - вот самые характерные определения творческого метода М. Шолохова.

Но более глубокое изучение художественной ткани романа выводит критиков на размышление о том, что большинство конфликтов не укладывается в рамки классовой борьбы. Насильственное изменение психологии казачества сопряжено с проблемой гуманизма, нравственного выбора человека. Эта мысль находит отражение в книге А. Хватова «На стрежне века (Художественный мир Шолохова)»: «.единство социального и гуманистического аспектов художественного исследования действительности определили место „Поднятой целины“ в ряду произведений о колхозной деревне» [240, С. 325]. «Классово-имущественная дифференциация» и «поляризация политических сил» составляют «фактическую основу произведения, но не его сюжет». По мнению критика, долгое время считающийся центральным классовый конфликт между Давыдовым и Половцевым не является определяющим, так как это лишь фактор, осложняющий обстановку. Поворот в жизни хутора уже произошёл. Важнее «конфликты, связанные с борьбой двух начал в социальном бытии и сознании тружеников земли, с преодолением трудностей, которые неизбежно возникали в процессе переустройства жизни» [240, С. 325].

Таким образом, философской основой концепции романа в работе А. Хватова становится извечный конфликт добра и зла, света и тьмы, который находит своё отражение в человеческой душе. М. Шолохову было важно показать, как происшедший переворот в деревне затронул глубины народной жизни. Впервые в данной монографии в человеке рассматривается не массовое, а личностное начало. «В повествование все решительнее вступает тема человека как высшей ценности бытия.» [240, С. 325]. Так происходит отход от жёсткой социологической схемы и намечаются подходы в исследовании психологии героев, а внешний, классовый конфликт уступает место внутреннему конфликту, наиболее ярко проявляющемуся в критические моменты бытия.

М. Шолохов выступает не просто писателем-реалистом, изображающим человеческий характер на фоне развивающихся исторических событий, онталантливейший писатель-гуманист, которого больше волнуют не великие события, а человеческие поступки и традиции, явившиеся следствием исторического процесса.

Постепенно литературоведению удаётся уйти и от одностороннего понимания героев романа. В работах Ф. Бирюкова «Художественные открытия М. Шолохова» [20], «Эпопея борьбы и созидания» [21], «О подвиге народном. Жизнь и творчество М.А. Шолохова» [22] видна многомерность главных образов, всесторонне освещено своеобразие их характеров. Исследователь выступает против крайнего проявления нагульновских методов руководства, считая их очень опаснымипытается защитить Размётнова, которого долгое время называли правым уклонистом. Верным является и замечание о том, что герои не статичны, а проходят определенный путь развития: «Во второй книге не только женские образы показаны в новом свете. Как-то по-особенному раскрывается Размётнов <.> Нагульнов стал нежнее. Давыдов стал больше думать о народе, его нуждах.» [22, С. 140]. Интерес к нравственной проблематике произведений М. Шолохова значительно расширяется в 70−80-е годы. В 1980 году в статье М. Кургинян «Концепция человека в творчестве Шолохова» проводится мысль о том, что внутренняя идея, формально и содержательно организующая роман, — это «неустанно идущий во всём романе и доходящий до последней его главы процесс становления и самоопределения нравственно цельной личности.<.> Острая злободневная политическая коллизия спроецирована вглубь, приобщена к народному представлению об извечно идущей борьбе за правду и о её защитниках» [124, С. 65]. Исследователь впервые вводит понятие целостной и раздвоенной личности, но решает эту проблему с позиций социалистического гуманизма. Критерием нравственности для М. Кургинян является «бескомпромиссность», которая приравнивается к внутренней цельности характера, зависящей от политической ориентации личности. Поэтому в образах коммунистов прослеживается движение к целостности, а их поведение объясняется «нравственным максимализмом» — у представителей же враждебного лагеря выявляется «непримиримая двойственность и внутренняя разорванность как черты, неотъемлемо связанные с занимаемой ими жизненной и политической позицией» [124, С. 72]. При таком подходе исчезает противоречивость человеческого характера и появляется стремление оправдать героя любыми средствами. Это типичная черта соцреализма с его изображением коммунистов исключительно как положительных героев.

Стремление показать «гуманистический идеал Шолохова» и его воплощение в характерах и образах отражено в книге В. Литвинова «М. Шолохов» [130, С. 40]. Он считает, что во многих эпизодах проявляется эклектичность характеров коммунистов. Размётнов, например, то до комичного прост, то хитёрто трудяга, то «выказывает леность» — глаза у него то «ясные, как небушко», то «злобноватые». Нагульнов соединяет в себе «высокий порыв, чувство дальней цели, братскую солидарность со всеми трудящимися планеты» [130, С. 200] и ярость, жестокость, склонность к насилию. Но, следуя критериям революционного гуманизма, автор книги утверждает, что «всего важнее среди возможных нравственно-этических „слагаемых“ идейная убеждённость человека, его социально-классовые интересы» [130, С. 200]. Но какой идейностью можно оправдать ту жестокость, которая проявлялась во время коллективизации? Ведь воевали не только с так называемыми кулаками, но и с их детьми. Идеология, построенная не на любви к человеку, а на ненависти, не может долго существовать, иначе эта ненависть будет разъедать общество изнутри, ведя к торжеству звериных инстинктов и самоуничтожению. И Шолохов как истинный писатель-гуманист предостерегал общество от этой ситуации, возвращая читателей в русло традиционной системы ценностей. Он запечатлел начало духовно-материального крушения, которое выпало в XX веке на долю России и мира и суть которого до конца ещё не разгадана сегодня. Писатель «поведал миру о крайностях бытия, ниже которых как будто уже ничего нет, а есть только пропасть и смертьпричём картины страшного разлома овеяны у него поэзией, призванной запечатлеть в памяти „осколки“ того великого и цельного, что по крупицам копилось нацией в течение многих столетий» [161, С. 71−72]. В XX веке мировая цивилизация, столкнувшись с революциями и войнами, вплотную приблизилась к той роковой черте, о которой ещё в старозаветное время предупреждали библейские пророки. Вызванное этим явлением ощущение всеобщего трагизма затронуло каждую человеческую «песчинку». М. Шолохова как раз и интересует, как в этой критической ситуации проявляется человеческий характер и как человеческие поступки соотносятся с тысячелетней христианской традицией.

Третий, самый плодотворный период в исследовательской работе по творчеству М. Шолохова связан с перестройкой нашего общества и пересмотром литературы XX века с общечеловеческих позиций. С одной стороны, он выявил непримиримую точку зрения ряда писателей и критиков, которые отказывают роману в художественной значимости (В. Панков, Е. Евтушенко, А.И. Солженицын), отводя М. Шолохову роль конъюнктурного писателя. С другой стороны, отчетливо прослеживается принципиальная позиция А. Беглова, В. Осипова, И. Коноваловой, А. Знаменского и других, выражающих мысль о своеобразной «закодированности» шолоховских произведений и необходимости их нового прочтения вне социологической мифологии прошлых лет. Публикация неизвестных писем Шолохова к И. В. Сталину обострила ситуацию. Автор описывает ужасающие преступления, совершаемые во время раскулачивания, пытается привлечь внимание к тем вопиющим нарушениям, которые он наблюдал на Дону, приводит многочисленные примеры избиений, допросов с пристрастием, применяемых по отношению к казакам. Представим лишь некоторые из них: «.сейчас умирают от голода колхозники и единоличникивзрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями. 1. В Плешаковском колхозе два уполномоченных РК Белов и другой товарищ, допытываясь у колхозников, где зарыт хлеб, впервые применили метод „допроса с пристрастием“. В полночь вызывали по одному из колхозников, сначала допрашивали, угрожая пытками, а потом применяли пытки: между пальцами клали карандаш и ломали суставы, а затем надевали на шею верёвочную петлю и вели к проруби в Дону топить. 2. В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили <.>, в этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос. 3 <.> заставляли садиться на раскалённую лежанку» [262 С.47].

В своём письме М. Шолохов описывает десятки подобных случаев, которые имели массовый характер. Писатель «видел такое, чего нельзя забыть до смерти». Подобная ненависть по отношению к своему народу, а особенно, к детям говорит о массовой деградации, расчеловечивании, достигших катастрофических размеров. М. Шолохов находился в самой гуще интересов своего времени, остро реагировал на трагические события, связанные с коллективизацией. Свидетельство тому — его участие в организации помощи голодающим станицам, поездки в Москву с просьбами и жалобами и его письма, полные скорби, сострадания, гнева. Письма, пронизанные высокой гражданственностью, мужеством и христианскими движениями души. Приведем фрагмент письма к Е. Г. Левицкой от 18 июня 1932 года: «<.> вот уже полтора месяца, как творятся у нас нехорошие вещи. Я втянут в водоворот хлебозаготовок (литература побоку!), и вот верчусь, помогаю тем, кого несправедливо обижают, езжу по районам и округам, наблюдаю и шибко «скорблю душой» <.> жмут на кулака, а середняк уже раздавлен <.> Народ звереет, настроение подавленное. «[237, С. 114].

После публикации этих писем встал вопрос, писал ли М. Шолохов произведение на заказ, намеренно сглаживая и приукрашивая действительность, или исследователи и читатели не увидели того, другого, что составляет основу романа, его глубинные пласты, философские. Социологическое направление в шолоховедении изжило себя, и на первый план вышла общечеловеческая проблематика, «вечные «вопросы бытия, внутренний конфликт в душе человека между христианскими ценностями и новым революционным порядком. Именно в этом направлении сейчас идёт активная исследовательская работа.

В 1990 году выходит статья Ю. А. Дворяшина «Поднята ли целина в романе Шолохова», которая порывает с традициями социологического исследования литературы XX века: «На протяжении многих лет, начиная с 30-х годов, официальной критикой формировалось представление о „Поднятой целине“ как о художественной модели эпохи коллективизации во всём её объёме и сложности <.>. Нельзя не заметить, что многие сегодняшние оппоненты романа Шолохова, по сути дела, оценивают не столько произведение, сколько то хрестоматизированное представление о нём, которое сложилось в общественном сознании» [63, С. 30]. Исследователь же обращает внимание читателей на то, что «жизнь в Гремячем Логу показана далёкой от нормального состояния, всё в ней сдвинуто, извращено» [63, С. 31]. Почему же это произошло? Оказывается, из жизни «вытравлена сама душа», то есть люди потеряли какой-то нравственный стержень, духовную опору своего существования. Поэтому страницы залиты человеческой кровью: «В ряде эпизодов запечатлены такие проявления жестокости и изуверств, которые даже в „Тихом Доне“ не встретишь. Эти сцены введены в атмосферу обычной, даже будничной жизни» [63, С. 35]. Критика интересует, как в этой ситуации раскрывается характер человека. «Эпоха коллективизации рисуется как время, характеризующееся особенным ожесточением нравов, когда человеческая жизнь во многом утратила значение высшего гуманистического критерия, а насильственная смерть стала восприниматься как привычное дело. Это состояние изображено как аномальное, разрушающее личность, несущее угрозу гибели всему живому» [63, С. 36]. Пожалуй, впервые Ю. Дворяшин заговорил о том, что классовый критерий не является абсолютным в оценке поступков и действий персонажей и что общечеловеческие ценности оказываются приоритетнее и весомее классовых. Существенной является мысль о том, что в «Поднятой целине» наиболее отчётливо характер раскрывается в ситуациях, связанных с вопросом жизни и смерти человека. А с этой точки зрения нельзя чётко провести грань между патологической жестокостью Половцева и демоническим фанатизмом Нагульнова. Позиция Григория Мелехова из «Тихого Дона» — «ни те, ни эти не по совести» — очень близка Ю. Дворяшину, считающему, что «ни один из героев не обладает монопольным правом на истину <.> Герои Шолохова самобытные, незаурядные личности, тем рельефнее выявляется в романе переплетение линий добра и зла в их характерах <. > [63, С. 40].

Эта работа положила начало новому прочтению романа, на наш взгляд, более адекватному и близкому художественной концепции всего творчества М. Шолохова, что даёт возможность внимательно исследовать систему образов романа в их отношении к традиции, христианским ценностям и к социальным инновациям.

Развитие мысли Ю. Дворяшина можно найти в статьях JI.B. Крживинской «Перечитывая „Поднятую целину“, И. И. Черновой „Так это было на земле. Тема коллективизации в современной литературе 30−80-х годов“, в которых акцент делается на трагедийном звучании романа. JI.B. Крживинская напоминает о том, что первоначальное название романа было другим, и именно оно более адекватно содержанию произведения: „“ Сплошная» и у Шолохова идёт с потом и кровью" [117, С. 42]. Подробно разбирается начало 9-й главы, которое автор называет сценой, где завязываются в трагедийный узел судьбы героев" [117, С. 43]. Именно сцена раскулачивания чётко выявляет начальные позиции каждого из персонажей. Исследователь выступает против мнения тех, кто осуждает действия Размётнова и рассматривает это как проявление «нетвёрдости характера, легко поддающегося панике», и считает это показателем человечности. Действия же Давыдова и Нагульнова в этой ситуации воспринимаются негативно. С этим нельзя не согласиться. Но автор ставит на этом точку, не прослеживая дальнейшую судьбу главных героев в романе.

В отношении представителей противоположного лагеря, наоборот, просматривается стремление оправдать их поступки сложившимися условиями: «А он-то [Островное] знал, лелеял землю, как никто в Гремячем Логе. Если бы у коллективизации была альтернатива! Ещё каким бы советским фермером стал Яков Лукич!» [117, С. 45]. Конечно, Островнов — истинный хозяин земли, но его решение убить свою мать нельзя ставить в одностороннюю зависимость от коллективизации. Она была лишь толчком к трагическим событиям, а причины кроются гораздо глубже, в тех процессах, которые происходили в душе героя.

В работе И. И. Черновой также звучит протест против догматического подхода в оценке романа, обращается внимание на трудности его публикации, отмечается интерес автора к внутреннему конфликту, происходящему в душах героев, когда «сталкиваются человеческий и классовый подход». Полемизируя с ниспровергателями таланта М. Шолохова, критик заявляет, что «писатель ни на шаг не отступил от правды жизни, показывая противоречия процесса коллективизации, раскрывая нравственный аспект проблемы «человек и его выбор» «[246, С.47]. О том, что писатель в романе «не покривил» душой, говорит тот факт, что представлены две взаимоисключающие точки зрения на коллективизацию: «Колхоз — дело это добровольное, «Ты нас не силуй», и «Мы им рога посвернём! Все будут в колхозе «» [246, С. 48].

Переоценка" и «уценка» литературы, предпринятая в последние годы, коснулась многих произведений. «Демократический пересмотр» литературы, в сущности ничем не отличающийся от критикуемого марксистско-ленинского подхода, является атеистическим и материалистическим по сути. Поэтому в период обостряющейся идеологической борьбы, сквозь которую просвечивают социальные противоречия, со стороны определенных сил резко нарастает негативное отношение к великому русскому писателю и намечается тенденция глубже вскрыть причины нравственного и художественного «падения» Шолохова. Вот ряд таких мнений: «Случай неизбежного вырождения большого таланта, пошедшего в услужение к лживой власти» («Вопросы литературы», 1989, № 8) — «Коллаборационизм с дьявольщиной. Рассматривать случай таланта, поставленный на службу большевизма, нет смысла» («Литературная газета», 1990, № 38) — «Власть назначала на роль „гениев“ — Шолохов в литературе.» («Россия», 1993, № 4) — «Шолохов вернулся к идеализации методов насилия «во имя высшей правды», «спор таланта со схемой, нормативами вульгарно-социологической эстетики» «[В. Чалмаев].

В этой ситуации проблемы изучения творчества М. Шолохова приобретают особую остроту. Наследие писателя, ставшее ареной борьбы различных литературно-эстетических и общественных позиций, требует нового осмысления, свободного от стереотипов и позволяющего выявить определённую систему его философско-нравственных взглядов, их связь с народным Православием. Ещё недавно сама постановка вопроса о религиозных аспектах произведений М. Шолохова была невозможной. Сегодня всё большее число исследователей приходит к выводу, что шолоховское изображение истории казачества, построение образов-персонажей, идейный пафос повествования устанавливает связь писателя с Православием. Сознательное приятие автором «Тихого Дона» христианских принципов и ориентиров как данности казачьей жизни отмечено в работах Е. Тамарченко (концепт «христианской правды-истины») [230, С. 237−248]- С. Небольсина («ветхозаветный знак чёрного солнца») [160, С. 182], Б. Соколова («призыв к «примирению и христианскому всепрощению» «) [220, С. 340]- В. Васильева («творчество Шолохова в его глубинной сути есть творчество религиозное, отвечающее основным утверждениям христианства») [34, С. 263]- А. Дырдина («народно-православная интуиция» автора) [68, С. 39]- И. Цыценко (схождение «философии-любви и семьи» с идеями русских религиозных философов) [232, С. 87−101], С. Семанова («Православный Тихий Дон») [211, С. 258−274], Г. Гусева («подавляющее число персонажей «Тихого Дона» — люди православные.») [60, С. 15]. Не менее сложная задача стоит и перед литературной критикой, обращающейся к исследованию «Поднятой целины». В работах разных лет В. О. Осипова, одного из инициаторов создания Всероссийского Шолоховского комитета, звучит убеждение в том, что «и жизнь писателя, связанная с «Целиною», и сама «Целина» до сих пор пребывают в состоянии значительной неоткрытости. Пришло время перечитывать и биографию, и роман, освободившись от политиканствующего гипноза, в котором их содержали несколько десятилетий. Да и сам Шолохов счёл нужным многое зашифровать» [168, С. 5]. Труднейшая проблема, стоящая перед исследователями творчества величайшего писателя XX века, как раз и состоит в том, чтобы, освободившись от груза социологических трактовок, расшифровать глубинное содержание авторской мысли, увидеть художественную значимость романа, его философско-нравственный и религиозный смысл.

В книге «Тайная жизнь М. Шолохова. Документальная хроника без легенд» В. Осипов вступает в спор с А. И. Солженицыным и С. Семановым по поводу «партзаказа на роман «Поднятая целина» «и сговора с самим Сталиным. Для самого автора, «этот роман вплоть до недавних времён — единственное честное отражение коллективизации в художественной литературе — истинно зеркало той страшной по своему воплощению аграрной революции» [173, С. 59]. В статье «Новое о великом вёшенце» автор идёт ещё дальше, утверждая, что «ни в одном сочинении классика нет хулы на церковь и религию, более того — в «Поднятой целине» и «Судьбе человека» отважное по тем временам заступничество от надругательств» [173, С. 60]. Он приводит результаты своих литературоведческих и исторических разысканий и делает вывод о том, что, используя несуществующую директиву, которая будто бы есть в статье «Головокружение от успехов», Шолохов «смело сместил понятия большой политики, чтобы попытаться и осудить ретивых, и зародить у читателей надежду на справедливое отношение к вере» [173, С. 61−62]. В романе Сталин, узнав о перегибах на местах, «кроет почём зря» тех, кто «церква без спросу закрывал». В реальном же историческом документе нет никакой защиты церквей и осуждения богоборцев. В нём есть критика тех руководителей, «кто коллективизацию начинает не с колхозных дел, а «со снятия с церквей колоколов», отвлекаясь от главного. Важный вывод, сделанный В. Осиповым, заключается в том, что «в своём романном творчестве М. Шолохов никак не погрешил против религии, ибо отринул партнаказ для пишущих — учить безбожию» [173, С. 60]. Размышления В. Осипова очень близки и другим авторитетнейшим людям нашего времени. На представлении рукописи «Тихого Дона» в Союзе писателей России в 2000 году своё отношение к писателю и к роману «Поднятая целина» высказал священник отец Димитрий Дудко: «.Он не только русский писатель, он православный писатель, хотя, может быть, внешне он не исповедовал религию. И вот, когда я стал перечитывать Шолохова, «Поднятая целина» меня потрясла. Насколько же это глубокое произведение, насколько оно хорошо отражает эпоху! Меня очень тронули отношения Давыдова и сиротки. Какие христианские отношения! Поэтому.

Шолохов — писатель будущего. Дай Бог, чтобы Россия пошла за Шолоховым, и Шолохов пошёл за Россией" [74, С. 4].

Стремление ряда критиков рассмотреть творчество Шолохова вне основного русла русской культуры, в отрыве от её духовно-философских исканий оказалось несостоятельным, так как мировоззренческую концепцию писателя можно понять и объяснить только в противоречивом литературном и социальном контекстах, сравнив его поиски и находки с позициями предшественников и современников. Плодотворными являются наблюдения тех литературоведов, которые опираются на анализ духовно-исторических истоков его прозы. Ими уже намечены связи писателя с народной поэзией, идейными мирами JI. Толстого и Ф. Достоевского, классикой XIX века. В диссертации Н. Муравьёвой «Космос философско-поэтического контекста романа М. А. Шолохова „Поднятая целина“: система коррелят и символов» предпринята попытка сравнительного анализа философских взглядов писателя «с основополагающими принципами русского космизма и теорией ноосферы В.И. Вернадского» [157, С.5−6] Но, исследуя религиозный контекст «Тихого Дона» и «Поднятой целины», автор делает вывод о том, что в «Поднятой целине» отразились атеистические взгляды писателя" [157, С. 5], с чем мы не вполне можем согласиться.

Своеобразие русской словесности, заключающееся в «мощной традиции философствования», побуждает критиков активно исследовать философское содержание художественного мира М. Шолохова. Первым проблему философичности «Поднятой целины», учитывая «отражение в ней вечных вопросов человеческого бытия», поставил П. Бекедин. Именно он предложил понятия «философия личности» и «философия природы», ставшие опорными в анализе структуры произведения на уровне традиций. Эта работа плодотворно была продолжена А. Хватовым, В. Трофимовым, Н. Глушковым, Е. Костиным и другими авторами на традиционных «Шолоховских чтениях» в Ростове-на-Дону. Об этой тенденции заявил Е. Костин в очерке «Философские аспекты эстетики Шолохова»: «Сегодня самым решительным образом встает вопрос об особенностях и специфике философского духа, философского сознания в творчестве М. Шолохова. Воссозданная великим художником действительность в своих реальных противоречиях и конфликтах выступила, с одной стороны, как известный диалог „первичной“ реальности, а с другой — как воплощение некой практической философии» [113, С. 51]. Пристального внимания, с точки зрения критика, заслуживают категории войны и мира, жизни и смерти, вечной природы. Постижение «неизвестного Шолохова» также связано с категорией личностной философии, так как стержневой в художественной системе писателя является проблема человека.

Эти идеи созвучны размышлениям Н. И. Стопченко в статье «Художественная философия и творчество М. А. Шолохова (Опыт краткого обобщения)» [232, С. 138−149]. Он считает, что жизненный мир писателя соединяет в себе «философию, религию, мораль, мифологию и богатейшее бытие мира как нерушимую целостность жизни народа» [232, С. 145]. Шолоховская экзистенциальная проблематика проявляется в таких чертах русской ментальности, как «всепонимание, милосердие, сострадание, жалость, способность стать на точку зрения другого, пережить чужую боль как свою» [232, С. 145]. Категория этического в творчестве писателя связана с постановкой следующих нравственно-философских проблем: смысла человеческого существования, свободы и воли, счастья и долга, любви и семьи, должного и сущего. «Практическая философия» автора прослеживается для Н. И. Стопченко и «в темах земли, малой родины», и в шолоховском «очаровании человека». Изображение распавшегося казачье-крестьянского рода осознаётся критиком «как глобальная проблема экологии человека», истоки которой видятся «в социльно-нравственном и экзистенциальном процессах разлома российской (русской) деревни» [232, С. 147].

Обозначенные в исследованиях последних лет философские проблемы и категории, являющиеся постоянными координатами творческого мышления.

М. Шолохова, требуют дальнейшей разработки, уточнения в контексте конкретных произведений, особенно в романе «Поднятая целина». Постижение воссозданных писателем основополагающих свойств казачьего самосознании, его констант и сдвигов позволит выявить неповторимую индивидуальность, своеобразие русского национального характера, его реализацию в отечественной истории.

Насущной задачей современного шолоховедения является осмысление связей романа «Поднятая целина» с донской прозой и темой казачества в русской литературе XIX века. В советскую эпоху почти не появлялись основательные труды, посвященные изучению этого аспекта творчества писателя. А между тем в истории русской литературы тема казачества едва ли не одна из самых малоисследованных. И дело здесь не только в том, что до недавнего времени произведения и имена таких видных писателей, стоявших у её истоков, как Ф. Крюков, П. Краснов, И. Родионов и других, находились под запретом и оказались забытыми. Сам по себе казачий вопрос остаётся почти неизученным. Начавшееся движение за возрождение российского казачества пробудило интерес к истокам и корням, героическому и трагическому прошлому этого сословия, к его духовной и материальной культуре и привело к тому, что в 90-е годы XX века проблема «казаки и Россия» была явлена читателю во всей своей остроте.

Именно в этом направлении с опорой на философское наследие русских мыслителей XIX—XX вв.еков в данной диссертации предпринята попытка сопоставительного анализа произведений писателей «донской волны» и романа М. А. Шолохова «Поднятая целина». При этом в поле зрения исследования оказываются творческие связи романа с наследием русской классической литературы (А.С. Пушкин, Н. В. Гоголь, JI.H. Толстой).

Всё вышесказанное определяет актуальность диссертационной работы, так как позволяет осветить некоторые грани проблематики и поэтики.

Поднятой целины", не попавшие в поле зрения исследователей или получившие деформированное истолкование.

Проблема выбора казаков и всего народа в целом, рассмотренная через призму произведений донских писателей, проецируется вглубь истории России, приобретая онтологическое измерение. Она перекликается с теми трагическими моментами в развитии русской культуры, когда особую важность приобретает сохранение духовных ориентиров, без которых невозможно «самостоянье» русского народа и его наиболее мобильной и организованной частиказачества.

Диссертация написана на материале произведений русской литературы XIX-первой четверти XX вв.

Объектом анализа являются произведения А. Пушкина, Н. Гоголя, Л. Толстого, М. Шолохова, Ф. Крюкова, П. Краснова, С. Арефина, И. Родионова, связанные с изображением казачества.

Предметом исследования избрана проблема «казаки и Россия», представленная в романах М. А. Шолохова «Поднятая целина», И. Родионова «Тихий Дон», П. Краснова «От Двуглавого Орла — к красному знамени», в рассказах и статьях Ф. Крюкова.

Целью работы является рассмотрение конфликта и системы характеров «Поднятой целины» в контексте возвращённого литературного и философско-религиозного наследия нашей культуры, что позволяет дать новую, наиболее адекватную оценку шолоховского произведения и его образов. При этом в качестве точки отсчета избираются позиции, сформированные литературной критикой в 90-е годы XX века и помогающие вписать творчество М. А. Шолохова в контекст национальной духовной культуры.

Данная цель определила постановку следующих задач диссертационной работы:

— рассмотреть сложные отношения противостояния-сближения казачества и централизованной власти в творчестве Ф. Крюкова, С. Арефина, П. Краснова, И. Родионова;

— исследовать проблему народа и власти в романе М. А. Шолохова «Поднятая целина» ;

— определить влияние пушкинской концепции народного бунта на развитие темы казачества в русской литературе XIX — первой четверти XX вв.;

— дать характеристику «казацкого молодецкого типа», выявить идейно-художественные особенности его изображения в донской прозе и романе М. А. Шолохова «Поднятая целина» .

Выбором целей и задач обусловлен метод исследования. В процессе литературоведческого анализа использован комплексный подход, включающий элементы сравнительно-типологического, историко-генетического и историко-функционального изучения романа «Поднятая целина», а также его связей с традициями русской классической литературы и донской прозы первой четверти XX века.

Выдвигаемая рабочая гипотеза состоит в том, что роман М. Шолохова «Поднятая целина» признается актуальным не только для времени своего создания, но и для нашего — Он представляет собой определенный художественный итог сложившихся в русской литературе традиций изображения донского казачества. Роман о советской коллективизации в значительной степени является романом о взаимоотношениях Дона с Москвой, и потому он укоренен в историческом прошлом нашего государства и нашей литературы, о чем свидетельствуют его творческие связи с рассказами и очерками Ф. Крюкова, С. Арефина, П. Краснова, И. Родионова и других писателей, разрабатывавших тему казачества в отечественной литературе. Художественная концепция «Поднятой целины» опирается во многом на пушкинскую трактовку «русского бунта» и развивает те моменты христианского мироощущения героев, которые отразились в «Капитанской дочке» .

Теоретико-методологической основой диссертации являются труды известных литературоведов: А. И. Хватова, Ф. Г. Бирюкова, В. О. Осипова, В. Кожинова, Л. Г. Сатаровой, А. Дырдина, Г. Ермолаева, В. М. Литвинова, Ю. А. Дворяшина, П. В. Бекедина, И. И. Цыценко и др., определивших направление развития шолоховедения 90-х гг. XX века. Для подтверждения основных положений исследования используются работы выдающихся русских философов: Б. Вышеславцева, С. Булгакова, Н. Лосского, С. Франка и их последователей, способствующих развитию метода философско-религиозной интерпретации художественных текстов.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Основная сюжетная канва донской прозы — модель взаимоотношений казачества с центром — легла в основу шолоховского романа о коллективизации. Конфликт народа и власти имеет в «Поднятой целине» не только острополитическое и злободневное звучание. Он связан с историей Российского государства, судьба которого во многом зависела от того, за кем шел и за кого воевал казак. В отечественной истории неоднократно предпринимались попытки сокрушить вековые устои казачьей жизни. В этом плане методы насилия, коренной ломки казачьего уклада и быта характерны как для «Шульгинской расправы» Ф. Крюкова и донской прозы в целом, так и для «Поднятой целины» М. Шолохова.

2. Проблема сопротивления злу силой является одной из ключевых в историческом пути России. На вопрос, плодотворен ли бунт, в который выливается праведный народный гнев, М. Шолохов отвечает, опираясь на мудрый опыт пушкинской «Капитанской дочки». А. Пушкин в своей повести смещает акценты от жестоких фактов исторической хроники к проблеме человека, его нравственного выбора. Только духовно-религиозный аспект бытия, следование личности высшему авторитету — заповедям Божиимспособно разрешить ситуацию, преобразить земную жизнь.

3. Извечный выбор человека между Добром и злом имеет свою специфику в культуре казачества. Именно писателями «донской волны» было выдвинуто понятие «казацкого молодецкого типа». Однако Ф. Крюков и П. Краснов вкладывали в него прямо противоположное содержание. Для Ф. Крюкова это бунтарь типа Разина или Пугачева, для П. Красновазаконопослушный казак-подвижник, несущий бремя своего сословного служения. Творчество М. Шолохова учитывает обе позиции, но художественная концепция романа «Поднятая целина» поднимается над этими крайностями и продолжает пушкинскую традицию изображения человека, находящуюся в русле христианской антропологии.

4. Эволюция шолоховских бунтарей: Нагульнова, Разметнова, Майданникова и других — совершается в направлении, соответствующем духу народной морали, основу которой на протяжении многих веков формировало Православие. «Казацкий молодецкий тип» в изображении М. Шолохова ориентирован на евангельскую притчу о блудном сыне, который через покаяние восстанавливает связь с Отцом. Этой идее подчинены портретные и пейзажные характеристики, роль монологов и диалогов в структуре повествования.

Научная новизна диссертации определяется тем, что в ней предпринимается попытка сравнительного сопоставления романа М. Шолохова с литературой о казачестве в свете новых данных о революции, гражданской войне и коллективизации, а также публикаций неизвестных ранее шолоховских писем 30-х годов XX века к Сталину, Левицкой и другим. В работе впервые рассматриваются судьбы литературных героев, представленные не только с общерусских позиций, но и с точки зрения их соответствия или несоответствия традициям и ценностным ориентациям казачества как особой общности, своего рода «военно-религиозного братства».

Это позволяет выявить бытийную философско-нравственную проблематику, восходящую к произведениям русской классической литературы XIX века и дающую целостный взгляд на историю казачества.

Теоретическая значимость исследования определяется возвращением в литературный процесс XX века плеяды имен донских писателей, уточнением их преемственных связей с классическим наследием XIX века, открытием перспектив для дальнейшего изучения идейной концепции и поэтики романа М. Шолохова «Поднятая целина», что позволяет создать предпосылки для систематизации и полноты знаний о литературном процессе XIX—XX вв.еков.

Практическое значение работы заключается в том, что она расширяет круг работ, посвященных М. Шолохову. Материалы диссертации могут быть использованы в вузах при чтении курсов по истории русской литературы XX века, для разработки спецкурсов и спецсеминаров по проблемам литературного процесса XIX—XX вв.еков, а также по истории и культуре казачества на филологических факультетах и на уроках литературы в старших классах гуманитарного профиля.

Апробация результатов исследования осуществлялась на Барышниковских чтениях и конференциях молодых ученых 1997, 1999, 2000 годов в Липецком государственном институте усовершенствования учителей и Липецком государственном педагогическом университете, на научной конференции, посвященной 2000;летию от Рождества Христова в Елецком государственном университете (2000), на XXIV Международных Толстовских чтениях в Ясной Поляне (1998), на III Всероссийских Шолоховских чтениях в МГОПУ имени М. А. Шолохова (2003), на заседаниях кафедры литературы и внутривузовских конференциях Липецкого государственного педагогического университета (1997, 1998, 1999). Результаты исследований использовались в классах гуманитарного профиля муниципального общеобразовательного учреждения средней, общеобразовательной школы № 68 города Липецка. Основные положения диссертации изложены в семи публикациях.

Выводы.

1. В романе М. Шолохова «Поднятая целина» в определенной степени находит свое завершение тема казачества в русской истории, его роли в революционных событиях XX века. Острота противоречия «белых» и «красных» в романе о коллективизации приближалась по накалу к эпохе гражданской войны, что подчеркивал и сам автор. В поисках общественного компромисса огромная роль отводилась выбору каждого человека, и здесь автор «Поднятой целины» смог опереться на бесценный опыт пушкинской «Капитанской дочки», в которой борьба дворян и простонародья изображалась как серьезнейшее гражданское противостояние века Екатерины. Образ Пугачева, казака-бунтаря, дан в повести А. С. Пушкина во всей трагической противоречивости, диалектике добра и зла, игре света и тени.

2. Дальнейшее развитие «казацкий молодецкий тип» получил в повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба», где автором идеализирован сам дух казачьего рыцарского служения вере и правде. В повести JI. Толстого «Казаки» образы Лукашки и дяди Ерошки также воплощают собой этот тип, но вопросы веры s у героев отходят на второй план, поскольку казаки Л. Толстого подчиняются законам природы.

3. Донская проза в изображении героической личности казака развивала традиции Н. Гоголя и Л. Толстого. И М. Шолохов, создавая свой последний роман о казачестве, испытывал влияние многих своих предшественников, но наиболее творчески продуктивной стала ориентация на пушкинскую традицию, его подход к личности Пугачева. «Казацкий молодецкий тип», разработанный М. Шолоховым, в своей психологической глубине, сложности перипетий добра и зла в душе человека опирается на христианскую антропологию позднего А.Пушкина. Характеры, аналогичные шолоховским бунтарям, можно найти и в рассказах П. Краснова и Ф. Крюкова. Но автора «Поднятой целины» интересует именно эволюция героев, которая совершается в направлении возврата к народной этике, традиционной системе ценностей. Этой идее подчинены портретные и пейзажные характеристики, роль монологов, диалогов, полилогов в структуре повествования, а также притчевое начало в романе.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Подводя итог диссертационному исследованию, мы пришли к следующим выводам. Роман М. Шолохова «Поднятая целина» следует воспринимать как результат многолетнего развития прозы о донском казачестве, В центре этой литературы постоянно находились отношения казаков и России. Два подхода, которые исторически сложились в ведущие тенденции при изображении «тихого Дона», безусловно, учитывались М. Шолоховым при создании романа о коллективизации. Но его художественная концепция совершенно оригинальна. Отношения казачества и центра, проводившего политику расказачивания, носили подчас драматический характер. Писатель сумел правдиво показать насильственные, жестокие меры по перестройке жизни казаков на социалистический лад. Историософия М. Шолохова заключается в том, что он воспринимает действия центра не как нечто случайное, а как закономерность, неоднократно являвшую себя в русской истории. И в этом плане рассказы, очерки, романы Ф. Крюкова, С. Арефина, П. Краснова, И. Родионова являлись необходимым историческим фоном, на котором разыгрывалась современная М. Шолохову трагедия.

Но в отличие от писателей донской прозы, исследуя проблему «казаки и Россия», М. Шолохов вскрывает глубинные онтологические противоречия русской жизни и обозначает истоки мировоззренческого конфликта между идеями централизованного государственного правления и казачьей автономности. Острейшее противостояние внутри народного целого осмысливается художником как величайшая трагедия, на всех уровнях бытия разделившая единое православное государство и затронувшая каждую «человеческую песчинку». Причем, внимание писателя смещается с изображения внешней политической жизни страны в сторону трагических блужданий и исканий казачества вместе со всем народом в ситуации Смутного времени.

М. Шолохову близка именно пушкинская концепция русского бунта, который изображается как пожар, пожирающий все на своем пути, — и в этом его бессмысленность и беспощадность. В этом огне междуусобного раздора гибнут не только люди иного (чем бунтовщики) социального положения, но и другие, случайно попавшие в пламя бунта. В огромном и далеко не полном списке жертв Пугачева крестьяне и крестьянки, простые солдаты, священники, дети. Мартиролог романа «Поднятая целина» включает в себя десять персонажей, чья гибель непосредственно связана с коллективизацией. Кроме того, в произведении есть упоминание о смерти еще более двадцати человек. Причина трагизма происходящего очевидна. Главный признак всех революций — их безбожественность, резкая антицерковная направленность. Ведь философская суть бунта заключается в том, что человек вообразил себя вершителем истории и судеб людей, то есть человекобогом. Именно в этот момент остро встает проблема нравственного выбора героев. Разрешить ситуацию можно только в русле христианской аксиологии. Неверие порождает Смуту — так, как грехопадение порождает падший мир. Человек может вернуться в другое, совершенное бытие, верой и духовным усилием восстановив в себе соответствие попранному Замыслу.

В «Капитанской дочке» главные герои живут по «закону Господнему», традиции православной духовности и нравственности не только остаются незатронутыми, но еще больше жизнеутверждаются в огненных испытаниях «беспощадного бунта».

В XX веке же не просто поколебленными, но уничтоженными оказываются самые глубинные основы бытия, без которых и казачеству, и народу просто невозможно выжить. Но М. Шолохов не теряет веру в то, что переломная эпоха в жизни русского общества — эпоха бессмысленного бунтасменится «державным шагом» новой власти. Парадокс истории в том и заключается, что Коммунистическая партия, призывавшая к раздуванию «мирового пожара», сыграла свою главную историческую роль: удержав страну на краю пропасти, спасла ее от распада, от иностранной интервенции, от бунта и хаоса. Ведь общеизвестно, что страшнее самой жестокой тирании анархия, безвластие. История творится жестоко, на крови миллионов безвинных людей, и М. Шолохов показал это в романе «Поднятая целина». Подобно тому, как «бессмысленный и беспощадный» бунт у А. Пушкина карается и подавляется властью почти также кроваво и беспощадно, — подобно этому противостояние «белых» и «красных» получает трагическое разрешение в смерти главных героев. Но творческий оптимизм писателя связан с верой в существование Высшей Правды, освещающей картину человеческой жизни и человеческой души с их светлыми высотами и низменными проявлениями. Эволюция шолоховских героев, олицетворяющих архетип «блудного сына», показывает, как в скитаниях по «морю житейскому» вновь обретается понимание Истины. А. Пушкин и М. Шолохов унаследовали христианскую систему ценностей, отражающуюся не в «верхнем» идеологическом уровне их творчества, а в самом способе художественного мышления, в характере реализма, основанного на ощущении священности Бытия и обращенного к Высшей Правде.

К сожалению, вопросы национального самоопределения, поиска духовно-нравственных ориентиров, проецируемые писателем вглубь истории Отечества, с особой остротой актуализируются в наши дни, когда над Тихим Доном вновь сгущаются тучи: исконно казачьи станицы заселяются турками, а доля мусульманского населения значительно превышает число славян в соотношении 70% к 30%, Отмеченные М. Шолоховым в «Поднятой целине» деструктивные процессы: разорение кладбищ, разрушение церквей, -продолжаются до настоящего времени. В станице Старочеркасской заброшен войсковой храм Преображения Господня, построенный в 1740 году и являвшийся одновременно крепостью-форпостом, защищавшим город Черкасск от набегов воинствующих бусурман с севера. Предан забвению и великий казачий погост, на котором нашли упокоение легендарные атаманы донцов, герои Азовского осадного сидения, боевые сподвижники Петра I. Об опасности подобного отношения к памятникам старины и святыням писал историк В. О. Ключевский: «.политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной. Нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо, памятями деятелей, внесших наибольшее количество добра в свое общество. С этими памятниками и памятями срастается нравственное чувство народаони — его питательная почва, в них его корниоторвите его от них — оно завянет, как скошенная трава. Они питают не народное самомнение, а мысль об ответственности потомков перед великими предками, ибо нравственное чувство есть чувство долга. Творя память этих великих предков и их дел,. мы проверяем свой нравственный запас, завещанный нам великими строителями нашего нравственного порядка, обновляем его, пополняя произведенные в нем траты. С угасанием исторической памяти народа запас этот не пополняется и растрачивается «без остатка» [102, С. 75−76]. Первопричиной продолжающегося и в XX веке угасания казачества, по мнению многих политических деятелей и священников, является невыполнение «рыцарями» Тихого Дона своего главного призваниясохранения православной веры.

Иеромонах Старочеркасского монастыря Софроний говорит: «Кого люблю, — сказал Господь, — того наказываю. Казаки наказаны за отступление от веры. Главная наша беда — отступление от Бога. А когда утрачено внутреннее содержание, тогда приходят и другие беды.

У казаков красивая форма, но одной только формы для возрождения недостаточно. Храмы остаются заброшенными, казаки все больше в политике, в экономике. Пока они не придут в храм, к Богу — истинными казаками они не станут" [73, С. 25].

Поэтому настоящее возрождение Донского казачества, «казацкого молодецкого типа» возможно только при условии выполнения заветов М. Шолохова, прозвучавших в романах «Тихий Дон» и «Поднятая целина». Духовность не всегда в его произведениях наполняется строго религиозным содержанием, но «православная интуиция» писателя подсказала ему пути выхода из кризиса, лежащие в сфере важнейших христианских добродетелей. Художественный мир М. Шолохова в контексте национальной культурной традиции, идущей от христианских корней, обретает новый духовно-нравственный смысл, что открывает возможности для дальнейшего исследования творческого мышления художника — создателя собственной образно-философской системы. Плодотворность анализа духовно-исторических истоков прозы писателя позволяет выявить ее константы, укорененные в пушкинской традиции изображения человека и имеющие связь с христианской антропоцентрической установкой.

Длительное существование в ситуации войны затрагивает внутреннюю суть личности, запутывающейся в противоречиях нравственной природы, и уничтожает ее веру в Высший, бытийный смысл. Автор изображает сдвиги жизненных ориентаций казачества, обусловленные разрушением самобытного образа тихого Дона. Своеволие, непослушание, забвение тысячелетних святынь становятся приметами нового времени. Массовое расцерковление сознания, угасание любви и веры приводят к тому, что герои попадают под власть греховных соблазнов и искушений, и их жизнь трагически расходится с христианскими идеалами всепрощения, смирения, жертвенности. Рождение страшной формулы «брат на брата, сын на отца» знаменует собой распад русского общества и государства, приведший к тому, что ненависть и враждебное противостояние становятся нормами человеческой жизни. Утрата Высшего идеала сделала весь народ искателем «сокровищ на земле», стремящимся к осуществлению только узкосословных интересов. Сравнивая носителей «белой» и «красной» идеи, М. Шолохов утверждает мысль о том, что только возвращение к идеалу соборности, государственного единодержавия является единственным способом дальнейшего существования нации, ее объединения вокруг вечных ценностей. Представления о Правде, апология добра и человеколюбия позволяют писателю надеяться, что традиционные.