Русское религиозное возрождение XVII века

Недавно мы писали о замечательном переводе «Жития протопопа Аввакума», сделанным французским славистом, Пьером Паскалем, давшим также серьезный литературный разбор этого памятника нашей древней словесности. Но французский ученый в своей работе над «Житием» не ограничился историей литературы. Его заинтересовала самая личность Аввакума, его религиозные воззрения, легшие в основу «старой веры». Однако и на этом Паскаль не остановился, столкнувшись с Аввакумом, он занялся его эпохой, всей историей раскола, вдохновителем которого и в большой мере завершителем был «русский Савонарола». Для этого Паскалю пришлось тщательным образом ознакомиться не только с уже существующими историческими трудами, но и с неизвестными даже специалистам документами, хранящимися в московских архивах. Подобно самому «Житию», все эти рукописи поразили Паскаля своим богатством не только научными, но и духовным, властным очарованием того времени.

Очарование это почувствовал он тем сильнее, что напал на эти документы в условиях мрачной и безблагодатной советской действительности. Об этом контрасте Паскаль сам пишет в предисловии к большому своему исследованию об эпохе Аввакума, вышедшему параллельно с французским изданием «Жития»^[1]: «После интернационального жаргона нынешних книг и газет — чистый и сочный русский язык допетровского времени еще и сейчас сохранился у крестьян северных областей. Вместо марксисткой „социологии“, заменившей историю и сводящей эволюцию человечества к революционной схеме — московский XVII век, столь красочный и разнообразный, одновременно далекий и близкий нашей эпохе. Вместо „диалектического материализма“, отрицающего Бога и человеческую личность, болезненно истачивающего мозг — душа сознательной „элиты“, готовой пожертвовать жизнью ради свободы и питающей эту духовную свободу именно верой в Проведение».

Так родился труд Паскаля, в котором и мы сами найдем немало ценнейших новых сведений о нашем прошлом. Впрочем, рядового читателя больше всего поразит в этой книге общая картина — бытовая и духовная — русского XVII века. Странная эпоха — одновременно жуткая и радующая, подрывающая, на первый взгляд, всякую веру в возможности русского народа, но вместе с тем красноречиво свидетельствующая о безграничных его духовных богатствах. Эпоха падения и взлетов русской души. Эпоха смятения умов и сердец, величайшего религиозного кризиса в нашей истории, но также эпоха подлинного и редкого по глубине и чистоте религиозного возрождения. Ведь самый кризис был вызван не одними только политическими и экономическими причинами, а, прежде всего, жаждой полной веры, праведной и духовно преображенной жизни.

То, что религиозный подъем принял в то время жестокие и порою противоречивые формы, даже не удивительно: ведь произошел он сразу же после страшных десятилетий смутного времени, иностранных нашествий и междоусобных войн, а истоки его можно различить еще в то самое время, когда русская кровь проливалась у стен ТроицеСергиевской Лавры. Сама Церковь едва не погибла во всероссийской смуте: ведь в 1615 году в России было одновременно четыре патриарха. «Подобных бедствий никогда не было и никогда не будет», — писал келарь Лавры, Авраамий Палицын, не предвидевший потрясения, происшедшего в России через 300 лет.

Казалось бы, в море ненависти и раздора не оставалось места живой вере. Но она не иссякла в сердцах и стала прорываться наружу в самый мрачный период смуты. У простых, неискушенных людей начались видения, напоминавшие о глубине их падения, о возможности спастись. Московский мещанин слышит в Успенском Соборе разговор между Спасителем, укоряющим русский народ в неверии и в злонравии, и Божией Матерью, молящей Сына о милости и помощи страдающим грешникам, и получающей Его обещание пощадить Россию, если она покается. Жажда покаяния разливается по всей стране. В Борисоглебском монастыре около Ростова простой крестьянин Иринарх молится в цепях за весь народ: ему суждено потом благословить на подвиг освобождения Минина и Пожарского. Появляются пророки, призывавшие людей обратиться и уверовать, доказать свое желание праведности не только сердцем и мыслью, но и всей жизнью.

Смутное время кончилось, но прекращение кровопролития не удовлетворило ревнителей религиозного возрождения. Они понимали, что народ в толще своей лишь внешне привержен православию, что духовенство сплошь и рядом не блюдет чистоту и строгость нравов, что богослужебные книги полны ошибок, накопившихся за века и порою искажающих сущность христианского учения. Такие люди стали требовать пересмотра книг, уставов монастырей и коренного изменения народного быта. Несколько ярких портретов этих реформаторов или революционеров и дает нам в своей книге Паскаль.

Один из них, архимандрит Лавры, Денис, сын ржевского крестьянина, ставший сначала деревенским священником, а после гибели всей его семьи принявший постриг. Помимо собственной роли, ему пришлось сыграть в Лавре роль политическую. Но влекло его совсем к иной деятельности. В библиотеке Лавры ознакомился он с многочисленными книгами, сочинениями отцов Церкви, по различным спискам и первым печатным изданиям. Сличая их, он обнаружил многочисленные ошибки, допущенные переписчиками и наборщиками. Когда смута кончилась, Денис поднял кампанию за пересмотр книг — первый шаг к тем требованиям, которые вызвали впоследствии распрю между Аввакумом и патриархом Никоном.

Начиная с 1620 года, повсюду появляются основатели новых монастырей, стремящихся учредить у себя действительно праведный, сугубо-монастырский устав. Около Устюга некий Симеон собирает вокруг себя верующих, вызывает возмущение и падает от руки убийцы. Боярин Михаил Салтыков закладывает на Днепре, около Дорогобужа, известный Бизюков монастырь. Монах Марк обращается к патриарху Филарету с просьбой благословить его на создание монастыря на Белавинском озере, недалеко от Вологды. Сплошь и рядом вокруг этих обителей появляются селения, управляемые фактически настоятелями монастырей. Таким образом, основатели их пытаются преобразовать нравы не только монахов, но и окрестных крестьян.

Любопытна жизнь одного из таких преобразователей, Ивана Миронова, также вологодского крестьянина. Случайно, в юности, увидел он роскошь, в которой жил Вологодский архиепископ — и возмутился ею. Тогда же решил он бороться с недостойными служителями Церкви и содействовать ее оздоровлению. Он пускается в странствия, женится в одном селении на поповне, сам становится священником. Потом направляется в Лавру, добивается поддержки архимандрита Дениса и назначения в Лысково, около Нижнего Новгорода. Там он, в заброшенной церкви Воскресения, собирает вокруг себя верующих, проповедует праведную жизнь, бичует роскошь и излишества духовенства. Понемногу около Миронова, ставшего Нероновым, собирается группа людей, настроенных так же, как и он. Вместе ведут они борьбу с распущенностью бояр, театральными представлениями на площадях, ратуют за пересмотр книг. Интересная подробность: к Неронову несколько раз приезжал будущий патриарх Никон.

Против Неронова и его друзей началась травля, вдохновителем которой был могущественный князь Шереметев. Неронова бросили в тюрьму, но он не сдался. Выйдя из заключения, отправился он в Москву к патриарху Филарету с письменным прошением — поддержать и утвердить новое движение. Попытки его увенчались успехом — и в Нижний он вернулся, облеченный особыми полномочиями.

В то же время другая попытка подобного же рода производится на севере, неким Капитоном, монахом сугубо аскетического образа жизни. В 1630 году основывает он небольшой скит Преображения, возле Тотьмы. Через четыре года добивается он царского разрешения на основание второго монастыря в Колесниках, около Ярославля. Неподалеку оттуда, в Морозове, учреждает он женскую обитель. Свою власть старается он распространить и на мирян, жителей городка Данилова, чтобы и их направить на путь праведной жизни. Капитон, как и Неронов, столкнулся с интересами сильных мира сего. По доносу патриарху он был арестован и заточен в монастырь, откуда отправил в 1639 году обличительное послание, требовавшее пересмотра книг и коренных преобразований в церковном устройстве. Послание это вызвало немало шума, и долгое время всех фантастических ревнителей меры, не примыкавших к официальной Церкви, звали Капитонами.

Вообще, в религиозном возрождении XVII века все яснее стали намечаться два течения: реформистское, не порывающее с Церковью, требующее лишь отдельных, хотя и существенных изменений и революционное, желающее коренной переделки всей жизни, церковной и мирской. Последнее течение ждало своего пророка и выразителя. Таким и стал Аввакум. То, что теперь многим представляется религиозной реакцией, было в действительности стремлением к полному религиозному перевороту. Не появись умеренного, хотя и энергично проводимого течения, возглавляемого патриархом Никоном, раскол мог бы превратиться в государственную революцию, которая вряд ли достигла бы своей основной цели, зато вызвала бы новую смуту.

Все эти враждовавшие деятели были, однако, объединены одним — искренней и пламенной верой, которая и спасла Россию в те тяжелые годы. И, читая книгу Паскаля, невольно думаешь, что и нынешнее российское бедствие будет преодолено подобным же религиозным подъемом. Ведь не один Паскаль был поражен в России памятниками нашего духовного прошлого — незаметно, но верно действует оно и на русские сердца. В борьбе «диалектического материализма» с вечной народной верой победа предопределена.

• [1] Pascal Р. Awakum et les debuts du Rascol. Paris: Centre d’Etudes Russes «Istina», 1939.