Русские заимствования в удмуртском языке: Дооктябрьский период

Настоящая работа представляет собой обобщение результатов изысканий автора в области русских заимствований, вошедших в удмуртский язык в дооктябрьский период. Целенаправленная работа по теме началась с 1983 года в Удмуртском государственном университете (УдГУ). Параллельно с этой темой с 1976 года автор вел исследования удмуртских диалектов в рамках работы над Лингвистическим атласом Европы (ЛАЕ), что давало много материалов для осмысления процессов при языковых контактах в Волго-Камском языковом регионе в целом, в отдельных диалектах удмуртского языка в частности. Переход с преподавательской работы в археологическую лабораторию (ныне Институт истории и культуры народов Приура-лья УдГУ) в 1984 году помог автору состыковать данные лингвистической географии с данными археологии. В конечном итоге научные изыскания, проведенные на стыке нескольких наук, дали возможность создать научный труд, предложенный ниже нашим читателям. Приношу огромную признательность бывшему ректору УдГУ Б. Н. Шульге, директору Института истории и культуры народов Приуралья УдГУ профессору Р. Д. Голдиной за предоставленную такую возможность приступить к его написанию. Я безгранично благодарен ректору УдГУ профессору В. А. Журавлеву, создавшему лабораторию математической лингвистики и назначившему меня ее руководителем, в которой мне удалось исследовать различные аспекты языка с применением также и вычислительной техники.

В освоении лингвогеографического метода в исследовании языковых контактов мне большую помощь оказывали Президент ЛАЕ Марио Али-неи, члены Главной редколлегии ЛАЕ академики Б. А. Серебренников и В. В. Иванов, ученый секретарь ЛАЕ Н. З. Донадзе. Искреннее им спасибо. Приношу также глубокую благодарность В. А. Ляшеву и Р. М. Баталовой за предоставление своих материалов ЛАЕ по коми-зырянскому и коми-пер4 мяцкому языкам и сотрудничество в составлении общепермских карт на их основе.

Благодарю за бескорыстную помощь работников архивов и библиотек, в частности, работников Национальной библиотеки Удмуртской Республики Н. Н. Бочкареву, Н. П. Лимонову, сотрудников Научной библиотеки УдГУ Т. И. Клабукову, О. В. Мокрушину, В. И. Загуляеву, библиотекарей Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН Л. Н. Зубкову, Н. Н. Осипову.

Выражаю большую благодарность и признательность за оказанную мне помощь программистам ЭВМ В. Ю. Дудорову, Я. Р. Насибуллину, С.А.Акба-еву в исследовании языка с использованием компьютерной техники.

Искренне выражаю свою благодарность научным сотрудникам лаборатории Л. И. Калининой, Л. В. Бусыгиной, А. Т. Байдуллиной, С. А. Максимову и В. Г. Семенову за внимательное чтение и ценные советы для улучшения содержания работы, за поддержание ими творческой, дружественной доброжелательной обстановки в коллективе.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Объектом исследования в данной диссертационной работе являются русские заимствования, вошедшие в удмуртский язык в дооктябрьский период. В удмуртском языке по сравнению с другими заимствованиями русские лексические заимствования по количеству теперь занимают первое место. Например, в текстах многих номеров областной газеты «Советской Удмуртия», изданных в 50−80 гг., в среднем лексические русизмы составляют около 25%. Правда, частотность их употребления находится в прямой зависимости от жанра текстов. Одни лексические русизмы, встречающиеся в этих текстах, в удмуртский язык вошли совсем недавно, другие — в 20−30-е годы, третьи — в начале XX века, четвертые — в середине XIX века, пятыенесколько веков тому назад, т. е. они имеют свою хронологию и историю вхождения, поэтому русские заимствования, вошедшие в удмуртский язык, имеют полное право быть предметом всестороннего исследования. Русско-удмуртские языковые контакты, начавшиеся уже с XII века и длившиеся уже в течение девяти веков, дают много интересной информации как для тех, кто изучает эти контакты с точки зрения истории двух контактирующих языков, так и для тех, кто изучает историю их носителей.

Интерес к теме исследования русских заимствований в удмуртском языке у автора появился в ходе работы над Лингвистическим атласом Европы (ЛАЕ) в связи с изучением диалектов пермских языков методом лингвистической географии. Уже первые пробные общепермские карты, составленные из собранных материалов для ЛАЕ, показали, насколько неоднороден лингвистический ландшафт территории проживания удмуртов, коми-зырян и коми-пермяков. Каждая карта давала всё новую и новую информацию. Среди этих карт особенно привлекли те, на которых были зафиксированы параллельные заимствования из русского и тюркских языков. На них отчетливо было видно, каким образом встречаются булгарско-русские и татарско-русские заимствования. Было обнаружено такое явление: чем позже были усвоены названные иноязычные слова, тем южнее проходили линии их встреч. Впоследствии эта догадка подтвердилась на многочисленных картах, составленных на это явление из удмуртских материалов, собранных с охватом более густой сетки опорных населенных пунктов.

Диалектологические карты, посвященные показу параллельных русских и тюркских лексических заимствований, показали следующую картину: во-первых, для обозначения новых понятий пермские народы во многих случаях используют заимствованную лексику, коми и северные удмурты в большинстве случаев — русизмы, удмурты, особенно их южные группы, — тюркизмыво-вторых, эти параллельные заимствования из русского и тюркских языков большей частью встречаются на территории проживания удмуртовв-третьих, линии встреч параллельных заимствований постепенно перемещаются с севера на юг. Такое расположение линий встреч параллельных заимствований сложилось исторически и несёт на себе огромную историческую информацию: по мере того, как эти заимствования проникали позже, линии встреч параллелльных заимствований расположились все южнее и южнее. При наложении таких карт на сводную карту эти линии напоминают годичные кольца древесины на ее распиле, что дает надежную возможность провести не только относительную хронологизацию заимствованной лексики из названных языков в пермских языках, но и судить о времени появления этих слов в контактной зоне языков непосредственных соседей: булгар, татар и русских. Причем эти слова в основной массе в языках-источниках сами являются заимствованиями из других языков более отдаленных народов запада, юга и юго-востока в более отдаленное время. В дореволюционных заимствованиях удмуртского языка сложилась такая ситуация, во-первых, потому, что русские слова в удмуртский язык начали проникать значительно позже, чем тюркизмы. Ранние булгаризмы, усвоенные южными удмуртами с середины VIII века, проникли вглубь на север, покрыли всю территорию проживания удмуртов, некоторые из них стали достоянием даже коми населения. А когда русские заимствования начали проникать в коми язык, то они продвинулись навстречу к тюркизмам с севера на юг и, встретившись с булгаризмами и татаризмами на удмуртской территории, не могли переместиться дальше на юг, потому что потребности удмуртского языка в новых словах удовлетворялись сперва булгаризмами, а затем — татаризмами. Тюркизмы, чем позже проникали в удмуртский язык, тем меньше продвинулись на север, потому что, во-первых, им не хватило времени преодолеть то пространство, через которое прошли ранние тюркизмы, во-вторых, их дальнейшее продвижение было уже приостановлено русскими словами с таким же значением, и вступали с ними во взаимодействие. В одних случаях они продолжали оставаться диалектными дублетами, а в другихпревратились в полнозначные синонимы, изменив свои стилистические и другие окраски. Хотя южные коми и северные удмурты начали контактировать с русскими почти одновременно, лишь с той разницей, что коми по сравнению с удмуртами встретились раньше с русскими всего на одно столетие, в языке северных удмуртов почти нет русских слов с древними признаками, какими обладает коми язык: их поступательное движение на удмуртскую территорию было также приостановлено ранними булгаризмами. Русские слова в удмуртский язык в большом количестве начинают проникать лишь с конца XVII — начала XVIII веков, когда как северные, так и южные удмурты подпали под сильную сферу влияния Российского государства. В первой половине XIX века наступает равновесие в количестве заимствованных русских и тюркских слов. В это время уже русские слова проникают не только через русских крестьян-соседей, но и через государственно-чиновничий аппарат, через судебно-бюрократические органы, через солдатчину, через торгово-меновые операции на торгах российских базаров и ярмарок, через насильственную христианизацию коренного населения края. Для этой цели были изданы сотни книг, которые знакомили удмуртское население с библейскими и евангельскими сюжетами и вбивали в головы термины православной религии. Именно об этом свидетельствует лексико-тематическая классификация заимствованных слов в удмуртском языке. Арабизмы и фарсизмы, пришедшие через посредство татарского языка, начиная с XVIII века все меньше и меньше начинают удовлетворять потребности удмуртского языка в обозначении новых понятийновые понятия в регионы проживания удмуртов большей частью начинают поступать через русский язык, а с начала XX века, особенно после Октября, татарский язык оказался уже не в состоянии поставлять новые слова, потому что татарская нация, как и другие народы Союза, полностью потеряла прямые связи с зарубежными странами, в том числе и со странами арабского и персидского мира.

Актуальность темы

Изучение заимствований имеет значение не только в отношении истории и истории культуры народа, заимствующего данный язык, но оно важно также потому, что благодаря этому мы можем ознакомиться с происхождением и историей важной группы слов словаря. Вскрытие чуждых элементов косвенно способствует также выявлению наследия в словарном составе передающего языка. Вычленение заимствований также чрезвычайно поучительно для исследований по исторической фонетикечасто мы можем доказать существование или хронологию звукового изменения с помощью показаний заимствований (Яес1е1 1970: 11−12).

Удмурты и их предки в различные исторические эпохи контактировали с иранцами, булгарами, татарами, марийцами и русскими. Взаимные контакты с носителями названных языков в хозяйственной, общественной и культурной областях в удмуртском языке оставили следы в форме языкового заимствования (фонологического, грамматического и лексического). Бесспорно, что при языковых контактах сильнее всего заметно заимствование в словарном составе. Это связано с тем, что словарный состав имеет более открытую и проницаемую системы, нежели фонологическая и грамматическая структуры языка. Важнейшей причиной заимствований является необходимость названия новых предметов, понятий и т. д., правда, при этом заимствующий язык может использовать также и другие, внутренние ресурсы для обозначения новых реалий. Кроме внешнего влияния, лексические заимствования имеют также и чисто внутренние, языковые причины. В частности, редко употребляемые слова могут легко забыться и могут быть заменены чужими элементами. При освобождении от мешающей омонимии может быть также использовано заимствованное слово (лексическая патология и терапия). Так, например, удмуртский язык освободился от омонимов пась 'дыра' и пась 'шуба' в результате заимствования из русского языка слова шуба 'шуба'. Слово пась в значении 'шуба' теперь сохранилось в небольших языковых островках юго-западной части Удмуртии. Такой же процесс произошел с омонимами пыр, три из первых зафиксировано в словарях: пыр I 'беспрестанно, беспрерывно, всегда, постоянно, всеё время', пыр II 'мякина', пыр III 'сквозь, через, по', пыр IV 'пыль'. Слово пыр, употреблявшееся в значении 'пыль' теперь повсеместно заменено заимствованными словами: на севере русскими словами пыль и копоть, а на юге — татарским словом тузон. Теперь пыр IV 'пыль' сохранилось только в закамских говорах в значении 'пыль, которая попадает в дыхательные органы при мялке конопли и вызывает головные боли'. Глагол пульты 'бояться', бытующий теперь только в нижнечепецких говорах, повсеместно заменен булгарским курданы и русским кышканы по этой же причине.

Потребность в синонимах также приводит к заимствованию чужих слов. Конечно, последние три случая в культурно-историческом отношении не означают обогащения лексического состава языка, так как речь идет не о названии новых предметов, понятий и т. д. Среди причин заимствований важную роль играют также общественные факторы (более высокий престиж передающего языка, восхищение чужой цивилизацией, стремление усвоить чужую технологию производства, культурно-языковая политика, проводимая господствующей нацией по отношению к подчиненной нации и т. д.) (Veinreich 1953: 56−61- Носке" 1959: 402−407).

Исторические пласты лексики удмуртского языка, восходящие к иранским, булгарским и татарским заимствованиям, уже выявлены довольно хорошо, и о них опубликовано учеными много основополагающих работ (Мипкаэа 1884- ЛМсИтапп 1903; Лыткин 1961; Федотов 1965; Федотов 1968; Тараканов 1982; Свйсв 1990 и др.). Среди заимствованной лексики в словарном составе современного удмуртского литературного языка самое большое число составляют заимствования, пришедшие из русского языка. Такая ситуация сложилась несмотря на то, что с русскими удмурты в тесные контакты вступили относительно поздно. При этом накопление лексических русизмов в удмуртском языке происходит в нарастающем темпе. Появление огромного числа письменных источников позволяет проследить хронологию фиксации русских слов в удмуртском языке от Октября до последних дней. В установлении хронологии заимствований в удмуртском языке самым трудным является период от слов, усвоенных после первых встреч удмуртов с русскими и до слов, вошедших в язык до наступления советской власти. Бесспорно то, что отдельные русские слова удмуртским языком стали усваиваться не раньше XIII в., однако они стали фиксироваться только в первой половине XVIII в. в записях великих путешественников Мессерш-мидта, Палласа, Мюллера, в то время встречавшихся с удмуртами. Однако в большом количестве русские заимствования стали фиксироваться только со второй половины XVIII века в связи с появлением первых трёх крупных письменных памятников удмуртского языка. Речь идет о «Сочинениях, принадлежащих к грамматике вотского языка», о Словаре Захария Кротова, а также о Грамматике М.Могилина. Эти три источника содержат лексические заимствования, усвоенные из русского языка за весь период до второй половины XVIII века. И у нас нет никаких сомнений в том, что этими словами далеко не исчерпывается количество заимствований за указанный период. В последующих памятниках зафиксированы заимствования как ранние, так и только что попавшие в удмуртский язык слова. Установление хронологии фиксации русских заимствований в удмуртском языке было затруднено тем, что многие памятники письменности не были выявлены и оказались разбросанными на обширной территории по месту их хранения.

Активное проникновение русских слов в удмуртский язык начинается в такое время, когда на удмуртском языке появляются первые памятники письменности и их число постоянно нарастает. Это открывает реальную возможность проследить хронологию заимствований из русского языка, о чем мы не можем говорить по отношению к тюркским заимствованиям.

В течение многих веков русский язык аккумулировал в себе тысячи и тысячи слов, вошедших из многих языков мира. Часть из них он вбирал в себя из языков народов, населяющих обширную территорию Российской Империи, а другие — из языков народов других стран, соседствовавших и не соседствовавших с Россией. Словарный запас русского языка пополнялся за счет иноязычной лексики как через устно-разговорную речь, так и через книжно-письменный язык в результате переводов книг самых разнообразных жанров. О количестве иноязычной лексики в современном русском языке можно судить по словарям иностранных слов, например, «Словарь иностранных слов», изданный в 1964 году, содержит около 23 тыс. слов и терминов (СлИС 1964: 5), а в 1988 году — 19 тыс. единиц (СлИС 1988). Процесс накопления лексического запаса русского литературного языка создавал огромную разницу в количестве слов как в диалектах самого русского языка, так и в языках народов России, в том числе и в удмуртском, и тем самым создавались объективные условия для проникновения этих слов в диалекты русского языка и в языки народов, живущих на территории России. Хотя количественная разница лексического богатства русского литературного языка и языков российских народов напоминала соединяющиеся сосуды, однако для их перемещения из русского языка в другие языки нужны были определенные условия, без которых не происходит заимствование.

Первое условие — это наличие двуязычия, хотя бы наличие одностороннего двуязычия — овладение русским языком со стороны нерусских народов для того, чтобы русские слова проникали в контактирующие языки через устно-разговорную речь. К середине XIX века такие условия уже сложились: северные удмурты к этому времени хорошо владели русским языком. Однако до вятского русского крестьянина иностранные слова в дооктябрьский период доходили крайне мало, поэтому иноязычные слова от них через устно-разговорную речь к удмуртам попадали в мизерном количестве.

Второе условие предполагает достаточно высокий культурный и образовательный уровень заимствующего народа, чтобы его словарный запас обогатился заимствованными словами через книжно-письменный язык. Число русских заимствований в удмуртском языке постепенно увеличивалось по двум причинам: во-первых, в русском литературном языке шло накопление лексического запаса как за счет иноязычных слов, так и за счет внутренних ресурсовво-вторых, контакты удмуртов с русскими по мере приближения к советской эпохе становились более интенсивными, и к тому же среди удмуртского населения увеличивалось число умеющих читать и писать. За годы своего существования (1872−1919 гг.) Казанская учительская семинария выпустила 150−200 учителей для удмуртских школ (Кутявин 1984: 76). Через выпускников семинарии русские слова проникали в крестьянскую среду из книг, усвоенные бывшими семинаристами из письменных источников, опубликованных как на русском, так и на удмуртском языках. Тиражированная удмуртская печатная продукция все больше и больше стала содержать лексические элементы русского происхождения. Распространение письменности — и в особенности книгопечатания — создало новые условия для лексических заимствований: не нужны стали реальные контакты и массовое двуязычие, проникновение иноязычных слов в удмуртский письменный язык стало очень обширным. Как и в русский язык, основная масса слов из западноевропейских языков в удмуртский проникала именно через посредство книжного языка, т. е. слова западноевропейского происхождения из русских письменных источников перекочевывали в удмуртские печатные издания.

Цели и задачи исследования. Лингвистическая география даёт возможность провести относительную хронологизацию усвоения тюркизмов и русизмов. Достоверные письменные источники, пригодные для изучения истории удмуртского народа, начинаются лишь с первой половины XVI века, а фиксация удмуртских слов и того позже — только с первой половины XVIII века. Желание состыковать материалы лингвистической географии с данными письменных источников привело автора этой работы к углубленному изучению письменных памятников удмуртского языка.

Главной целью исследования является вычленение русских заимствований дооктябрьского периода (до 1918 года) от заимствований постоктябрьского периода, потому что, не исследовав русские вхождения дореволюционного периода, невозможно выявить состав лексических заимствований послеоктябрьского периода. Выполнение этой основной задачи потребовало постановки и решения следующих задач:

1) выявить все письменные памятники, зафиксировавшие русские заимствования в удмуртском языке дооктябрьского периода, для чего в первую очередь надо было найти письменные источники на удмуртском языке, как рукописные, так и печатные, дающие достоверные сведения в области исследуемой темы;

2) выявить в письменных памятниках зафиксированные русские заимствования всех типов в удмуртском языке дооктябрьского периода и составить их полный список с указанием на даты и источники фиксации;

3) выявить и вычленить в удмуртских диалектах русские заимствования дооктябрьского периода и составить отдельный список по ним с указанием на место их функционирования, а также на письменные источники в случае, если они взяты из них;

4) путем изучения этимологических источников выявить затемненные основы некоторых русских заимствований типа дйго (634), жожон (759), рос-прос (796*), сибиння (823*) и др.)1.

5) установить звуковые соответствия в заимствованных словах;

6) разграничить структуры заимствованной и исконной лексики;

7) выявить типы языковых заимствований;

8) определить соотнесенность заимствованных слов к отдельным частям речи;

9) разработать научную периодизацию русских заимствований дооктябрьского периода;

10) дать классификацию заимствованной лексики по лексико-семанти-ческим группам;

1 Цифры, стоящие после примеров в скобках, указывают на порядковые номера слов по основному их списку (см. Приложение I,), где даны также значения отдельных лексем и в отдельных случаях обозначены их диалектная принадлежность, приведены сокращенные названия источников, указаны даты фиксации в удмуртских и русских источниках. Звездочки при цифрах говорят о том, что эти слова в памятниках удмуртской письменности дооктябрьского периода не найдены, но они могли быть уже заимствованы в этот период (см. Приложение II).

11) определить место дореволюционных заимствований в лексической системе современного удмуртского литературного языка.

Основными методами исследования, которые применяются в данной работе, являются сопоставительный, сравнительно-исторический, синхронно-лексикографический, лингвогеографический, описательный, статистический и графический.

Степень изученности темы и научная новизна. На наличие русских заимствований в удмуртском языке первыми обратили внимание языковеды Ф. И. Видеманн, Б. Мункачи и Ю.Вихманн. В своих словарях они как указанные заимствования, так и тюркизмы выделяли отдельными пометами. В разделе «Иноязычные элементы в удмуртском языке», помещенном в работе «Этюды по удмуртскому языку», Б. Мункачи подверг анализу слова и отдельные грамматические элементы русского и тюркского происхождения. В связных текстах, опубликованных до 1884 года, он обнаружил 345 русских заимствований и проникновений. В отличие от тюркизмов в этимологических этюдах по русским заимствованиям приводятся соответствия и из родственных коми, марийского и мордовского языков (Мипкасв! 1884).

Исследование русско-удмуртских языковых контактов до сего времени остается белым пятном в удмуртском языкознании. Небольшие статьи, опубликованные В. И. Алатыревым, В. М. Вахрушевым, Ш. Чучем, Т. И. Зелениной, Л. Л. Карповой и некоторыми другими, не показывают хронологию усвоения слов из русского языка. В их публикациях в качестве иллюстративных материалов приводится от 50 до 552 слов. В частности В. И. Алатырев свои иллюстративные материалы (около 230 слов) брал из письменных памятников удмуртского языка, но он на них не сделал ссылок (Алатырев 1958: 56−58), потому что в то время официальные власти Удмуртии преследовали тех, кто пытался утверждать, что до Октябрьской революции у удмуртов была письменная литература. Эти книги из всех библиотек и хранилищ республики изъяты в тридцатые годы и уничтожены.

В.М.Вахрушев в 1959 году опубликовал обширную статью на 51 странице под названием «К вопросу развития лексики удмуртского языка», в которой он несколько страниц отвел рассмотрению дооктябрьских русских заимствований в удмуртском языке, в качестве примеров в статье привёл 299 заимствованных слов в указанный период (Вахрушев 1959: 168,191 196). Вероятно, автор особо не утруждал себя искать в источниках нужные примеры. При проверке выявилось, что отдельные слова им приведены произвольно, в частности, из приведенных им следующие 44 слова отсутствуют в памятниках удмуртской письменности, написанных до 1918 года, они зафиксированы в годы советской власти (после слова приводим год фиксации слов): документ 1933, винтовка — 1927, капсулъ — 1930, приклад — 1926, доброволец — 1930, разведка — 1926, партизан — 1926, дезертир — 1929, амнистия -1933, полоса — 1930, вика — 1930, сима 'подсолнух' - 1930, каляга- 1933, росода 'рассада' - 1934, стружка — 1927, ножовка — 1926, струг — 1929, барак — 1927, наличник — 1934, палисадник — 1936, гайка — 1929, кровать — 1927, табуретка -1930, поскотня -, литература — 1926, художник — 1928, артист — 1926, потрет 'фотография, портрет' - 1930, бубенъ — 1927, гитара — 1929, учебник -1926, журнал — 1926, каникул — 1924, пальто — 1929, пиджак — 1936, воротник-1930, кофта — 1930, юбка — 1930, су кари — 1926, сушка — 1927, литовка — 1931, козяйка — 1930. В этой статье этимологии слов кабан 'стог, кладь' и зуч 'русский' объяснены неверно. Попутно укажем на то, что в лексикографических работах Вахрушев всегда допускал вольности в отборе слов, в том числе и русских заимствований. Например, в словаре 1983 года издания он поместил слова губерния, волость, маляр, выключатель, сюсьтыл 'свеча', а слова уезд, каменщик, штукатур, включатель, кдйтыл, относящиеся к тем же понятийным полям, счел не нужным использовать. Автор названной работы в журнале «Молот» опубликовал статьи о словах зенелик 'бутылка' и кочыш 'кошка' (Вахрушев 1961: 63), пычал и санапал 'ружьё' (Вахрушев 1962: 64), а также ашык, алъчик, бабка, козлок и лодйга 'козанок', 'лодыжка' (Вахрушев 1968: 62−63) и дал правильные их этимологии. Он же защитил кандидатскую диссертацию об истории формирования удмуртской общественно-политической терминологии, которая сложилась в годы советской власти, при этом верно подчеркнул, что формирование этой группы лексики произошло за счет заимствований из русского языка и под его влиянием. В то же время он указал и на наличие калькирования некоторых терминов (Вахрушев 1955).

Среди публикаций о русских заимствованиях в удмуртском языке наиболее серьёзной является большая статья Шандора Чуча (Сбідсб 1970: 323 362- СзйсБ 1972: 27−47), написанная на основе 9 письменных источников, известных ему. В них венгерский исследователь обнаружил 552 русских заимствований. Затем он довел их число до 600 единиц, дополнив этот список сорока шестью русскими заимствованиями, вкравшимися в диалектные тексты северноудмуртских говоров, зафиксированными и опубликованными Т. И. Тепляшиной в 1962 году (Тепляшина 1962: 282−304), и двумя словами из грамматики А. И. Емельянова (Емельянов 1927: 42, 46): насрателъ 'надзиратель' и навор 'набор рекрутов'. Из названных текстов по североудмуртским говорам Чуч отобрал не все заимствованные слова. Почему-то он не использовал из того же текста такие слова, как кузов, чина 'шина', ура!, завод 'вещь, предмет' и некоторые другие. По-видимому, ему обязательно нужна была круглая цифра. Мы бы на его месте вместо слов помидор, подвал, раствор взяли слова кузов, чина 'шина', ура!, завод 'вещь, предмет' по следующим соображениям. Северные удмурты помидоры стали выращивать совсем недавно, после окончания второй мировой войны. Термин подвал связан со строительством из камня, кирпича, песка и цемента. Сельское население до Октября этими стройматериалами не пользовалось. Из сорока восьми слов, взятых Чучем из источников советского времени, 18 обнаружены нами в дооктябрьских источниках.

Нами в памятниках удмуртской письменности выявлено 3167 слов, т. е. в 5,7 раза больше по сравнению с Чучем. Солидное количественное различие в словах, обнаруженных Чучем и нами, показывает и качественное различие состава заимствованных слов. Русские заимствования, выявленные Чучем, по своему составу очень архаичны, они не отражают пополнение лексической системы удмуртского языка в последней четверти XIX и начале XX вв. Среди них нет таких слов, как автомобиль (9), агроном (13), адвокат (15), адмирал (16), академия, военно-медицинской академия (21), акушерка (26), акцизный бандероль (27), акционер (28), американец (47), арестовать карыны (86, 87), арифметика (89), артель (93), атака (110), аэроплан (118), банк (144), банкрот (145), баобаб (146), батальон (160), батальонной (161), батарея (название воинского подразделения) (163), беженец (177), бланк (214), больница (229), большевик (239), меньшевик (1438), эсер (3084), бомбардир (233), бомбардировать карыны (234), бригадной (245), броненосец (247), булавка (258), бунтовать карыны (271), вагон (289), валовой доход (294), варенье (301), вахмистр (310), верховной главнокомандующей (345), верховной власть (346), вестовой (350), вогул (385), воевать карыны (388), военачальник (389), военно-медицинской (390), воинской (400), войско (403), вокзал (404), временной правительство (432), газ (461, 462), газет (463), гарнизон (470), гвардейской (471), гвардия (472), генеральной штаб (476), георгиевской кирос (477), гербовой марка (478), герой (483), гидроплан (484), гитара (488), главнокомандующий (491), тигр (2679), страус (2592), метр (1447), секунд (2387), смета (2465), ссуда 1907 (2534), кредит 1907 (1204), студент, студент-филолог (2605), университет (2765), учёной (2800) и т. д.

Автор нескольких монографических работ И. В. Тараканов, исследовавший большей частью тюркизмы удмуртского языка, рассматривал состав русских заимствований в удмуртском языке в учебном пособии для учителей и студентов, в котором русские заимствования он подразделяет на две большие группы: заимствования дооктябрьского периода и советской эпохи. Слова, включенные в иллюстративный материал заимствованных слов дооктябрьского периода, в основном соответствуют исторической действительности: наши исследования подтвердили их наличие в памятниках удмуртской письменности за исключением некоторых слов, в частности, мы не нашли в памятниках удмуртской письменности слов каникул и винтовка. Видимо, он эти слова заимствовал у В. М. Вахрушева. Ни В. М. Вахрушев, ни И. В. Тараканов в своих работах источники фиксации этих слов не называют. На наш взгляд, первое слово из школьного обихода вполне могло быть усвоено в дооктябрьский период, об этом говорит его внешний облик (усвоено в форме родительного падежа). По этим соображениям слово каникул мы включили в перечень русских заимствований исследуемого периода, не обнаруженных в памятниках письменности, а слово винтовка в этот список мы не включили исходя из соображения, что вместо слова винтовка удмурты длительное время использовали пычал (2205) и санапал (2331).

Примеры, подобранные И. В. Таракановым по русским заимствованиям советского периода, не совсем точны. Следующие слова, отнесённые И. В. Таракановым к «советизмам» (Тараканов 1992: 74−76), следует рассматривать как заимствования дооктябрьского периода, потому что даты их фиксации говорят именно об этом (в скобках приводим порядковые номера слов, помещенных в перечне русских заимствований из своей монографии, вслед за словом — год, а иногда даже день первой фиксации): класс 1888 г. (1081), карандаш 1889 (1007), экзамен 1904 (3070), газет 1905 (463), батальон 1915 (160), атака 1916 (110), фронт 1915 (2839), пехота 1917.11.29 (1852), танк 1917.11.28 (2665), пулемёт 1915 (2185), бомба 1915 (231), бомба лэзян 'бомбомёт' 1915 (231), порох 1875 (1987), броненосец 1917.11.10 (247), миномёт.

1917.VIII.15 (1475), мина 1915 (1466), халат 1888 (2846), селёдка 1889 (2390), врач 1892 (431), санитар 1915 (2337), аптека 1892 (71), сестра в значении 'медсестра' 1915 (2406), кедр 1785 (1041), акация 1907 (23), слон 1785 (2451), тигр 1889 (2679), страус 1889 (2592), павлин 1785 (1753), кит 1847 (1068), налим 1880 (1566), осётр 1880 (1716), стерлядь 1892 (2570), сазан 1880 (2318), карась 1892 (1010), сом 1889 (2500), метр 1889 (1447), сажем 1880 (2317), пуд 1880 (2178), секунд 1892 (2387), минут 1878 (1478), час 1785 (2907), сутка 1888 (2633), смета 1907 (2465), ссуда 1907 (2534), кредит 1907 (1204), аренда 1917.IV.20 (81), глагол 1898 (492), спирт 1904 (2519), диван 1889 (624), ковёр 1785 (1099).

Между прочим, многие исследователи лексического состава советского периода в национальных языках всю военную терминологию, появившуюся во время первой мировой войны, с чьей-то легкой руки, стали относить к «советизмам», может быть, потому, что некоторыми видами оружия (танк, газ, аэроплан, гидроплан) во время первой мировой войны располагала только враждебная сторона. Но солдаты русской армии через своих офицеров уже тогда узнавали их названия. Как следствие распространения этих терминов, они появлялись в средствах массовой информации того времени и доходили до жителей удмуртских деревень. В частности, на страницах газеты «Войнаысь ивор» («Вести с фронта») в 1915;1917 гг. впервые фиксируются около ста военных терминов в связи с участием России в первой мировой войне. В 1915 году в удмуртской прессе впервые появляются следующие слова: корпус (1177), дивизия (625), стрелковой полк (2596), гусарской полк (584), батальон (160), полковой командир (1944), полковник (1942), поручик (1996), фельдфебель (2817), прапорщик (2061), унтер-офицер (2766), рядовой солдат (2309), ратник (2548), стрелок (2597), командир (1127), полковой командир (1944), ротной 'ротный, командир роты' (2293), снаряд (2471), пулемёт (2185), патрон (1809), бомба (231), бомба лэзян (232), граната (548), фугас (2841), мина (1467), аэроплан (118), штаб (3054), часовой (2910), командовать карыны (1128), воевать карыны (388), прицел (2112), бой (224), фронт (2839), раненой (2238), ранить карыны (2239), раниться кариськыньг (2240), госпиталь (529), лазарет (1303), лудвыл лазарет 'полевой лазарет' (1374), Георгиевской кирос (477). В 1916 году: войско (403), ефрейтор (724), артиллерия (95), погон (2129), взвод (358), разведчик (2225), атака (110), ураганой тыл (2773), артиллерийской тыл (94), беженец (177), герой (483), пособие 'пособие за погибших воинов' (2008). 1917 году: ставка (2538), генеральной штаб (476), действующий армия (608), стрелковой дивизия (2596), гвардия (472), конница (1141), пехота (1852), воинское звание (811), начальство (1592), военной начальство (391), военной министр (391), фейерверкер (2815), подпоручик (1913), бомбардир (233), матрос (1419), чин (2958), комиссар (1131), батальонной 'командир батальона' (161), бригаднойпоп (245), миномёт (1475), осколок (1717), шрапнель (3053), ручной гранат (2306), броненосец (247), бронировать карем 'бронированный' (249), флот (2829), контр-миноносец (1145), крейсер (1207), миноносец (1476), подводной лодка (1904), гидроплан (484), газ 'боевой ртравляющий газ' (462), часть 'воинская часть' (2915), гарнизон (470), комендант (1130), дисциплина (633), служба срок 'срок службы' (2455), действительной служба (607), мировой война (1485), союзник (2515), бомбардировать карыны (234), рана (2237), полонэ басьтыны (1887), пленной (1888), гвардейский экипаж (471), мириться карыны (1482), мир (1480) и др. Довольно много слов, связанных с ведением войны, удмуртским языком усвоено в течение XVII—XIX вв.еков и в начале XX века, особенно после вступления России в первую мировую войну, т. е. основная военная лексика, использованная в русской армии, уже была усвоена удмуртами до Октября.

Известный исследователь удмуртского языка Т. И. Тепляшина в той или иной степени касалась вопросов субституции отдельных русских звуков, в частности, в одной главе ее монографии «Антропонимические модели пермских языков» показана адаптация русских звуков [а], [ф], [й], [д'], [т'], [н], [щ] в пермских языках (Тепляшина 1978: 26−28).

Т.И.Зеленина в основном занимается исследованием интернациональной лексики удмуртского языка, зафиксированной в современных удмуртских словарях (Зеленина 1987: 82−84- Зеленина 1989: 182−184- Зеленина 1990: 171−178- Зеленина 1990: 53−65- Зеленина 1990а: 285- Зеленина 19 906: 252−257- Зеленина 1991: 69−70- Зеленина 1993: 17- Зеленина 1994: 8−10), а в 1996 году по этой проблеме она опубликовала монографию (Зеленина 1996). В ней автор рассматривает многие аспекты усвоения интернациональной лексики удмуртским языком.

В.К.Кельмаков в своих статьях рассматривал вопросы влияния русского языка на развитие фонетической системы удмуртского языка. В частности, он заключает, что потере огубленности переднерядных звуков *у и *о° способствовал русский язык (Кельмаков 1986: 32−44).

В статье Л. Л. Карповой «Русские именные лексические заимствования в среднечепецких говорах» приведены 118 русских вхождений, содержжащие-ся в ней материалы рассматриваются также не в хронологическом плане (Карпова 1992: 48−53).

Таким образом, никем из наших предшественников еще не был дан ответ на вопрос: сколько слов из русского языка заимствовано удмуртским языком в дооктябрьский период и к сегодняшнему дню? сколько русских заимствований зафиксировано удмуртскими письменными источниками в дооктябрьский период и к сегодняшнему дню? Удмуртское языкознание фактически не смогло выдвинуть своего серьёзного исследователя по этой проблеме. Нам впервые в памятниках удмуртской письменности удалось выявить самое максимальное количество дореволюционных русских заимствований: их общее количество составляет 3167 единиц. К дореволюционным заимствованиям мы еще относим 1130 слов, выявленные в удмуртских диалектах и других нехронологизированных источниках. В целом мы составили два списка русских заимствований. В данной работе нами представлено всего 4297 (3167+1130) лексических единиц исследованного периода, т. е. по сравнению с данными Шандора Чуча наш список охватывает 7,8 раза больше дооктябрьских заимствований. Теперь то, что мы выявили почти весь набор заимствованной лексики дореволюционного периода, открывает в перспективе реальную возможность проследить пополнение лексического состава удмуртского языка в советский и постсоветский периоды, использовав богатейшие письменные источники послереволюционного времени. Картотека русских заимствований, составленная по письменным источникам с 1918 года по настоящее время, содержит более 60 000 карточек, которые охватывают около 50 000 лексем.

Если бы мы решили вначале исследовать русские заимствования послеоктябрьского периода, а затем дооктябрьского периода, то мы допустили бы непоправимую ошибку: как и наши предшественники, мы к послереволюционным включениям ошибочно отнесли бы многие слова, усвоенные удмуртами в конце XIX и начале XX веков. Благоразумно поступили те исследователи языков народов России, которые вначале выявили русские лексические заимствования до 1918 года, а потом приступили к изучению последующего времени. В частности, опубликовавший серьёзную монографию «Русские лексические заимствования в якутском языке (послереволюционный период)» П. А. Слепцов мог добиться успехов только потому (Слепцов 1975), что дореволюционный период был уже изучен его предшественником А. Е. Кулаковским (Кулаковский 1946).

Источники исследования. С 1983 года в целях написания данного исследования автор проводил непрерывную поисковую работу опубликованных и неопубликованных письменных источников удмуртского языка. В архивах и хранилищах библиотек Ижевска, Кирова, Казани, Москвы, Санкт.

Петербурга, Хельсинки, Лондона, Гёттингена и других городов ему удалось обнаружить десятки ценнейших источников, содержащих русские заимствования в удмуртском языке и дающих возможность по-новому рассматривать вопросы указанной проблемы с целью создания собственной концепции.

По подсчетам автора, общее число названий письменных памятников дооктябрьской эпохи составляет около 370 единиц. Около 60% этих источников для специалистов еще не были известны. Причем около 90% книг до 1918 г. издано в казанских типографиях. В Казани удмуртские книги начали печататься с 1847 года и отдельные из них издавались вплоть до начала Великой Отечественной войны 1941;1945 гг. В использованных нами источниках русские заимствования содержатся от одной единицы до нескольких сотен. В разделе «Сокращенные названия источников» дается количество заимствованных слов в каждом источнике. Эти источники в определенной степени можно подразделять на следующие группы:

1. Среди использованных источников в количественном отношении первое место занимают переводные книги. По своему жанру они довольно неоднородные. Среди них ведущее место занимают книги, нацеленные на распространение христианской религии среди удмуртов. Это переводы библейской литературы: переводы Евангелий или отрывки из ветхого и нового завета (изданы в 1847,1963,1877,1882,1904,1912,1913), житии святых (Алексия митрополита Московского, князя Владимира, патриарха Ермогена, св. Иоанна Крестителя, преподобного Иова, игумена Почаевского монастыря, святителей христовых Гурия, Варсанофия и Германа Казанских чудотворцев, св. мучеников Кириакии, Калерии и Марии и святителя Тихона, Ама-фунтского чудотворца, св. чудотворцев безсребреников Космы и Дамиан, юного исповедника св. Маманта, святой Марии Египетской, св. Николая чудотворца, св. апостола Павла, седьми отроков иже во Ефесе, святого великомученика и целителя Пантелеймона, св. апостола Петра, святой веропроповедницы Поликсении, Симеона Верхотурского, св. мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, св. Степана Великопермского, вятского чудотворца — св. преподобного Трифона, Феодора, св. Филарета Милостивого. Были изданы многочисленные молитвенники, а также церковно-обрядовая литература, которая учила удмуртов совершать обряды по канонам христианского вероисповедания («Как следует проводить день перед праздником и самый праздник», «Песнопения всенощного бдения и божественной литургии», «Не должно отлагать покаяния с года на год», «Последова-ние обручения и венчания», «О посте», «О почитании святых икон», «Хоровые церковные песнопения», «О поминовении усопших», «Последование пасхи», «Последование малого освящения воды», «Поучение в праздник Вознесения Господня», «Поучение для вотяков», «Поучение в неделю вторую Великого Поста», «Поучение в день Казанской иконы Божьей Матери 8-го июля», «Поучение перед плащаницею в Великий Пяток», «Поучение в неделю вторую Великого Поста», «Поучение в неделю о самарянине», «Поучение в Великий Четверг», «О почитании святых икон», «Главные церковные праздники Господни и Богородичны», «Служба святителям Христовым Гурию, Герману и Варсанофию, просветителям казанским», «Соборовать карон сярысь», «Назидательные мысли и добрые советы из книги Иисуса сына Сирахова», «Наставление христианское», «Книга для воскресного чтения. Избранные «троицкие листки», «Часослов на вотском языке», «Чин исповедания и како причищати больного», «Поучение при погребении умершего», «Лул — ачмелэн ваньбурмы», «Лулэз бытмонтэм курадзонлэсь моз-мытон понна мар ужаны кулэ»). Часть из них посвящена важным этапам жизни человека: рождению, свадьбе, похоронам и загробной жизни («Поучение при погребении умершего», «Последование обручения и венчания», «О загробной жизни», «О поминовении усопших»), некоторые статьи рассказывают об истории христианства (М.И.Ильин, Воины Христовы. Рассказы из первых веков христианства, «Торжество православия при Константине Великом», «Христослы оскисьёсыз улляса дугдэмлы сюрыс куать сю (1600) ар тырмемез») и т. д. Круг слов клерикально-церковных книг слишком однообразен. После обработки 3−5 источников этого жанра новые слова появляются очень мало. Было немало случаев, когда последующие источники не содержали ни одного слова, отличного от предшествующего источника.

Среди переводной литературы немалое место занимает светская литература, многие из них написаны профессорами Казанского университета. Большей частью они посвящены пропаганде основ гигиены и охране здоровья сельских жителей: «Как надо вскармливать грудных детей», «Глазная болезнь трахома, ее заразительность, причины распространения среди сельского населения и способы предохранения», «Советы матерям об уходе за детьми, которым привита оспа», «О холере», «Береженого бог бережет. Наставления для сельских жителей как уберечься от заболевания холерою», «О пьянстве», «О вреде варения кумышки», «Кумыщкаез эн пбзьтэлэ, эн, но юэлэ [Кумышку не варите и не пейте]». Много полезных советов содержат брошюры: «О кредитных товариществах и потребительских лавках, как учреждениях полезных и необходимых среди крестьянского населения», «Образцовый устав сельских, волостных и станичных общественных ссудо-сберегательных касс», «Устав кредитного товарищества». В этих брошюрах имеются кредитно-финансовые термины, широко употребляющиеся и поныне.

Немало книжек опубликовано на морально-этические темы, напр.: «О почитании родителей», «Поучение против посиденок» и др.

2. В исследуемый период были изданы и оригинальные работы, написанные самими удмуртами. По своему жанру и содержанию эти книги были довольно разные: это и художественно-поэтические сочинения («Удмурт кырзанъёс. Сборник бытовых и нравственных песен» Михаила Ильина), советы по содержанию и разведению пчел («Муш утьыны дышетйсь книга [О пчеловодстве]» Гавриила Прокопьева), лошадей («О лошади» Михаила Ильина), книги для чтения, статьи, опубликованные в газете «Войнаысь ивор» и в «Удмуртских календарях». Издавались многочисленные школьные учебники. «Первоначальный учебник русского языка для вотяков» был выпущен в 1892, 1898, 1905, 1912 годах. Буквари и книги для чтеня увидели свет в 1847 (на двух наречиях), 1867,1875, 1882, 1888, 1892,1892 (на сарапульском наречии), 1894, 1898, 1892, 1894, 1898, 1904, 1907 (Книга для чтения), 1912, 1917 (Букварь). Эта группа источников содержит разнообразную лексику.

3. По теме исследования много полезной информации имеют словари. В хронологическом порядке их составления или сбора материалов для их составления назовем некоторые: удмуртско-русский словарь З. Кротова (составление завершено в 1785 г.), рукописный удмуртско-немецкий словарь Степана Сидорова, написанный в октябре 1810 года (25 стр., содержит 16 заимствований), удмуртско-немецкий словарь Ф. И. Видеманна, удмуртско-немецко-венгерский словарь Б. Мункачи (издано в 1890—1896 гг.), удмуртско-немецкий словарь Ю. Вихманна (материалы собраны в 1892, 1894 гг., издание осуществлено в 1987 г.). Немало ценных материалов содержит рукописный русско-удмуртский словарь, хранящийся в архиве Казанской Духовной Академии (ранее этот словарь удмуртским языковедам не был известен), а также «Краткий славяно-вотский словарь. Пособие к чтению церковно-славянского текста нового завета» неизвестного автора, содержащего русских 149 заимствований.

4. Немало русских заимствований содержат научные и фольклорные публикации Г. Аптиева, С. Багина, В. В. Бехтерева, Н. Н. Блинова, П.М.Боб-ровникова, В. Богаевского, В. Кошурникова, С. К. Кузнецова, И.Ф.Видеман-на, С. К. Кузнецова, И. С. Михеева, И. Васильева, Д. П. Островского, И. М. Покровского, Г. Е. Потанина, И. В. Яковлева, К. А. Сатрапинского, П. М. Сорокина, Т. Г. Аминоффа, М. Буха, Ё. Ф. Эрдмана, Ф. Страленберга и др.

В количественном отношении это неплохая источниковая база. Она дает солидный и достоверный материал для исследования русских лексических заимствований в удмуртском языке. Несомненно, не все дооктябрьские русские заимствования попали в удмуртские письменные источники исследуемого периода. Но эти слова бытовали в удмуртских диалектах, их можно выделить по их фонетическому облику, по их наличию в письменных памятниках родственных языков, в первую очередь в родственных коми, марийских и мордовских письменных памятниках дооктябрьского периода, а также в соседних тюркских языках. Удмуртский язык оказался в более выгодном положении по сравнению с мордовскими и коми языками в том плане, что на нем еще в дооктябрьский период регулярно стала выходить периодическая печать — газета «Войнаысь ивор» (букв, вести с войны), в которой опубликованные статьи содержали множество русских слов. В этой газете впервые зафиксировано 302 лексических заимствования. Позже они прочно вошли в удмуртский литературный язык. Эти слова в языках, которые не имели своей периодической печати, фиксировались значительно позже. Издавались также календари-ежегодники.

В языках народов, вступивших в контакты с русскими значительно позже, напрмер, якутов, бурятов и других народов Сибири, многие слова фиксировались с большим опозданием по сравнению с удмуртским языком. Например, 445 русских слов, зафиксированных в памятниках удмуртской письменности до 1918 года, в якутские источники попали только в годы советской власти. Для якутов эти слова являются русскими вхождениями в советское время, а для удмуртов — досоветскими. Для подтверждения этого тезиса позволим привести примеры из бурятского языка с указанием на год фиксации с архетипами слов (год фиксации в удмуртских источниках читатель найдет в Приложении I): агентство — 27, агроном — 21, адмирал — 28, академия — 24, американец — 40, анархист, английский — 40, апельсин — 33, арбуз — 34, арифметика — 31, армия — 21, армянин — 30, артель — 22, артиллерия -30, атака — 20, афиша — 30, аэроплан — 24, балалайка — 27, балкон — 30, бандероль — 32, барабан — 28, батальон — 24, башня — 31, билет — 28, бланк — 24, больница — 21, бомба — 29, бояре — 30, броненосец — 40, букварь — 27, булвавка -25, булка — 20, бунт — 20, валовой — 40, варвар — 30, вата — 26, ведро — 30, венок -35, верховный — 31, ветеринарный — 50, взвод — 30, виноград — 30, вишня — 35, власть — 22, газ — 29, газета — 22, галстук — 24, гармошка — 30, гвардейский -40, гвардия — 24, генерал — 23, генеральный — 25, гербовый — 50, герой- 30, гиря -30, гитара — 31, глава (книги) — 50, главнокомандующий-АО, голос — 25, горилла — 35, горчица — 31, госпиталь — 32, государственный — 27, государство — 22, градус — 25, градусник — 32, гражданин — 32, гражданский — 22, грамота — 30, граната — 24, граница — 24, графин — 30, гречка, гречневый — 30, губка — 50, гудок — 28, демократический — 25, депутат — 23, дивизия — 28, дикарь- 35, директор — 24, Эос/ш (классн.) — 28, дранка — 50, дробь — 25, дружина — 25, душ -30, ефрейтор — 50, задача — 26, заем — 24, заказный — 26, зал — 21, замазка — 30, заряд (ружейн.) — 30, заявление — 25, знамя — 29, зонтик — 35, изюм -31, император — 30, инженер — 24, инструктор — 21, инструмент — 35, исполком — 23, казарма — 25, казначей — 24, канал — 27, канат — 30, капиталист — 24, карта -23, квартира — 30, кисель — 30, кислота — 30, кит — 30, класс (школьн.) — 25, клеенка — 27, книжка — 30, колодец — 30, командир — 23, комендант — 25, комиссар — 22, компресс — 27, конверт — 32, конституция — 24, копия — 30, /ссшье — 50, корабль — 27, корзина — 28, коробка — 32, корпус — 27, кофе — 26, крахмал — 28, кредит — 27, кредитный — 27, крейсер — 27, крокодил — 35, кружка — 30, к^б-25, кувшин — 30, кукуруза — 30, лавка — 24, лагерь — 22, лазарет — 35, лак — 35, лапша — 20, латинский — 30, лекция — 22, лимон — 33 и т. д. (Сведения по якутскому языку взяты из источника: Слепцов 1975: 186−244).

У ранних русских заимствований имеется еще один косвенный показатель — многие из них имеют репрезентанты, выраженные тюркизми в южноудмуртских говорах, а также в диалектах марийского языка. Общее число лексических русизмов, не зафиксированных в письменных источниках, насчитывается более 1130 единиц. Список этих слов в диссертации представлен отдельно, в Приложении И. Кроме того, в качестве источников использованы публикации об удмуртских диалектах и диалектные тексты. Проведены специальные экспедиции к отдельным диалектным группам удмуртов.

Число русских заимствований в удмуртском языке увеличивается почти по геометрической прогрессии. Однако слова, связанные с литературой, театром, наукой, техническим прогрессом, в удмуртский язык начинают проникать в основном с начала XX века. Если количество иноязычных слов, вошедших в русский язык только в XVIII веке, составляет около 8,5 тыс. единиц (Е.Э. Биржакова, Л. А. Войнова, Л. Л. Кутина. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Языковые контакты и заимствования. Л., 1972, с. 83), то из них до октябрьского переворота в удмуртские источники попало 149 слов, что является свидетельством того, что Вятско-Камский край в целом, удмуртское общество в частности, к началу XX века в культурном плане продолжали оставаться в числе одного из отсталых краев Российской империи.

В целом материалы, собранные для написания этой диссертации, чрезвычайно интересны. Русские заимствования в удмуртском языке отражают многие стороны общественной жизни удмуртов, их познание окружающей среды и расширение кругозора в общественной жизни. В этом заключается прогрессивная роль русского языка для удмуртов.

С 20-х годов XX века русские заимствования в языках народов Среднего Поволжья и Предуралъя с точки зрения их состава полностью теряют свою индивидуальность, с этого времени в эти языки начинают проникать одни и те же слова. К тому же с 30-х годов дается жесткая установка писать слова, пришедшие через русский язык так, как они пишутся по нормам русской орфографии. Тех, кто пытался оформить эти слова по законам фонетического усвоения родного языка, обвиняли в национализме.

Теоретической и методологической основой исследования послужили труды отечественных и зарубежных ученых, прежде всего, по финно-угорскому и пермскому языкознанию, а также по русистике и тюркологии, касающиеся вопросов исторической фонетики, описательной и исторической лексикологии, лексикографии, диалектологии и языковых контактов (Р.И.Аванесов, В. И. Алатырев, Э. М. Ахунзянов, Р. М. Баталова, Е.Э.Биржа-кова, М. А. Бородина, С. И. Брук, Л. А. Войнова, И. С. Галкин, Ф. И. Гордеев, Е. С. Гуляев, Н. И. Исанбаев, Д. Е. Казанцев, В. К. Кельмаков, Л. Л. Кутина, П. Н. Лизанец, В. И. Лыткин, В. К. Павел, Б. А. Серебренников, И. В. Тараканов, Н. И. Толстой, М. АШка, Б-Свйсв, В.К.РокоБ-РисЬБ, Т. Нкопеп, Р.1Лок1, ТКаНта, Н. Раазопеп, К.11ёс1е1, А. Яопа-ТаБ, Р. На]с1й, У^юИшапп и др.).

При написании данной работы были изучены многочисленные монографии, посвященные исследованию заимствованной лексики, в их числе Ю. Вихманна о чувашских заимствованиях в пермских языках (АУюЬтапп 1903), М. Р. Федотова о чувашских заимствованиях в поволжских и пермских финно-угорских языках (Федотов 1965; Федотов 1968), Я. Калимы о русских заимствованиях в коми языке (КаНта 1910), Б. Кальмана о русских заимствованиях в мансийском языке (Ка1шап 1961), Э. М. Ахунзянова о русских заимствованиях в татарском языке (Ахунзянов 1968), А. А. Саватковой о русских заимствованиях в марийском языке (Саваткова 1969), П. А. Слепцова о русских лексических заимствованиях в якутском языке послереволюционного периода (Слепцов 1975), И. В. Тараканова о тюркских заимствованиях в удмуртском языке (Тараканов 1981; Тараканов 1993.), Ш. Чуча о та-таркских заимствованиях в удмуртском языке (З-СэйсБ 1990), Н. И. Исанбаева о тюркских заимствованиях в марийском языке (Исанбаев 1989; Исанбаев 1994), К. Редея о коми заимствованиях в мансийском языке (Яеёе11 970), Е. Ко-ренчи об иранских заимствованиях в обско-угорских языках (КогепсЬу 1972), кандидатская диссертация Е. А. Игушева о русских заимствованиях в ижемс-ком диалекте коми языка (Игушев 1972), совместное исследование Е.Э.Бир-жаковой, Л. А. Войновой, Л. Л. Кутиной о языковых контактах и заимствованиях (Е.Э.Биржакова и др. 1972) и др. В композиционно-структурном плане, на наш взгляд, среди них наиболее удачными являются монографии Б. Кальмана и К. Редеи и кандидатская диссертация Е. А. Игушева. При написании данной работы мы в основном переняли композицию их монографий.

Наша диссертационная работа о русских заимствованиях существенно отличается от работ Э. М. Ахунзянова и А. А. Саватковой, особенно от работы Э. М. Ахунзянова. Последний в своей монографии вообще не дал списка русских заимствований в татарском языке, хотя татарский язык располагает богатейшими письменными источниками в казанских и других архивах. Монография А. А. Саватковой имеет два преимущества: в ней, как и в работах Я. Калимы, Б. Кальмана, М. Р. Федотова, К. Редеи, Е. А. Игушева, представлены звукосоответствия в заимствованных словах и список заимствованных слов. Положительным следует считать еще и то, что А. А. Саваткова к словам дает пометы о принадлежности слов к тому или иному диалекту марийского языка. Но все же этот список в ее монографии имеет один существенный недостаток — приведенные слова не обеспечены сведениями о времени и источнике фиксации, поэтому читатель не в состоянии определить, какие из них являются более ранними заимствованиями, а какие — более поздними. А. А. Саваткова в своей работе не использовала дореволюционные письменные источники, хотя марийская письменность располагает богатейшими памятниками (напр., см. хотя бы Сводный каталог книг 1997). При написании своей монографии Н. И. Исанбаев скрупулезно исследовал все звукосоответствия (Исанбаев 1989) и в словаре татарских заимствований поместил около 3000 слов, выявленных в марийских диалектах (Исанбаев 1994).

В список заимствованных слов Я. Калимой включено 2728 слов, Б. Кальманом — 702 слова, К. Редей — 363 слова, А. А. Саватковой — 1595 слов, Е. Ко-ренчи — 42 слова, П. А. Слепцовым — 3208. В кандидатской диссертации Е. А. Игушева рассмотрено 1320 русских заимствований, встречающихся в ижемском диалекте коми языка, из них 669 приведено в словаре. Перечень зафиксированных русских заимствований дооктябрьского периода, помещенный в нашей диссертации в качестве приложения, содержит 3167 слов, а перечень русских заимствований, не зафиксированных в письменных памятниках дооктябрьского периода, — 1130 слова, всего 4297 слов, т. е. по сравнению со словами, содержащимися в монографии К. Редеи, которую он защитил в качестве докторской диссертации, наша работа содержит в 11,1 раза больше слов.

В докторской диссертации мы учли достоинства и недостатки своих предшественников и использовали все достижения в области исследований заимствованной лексики по родственным и неродственным языкам.

Практическая значимость работы заключается в том, что комплексное исследование, проведенное на уникальном фактическом материале, устраняет один из важнейших пробелов в области пополнения лексики удмуртского языка за счет русских заимствований в течение нескольких веков до 1918 года, оно открывает новое направление в изучении русских заимствований в удмуртском языке советского и постсоветского времени, основываясь на письменных источниках, и тем самым вносит определенный вклад в российское финно-угорское языкознание. Принципы и методика описания одного из пластов лексики — русских заимствований в удмуртском языкемогут быть использованы исследователями других языков как родственных, так и неродственных. Сама работа и словарь применимы на уроках в средних учебных заведениях и для чтения спецкурсов на филологических и исторических, также культурологических факультетах высших учебных заведений. Словарь послужит подспорьем для создания исторического словаря удмуртского языка.

Апробация работы. Результаты исследования докладывались на следующих конгрессах и конференциях: VI Международный конгресс финно-уг-роведов (г. Сыктвывкар, 1985), VII Международный конгресс финно-угро-ведов (г. Дебрецен, 1990), Международный конгресс по истории финно-угорских народов (г. Оулу, 1993), VIII Международный конгресс финно-угроведов (г. Ювяскюля, 1995), Всесоюзная конференция «Взаимовлияние и взаимообогащение языков народов СССР (по материалам автономных республик Поволжья и Приуралья)» (г. Казань, 1982), итоговая научная конференция преподавателей и сотрудников УдГУ по теме «Венгерские ученые и пермская филология», посвященная 40-летию освобождения Венгрии и Победы над фашистской Германией (г. Устинов, 1985), XVII Всесоюзная финно-угорская конференция (г. Устинов, 1987), X совещание цо проблемам диалектологии и истории языка (г. Ярополец, 1987), Международная научная конференция «Культура (язык, верования) финно-угорских народов: проблемы и перспективы изучения», посвященная 110-летию со дня рождения финского ученого-религиоведа Уно Холмберга (Харва) (г. Йошкар-Ола, 1992), Международная научная конференция «Перспективные направления развития в современном финно-угроведении» (г. Москва, 1997), III Международный симпозиум по теме «Пути и способы совершенствования и развития финно-угорских литературных языков», посвященный 100-летию со дня рождения Кузебая Герда (г. Ижевск, 1998), II Международная научно-практическая конференция «Состояние и проблемы функционирования коми-пермяцкого языка в современных условиях» (г. Кудымкар, 1998) и Международный симпозиум «Финно-угорский мир и XXI век» (г. Йошкар-Ола, 1998).

В 1994 году проект работы прошел научную экспертизу в комитете Меж дународного конкурса «Культурная инициатива», автор получил международный грант (№ Ъ 1600/558).

Отдельные главы работы написаны при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда.