Протекционизм и меркантилизм

Таможенный протекционизм совершает ныне триумфальное шествие по всей Европе. Правительства наперерыв одно перед другим стремятся вводить новые пошлины и поднимать старые. Принцип промышленной свободы, за который с конца прошлого века боролось столько лучших умов, отбрасывается как негодная ветошь. Нельзя сказать, чтобы это движение представляло нечто новое в истории. Напротив, оно есть возвращение к прошлому, понятный шаг в ходе человеческой культуры. Еще с конца средних веков, с того момента, как стало развиваться в обществе разделение занятий, государственная власть считала своею обязанностью обеспечивать обособившимся предприятиям верный сбыт их изделий при помощи таможенных пошлин. В эпоху так называемого меркантилизма таможенное охранение национальных промыслов сделалось одною из важнейших забот государственной власти и достигало поистине грандиозных размеров.

Современный протекционизм — лишь бледная копия с величественного оригинала, в некоторых важных отношениях стоящая далеко позади своего прототипа.

Представители старого меркантилизма, в отличие от их современных эпигонов, оказывали таможенное покровительство не всем, а лишь некоторым отраслям промышленности, выбранным построго обдуманному плану. Общее направление состояло в поощрении обрабатывающей промышленности, которая доставляла товары, особенно пригодные для вывоза за границу и требовавшие для своего производства значительного количества национального труда. Твердо стремясь к поставленной цели, политика меркантилизма старалась всячески удешевить сырые и вспомогательные материалы для промышленности. В этих видах заграничное сырье не только пропускалось внутрь страны беспошлинно, но даже искусственно привлекалось при помощи ввозных премий. — Не то теперь. Приверженцы покровительственной теории в своем усердии об охране национального производства готовы обложить пошлинами все, что только переходит пограничную черту, чуть ли даже не самый воздух. Ни одна страна не заходит в этом отношении так далеко, как наше отечество в последние годы. Долгое время наш отечественный протекционизм сосредоточивался на поощрении мануфактурной промышленности, открывая свободный доступ всякому сырью. Не только каменный уголь или руды, но даже металлы допускались к беспошлинному привозу из-за границы, когда последние требовались в качестве материала для другого производства, — например, для механических заводов. При этом порядке у нас возникли и развились целые громадные отрасли добывающей промышленности, каковы: каменноугольное дело в Донецком крае, нефтяная промышленность на Кавказе, добыча каменной соли в Екатеринославской губ. Однако в последнее время взгляды переменились. Тариф на металлы стал все возрастать; явились пошлины на руды, на каменный уголь. Эта новая система достигла крайнего своего выражения и завершения в установленных 21 апреля 1887 г. пошлинах на чугун, железо, сталь и изделия из них и новом тарифе на каменный уголь и кокс. Мы считаем названные тарифы завершением системы потому, что они не будут подлежать изменению до 1898 г., как это прямо выражено относительно чугуна и угля.

Что бы ни говорили защитники упомянутых пошлин, они составляют по сравнению с прежним меркантилизмом шаг не вперед, а назад.

Таможенное обложение в размере, превышающем так называемые фискальные пошлины, конечно, не может быть само себе целью. Общепризнанная задача его состоит в доставлении национальному труду выгодного занятия чрез обеспечение сбыта его продукта. Эта цель и должна быть главным критерием при обсуждении степени целесообразности каждой данной пошлины. Случаи, когда таможенная охрана вызывается необходимостью во что бы то ни стало водворить известные промыслы, необходимые в видах безопасности страны, являются сравнительно редким исключением. С точки зрения только что изложенного критерия, очевидно, нельзя согласиться с тем распространенным в наши дни взглядом, что задачей таможенной политики должно быть ограждение от иностранной конкуренции всех или почти всех промыслов страны. Признать такое положение правильным мешают два обстоятельства: во-первых, употребление продуктов одних промыслов в качестве материала для других и, во-вторых, зависимость потребления и спроса на товары от цен. При наличности двух указанных условий легко может случиться, что, водворяя или расширяя при помощи таможенного обложения один какой-либо род промышленности и чрез то обеспечивая занятие известному числу рабочих, мы помешаем развитию других отраслей промышленности, которые могли бы занять гораздо большую массу национального труда. Такой случай будет иметь место всякий раз, когда громоздкие продукты одной промышленности необходимы в качестве материала для другой, отделенной от первой значительным расстоянием. Представим себе, например, что единственным источником минерального топлива, пригодного для выплавки чугуна, служит донецкая каменноугольная промышленность, как оно почти и есть на самом деле. Допустим далее, что лучшие железные руды находятся на балтийском побережье. При таком географическом положении угля и руд прибалтийское железное производство, естественно, обратится к иностранному углю, который вследствие близости моря будет обходиться дешево; донецкая же углепромышленность ограничится производством топлива для местного района при невозможности конкурировать на прибалтийских рынках, вследствие отдаленности их, с дешевым иностранным углем. Предположим, что вводится таможенный тариф, не пропускающий из-за границы ни угля, ни железа. Каковы будут последствия этой меры? Донецкая углепромышленность расширит свой сбыт, так как начнет поставлять уголь на прибалтийские заводы. Статистические цифры будут красноречиво свидетельствовать о возрастании производства и сбыта и доставлять благодарный материал для прославления творцов пошлины. Но нужно заглянуть и на другую сторону медали: нужно исследовать, что станется с прибалтийскими заводами. Им придется получать уголь по цене вдвое, а быть может, и втрое высшей против прежнего, так как вследствие крайней отдаленности донецких залежей уголь не может быть доставлен к Балтийскому морю на более выгодных условиях. Дороговизна угля, естественно, вызовет поднятие цен на железо. Вздорожание железа сократит спрос на него, заставив население ограничивать потребление железа лишь пределами крайней необходимости. Вслед за железом по той же причине упадет потребление и разных изделий из него. Уменьшение спроса заставит в конце концов сжать и производство. Таким образом, выйдет, что часть населения, раньше занятого в железоделательном производстве и в изготовлении разных изделий из железа, останется без занятий и без заработка. Благополучие одной части населения будет достигнуто в этом случае за счет другой его части. С точки зрения целой страны, при подобных обстоятельствах пошлина принесет один вред, так как поведет к сжатию потребления необходимых каждому предметов и к напрасному уничтожению раньше затраченных капиталов.

Мы взяли крайний случай, хотя нужно заметить, что таможенные меры последнего времени подходят к нему довольно близко. В действительной жизни страны может встретиться немало производств, более или менее приближающихся к этому идеальному примеру.

Ничего подобного в эпоху меркантилизма не бывало и быть не могло, ибо там экономическая политика была не сбором случайных мер, навеянных внушениями тех или других заинтересованных лиц, а целой наукой, которая вырабатывалась чрез внимательное изучение действительности и тщательное соображение всех интересов, затрагиваемых данною пошлиной.

Тогдашнее время не мирилось с мыслью о возможности налагать на народ более или менее тяжелые жертвы в виде переплаты за покровительствуемые товары без установления соответствующих обязательств для промышленников, пользующихся от того барышами. Так, в Англии до самого конца прошлого столетия определялись законом нормальная длина, ширина и вес сукна; каждая штука подвергалась освидетельствованию и клеймилась чрез особых правительственных агентов. Подобная же система применялась в кожевенной промышленности: здесь формально запрещалось употреблять какиелибо суррогаты вместо дубовой коры, предписывалась известная продолжительность самого процесса приготовления кож и возлагалось на городские власти обязательство подвергать осмотру и клеймить каждую кожу перед продажей. Особенно многочисленны были подобные предписания во Франции в эпоху Кольбера. Фабричные регламенты того времени обнимали до мельчайших подробностей все стороны производства: они точно определяли, какого качества, цвета, добротности должен быть товар. Собрание постановлений, относящихся к одной только ткацкой промышленности, занимает целых три тома. За неисполнение предписаний регламентов назначались строгие наказания, состоявшие в штрафах, конфискации товара, в выставлении к позорному столбу сначала товара, а затем и самого производителя. Таким же образом поступали прусские короли и наш Петр Великий. Так, Петр Великий, запрещая привоз полотен из-за границы, в то же время, под опасением большого штрафа, предписывал производить непременно широкие полотна на манер заграничных, «шириною в полтора аршина и с четвертью в аршин», и притом продавать полотняные изделия «невысокою ценою».

Как ни странны представляются в наше время подобные мероприятия, но нельзя не согласиться, что в основе их лежало справедливое начало. Если государство в интересах целой страны заставляло подданных переплачивать на цене товаров, то оно считало себя обязанным позаботиться о том, чтобы эта переплата была как можно меньше и продолжалась возможно короткое время, что и достигалось при помощи регламентов и специального надзора за промышленными заведениями. Этими путями государство достигало того, что тогдашние фабрики и заводы поневоле стояли на высоте современной им техники и производили товары наилучшего качества.

Освободительное движение, начавшееся с конца прошлого столетия, постепенно уничтожило повсюду правительственную регламентацию промыслов, которая и без того плохо мирилась с быстрым техническим прогрессом нового времени. Не нужно, однако, забывать, что проповедь свободы производства в первое время неразрывно соединялась с проповедью свободы торговли. Аргументы, противопоставлявшиеся вмешательству государства в технику производства, были в сущности те же самые, какими опровергалась торговая политика старого меркантилизма. Но, выиграв победу над государственной опекой при помощи фритредерских теорий и убедившись в бесповоротности этого приобретения, промышленные классы стали затем быстро склоняться к протекционизму: они, конечно, скоро сообразили, насколько удобно пользоваться правами и не нести обязанностей. И вот мы видим теперь любопытное явление. Из одних и тех же уст исходят восторженное прославление государственного вмешательства в промышленность и ожесточенное порицание этого принципа: первое имеет место, когда требуется испросить новую пошлину или поднять прежнюю, а последнее — когда приходится отклонять попытки государства к усовершенствованию техники или улучшению быта рабочих. Доводы берутся при этом, смотря по удобству, или из старых запасов меркантилизма, или из фритредерского арсенала.

Современный протекционизм, конечно, прикрывает происшедшую перемену разными теоретическими и практическими соображениями. Так, например, обыкновенно выставляется на вид, что соперничество внутренних производителей совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить надлежащую высоту промышленной техники и хорошее качество изделий в покровительствуемых отраслях. Но каждый по опыту может судить, насколько призрачно подобное ожидание. Есть отрасли промышленности, в которых при отсутствии подвоза товаров из-за границы не существует соперничества вследствие малочисленности производителей. Далее, во многих отраслях, предпринимателям нетрудно устроить стачки, пример которых мы можем видеть у нас между страховыми Обществами. Но даже в тех случаях, когда обоих приведенных условий нет налицо, обыкновенно успеет пройти немало времени, прежде нежели внутреннее соперничество окажет свое действие. Так, в сахарном производстве, которое водворилось и укрепилось у нас при сильнейшей таможенной охране и при непрерывном содействии государства, понадобились почти два человеческих поколения для того, чтобы внутреннее соперничество приблизило цену сахара в России к стоимости его за границей. В большинстве случаев между предпринимателями устанавливается как бы молчаливое соглашение, обобщающее во всех однородных заведениях один и тот же тип технического устройства, который и держится без перемен долгие годы. Стоит вспомнить, что всякое техническое нововведение сопряжено с издержками, хлопотами и риском, чтобы понять, как могут иногда в течение долгих лет удерживаться в силу рутины отжившие распорядки.

Опыт нашей страны всего яснее показывает, насколько трудно возлагать надежды на внутреннюю конкуренцию в деле правильной постановки фабричной техники. Едва ли можно оспаривать то положение, что при современном высоком развитии и непрерывном прогрессе технических наук для успешного управления сколько-нибудь значительным промышленным заведением требуется от заведующих лиц хорошее общее и специальное образование. Без этого условия предприятию мудрено стоять на надлежащей высоте и выдерживать соперничество других заведений, руководители которых, в силу своего образования, имеют способность и охоту подмечать и оценивать нововведения, совершающиеся в их области. Что же мы видим на деле? На основании официальных данных, сопоставленных в известном «Указателе» Орлова, оказывается, что в 1884 г. в восьми губерниях с наиболее развитою фабрично-заводскою промышленностью из числа лиц, заведующих производством, было только 9% получивших техническое образование; да и из этой незначительной доли почти половина состояла из иностранцев; число же управляющих и главных мастеров, не получивших не только технической, но зачастую даже элементарной научной подготовки, достигало 91%. Уже один этот факт свидетельствует об отсталости технической постановки большей части наших фабрик и заводов. Но по этому предмету существуют и более прямые указания. Так, в изданном Департаментом торговли и мануфактур по поводу выставки 1882 г. «Историко-статистическом обзоре промышленности России» прямо заявляется, что большинство уральских горных заводов неудовлетворительно в техническом отношении, так как там почти не применяется таких усовершенствований, как горячее пудлингование, бессемерование, без которых не может обходиться теперь ни одно порядочное предприятие этого рода за границей. Между тем для ограждения уральского горного производства уже с давних пор существуют высокие таможенные пошлины, которые в последнее время доведены до истинно запретительного размера. Такой случай был бы решительно невозможен в эпоху меркантилизма; тогда государство взамен таможенного покровительства прямо потребовало бы введения всех тех усовершенствованных процессов, которые применены в других местах.

Указывая на односторонность понимания государственного вмешательства в лагере протекционистов, мы вовсе не стоим за возврат к старой системе правительственной опеки над техникой фабрик и заводов. Старомодный контроль над производством, входивший во все подробности дела, несовместим с быстрым ростом современной техники и скорее задержал бы, нежели подвинул вперед производство. Но роль прежних фабричных регламентов могли бы сыграть периодические исследования фабрик и заводов, которые знакомили бы публику с их устройством и состоянием. Едва ли многие предприниматели решатся упорствовать в своей технической отсталости, как скоро она будет выставлена на позор всех. Простой расчет заставит в этом случае несколько расшевелиться, потому что обесславившееся предприятие рисковало бы лишиться покупателей. Если же, однако, ни давление общественного мнения, ни страх потери клиентов не подействуют на обленившихся предпринимателей, то в этом случае нельзя не признать правомерным даже принудительного введения улучшений, необходимость которых будет доказана произведенным исследованием. На первый раз было бы в особенности важно и полезно подвергнуть тщательному изучению уральские горные заводы, успевшие добиться для себя таких капитальных льгот. Правительственные исследования уральских заводов, доступные для публики, ныне устарели; все же, что писалось по этому предмету в последнее время, исходило от заинтересованных лиц и не внушает ни малейшего доверия.