Постмодернизм (Postmodernism). История философии

Термин «постмодернизм» происходит от латинских «post» — «после» и «modernus» — «современный»; от тех же латинских слов происходит и термин «постмодерн». В настоящее время термин «постмодернизм» используется для обозначения особого направления в философии конца XX в., а термин «постмодерн» — для обозначения особой эпохи современной цивилизации, а также специфического направления в культуре и науке в эту эпоху.

Сам по себе термин «современный», его аналоги и производные от него слова относятся к числу слов со скользящим, переменным значением, зависящим от контекста использования и субъекта, употребляющего данный термин^[1]. Поэтому не удивительно, что термин «модерн», или «модернити», в смысле «современная эпоха» неоднократно использовался в истории культуры и философии различными авторами, жившими в самое различное время.

Использование этого термина служило всегда для указания на принципиально новые явления культуры, появившиеся в современную этим авторам эпоху и отсутствующие в предшествующих. Так, например, этот термин употреблялся в V в. христианскими теологами для противопоставления новой христианской эпохи прежней языческой, а в Новое время философами-просветителями для противопоставления новаций эпохи Просвещения прежним феодальным порядкам.

Соответственно, и термин «постмодерн» служил для фиксации неких новаций, на разрыв с традициями эпохи модерна в «еще более новую», следующую за модерном эпоху.

В XX в. широкое распространение терминов «постмодерн» и «постмодернизм»^[2] фиксируется примерно с середины века. В 1960;е гг. термин «постмодерн» связывался в первую очередь с архитектурой, позднее он начал применяться в самых различных сферах культуры (в изобразительном искусстве, литературе, психологии и теории языка и т. д.). При этом разные авторы указывали различные временные рамки как эпохи модерна, так и, соответственно, эпохи постмодерна, но чаще всего начало последней относилось к XX в. (начало века, конец Первой мировой войны, конец Второй мировой войны и т. д.)^[3].

Как философское направление в европейской и североамериканской философии постмодернизм сформировался в конце XX в. Впервые этот термин в области философии применил Жан-Франсуа Лиотар (1924) в работе «Состояние постмодерна» (1979), где предложил говорить о «постмодернистском состоянии» современного общества.

Постмодернизм представляет собой крайне разнородное течение, не получившее никакого организационного оформления. Истоком постмодернизма можно считать постструктурализм, а первыми представителями — французских постструктуралистов (Барт, Фуко, Лакан, Делез и т. д.). В 1980—1990;е гг. в духе постмодернизма начинает действовать уже более широкий круг исследователей: французы Жак Деррида (1930−2004), считающийся основоположником «философии деконструкции», Жан Бодрийяр (1929−2007), американец Ричард Рорти (1931−2007), ранее действовавший в рамках аналитической философии, и т. д.

По мере развития постмодернизма, в нем стала проявляться тенденция по поиску «своих корней»^[4]. Это привело исследователей к выводу, что в идейном смысле постмодернизм стал зарождаться в 1950;е или даже в 1930;е гг. Тогда к постмодернистам был причислен французский философ Жорж Батай (1897−1962), а к числу предшественников постмодернизма — ?. М. Бахтин (1895−1975), «поздний» Л. Витгенштейн (1889−1951) (как создатель теории «языковых игр»), а также Й. Хейзинга (1872−1945) (автор концепции об «игровой» природе культуры), Гуссерль и Хайдеггер (с учением о «жизненном мире»), Сартр (с учением о «бытии-в-мире»), кроме того, Ницше, Кант и многие другие. Впрочем, отнесение того или иного философа к предшественникам постмодернизма производится достаточно субъективно и далеко не всегда является общепринятым в среде самих постмодернистов.

В настоящее время постмодернизм является междисциплинарным и международным явлением, но особое распространение он получил во Франции и США.

Основные труды^[5]. Барт Р.: «Империя знаков» (1970), «С/З» (1970), «Удовольствие от текста» (1973), «Текстовый анализ одной новеллы Эдгара По» (1973).

Батай Ж.: «Внутренний опыт» (1943), «Виновный» (1944), «О Ницше» (1945), «Литература и зло» (1957), «Сумма атеологии» (1972).

Бодрийяр Ж.: «Система вещей» (1968), «Символический обмен и смерть» (1976), «Соблазн» (1979), «Фатальные стратегии» (1983), «Прозрачность зла» (1990).

Делез Ж.: «Ницше» (1965), «Логика смысла» (1969), «Фуко» (1986), «Что такое философия?» (1991), «Критика и клиника» (1993).

Деррида Ж.: «Письмо и различие» (1967), «Шпоры. Стили Ницше» (1978), «Почтовая открытка. От Сократа к Фрейду и далее» (1980), «Сила закона» (1994), «Монолингвизм другого» (1996).

Лиотар Ж.-Ф.: «Состояние постмодерна» (1979), «Спор» (1983), «Склеп интеллигенции» (1984).

Рорти Р.: «Случайность. Ирония. Солидарность» (1986).

Фуко М.: «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (1975), «Микрофизика власти» (1977), «История сексуальности. В 3-х г.» (1976;1984).

Философские воззрения. Если постструктурализм зародился в попытке преодолеть структурализм, то постмодернизм можно рассматривать как более широкую тенденцию — стремление к преодолению вообще всей современной философии «эпохи модерна». Но, несмотря на декларацию данного тезиса, в постмодернизме (как в постановке проблем, так и в их решении) явно просматриваются следы практически всех течений современной философии, предшествующих ему.

Постмодернизм можно рассматривать и как попытку философского осмысления человеческой культуры конца второго тысячелетия (эпохи постмодерна) и одновременно как выражение самоощущения человека этой эпохи.

В основе постмодернизма лежит сознательный отказ от фундаментальных идей и идеалов эпохи Нового времени. Постмодернизм ставит задачу избавления культуры от диктата разума и традиций. Учение постмодернистов во многом противоречиво, трудно сказать, замечали ли они это сами, а если замечали, то считали ли это недостатком или же еще одним специфическим способом «преодоления» разума.

Поскольку деятельность разума проявляется наиболее очевидным образом в языке или через язык, то важнейшее место в этом течении заняли языковые проблемы. Фундаментом для их рассмотрения стала теория «языковых игр» Витгенштейна и игровая теория культуры Хейзинги. Целый ряд идей, совпадающих с их убеждениями, постмодернисты позаимствовали также из герменевтики, семиотики, лингвистической философии и т. д.

Свобода и игра. Своей главной целью постмодернисты (вслед за экзистенциалистами) провозгласили свободу. В экзистенциализме «свобода от» (вещей, обязанностей, некоторых традиций и т. п.) имела характер вспомогательной, а главной была «свобода для», т. е. для выбора себя как личности, берущей на себя ответственность за все происходящее. Тогда как в постмодернизме, напротив, ведущую роль играет свобода от чего бы то ни было, и в первую очередь от любого давления, ответственности, диктата. Поэтому в постмодернизме имеет место отрицание любых норм и традиций (религиозных, политических, этических, эстетических, методологических и т. д.), провозглашен отказ от любых авторитетов (начиная с государственной власти и кончая правилами поведения людей в обществе). Особое место в постмодернизме заняла борьба с «диктатом» разума, традицией рациональности, утвердившейся в философии Нового времени.

Лозунг об абсолютной свободе, нежелание подчиняться каким-либо правилам привел постмодернистов к провозглашению своим идеалом спонтанной человеческой деятельности, в том числе и сознания. Эта деятельность стала рассматриваться не как «работа» (по постижению и преобразованию мира, людей, общества), а как «игра» и, в частности, деятельность сознания как «языковая игра». При этом постмодернисты не замечают, что игра не может быть абсолютно спонтанной, игра не возможна, если в ней нет хоть каких-то правил. И, сокрушая существующие нормы, традиции и правила человеческого существования, постмодернисты нс уничтожают их как таковые, а просто вводят новые — свои — правила игры. Так, характерный прием постмодернистских сочинений, состоящий в отказе от последовательного развертывания текста, в разбиении его на множество фрагментов, часто не связанных друг с другом или связанных «поверхностной» ассоциативной связью, сам по себе вполне «тянет» на правило создания текста^[6]. Аналогично обращение к спонтанности как средству борьбы с «диктатом» можно оценить как навешивание на себя новых цепей — на этот раз диктатуры спонтанности.

Идея «игры» как собственно человеческой деятельности получила различное выражение у разных авторов и в различных сферах применения.

Философия «поверхности» . У Делеза философия превращается в игру потому, что лишается всякого высокого или глубинного смысла, философ больше не должен «докапываться» до сути бытия, а всего лишь ползать по поверхности, как клещ или блоха^[7]. В работах «Ницше» и «Логика смысла» Делез различает в истории философии три типа философов — в зависимости от того, какие цели они перед собой ставили (табл. 121).

Таблица 121

Три типа философов (но Делезу)

Таким образом, если почти все предшествующие философы стремились обнаружить суть бытия, скрывающуюся за поверхностью, то Делез просто отрицает существование чего-либо, кроме самой этой «поверхности». Превращение философа в «блоху», а философии — в «извращение» лишает философию всякого серьезного значения, она обретает статус «развлечения» и в этом смысле становится игрой. А ведь постмодернизм обещал решить серьезную социальную проблему: избавить человечество от всякого диктата!

Далее, отказываясь от исследования тех закономерностей, которые лежат за «поверхностью» и порождают ее, постмодернисты скорее уподобляются ребенку, закрывающему глаза при виде опасности. Ведь сколько ни провозглашай, что за «поверхностью» ничего нет, что она совершенно автономна, это не уничтожит ни «глубину», ни «высоту» — если те действительно существуют. Аргументом в пользу их существования являются достижения науки, открывающей законы бытия, и техники, использующей эти законы, т. е. того, на чем основана современная цивилизация и благодаря чему она живет. Доказать же их отсутствие еще никому не удалось, хотя нечто подобное провозглашалось и ранее^[8].

Учение об истине. Несколько иное отношение к действительности, философии и науке прослеживается в учении Рорти. Он говорит о том, что любое знание выражено в языке, и истина — характеристика, относящаяся исключительно к высказываниям, текстам, а не миру. Языковые тексты никоим образом не связаны с реальным миром. Действительность не говорит, говорят только люди, причем па языке, созданном ими же. И истина — это свойство текстов, которое проявляется при сравнении одних текстов с другими^[9]. Истина не открывается, а создается в процессе говорения и написания^[10].

Отсюда следует вывод, что человечество в целом и ученые в частности должны отказаться от притязаний на всеведение и признать относительность любых обретенных истин^[11], ранее открытых в философии, науке, искусстве и т. д.

Любая истина может и должна быть подвергнута сомнению и деконструкции.

Постмодернизм отрицает и естественнонаучную картину мира, построенную на выявлении причинно-следственных связей; она объявляется догмой, вымыслом, служащим орудием власти. Возможно построение бесконечного количества таких картин, причем ни одна из них не может считаться истинной, так как всегда зависит от человеческих желаний, потребностей, используемого языка и т. п. Сам процесс построения картины мира, так же как и любая другая интеллектуальная деятельность, объявляется игрой и, в частности, языковой игрой.

Философия деконструкции. Французский философ Деррида получил в современной философии титул «создателя философии деконструкции», хотя деконструкция — это скорее цель, общий принцип и метод анализа, ведущий к разрушению целостного текста. Она состоит в поиске в «сказанном» — «несказанного», выявлении текстовых противоречий, конфликтов и неувязок и при этом возведение их к глубинным предпосылкам западного мышления и философии^[12].

Постмодернисты и, в частности, Деррида утверждали возможность бесконечного количества интерпретаций любого текста, одинаково правильных или, что-то же самое, одинаково неправильных. При этом они отталкивались от соответствующей идеи Ницше. Но если у Ницше каждый субъект объявлялся «перспективным центром», из которого возможно свое видение любой проблемы, свои оценки ее, то в постмодернизме проводится дальнейшая децентрализация: и сам субъект, доселе представлявший собой некоторое единство, теперь распадается на множество не связанных друг с другом воззрений, ассоциаций, точек зрения, позиций и т. д. в различных вопросах.

Бунт против языка. Одна из интереснейших проблем в постмодернизме — это «бунт» против власти языка и дискурса. Как отмечал Барт^[13], язык предлагает собственную классификацию мира, задает границы того, что может и не может быть сказано, а для того, что может быть сказано, язык детерминирует то, как это может быть сказано (например, благодаря грамматическим и стилистическим нормам). В качестве способа спасения от диктатуры языка Барт предлагал введение «языковой анархии», т. е. использование в обществе множества различных естественных (национальных) языков, отказа от твердых значений слов и широкое использование многоименности вещей (т.е. называть одну и ту же вещь совершенно различными именами) и т. д. Наука о знаках, по мнению Барта, должна стать наукой об игре со знаками.

Подхватив эту идею «игры со знаками», в постмодернистских произведениях искусства ведется заведомое смешение стилей и жанров, намеренное забвение имен и дат, в литературных произведениях отсутствуют герои, последовательность изложения постоянно нарушается за счет бесконечных отступлений и т. д. Целью становится жизнь при забвении традиций, жизнь не по правилам, ироническое отношение ко всему, ранее созданному, и пародирование его. Высшей ценностью объявляется новизна, способная принести наслаждение. Постмодернизм становится апологией случайного, а философия «поверхности», утратив всякую глубину, превращается в литературу, причем литературу для развлечения. Однако при этом постмодернисты забыли, что всякое новое быстро приедается, в том числе и бесконечная погоня за новизной.

Судьба учения. Постмодернизм, вызывавший громадный интерес в конце XX в., в начале XXI в. стал активно подвергаться критике. В частности, стало очевидным, что разрушение и деконструкция хороши только тогда, когда расчищают место для строительства нового, а не когда ведутся ради самих себя. Утонченные интеллектуальные игры, которые вели постмодернисты в своих книгах и статьях, оказались доступны в сущности небольшому кругу таких же интеллектуалов, и потому не могли оказать серьезного влияния на более широкие круги интеллигенции. Но в то же время идеи постмодернизма оказались весьма созвучны общим идеям культуры эпохи постмодерна, что и объясняет сохранение интереса к нему.

• [1] В современной логике подобные термины выделяются в группу так называемых «демонстративов». К ним относятся, например, все персональные местоимения: так, значением «я» всегда является тот субъект, который использовал это местоимение, а значением «ты» — собеседник этого субъекта и т. д. К демонстративам относятся и такие слова, как «сегодня», «вчера», завтра", и их значение всегда зависит от того момента времени, когда они используются, т. е. «сегодня» — это тот день, когда это слово произносится.
• [2] Отдельное их использование имело место и раньше, например, в книге Р. Ранвица «Кризис европейской культуры» (1917), в работах Тойнби 1940;х гг. и т. д.
• [3] Одним из аналогов термина «постмодерн» можно считать принятый в советской исторической науке термин «период Новейшего времени», начало этого периода связывали с Октябрьской революцией 1917 г.
• [4] В целом такого же рода тенденцию можно обнаружить в любом философском учении в стадии его самоосознания (саморефлексии).
• [5] Многие работы французских авторов трудно строго разделить по периодам постструктурализма и постмодернизма, поэтому целый ряд работ приводятся и в том, и в другом разделе.
• [6] Доводя этот прием до конца, мы вполне можем создать компьютерную программу, формирующую текст путем случайного подбора фрагментов различных текстов (например, пронумеровав такие фрагменты и воспользовавшись датчиком случайных чисел). Но только кому нужны такие тексты?
• [7] Это сравнение принадлежит самому Делезу.
• [8] В основном в субъективном идеализме. Например, в адвайта-веданте мир объявляется иллюзией, наваждением, созданным колдовской силой, но и там за этой «поверхностью» стоит творец этой иллюзии Брахма. В феноменологии, сосредоточенной исключительно на феноменах сознания и отказывающейся говорить о том, что стоит в действительности за этими феноменами, тем не менее, идет поиск «глубин» сознания, т. е. его структуры, функций и т. д.
• [9] Возможно, что при этом на Рорти, который начинал как сторонник аналитической философии, повлияло одно из неопозитивистских определений истины, а именно — как доказуемости (суждение считается истинным, если оно, но правилам логики выводится из других истинных суждений).
• [10] Здесь Рорти вплотную подходит к учению об истине в прагматизме, а конкретнее, в инструментализме Дьюи. С другой стороны, заметна перекличка с идеей Гадамера: «Бытие, которое может быть понято, есть язык» .
• [11] В европейской философии идея относительности всякой истины впервые прозвучала еще у Конта.
• [12] Подробнее о деконструкции см. с. 589−590.
• [13] В основе этого утверждения Барта лежит предложенная еще в 1930;е гг. гипотеза «лингвистической относительности», носящая также в честь ее авторов название «гипотеза Сепир — Уорфа» .