Новая онтология: смысл жизни, смерть и свобода
Человек-масса создается средствами массовой коммуникации (заметим, что Ортега еще не знал Интернета), массовой культурой, он агрессивен, нетерпим к проявлениям индивидуализма, инакомыслия. Принадлежность к массе — не социальное положение или место человека, но психологическая характеристика: средний, заурядный, стандартный человек. Массовый человек утверждает себя не путем восхождения к высотам… Читать ещё >
Новая онтология: смысл жизни, смерть и свобода (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Экзистенциализм (или философия существования) — это философское направление, возникшее в Европе в конце XIX в. и ставшее одним из основных течений философии XX в. Его представителями были М. Хайдеггер (1889—1976), К. Ясперс (1883—1969) в Германии; Ж.-П. Сартр (1905—1980), А. Камю (1913—1960) во Франции; X. Ортега-и-Гассет (1883—1955) в Испании; Н. А. Бердяев в России и др. Характерно, что именно в экзистенциализме происходит фактическое сращение литературы и философии, в числе его представителей есть Нобелевские лауреаты в области литературы, известные писатели. Один из них, Жан-Поль Сартр, определил экзистенциализм как философию существования, потому что он утверждает примат, предшествование существования сущности. Человек сначала существует, а потом обретает свою сущность:
Таким образом, первым делом экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него ответственность за существование[1].
Сёрена Кьеркегора (1813—1855) и Федора Михайловича Достоевского называют предтечами экзистенциализма, они заложили основу понимания человеческого бытия как экзистенции, переживаемой реальности. Мир, не столько познаваемый, сколько переживаемый, становится для экзистенциалистов предметом осмысления. Что есть человек без своих чувств и эмоций? Ничто. Что заставляет человека страдать, любить или ненавидеть, искать себя? Центром философского поиска в экзистенциализме становятся проблемы смысла жизни, свободы и ответственности, бунта и смирения, счастья и покоя. Объектом исследования становится человек, который и есть суть бытия. Само бытие — это прежде всего бытие человеческой души, чувства, переживания; отсюда и название экзистенциализм. Подлинная реальность личности проявляется и познается в ее бытии в мире, где человек свободен и одинок. Как выйти из этого одиночества? Свобода — это дар или наказание?
Свобода здесь рассматривается не в дихотомической паре с необходимостью, как у диалектиков, но в неразрывной связи с ответственностью. Именно ответственность является обязательной спутницей свободы, ибо свобода — это не вседозволенность или избавление от грехов, а постоянный выбор.
Это блестяще описал Ф. М. Достоевский в романе «Преступление и наказание». Идя на преступление, Раскольников стремится освободить других и освободиться сам. Однако, кроме этого, он пытается определить самого себя и свое место в мире: «Тварь ли дрожащая или право имею?» — вопрошает он себя. Раскольников хочет стать как бы сверхчеловеком (Достоевский, скорее всего, не был знаком с идеями Ницше, а вот Ницше читал Достоевского, чему есть много свидетельств), стать свободным не только от долгов, но и от норм морали, от необходимости подчиняться закону. Раскольников проверяет себя. Он бунтует против несправедливости и собственной малости. Поделив людей на низших и высших, он ищет себя среди высших, но не найдя, страдает еще больше.
Сонечка Мармеладова своей верой, своей любовью побеждает то зло, которое живет в Раскольникове, помогает ему понять главный смысл христианского вероучения, утверждающего смирение, ценность любой жизни и невозможность творить добро при помощи зла. В вере Раскольников обретает свободу, которую он искал в преступлении. С принятием веры он перестает метаться, обретает желанный покой и уверенность в себе, в правильности своего пути, хотя это путь страданий и тягот. Раскольников являет собой ярчайший пример реализации принципа непосредственной зависимости свободы и ответственности, который обосновывается экзистенциализмом. Чем больше человеку дано свободы, тем больше он несет ответственности.
Преобразующую силу веры постулирует и Кьеркегор. В произведениях «Или-или», «Страх и трепет» он рассуждает о том, что человек определяет себя только в момент выбора. Мы всегда стоим перед выбором, но какой бы мы выбор ни сделали, мы будем страдать и раскаиваться. Спасает от тягостных мук только вера, когда человек выходит за границы этического в сферу религиозного.
Кьеркегор показывает это на примере библейской легенды об Аврааме, от которого Бог потребовал принести в жертву своего сына Исаака, и Авраам послушно отправился на жертвенную гору, чтобы исполнить волю божью. В Библии все закончилось хорошо. Бог, убедившись в любви Авраама к себе, разрешил ему не убивать сына, да еще и наградил. Но, что чувствовал Авраам? Какие мысли одолевали его, пока он вел своего сына, как агнца, на заклание? Что было бы, убей он на самом деле сына? Стал бы он детоубийцей? По каким законам его надо было бы судить? Кто нес бы ответственность за смерть Исаака — Бог или Авраам?
Все эти вопросы неминуемо возникают. Но Авраам, согласно Кьеркегору, рыцарь веры, он вне морали, вне здравого смысла. Нетрудно заметить некоторое сходство с Ницше, ибо его сверхчеловек тоже вне морали. «Рыцарь веры» действует во имя Бога, сверхчеловек — во имя себя, но и тот, и другой наделяются правом как бы не замечать, переступать моральные нормы, даже такую, как «Не убий!». Ж.-П. Сартр остроумно замечает, анализируя сюжет Кьеркегора, что «глас небесный» вполне мог бы оказаться галлюцинацией: что тогда спасет Авраама, готового превратиться в убийцу собственного сына?
Сам Сартр относит себя к атеистическому крылу экзистенциализма, полагая, что человек «обречен на свободу». Свобода — не дар, не обретение крыльев, это результат одиночества, которое в экзистенциализме превращается в онтологическую характеристику, т. е. человек свободен, потому что одинок. Он пребывает в состоянии заброшенности в мире, он всегда одинок, поскольку только он несет ответственность за всю свою жизнь. Тревога всегда сопровождает его выбор, и если человек не говорит себе в момент выбора: «Поступаю ли я так, чтобы с моих поступков могли брать пример все?», он скрывает от себя тревогу. Человек сам себя выбирает и вместе с этим он выбирает все человечество. Например, если человек выбирает брак или безбрачие, вступление в ту или иную партию и т. д., он тем самым провозглашает свой выбор ценностью, которую готов распространить на всех.
Человек всегда свободен, пока он жив, и даже когда его ведут на казнь, он может выбрать, идти ли самому или позволить другим тащить себя. Мы выбираем в поле определенных возможностей, наш выбор изменяет реальность и создает новые возможности. Поэтому человек всегда есть проект самого себя. Окончив школу, вы сделали возможным выбор, поступать вам в университет или нет, выбор, которого у вас не было без документа о среднем образовании. Поступив в вуз, вы создали себе много новых возможностей: стать хорошим студентом или плохим, окончить университет или бросить его и т. п. Главное — мы не просто совершаем поступки, мы постоянно создаем самих себя; только от человека зависит, быть ему трусом или храбрецом, милосердным или жестоким, добрым или злым и т. п. Мы можем прислушиваться к советам, подчиняться чужой воле, возлагая на кого-то ответственность за сделанный выбор, но слушать совета и подчиняться — тоже выбор, поэтому никто, кроме нас самих, не несет ответственности за то, что мы собой представляем. Каждый решает сам, зачем он живет на этом свете.
Продолжая эту мысль, Альбер Камю, автор романов «Посторонний», «Чума» и др., философских эссе «Миф о Сизифе», «Бунтующий человек», создает философию абсурда. Гонимый тоской по Единому, человек мечется в поисках смыла жизни, но наталкивается на «стены абсурда». Что это значит?
Представьте разговор фаната футбола и фаната балета. Один готов рвать на себе волосы, оттого что его любимая команда проиграла. Другой не понимает, как можно из-за «ерунды» так переживать, и бежит выстаивать огромную очередь на морозе, чтобы попасть на спектакль, где будет танцевать знаменитая балерина, при этом тратит на билет почти всю зарплату, что с позиций его собеседника есть полный абсурд. Кто их рассудит? Бог? Так его нет. Нет и заданного нам извне стержня жизни: нет всеобщей цели, нет высшего разума, нет смысла, который мог бы быть всеобщим. Если мы сами выбираем, точнее, придумываем себе, смысл жизни, то есть ли он на самом деле или он всего лишь плод нашей фантазии? Значит, его легко поменять? Можно ли считать смыслом жизни то, что легко поменять, как модное платье или устаревшую модель телефона? Нет.
Всматриваясь в бытие, мы становимся свидетелями его абсурдности, поэтому главный вопрос философии — это вопрос о том, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить. Логичный ответ — нет, ведь в ней нет смысла. Превращаясь в абсурдного человека, мы совершаем «философское самоубийство», т. е. отказываемся от всяких поисков смысла жизни. Проницательность и упорство делают нас зрителями в театре абсурда под названием «жизнь». В этой драме обмениваются репликами смерть и надежда. Смерть — единственный логичный выход из ситуации абсурда, надежда — иллюзорный выход в осмысленность бытия. Толчком к постижению атмосферы абсурда становится скука, сама по себе она омерзительна, но польза ее в том, что она заставляет сознание искать выход.
Человек бунтует, не соглашаясь с логикой жизни, ведущей к самоуничтожению. Бунт толкает его к развитию, к действию, а посему вся человеческая культура есть продукт бунта. Бунтующий человек — символ нашего времени, характеристика бытия в мире абсурда.
Таким образом, если Камю и Сартр все-таки определяют ареной поиска человеком самого себя его же собственный мир, то Кьеркегор, Достоевский, Бердяев переносят его в область трансцендентного (внемирового), божественного. Описание ими трагичности человеческого бытия в мире приводит их к убеждениям, что обретение себя возможно вне этого мира и потому предполагает существование иной, более высокой, оправдывающей человеческое бытие реальности Бога. Человек как субъект истории становится песчинкой, или, как говорил Б. Паскаль, «мыслящим тростником». Поскольку, но замыслу божьему человек свободен, то он ответствен перед собой и перед Богом за все содеянное и за тот мир, который он сам создает.
Н. А. Бердяев в духе философии Возрождения определял человека как микрокосму полагая, что люди свободны не потому, что одиноки и постоянно стоят перед выбором, а потому, что наделены способностью творитЬу умножать божественное творение. Отсюда творчество, перерыв непрерывности, выход за границы обыденности, есть особый способ познания, основанный не на логике, а на чувстве и вдохновении, что дает возможность непосредственного переживания Бога.
Действительно, если мы обратимся к Библии, то увидим, что все знания, которые получены людьми от Бога, получены в акте мистического откровения. Например, Моисею он диктует 10 заповедей, Марии и Иосифу благовествует о рождении Иисуса, Иоанну показывает конец света и т. д. Именно такое знание Н. А. Бердяев считает высшим по сравнению с тем, что мы называем наукой. Но только свободный человек может постичь высшую истину, поэтому Бердяев и называет свою книгу «Философия свободы».
Итак, смысл жизни — главный вопрос философии. Следовательно, обрести смысл жизни означает оправдать свою жизнь? Чем? Тем, что находится за ее пределами, тем, что больше и выше ее, тем, что поглощает ее и ставит в общую цепь причинно-следственных связей. Это хорошо показывают классические примеры литературных героев — Родиона Раскольникова («Тварь ли я дрожащая или право имею?») и Павки Корчагина из романа Николая Островского «Так закалялась сталь» («Нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы»). Можно вспомнить и удивительное по своему лиризму, не свойственному автору, стихотворение Маяковского «Послушайте»:
Послушайте!
Ведь если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной?
И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, целует его жилистую руку, просит —.
чтобы обязательно была звезда! — клянется —.
не перенесет эту беззвездную муку.
Для героя непереносима «беззвездная мука», другими словами, без звезд его жизнь бессмысленна. Как любое художественное обобщение, образ звезды может воплощать все что угодно: свет истины (стремление к которому составляло смысл жизни философа, но Платону), любовь женщины и деторождение (то, что привносит осмысленность в бытие, по В. Розанову), моральный закон («Звездное небо надо мной и моральный закон во мне», как писал Кант) и пр. Важно другое — поиск смысла жизни выносится за пределы самой жизни, самого субъективного бытия. Иными словами, для обретения смысла жизни нужно выйти из ситуации заброшенности и одиночества, которая согласно экзистенциалистской традиции есть онтологическая данность каждого человека. Н. А. Бердяев, возможно, добавил бы: если этот человек вне Бога.
Хосе Ортега-и-Гассет предлагает, если так можно выразиться, социальную версию экзистенциализма. Он обращает внимание на то, что духовная ситуация XX в. кардинально меняется, но сравнению с предшествующими эпохами, поскольку сегодня человек ощущает себя частью безличного начала, толпы. Самая известная работа Ортеги — «Восстание масс» посвящена анализу нового типа человека — человека-массы.
Человек-масса создается средствами массовой коммуникации (заметим, что Ортега еще не знал Интернета), массовой культурой, он агрессивен, нетерпим к проявлениям индивидуализма, инакомыслия. Принадлежность к массе — не социальное положение или место человека, но психологическая характеристика: средний, заурядный, стандартный человек. Массовый человек утверждает себя не путем восхождения к высотам культуры, а путем низведения до себя социальных норм и ориентиров этой культуры. Начинают господствовать массовая культура, массовые вкусы, мода и т. п., подавляя подлинное искусство, высокую литературу и пр. Вместо «Войны и мира» Л. Н. Толстого многие школьники, например, читают комиксы, так как многие классические литературные произведения переведены в этот формат. Ортега как бы вторит Бердяеву, который писал, что для Нового времени был характерен «плебейский дух» зависти к аристократии и ненависти к ней:
Самый простой человек из народа может не быть плебеем в этом смысле. И тогда в мужике могут быть черты настоящего аристократизма, который никогда не завидует, могут быть иерархические черты своей собственной породы, от Бога предназначенной[2].
Ортега ставит задачу воспитания новой элиты, отличительными чертами которой являются компетентность, профессиональный и культурный потенциал. Он выделяет некий промежуточный слой честных тружеников] они не достигают высот в искусстве, культуре, науке, но хорошо выполняют свою работу, интересуются достижениями искусства, не полагают себя эталоном вкуса, готовы к принятию нового, изменению своих ориентиров. Нетрудно заметить, что критерием деления всех людей на различные типы является рефлексивность и моральность.
Немецкий экзистенциализм развивается в неразрывной связи с феноменологией в русле академической университетской традиции. В 1927 г. выходит книга Мартина Хайдеггера «Бытие и время», в которой появляется одно из ключевых понятий экзистенциализма — Дазайн (Dasein), которое переводится как «здесь-бытие». Само определение бытия исходит у Хайдеггера из его зависимости от времени. Вспомним философию Средних веков. В учении Августина мы встречаем тезис об отсутствии трех времен — прошлого, настоящего и будущего, так как первого и последнего нс существует, а есть только настоящее. Это положение отчасти воспроизводится у Хайдеггера. Для него настоящее и есть бытие. Главная характеристика человеческого бытия — конечность, временность. Размышление перед лицом смерти, понимаемой как небытие, переживание своей конечности — общее для всех экзистенциалистов. Хайдеггер же полагает время определяющей характеристикой бытия. При этом оно распадается на внутреннее время и вульгарное (физическое), которым занимается наука, отмеряемое часами, минутами и т. п.
Что же такое внутреннее время? Это актуальность. Представьте, что в прошлом произошла какая-то трагедия, глубоко ранившая вас? Здесь и сейчас это переживание присутствует? Эта трагедия с вами? Вы можете физически присутствовать на лекции, а мыслями быть где-то в другом месте? Наверное, да. Но присутствуете ли вы на лекции, если ваши мысли далеко? Бытие как экзистенция — это всегда настоящее, это то, что мы представляем собой здесь и сейчас, то, что наполняет нашу жизнь, присутствуя в ней как базовое переживание. Наверное, уже ясно, что под бытием экзистенциализм понимает внутренний мир человека. Именно поэтому о философии XX в. говорят, что она впускает в себя психологизм.
Центральный момент здесь-бытия, по Хайдеггеру, это забота, делающая бытие подлинным. Забота — способ связи человека с внешним миром, она структурирует бытие, проявляясь через «уже-бытие-в-мире» — модус прошлого; «забегание вперед» — модус будущего; «бытие при (рядом)» — модус настоящего. Прошлое и будущее всегда с нами, так как они включены в сферу наших переживаний, а следовательно, и в структуру настоящего. Если вам когда-то приходилось переживать прошлую обиду или восторг, радостное предвкушение встречи, праздника и т. п., т. е. то, что физически находится за границами настоящего, но составляет часть вашего эмоционального мира, вы сами ощущали слитную и неразрывную структуру здесь-бытия.
Мир вещей (Май) заслоняет от нас конечность бытия, порождая иллюзию его бесконечного продолжения, а стимулом к бытию становится страх. Попытка вытеснить страх тщетна до тех пор, пока человек не решится заглянуть в ничто. Страх толкает человека к поиску смысла жизни, и человек приносит свою жизнь в жертву своему предназначению, а страх не найти предназначения делает постоянной характеристикой жизни готовность к самопожертвованию. Стремление выйти за рамки конечности толкает нас к принятию божественных откровений, поиску грандиозных свершений, которые продлят наше бытие в культуре, приводит к сакральному отношению к деторождению, понимаемому как способ сохранить себя в потомстве, и т. п. Однако безусловное, подлинное надо искать внутри себя, принимая как неизбежность свою конечность.
Бытие открывается нам в безотчетных действиях, настроениях, именно поэтому оно непознаваемо рациональными средствами. Чтобы познать бытие, в него надо вчувствоваться, его нельзя видеть, ему можно внимать.
Кто легче поймет другого — тот, кто сам пережил нечто подобное, или гот, кто прочитал кучу книг по психологии и все может объяснить? Кого считают хорошим психологом — того, кто знает множество методик и умеет ими пользоваться, или того, кто на основании этих знаний может интуитивно почувствовать другого? Ответьте сами на эти вопросы.
Карл Ясперс присоединяется к мнению, что философия, исследуя бытие, не может быть «строгой наукой», поэтому наилучшим обозначением занятию философией, по его мнению, является термин «философствование». Психолог по образованию (в 1909 г. он получил степень доктора медицины по психиатрии, в 1913 г. стал доктором психологии), Ясперс считал своей высшей целью философию и был чрезвычайно горд тем, что стал профессором философии в Гейдельберге. Однако он оставил преподавание по требованию нацистских властей, так как был женат на еврейке, и полностью посвятил себя исследовательской деятельности. В 1931 г. выходит его основная книга «Духовная ситуация эпохи».
Философствование, по Ясперсу, лишено строгих правил подобно науке, но только в нем можно уловить «наполненную бедственностью и заботой человеческую действительность». Есть две формы философствования — философствование пред лицом вещей (обыденное сознание, материалистические концепции и т. п.) и философствование как экзистенция, которое проявляется в пограничных ситуациях (перед лицом смерти, краха и т. п.). Понятие пограничной ситуации оказалось весьма популярно и в философии, и в психологии. Наша подлинность, самость, то, что мы есть на самом деле, проявляется исключительно в ситуации, сопряженной с переходом в ничто. Только здесь человеку открывается его собственная суть, отбрасывающая многочисленные маски, которыми мы пользуемся в жизни. Именно поэтому ценится глубокое искреннее общение, или «коммуникация в истине», чего очень не хватает современному человеку. Экзистенция есть непосредственное переживание бытия или сопереживание, делающее бытие другого частью нашего собственного бытия.
Экзистенция не только выводит нас из замкнутости предметного мира, но и позволяет соотнести себя с высшим миром (трансценденцией), тем, что в традиционных религиях называется Богом. Философия своими средствами приходит к постижению трансцендентного, выводя философствующего субъекта в некое метафизическое пространство. Главным средством является философская вера, которая отлична от веры религиозной, не рассуждающей. Философская вера, наоборот, требует осмысления и рассуждения над предметом, но именно она, а не рационально-логическое познание, является способом постижения сущности бытия, ибо несет в себе иррациональность, экзистенцию, ведь бытие нельзя понять, можно только почувствовать.
Все виды человеческого бытия развиваются в рамках истории. Человек осужден пребывать в истории, заброшен в нее. История — это ситуация, когда человек осознает, что внутренняя убежденность первична по отношению к историческому действию, что любую ситуацию следует воспринимать, не впадая в цинизм и отчаяние. Здесь явно прослеживается линия стоиков, призывавших смириться с неумолимой судьбой.
Историческое развитие имеет тенденцию к торжеству тоталитаризма (фашизм, коммунизм), противостоять этому социальными средствами невозможно, можно только психологическими, только личность имеет внутренние ограничения, способные не допустить распространения тоталитаризма.
Таким образом, Карл Ясперс остается в русле экзистенциальной традиции, полагая смысл жизни центральной проблемой и предлагая рецепты решения проблем личностных и социальных. Его взгляды как нельзя лучше демонстрируют близость философии и психологии в этот период, иллюстрируя распространение психологизма в философии. Характерно, что многие психологические теории XX в. обретают статус философских. Как это происходит?