В. Факторы преступности

Приведенные данные позволяют заключить, что в первые тридцать лет XIX в. преступность увеличилась, а в следующем тридцатилетии упала ниже уровня 1803−1808 гг. Рост преступности в царствование Александра I скорее всего был связан, во-первых, с многочисленными и кровопролитными войнами, которые велись Россией, в том числе и на ее территории, и которые имели следствием ослабление государственного и общественного порядка, разорение больших территорий, вооружение населения, повышение налогов и снижение жизненного уровня. Второй фактор роста преступности состоял в том, что происходившие важные реформы государственного управления (введение министерств, переход от коллегиального к бюрократической системе управления, изменение функций Сената, учреждение Государственного совета и др.), как всякие реформы, приводили к временному расстройству системы управления, к дисфункциям в государственной машине, ослаблявшим ее силу и эффективность.

Снижение преступности в период правления Николая I можно объяснить ростом законности, порядка и дисциплины в органах государственного управления, в полиции и суде. Для всего царствования характерна интенсивная законотворческая деятельность императора и его правительства, направленная на то, чтобы поставить самодержавную власть, бюрократию и жизнь всего общества в рамки закона. Именно при Николае I, после 133 лет безуспешных попыток, в 1830—1832 гг. был создан кодекс законов, имевший целью поставить все государственное управление на твердое правовое основание.

Рост преступности после реформ 1860-х гг. происходил под непосредственным влиянием последних. Получение населением гражданских прав, утверждение идей законности и уважения к личности, с одной стороны, и облегчение возможности получения судебной защиты благодаря повсеместно учрежденным мировым судам — с другой, способствовали. В мировые суды, введенные в практику в 1866 г. для рассмотрения мелких уголовных исков, в массовом порядке стали обращаться простые люди с такими обидами, на которые прежде и не помышляли жаловаться в суд, причем не столько из-за трудности найти там защиту или из-за страха перед официальным судом, сколько потому, что часто не считали правонарушениями такие деяния, как несправедливые наказания работодателем, мелкие обиды, оскорбления, побои и др. С учреждением доступного, дешевого, быстрого на решение мирового суда все, кто прежде чувствовал себя бесправным и молча сносил обиду и угнетение, пошли туда искать защиты, утверждать свое достоинство и право на уважение: жены жаловались на жестокое обращение мужей, просили развода или выдачу вида на жительство отдельно от мужа, рабочие выносили на суд трудовые споры, жаловались на несправедливое отношение к ним предпринимателей и требовали их наказания и т. д. В мировых судах по всей стране в 1884—1888 гг. в среднем рассматривалось 1036 тыс. дел в год, в 1909;1913 гг. — 1567 тыс., что составляло около 57% всех уголовных дел и около 90 % всех мелких уголовных дел. Как это ни парадоксально, пробуждение самосознания и стремление отстоять свое достоинство по всей видимости являлись фактором роста числа мелких правонарушений.

Рост престу пности среди молодежи и женщин также находился в связи с их борьбой за свое достоинство, с их стремлением освободиться от контроля глав семей и мужчин. С 1834 по 1913 г. доля несовершеннолетних среди правонарушителей возросла с 7 до 21%, женщин — с 11 до 15%. Если принять во внимание, что в населении доля женщин составляла 51%, а несовершеннолетних в возрасте 10−20 лет, ответственных за правонарушение, — 23%, то можно сказать, что престу пность среди молодежи была немного ниже, чем среди взрослых, а среди женщин — существенно ниже, чем среди мужчин и среди молодежи. Молодые люди чаще, чем женщины, игнорировали общепринятые нормы и активнее освобождались от контроля старших, чем женщины от контроля мужчин. Молодежь была более законопослушной и конформистской, чем взрослые, но к 1913 г. в этом отношении она почти сравнялась со взрослыми, поскольку разрыв между взрослой и детско-молодежной преступностью стал минимальным.

Второй фактор роста преступности в пореформенный период, по-видимому, состоял в том, что в результате Великих реформ произошло освобождение огромного количества людей от крепостничества и ослабление государственного и корпоративного контроля над отдельным человеком. Реформы открывали более широкий простор частной инициативе и предприимчивости, расширяли рамки дозволенного и способствовали развитию отклоняющегося поведения, в том числе в его криминальной форме. Старания двух последних императоров усилить государственный и корпоративный контроль за людьми имели лишь частичный и временный успех в царствование Александра III. так как социальные и политические изменения, введенные Великими реформами, оказались необратимыми: народ, почувствовавший вкус свободы, не желал возвращаться в прошлое, и усилия вернуть его к старым порядкам вызывали протест и новую волну сопротивления, что являлось противозаконным и вело к росту преступности.

Третьим важным фактором следует признать изменение ценностных ориентаций и стандартов поведения у значительной части населения, произошедшее под влиянием реформ 1860-х гг., так как конфликт в системе ценностей всегда способствует росту числа случаев отклоняющегося поведения.

Четвертым, возможно решающим, фактором роста преступности являлось разрушение крестьянской общины и городских корпораций (мещанских и купеческих обществ, ремесленных цехов), что вело к распадению общинных связей не только в деревне, но и в городе, и к ослаблению общественного контроля за поведением человека. В пользу этого предположения говорят данные о превосходстве городской преступности над сельской, столичной над городской, а также более высокий уровень преступности среди лиц наемного труда сравнительно с крестьянами-общинниками. 11а долю Петербурга и Москвы в 1874 г. приходилось 6,2% всех осужденных, а проживало там 1,6 % всего населения Европейской России, на долю прочих городов — 24,7 % осужденных и 8,4% населения, на долю деревни — 65,4 % осужденных и около 90% населения (о месте совершения 3,8 % престу плений нет сведений). Следовательно, криминогенность столиц (отношение доли зафиксированных там преступлений к доле проживающего там населения) составляла 3,9, прочих городов — 2,9, деревни — 0,7. К 1913 г. криминогенность Петербурга и Москвы под влиянием усиления полицейских мер значительно уменьшилась (2,5), прочих городов изменилась несущественно (2,7), а деревни осталась на прежнем уровне (0,7), следовательно, превышала городскую в 3,6−3,9 раза.

Пониманию причин роста преступности помогают данные о профессионально-социальном профиле правонарушителей. В 1897 г., с точки зрения криминогенности представителей различных профессий (отношение доли лиц данной профессии в общем числе осужденных к доле лиц данной профессии во всем населении), на первом месте были рабочие (11,2), на втором — лица свободных профессий и чиновники (2,3), на третьем — торговцы (1,9), на четвертом — предприниматели и ремесленники (0,9), на пятом — крестьяне-землепашцы (0,6). На долю 3,2 млн рабочих приходилось около 30% всех осужденных. Рабочие, подавляющее число которых по сословной принадлежности являлись крестьянами, в 19 раз были более криминогенными, чем крестьяне-хлебопашцы, жившие в общине. Освобожденные от контроля общины, не привыкшие к самоконтролю, молодые люди легко давали волю агрессии, своим отрицательным импульсам и эмоциям. Высокая престу пность рабочих объяснялась также их маргинальным статусом — оторвавшись от привычных условий жизни и принятых стандартов поведения в деревне, им трудно было адаптироваться к фабричной и городской жизни, из чего проистекали антиобщественный характер их поведения и негативные психические состояния.

То что лица свободных профессий, торговцы и предприниматели превосходили по криминогенности крестьян, свидетельствует о том, что сама по себе бедность не оказывала решающего влияния на рост преступности после эмансипации. В этом отношении весьма красноречивы также данные о преступности по сословиям. С точки зрения криминогенности сословий (отношение доли представителей данного сословия в общем числе осужденных к доле лиц данного сословия в населении), в 1858—1897 гг. первое место принадлежало купцам (2,0), второе — мещанам и ремесленникам (1,7), третье — дворянам и чиновникам (1,5), четвертое — крестьянам (0,9), пятое — духовенству (0,3−0,4). И здесь самое бедное сословие крестьян уступало по криминогенности всем сословиям, кроме духовенства. Однако нельзя сбрасывать со счетов бедность в качестве криминогенного фактора. Например, было замечено, что во время неурожаев существенно увеличивалось число преступлений, совершенных крестьянами против собственности. Но бедность, будучи постоянно действующим фактором криминогенности, не может объяснить тенденции в изменении преступности. В первой половине XIX в. было много бедных, а уровень преступности снижался. После эмансипации влияние материального фактора на преступность увеличилось в другом смысле. 11е бедность, а стремление разбогатеть любыми способами, не исключая и криминальных, часто служило мотивом преступления. Повышение роли богатства в системе ценностей, возможность посредством богатства сразу и радикально изменить свою жизнь к лучшему чрезвычайно этому способствовали и вводили многих людей среднего достатка в искушение. Начальник Петербургской сыскной полиции в 1866—1889 гг. И. Д. Путилин заметил: «Сколько по тюрьмам и острогам сидит людей, сделавшихся преступниками случайно, и сколько ходит на свободе с гордо поднятой головой „честных“ людей, честных только потому, что им не представился ни разу случай искушения! Из ста этих честных поставьте в возможность взять взятку, ограбить кассу, совершить растрату, и — ручаюсь — 98 из них постараются не упустить этой возможности. Скажу более, многие из 100 не воздержатся при благоприятных условиях даже … от убийства».

Выводы о главных факторах роста преступности подтверждает анализ динамики правонарушений, совершенных в советский период.