Сухопутные и морские приключения в прозе Фенимора Купера. В. К. Арсеньев — «русский Фенимор Купер»

Сухопутные приключения — путешествия в таинственные страны, дремучие леса, безлюдные пустыни и т. п. 30—40-е гг. XIX в. ознаменованы в России появлением приключенческих романов Фенимора Купера, творчество которого ценили М. Ю. Лермонтов и В. Г. Белинский.

О Джеймсе Фениморе Купере (1789—1851) — американском писателеромантике, основоположнике исторического и приключенческого романа в литературе США, авторе 33 романов, необходимо говорить специально.

В становлении писательского мастерства, освоении приключенческих сюжетов Куперу помогли не только чтение и образование, но и служба на флоте. В 31 год он написал свой первый роман «Предосторожность», через год, в 1821 г. — роман «Шпион», посвященный событиям американской революции, сделавший писателя известным. Но прославил Купера цикл из пяти романов о Кожаном Чулке, в центре которых образ главного героя — Натаниэля Бампо, друга индейцев, отличного стрелка, охотника и следопыта.

Романы создавались не по хронологии событий, в которых участвует главный герой. Первым был написан роман «Пионеры» (1823) — если иметь в виду кайму жизни Бампо, то он должен стоять предпоследним. Вторым был создан «Последний из Могикан» (1826) — описываемые в нем события предшествуют «Пионерам». Затем появился роман «Прерия» (1827) — в нем состарившийся Кожаный Чулок умирает, в очередной раз спасая группу людей. Лишь в немолодые годы автор пишет романы «Следопыт» (1840) и, наконец, «Зверобой» (1841) — по хронологии жизни Бампо первый из романов цикла. «Зверобой» свидетельствует о возросшем литературном мастерстве писателя. Этот роман, пожалуй, наиболее популярен и выдержал множество переводов на русский язык.

«Зверобой», «Следопыт» и «Последний из могикан» отличаются особенно яркими приключенческими сюжетами, развертывающимися в девственных лесах Северной Америки. С большой симпатией говорится в романах цикла о коренном населении Америки — индейцах, среди которых автор особенно выделяет в положительном смысле племена делаваров и могикан. Замечательно изображена Купером дружба краснокожего вождя Чингачгука и белого охотника Соколиного Глаза (Натти Бампо). Чтение подростками романов Фенимора Купера — не просто увлекательное занятие, соперничающее с увлеченностью компьютерными играми, оно познавательно, развивает воображение и способствует становлению характера.

Морская служба дала Куперу темы романов «Лоцман» (1823), «Красный корсар» (1828), «Морская волшебница» (1830), «На суше и на море».

(1844), «Морские львы» (1849) и др. Им написана также «История флота Соединенных штатов» (1834).

Перу Купера принадлежат и исторические романы: «Лайонел Линкольн, или Осада Бостона» — о войне за независимость США, «Мерседес из Кастилии» — о плавании Христофора Колумба. В романах «Браво» (1831), «Гснденмауэр» (1832), «Палач» (1833) писатель сопоставляет Западную Европу и родную Америку, на стороне которой его симпатии. Но позже в его творчестве начинают нарастать сатирические мотивы, которые на родине нередко истолковывают как «антиамериканские» — книги «Моникины» (1835), «Домой» (1838), «Дома» (1838), «Американский демократ» и др. Цикл поздних романов «Хроники Литтлпейджа» — романы «Сатанстоу».

(1845), «Землемер» (1845), «Краснокожие» (1846) — не раз критиковался за излишнюю нравоучительность.

При всех замечаниях, высказанных Куперу, например, А. С. Пушкиным, полагавшим, что тот принадлежит к числу писателей, которые «закрасили истину красками своего воображения», нельзя отрицать, что обаяние его героев с лихвой покрывает все погрешности, о которых писали и пишут исследователи. События любимых детьми и подростками во всем мире произведений Ф. Купера относятся к 40-м гг. XVIII в., но с неослабевающим вниманием читаются и сегодня. Нет сомнений, что без Ф. Купера и русская детская литература, и литература для подростков и юношества была бы другой.

В XIX в. романы Купера моментально переводились в России и столь же молниеносно завоевывали сердца читателей. В. Г. Белинский отмечал значигельную роль, какую сыграло его творчество в формировании русского читателя-подростка. Романтика открытия мира, встреча с могучей первозданной природой, открытие и в себе самом жажды подвига и готовности к нему, — все это так созвучно юному сердцу, что не может не покорять.

Приключенческий жанр в русской литературе для детей и подростков развивался, естественно, не без «оглядок» на Купера. Его любил А. М. Горький, высоко ценил, утверждая, что В. К. Арсеньев, следуя за Купером, превосходит его в своем творчестве. Л. А. Нарекая создает повесть «Княжна Джаваха» на принципиально другом материале, но находящуюся в очевидном диалоге со стилем замечательного американского первооткрывателя «особого рода романов», как назвал произведения Купера В. Г. Белинский. Мастерство Купера особенно очевидно, когда смотришь многочисленные фильмы, созданные по его произведениям и на родине писателя, и в Советском Союзе, в России: он мастер сюжетостроения, разрешения романтического конфликта, лепки романтического героя^[1].

Остановимся на романе из популярнейшего по сей день у русских подростков куперовского цикла о Кожаном Чулке, охотнике из лесных дебрей Северной Америки, — «Зверобой, или Первая тропа войны». Это книга, на которой более чем за столетие выросло великое множество юных читателей. Для подростков и юношей в XIX в. изображаемые события были хронологически, «дистанционно» недалеки, и немало гимназистов пробовало, как известно, убежать из дому в страну индейцев. Для ребят в XX и XXI в. изображаемое Купером уже подернуто пеленой «старины», но по-прежнему и познавательно, и интересно.

Старый пират Томас Хови под именем Хаттер скрывается в лесах Канады. Он построил себе посреди одного из великих озер удивительный дом на сваях («замок»), плавает же по озеру в таком же удивительном пловучем доме («ковчеге»). Здесь начинаются приключения любимого героя подростков вот уже на протяжении более полутора столетий: Натаниэля Бамио — Зверобоя (Следопыта, Соколиного Глаза, Кожаного Чулка). Он еще совсем молод, но уже проявляет себя как великий воин.

В глазах гурона засверкала ярость, напоминавшая о хищном звере, имя которого он носил.

— Собака бледнолицый! — воскликнул он по-ирокезски. — Ступай выть с дворняжками твоей породы на ваших пустых охотничьих угодьях!

Эти злобные слова сопровождались действием. Он еще не кончил говорить, когда рука его поднялась и томагавк просвистел в воздухе. Если бы громкий голос индейца не привлек внимания Зверобоя, это мгновение, вероятно, было бы последним в жизни нашего героя. Пантера метнул опасное оружие с таким проворством и такой смертоносной меткостью, что непременно раскроил бы череп пленнику. К счастью, Зверобой вовремя протянул руку и так же проворно ухватил топор за рукоятку. Томагавк летел с такой силой, что, когда Зверобой перехватил его, рука невольно приняла положение, необходимое для ответного удара. Трудно сказать, что сыграло главную роль: быть может, почувствовав в своих руках оружие, охотник поддался жажде мести, а может быть, внезапная вспышка досады превозмогла его обычное хладнокровие и выдержку. Как бы там ни было, глаза его засверкали, на щеках проступили красные пятна, и, собрав все свои силы, Зверобой метнул томагавк в своего врага. Удар этот был нанесен так неожиданно, что Пантера не успел ни поднять руку, ни отвести голову в сторону: маленький острый топор поразил его прямо между глазами и буквально раскроил ему голову. Силач рванулся вперед, подобно раненой змее, бросившейся на врага, и в предсмертных судорогах вытянулся во весь рост на середине лужайки. Все устремились, чтобы поднять его, забыв на минуту о пленнике. Решив сделать последнюю отчаянную попытку спасти свою жизнь, Зверобой пустился бежать с быстротой оленя. Тотчас же орда — молодые и старые, женщины и дети, — оставив безжизненное тело Пантеры, с тревожным воем устремилась в погоню за бледнолицым.

В куперовских сюжетах всегда много напряженной динамики. Его героям обычно предстоит пробраться по непроходимым лесам незамеченными мимо опасного и зоркого врага, уйти от погони и победить. Неожиданные повороты и разрешения таких его сюжетов кинематографически зримы, повествование красочно и интригующе увлекательно.

Зверобой бросился бежать на юг. Часовые стояли немного поодаль от чащи, и, прежде чем до них донеслись тревожные сигналы, он успел скрыться в густом кустарнике. Однако бежать в зарослях было невозможно, и Зверобою на протяжении сорока или пятидесяти ярдов пришлось брести по воде, которая доходила ему до колен и была для него таким же препятствием, как и для преследователей. Заметив наконец удобное место, он пробрался сквозь линию кустов и углубился в лес.

В Зверобоя стреляли несколько раз, когда он шел по воде; когда же он показался на опушке леса, выстрелы участились. Но в лагере царил страшный переполох, ирокезы в общей сумятице палили из ружей, не успев прицелиться, и Зверобою удалось ускользнуть невредимым. Пули свистели над его головой, сбивали ветки совсем рядом с ним, и все же ни одна пуля не задела даже его одежды. Проволочка, вызванная этими бестолковыми попытками, оказала большую услугу Зверобою: прежде чем среди преследователей установился порядок, он успел обогнать на сотню ярдов даже тех, кто бежал впереди. Тяжелое оружие затрудняло погоню за охотником. Наспех выстрелив, в надежде случайно ранить пленника, лучшие индейские бегуны отбросили ружья в сторону и приказали женщинам и мальчикам поднять их скорее и зарядить снова.

Автор не торопится завершить очередное опасное приключение героя. Напротив, он изобретает все новые и новые сложности на его пути, держа читателя во все большем напряжении, как того и требует приключенческий жанр.

В тех местах, где подъем был особенно крутой, охотник переходил даже на мелкую рысь или на быстрый шаг. Сзади выли и скакали гуроны, но он не обращал на них внимания, хорошо зная, что им также предстоит одолеть те же препятствия, прежде чем они взберутся наверх. До вершины первого холма было уже совсем недалеко, и по общему строению почвы Зверобой понял, что придется спуститься в глубокий овраг, за которым лежало подножие второго холма. Смело поднявшись на вершину, он жадно огляделся по сторонам, отыскивая, где бы укрыться. Почва на гребне холма была совершенно ровная, но перед ним лежало упавшее дерево, а утопающий, как говорится, хватается за соломинку. Дерево свалилось параллельно оврагу по ту сторону вершины, где уже начинался спуск. Забиться под него, тесно прижавшись к стволу, было делом одного мгновения. Однако, прежде чем спрятаться от своих преследователей, Зверобой выпрямился во весь рост и издал торжествующий клич, как бы радуясь предстоящему спуску. В следующую секунду он скрылся под деревом.

Вскоре послышались шаги гуронов, поднимавшихся по противоположному склону, а угрожающие крики возвестили затем об их приближении. Достигнув вершины, передовые испустили громкий вопль, потом, опасаясь, как бы враг не убежал, они один за другим стали перепрыгивать через упавшее дерево и помчались вниз по склону, надеясь, что успеют заметить беглеца прежде, чем он доберется до дна оврага. Так они следовали друг за другом, и Натти временами казалось, что уже все гуроны пробежали вперед. Однако тут же появлялись другие, и он насчитал не менее сорока человек, перепрыгнувших через дерево.

Читатель, вместе со Зверобоем переживающий все перипетии этого преследования, надеется, что удачной военной хитростью с деревом все и кончится — герой спасется и уйдет от погони. Но Купер продолжает усложнять ситуацию.

Теперь Зверобой задумал другой, уже совершенно безумный по своей смелости план. Отбросив мысль найти спасение в лесной чаще, он кратчайшим путем кинулся к тому месту, где стояла пирога.

Трудно удивляться тому, что четко и мастерски описываемые приключения всей душой переживаются юным читателем. Романтик Купер, как известно, изрядно забыт на родине. Но и благодаря талантливым переводчикам, и благодаря какому-то сходству ментальности его героев с мировидением русских читателей он, подобно имеющему в Америке сходную судьбу Джеку Лондону, широко известен у нас.

Русская литература не создала «приключенческого» аналога образу Зверобоя. Однако в начале XX в. известный путешественник и писатель В. К. Арсеньев рассказал в двух книгах о дальневосточном охотнике-гольде Дерсу Узала (который, может быть, уступал Натаниэлю Бампо в бурной динамичности, но зато был реально существовавшим человеком, а не выдуманным писателем героем).

«Русский Фенимор Купер» — В. К. Арсеньев в географических открытиях России и природного человека. Во Владивостоке есть замечательный музей Владимира Клавдиевича Арсеньева (1872—1930), который родился в Петербурге, в семье железнодорожного кассира. В «Кунцкамере» в Петербурге вас встретят экспонаты, которые привезены Арсеньевым из экспедиций. От Петербурга до Владивостока — просторы родной России, труд, научные изыскания, свои книги которой он посвятил. Окончив экстерном среднее учебное заведение, учился в пехотном юнкерском училище. Окончив его в 1896 г., три года служил в Польше, затем был переведен в 8-й Восточно-Сибирский линейный батальон, квартировавший во Владивостоке. Будучи офицером, военным топографом, Арсеньев именно по долгу службы составляет описание Дальнего Востока и ведет дневник. Экспедиции, имевшие военно-стратегические и научные цели, впоследствии стали источником книг, написанных для юношества.

Исследование гор Сихотэ-Алиня в 1906—1910 гг. легло в основу двух книг — «По Уссурийскому краю» (1921) и «Дерсу Узала» (1923). Накопленный материал лежал под спудом более десятилетия, в черновом варианте рукописи были готовы к 1917 г. и ходили по рукам.

В авторском предисловии к изданию книги «По Уссурийскому краю» 1930 г. В. Арсеньев пишет, что книга его — «географическое описание пройденных маршрутов и путевой дневник», однако, поставив в центр своего повествования гольда Дерсу Узала, которого он встретил в 1902 г., автор вольно или невольно одновременно делает свое произведение настоящим романом с характерными для него сюжетом, конфликтом и развязкой. Документальность повествования ничуть не заслоняет высочайшую художественную правду и философскую глубину, которой дышит буквально каждая страница романа. Получалось, что документальное смогло выразить насущные проблемы века: конфликт человека, живущего в мире и согласии с природой и самим собой, — с городом и его иссушающим душу укладом. В книгах о Дерсу сталкиваются Природа и Цивилизация, а полем их битвы предстает человеческая душа.

Замечателен и созданный В. Арсеньевым образ рассказчика, повествователя, сочетающего в себе дар ученого, художника, психолога. А. М. Горький в письме к Арсеньеву говорил, что писателю «удалось объединить в себе Брэма и Фенимора Купера».

«По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» представляют собой дилогию, в которой в равной мере значительны и художественные описания природы, и научное описание флоры, фауны, рельефа, и подробное описание быта и нравов народностей, населяющих Дальний Восток, и описание гольда, его судьбы и своеобразного философского отношения к людям и природе. Это по-своему уникальное в мировой литературе произведение.

В 1937 г. была издана книга Арсеньева «В горах Сихотэ-Алиня», позже и другие, однако дилогия о Дерсу Узала — наиболее популярная книга, которая переиздается и расходится большими тиражами и сегодня, а это, несомненно, свидетельство неистощимой новизны, заключенной в ней.

Вдруг лошади подняли головы и насторожили уши, потом они успокоились и опять стали дремать.

• — Это, вероятно, медведь, — сказал Олентьев и стал заряжать винтовку.
• — Стреляй не надо! Моя люди!.. — послышался из темноты голос, и через несколько минут к нашему огню подошел человек.

Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная берданка.

— Здравствуй, капитан, — сказал пришедший, обратясь ко мне.

Затем он поставил к дереву свою винтовку, снял со спины котомку и, обтерев потное лицо рукавом рубашки, подсел к огню. Теперь я мог хорошо его рассмотреть. На вид ему было лет сорок пять. Это был человек невысокого роста, коренастый и, видимо, обладавший достаточной физической силой. Грудь у него была выпуклая, руки — крепкие, мускулистые, ноги немного кривые. Загорелое лицо его было типично для туземцев: выдающиеся скулы, маленький нос, глаза с монгольской складкой век и широкий рот с крепкими зубами. Небольшие русые усы окаймляли его верхнюю губу и рыжеватая бородка украшала подбородок. Но всего замечательнее были его глаза. Темно-серые, а не карие, они смотрели спокойно и немного наивно. В них сквозили решительность, прямота характера и добродушие.

Пока он ел, я продолжал его рассматривать. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные. Такие же, но еще более глубокие царапины лежали на лице: одна на лбу, а другая на щеке около уха. Незнакомец снял повязку, и я увидел, что голова его покрыта густыми русыми волосами; они росли в беспорядке и свешивали по сторонам длинными прядями.

Наш гость был из молчаливых. Наконец Олентьев не выдержал и спросил пришельца прямо:

• — Ты кто будешь?
• — Моя гольд, — ответил он коротко.
• — Ты, должно быть, охотник? — спросил я его опять.
• — Да, — отвечал он. — Моя постоянно охота ходи, другой работы нету, рыба лови понимай тоже нету, только один охота понимай.
• — А где ты живешь? — продолжал допрашивать его Олентьев.
• — Моя дома нету. Моя постоянно сопка живи. Огонь клади, палатка делай — спи. Постоянно охота ходи, как дома живи?

Потом он рассказал, что сегодня охотился за изюбрами, ранил одну матку, но слабо. Идя по подранку, он наткнулся на наши следы. Они завели его в овраг. Когда стемнело, он увидел огонь и пошел прямо на него.

• — Моя тихонько ходи, — говорил он. — Думай, какой люди далеко сопках ходи? Посмотри — капитан есть, казак есть. Моя тогда прямо ходи.
• — Тебя как зовут? — спросил я незнакомца.
• — Дерсу Узала, — отвечал он.

Меня заинтересовал этот человек. Что-то в нем было особенное, оригинальное. Говорил он просто, тихо, держал себя скромно, не заискивающе. Мы разговорились. Он долго рассказывал мне про свою жизнь, и чем больше он говорил, тем становился симпатичнее. Я видел перед собой первобытного охотника, который всю свою жизнь прожил в тайге и чужд был тех пороков, которые вместе с собой несет городская цивилизация.

В. К. Арсеньев в заключительных строках вербально оформляет проблему, над которой предстоит размышлять человеку, живущему в XXI веке, хотя ее нравственно-философский аспект особенно активно прорабатывался литературой рубежа XIX—XX вв. Это глобальная проблема взаимоотношений Природы во всем ее многообразии и одновременно единстве — и Цивилизации, технического прогресса, ее агрессивного машинного наступления на таинственный мир, ответа на многие загадки которого человек не нашел.

Надо отметить, что жанровая приключенческая составляющая присутствует во множестве произведений для детей и юношества на историческую тему. В автобиографической повести В. II. Катаева «Белеет парус одинокий» приключенческая линия, перекликающаяся с «Приключениями Тома Сойера» Марка Твена, является сюжетообразующей; его же повесть «Сын полка», получившая в 1945 г. Государственную премию, — одновременно и жизнеописание детства, и приключения, закаляющие маленького героя Ваню Солнцева, превращающие его из сироты и жертвы в настоящего защитника Отечества. Приключенческая составляющая в произведениях о детях на войне способствует формированию внутренней формы произведения.

• [1] Соч. Ф. Купера'. Сочинения. В 6 т. М., 1961—1963; Избранные сочинения. В 9 т. М. :'Герра, 1992. Лит. о Ф. Купере: Боброва М. Н. Джеймс Фенимор Купер: очерк жизни и творчества. Саратов, 1967; Шейнкер В. Н. Исторический роман Джеймса Фснимора Купера и проблемы развития американской литературы первой половины XIX века. Л., 1971; Ващенко А. Купер //Зарубежные писатели: библиограф, словарь. В 2 ч. / под ред. И. П. Михальской. М.: Просвещение. 1997. Ч. 1. С. 406−408.