Цивилизованность и культурность человека в представлениях людей «железного» столетия

В чем же выражалось, по мнению самих европейцев, их культурное (или цивилизационное) превосходство? Что отличало цивилизованного европейца XIX в. от нецивилизованных или менее цивилизованных людей? Отвечая на этот вопрос, обычно выделяют целый ряд особенностей, черт, умений. При этом очевидно, что важнейшими оказываются особенности и черты, имеющие отношение к разуму и прежде всего к знаниям.

Цивилизованный европеец XIX в. выделялся характером ума — трезвого, практичного, динамичного. Он должен был иметь специальные знания в сфере деятельности, которой занимался. Знания технические, технологические, но не только. Знание истории, географии, безусловно, предполагалось тоже, как и владение иностранными языками; и непременно — своим родным языком, так как важным было умение письменно и устно достаточно ясно, грамотно и красиво выражать свои мысли и чувства. Эпистолярный жанр — жанр XIX в. Постепенно, особенно к концу этого столетия, одним из элементов цивилизованности становится физическая развитость (благодаря упражнениям, спорту), уж не говоря об опрятности, гигиене, чему уделяется все больше внимания. Все это вместе взятое должно было сочетаться с предприимчивостью и умелостью в действиях, на основе и с помощью знаний. Этот тип цивилизованного человека воплощал в себе, в частности, инженер Смит в Романе Жюля Верна «Таинственный остров».

Но вышеуказанными особенностями и чертами не исчерпывается идеальная характеристика европейца XIX в. Он должен был еще уметь себя вести в любом обществе, соответственно обстановке и условиям, в которые попадал. Этому содействовали знание различных норм поведения, владение телом, обеспечивавшее свободу движений, владение своими чувствами. Чувства цивилизованного европейца должны были быть достаточно, но не слишком тонкими, не чересчур откровенно выражаемыми. Цивилизованная эмоциональность не допускала излишней аффектации страстей, бурного гнева или сентиментальной слезливости. Конечно, вот это умение и «оформленность» чувств уже касаются не только цивилизованности, но и культуры. Джентльмен или «истинный интеллигент» — не просто цивилизованные люди, а представители культурной элиты своего времени. И, тем не менее, и джентльменство, и интеллигентность в XIX в. — это проявления упорядоченности поведения и отношений между людьми.

Религиозная жизнь, религиозные чувства в этом веке тоже приводятся «в порядок», цивилизуются. В европейских обществах ценима разумная вера, без патологической экзальтации. Вера эта и у католиков, и у протестантов, к тому же, вполне практична: Бог помогает христианам в их, даже вполне светских, делах.

Такая вера, несколько формализованная, спокойно-разумная, удачно сочеталась с правовой и моральной цивилизованностью европейцев. Она безусловно предполагала наличие уважения к существующим законам, к собственности и жизни человека, к его кошельку и его жене. Очевидно соответствие перечисленных значимостей библейским запретам: «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй» и т. д.

В целом, вот эти вышеперечисленные цивилизационные черты и особенности, все вместе, воплощали стремление европейцев XIX в. внести разумную гармонию в мир и в человека (раздираемых противоречиями и страстями), в общество (враждующее и воюющее). Это было стремление к облагораживанию, окультуриванию мира. Недаром и эстетические, и художественные ценности XIX в., все так называемое классическое искусство, связаны с гармонией, не статичной, динамичной, но — гармонией. Культурный европеец, кстати, должен был быть и ценителем художественных творений, иметь достаточно развитый эстетический и художественный вкус, позволявший чувствовать гармонию, переживать ее.

Вообще цивилизованность и культурность человека в XIX в. тесно связаны между собой именно через устремленность к гармонизации жизни, ее направленности к разумной упорядоченности, правильной оформленное™. То, что мы называем «цивилизацией» и то, что выделяем как собственно «культуру», в XIX в. впервые оформляется (в Европе!) как синтез всех предшествующих эпох. Показательна в этом смысле немецкая классическая философия, особенно гегелевская система. Философия Гегеля в плане мировоззрения претендовала на роль кульминации всего развития философии и вообще человеческой мудрости. В 1970;е гг., будучи профессором философского факультета Ленинградского государственного университета, М. А. Киссель в лекциях по истории зарубежной философии отмечал, что логика Гегеля выступила синтезом до нее существовавших философских направлений, но не в том смысле, что все они содержались в этой логике, а в том, что, по замыслу Гегеля, из прошлого было взято все лучшее. Категория «чистого бытия» моделировала учение Парменида; «становление» — философию Гераклита; а философия понятия — систему Аристотеля. В связи с этим, гегелевская философия, казалось бы, выражала абсолютную истину, потому что, по мысли ее творца, аккумулировала результаты всей истории философской мысли. Философская система Гегеля выступала поэтому итогом самосознания человечества.

Гегель, при этом, выражал общее мировоззрение интеллектуальной элиты начала XIX в. Он утверждал, что история общества есть прогресс, и не просто прогресс, а прогресс в сознании свободы. Следовательно, история рассматривалась как путь человечества к свободе, достигнутой в XIX в., к буржуазной свободе, к равенству и братству. Причем, это был путь духовного развития, выявившегося в реальной жизни. Ибо сначала человек был частью полиса, деспотии (целого), где свободен мог быть только один, а действительного понятия свободы вообще не было, почему и могло существовать рабовладение. На следующем этапе развития человечества (согласно Гегелю), в связи с появлением и утверждением христианства, возникло представление о внутренней свободе человека, о самоценности человека как духовного существа, о духовном равенстве всех перед Богом. И наконец, начиная с Великой французской революции, свобода оказалась утверждаемой в социальном отношении: и в сознании, и в социальных учреждениях. Свобода восторжествовала. И таким образом, восторжествовали цивилизация и культура. Симптоматично, что развитие культуры в XIX в. рассматривали (как и Гегель — развитие сознания свободы) по тройственной схеме: дикость — варварство — цивилизация, вершиной которой оказывался сам XIX век. Эта схема была выражена этнографом Л. Г. Морганом в его книге «Древнее общество». Вслед за Морганом эту схему повторил Энгельс, рассуждая о происхождении семьи, частной собственности и государства. Безусловно, абсолютизация и философии Гегеля, и состояния цивилизации (или культуры) в Европе XIX в. — одинаково ошибочны. Абсолютизация и того и другого, видимо, связана с тем, что в мировоззрении Европы XIX в. активно проявилось начало системного самосознания цивилизации и культуры, философского осмысления их значимости.