§ 2. Целостность переводческого преобразования текста

Целостность всякой системы заключается в зависимости каждого элемента, свойства и отношения системы от их места и функций внутри целого. Целостность предполагает принципиальную невозможность свести свойства системы к сумме свойств составляющих элементов, а также вывести из свойств отдельных элементов свойства системы в целом.

Переводческая деятельность, безусловно, обладает свойством целостности. Переводческое преобразование как целостный единый процесс состоит из ряда взаимосвязанных и взаимообусловленных более частных трансформационных операций, обладающих специфическими свойствами. Было бы ошибочным представить переводческое преобразование исходного сообщения в переводное в виде суммы составляющих ее отдельных трансформационных операций. Прежде всего элементарные трансформационные операции затрагивают такие области структуры текста, как поверхностные, так и глубинные, которые никак не могут быть представлены в виде суммы. Передавая смыслы, заключенные в знаках одной системы, знаками другой и частично трансформируя их, переводчик осуществляет операции, затрагивающие все типы семиотических отношений: семантические, синтаксические, прагматические. Семантические перераспределения, антонимические, синонимические и гипо-гиперонимические транспозиции, переводческие тропы, синтаксические преобразования, грамматические транспозиции и многие другие трансформационные операции затрагивают самые различные области взаимодействия знаков как между собой, так и с внешней средой. Свойства переводческого преобразования текста исходного сообщения не могут быть выведены в силу тех же причин из свойств какой-либо одной трансформационной операции.

В истории перевода проблема целостности процесса переводческого перевыражения обычно рассматривалась в терминах общего и частного, целого и части и т. п. Одним из аргументов в пользу целостности процесса переводческого преобразования может служить не раз высказывавшееся мнение о том, что «идеальным переводом» был бы тот, который переводчик сделал бы, если бы смог, прочитав текст оригинала, закрыть его и только тогда приступить к его воссозданию на другом языке. Такой идеальный перевод предполагает полное абстрагирование переводчика от частностей, отход от форм оригинала. В сознании переводчика в этом случае остается только представление об оригинале как о целостном речевом произведении. Вторым реальным аргументом в пользу целостности переводческой преобразовательной стратегии служит практика перевода названий художественных произведений, предполагающих разное прочтение. Названия, естественно, относящиеся ко всему тексту в целом, обычно переводятся после того как переводчик воспринял весь текст оригинала в целом. Даже незначительная многозначность отдельных слов, составляющих название художественного произведения, вынуждает переводчика переводить название после того как прочитан и понят весь текст. Так, в название серии рассказов Мопассана «La maison ТеШег» входит слово maison, которому в русском языке могут соответствовать слова дом, здание, учреждение, семья, фирма, место работы. Но переводчик в качестве эквивалента вполне справедливо выбирает слово заведение — «Заведение Телье» по аналогии с увеселительным или питейным заведением, так как речь идет о публичном доме. Название другого рассказа этой же серии «La femme de Paul» переведено как «Подружка Поля», хотя французское слово la femme (женщина, жена, супруга) прямо на это значение не указывает. Перевод названия вытекает из содержания текста оригинала в целом. Приведу еще один, более сложный пример, когда переводчик не может перевести название оригинального произведения, не осмыслив содержания оригинала в целом. Один из романов известного французского писателя А. Моруа называется «Climats». Переводчик сразу же оказывается в затруднительном положении, так как французское слово ciimat соответствует русским климат (ciimat continental — континентальный климат), обстановка (ciimat politique — политическая обстановка), атмосфера (ип ciimat d’hostilite — враждебная атмосфера), а также может обозначать страну, край, район (dans nos climats — в наших местах). Именно в последнем значении слово ciimat может употребляться во множественном числе, которое мы видим в названии романа Моруа. Как же называется роман? «Края»? «Сторонки»? «Страны»? Совсем иначе — «Превратности любви». Моруа — автор известной метафорической фразы «Je demande, а Г amour ип ciimat tiede, caressant» (букв.: я прошу у любви мягкого, ласкающего климата) — говорит о моральном внутреннем климате человека, его душевном состоянии, вызванном отношением к нему любимого человека. Этот «климат» изменчив. Он меняется в зависимости от того, как меняются отношения между любящими людьми. Переводческое решение оказывается совершенно справедливым.

Столь же очевидной в рамках целостного преобразования текста, происходящего в переводе, оказывается и зависимость каждой элементарной операции, обладающей специфическим свойством, от ее места и функций внутри целого. В качестве иллюстрации этого характера взаимоотношений между целым и частью приведем пример действий переводчика при так называемой повторной номинации в переводе, когда переводчику приходится выбирать те или иные формы для обозначения некоего фрагмента действительности, уже упоминавшегося в тексте. Французский, английский, испанский и многие другие языки отличаются от русского более полной грамматической выраженностью. Это проявляется, например, в том, что в этих языках в письменной речи субъект действия, обозначенный грамматическим подлежащим, обязательно называется в ряде следующих друг за другом предложений личными местоимениями. Приведу в качестве примера фрагмент французского нехудожественного текста и его возможный перевод на русский язык:

Le chef de groupe prepare et conduit 1'action de ses &juipes avec le souci d’accomplir^gralement, coQte que coute, la mission re^ue.

II est un guide et un exemple. Doue d’cxccllentes qualit6s d’endurance physique et morale, il maintient l’agressivit6 de ses hommes. II se decide vite, il fait preuve d’initiative.

II est aussi le premier sur le plan technique: il connait le fonctionnement de toutes les armes et de tous les mat?- riels du groupe. Il sait mettre en oeuvre les moyens mis a sa disposition ou гёсирёгёз sur le terrain. Il est capable de s’orienter, quelles que soient les conditions de visibilit?.

(Rfcglement sur le combat de l’infanterie, p. 63).

Командир отделения готовит полуотделения и руководит ими, стремясь к тому, чтобы полученная задача была выполнена во что бы то ни стало.

Он — руководитель и пример для подражания. Наделенный в высшей степени душевной и физической выносливостью, он поддерживает боевой дух солдат, быстро принимает решения и проявляет инициативу.

Командир также первый в технической подготовленности. Он знает принцип действия всех видов вооружения и технических средств отделения, умеет применять приданные отделению и подобранные на местности средства. Он способен ориентироваться в любых условиях видимости.

Как видно из приведенного примера, в оригинальном французском тексте одно и то же местоимение И восемь раз подряд называет субъекта действия. В русском тексте, даже таком «нехудожественном», как боевой устав, подобная норма повторной номинации невозможна, в переводе соответствующее местоимение он использовано только четыре раза, причем в каждой последовательности высказываний не более двух раз подряд. Переводчик, разумеется, вполне мог перевести каждое французское местоимение И русским местоимением он, так как этому нет семантических и грамматических препятствий. Но именно целостное восприятие всего сообщения вынуждает его преобразовывать формы, каждая из которых в отдельности легко поддается переводу. Переводчик либо устраняет лишние, на его взгляд, местоимения, либо заменяет их другими формами.

Рассмотрим еще один часто встречающийся случай переводческих преобразований, продиктованный именно целостностью процесса перевода. В русском, английском, французском и других языках существует множество различных глаголов, способных сопровождать прямую речь и некоторым образом комментировать реплики персонажей.

Если мы обратимся к реальным литературным текстам на русском языке, то обнаружим в них большое разнообразие глаголов речи, сопровождающих прямую речь персонажей. Во французских же оригинальных текстах картина часто иная. В них преимущество отдается глаголу речи с наиболее общим значением, нейтральному, базовому глаголу речи, лишенному каких бы то ни было коннотаций, — dire. В этом проявляется известная абстрактность французской речи. Ш. Балли отмечал это свойство французского языка по сравнению с немецким: «Французские глаголы представляют действие в отвлеченной форме. Немецкий же глагол более конкретен: он делает упор на различные формы и детали. Известно, с какой тщательностью он проводит различие между legen класть, stellen ставить, setzen сажать, hdngen вешать, где французский язык довольствуется бесцветным глаголом тенге"'. Французский язык оказывается более абстрактным и по сравнению с английским. Вине и Дарбельне отмечали, что очень часто французское слово служит общим термином для серии английских синонимов, в которой отсутствует обобщающее слово. Так, французскому слову promenade, заключающему в себе понятие прогулки, в английском языке будут соответствовать слова walk пешая прогулка, ride прогулка верхом, drive, ride прогулка на машине, sail прогулка по воде^[1][2]. Канадские лингвисты приводят интересное сравнение, принадлежащее французскому философу и литературному критику XIX в. И. Тэну: «Переводить на французский английскую фразу — это то же, что воспроизводить простым карандашом цветную фигуру. Устраняя таким образом аспекты и признаки вещей, французский разум приходит к общим, т. е. простым, идеям, которые выстраивает в упрощенном порядке, в порядке логики»^[3][4]. Но дело здесь, видимо, не столько во французском менталитете, сколько в сложившихся нормах словесности. В. Г. Гак справедливо полагает, что нормы французского литературного языка сложились в период господства «эстетики классицизма с ее стремлениями к общему, отвлеченному».

Литературная норма языков Западной Европы испытала на себе значительное влияние французской словесности. Возможно, поэтому в литературной речи эти языки часто отдают предпочтение глаголам говорения, сопровождающим реплики персонажей, с наиболее общим значением даже тогда, когда в системе языков имеются синонимы с более конкретными значениями, способные передавать нюансы речевого поведения. В английских текстах — это прежде всего глагол to say, в испанских — dear, в итальянских — dire. В русской же литературной речи сохраняется иная норма — употреблять в подобных случаях глаголы, обозначающие оттенки общего значения акта речи. Кроме наиболее общих глаголов сказал, произнес, спросил, ответил в русских текстах встречаются пробормотал, проворчал, пробурчал, прошептал, процедил, прохрипел, пролепетал, вставил, перебил, отрезал, оборвал, подхватил, добавил и многие другие. Использование разных глаголов для комментирования особенностей протекания того или иного речевого действия позволяет также избежать монотонности, возникающей при многократном повторении одних и тех же широкозначных глаголов речи.

Если переводчик поставит перед собой задачу сделать переводной текст соответствующим нормам и литературным традициям переводящего языка, то при переводе с русского на один из названных языков возможна межъязыковая семантическая транспозиция: более конкретный и семантически более содержательный русский глагол может быть заменен в тексте семантически более бедным широкозначным глаголом речи переводящего языка. Такая трансформационная операция будет оправдана позицией данного глагола в тексте, обусловленной его взаимосвязью с другими, предшествующими и следующими за ним глаголами речи.

Напротив, перевод с одного из указанных европейских языков на русский потребует противоположного переводческого решения,.

если, разумеется, стратегия перевода будет аналогичной — сделать текст соответствующим нормам и литературным традициям переводящего языка. Переводчик будет заменять там, где это возможно, скупые to say, dire, decir семантически более нагруженными русскими глаголами речи, представляя себе переводной текст в целом, т. е. как цельное произведение, элементы которого взаимосвязаны. Болгарская переводчица и исследователь теоретических проблем перевода А. Лилова отмечала, что умение переводчика «уловить и сохранить сущность и целенаправленность общего начала, которым руководствовался автор, идейно-образную структуру художественного оригинала и на этой основе определить функции отдельных элементов содержания и формы, их роль в контексте всего произведения»^[5] является важным аспектом его таланта.

Свойство перевода как целостной системы лежит в основе эквивалентности — основной, но также далеко не однозначной по своей сущности категории теории перевода. Швейцер справедливо полагал, что, «говоря об эквивалентности, следует не забывать важнейшего для теории перевода положения о примате эквивалентности текста над эквивалентностью его сегментов. Эта закономерность выступает наиболее рельефно в тех случаях, когда коммуникативная установка отправителя выдвигает на первый план не референтную функцию текста, а другую, скажем, металингвистическую или „поэтическую“. Именно поэтому на уровне эквивалентности словесных знаков невозможен перевод каламбура»^[6]. Этим примером конкретной переводческой задачи по установлению эквивалентности между исходным речевым произведением и его переводом, задачи преодоления непереводимости на уровне отдельного фрагмента текста исследователь иллюстрирует целостность переводческого процесса, подчинение конкретного переводческого решения общей, целостной стратегии перевода.

Взгляд на перевод как на целостную систему позволяет, таким образом, дать решение одной из наиболее важных и дискуссионных проблем теории перевода, а именно проблеме принципиальной переводимое™. А. В. Федоров, основываясь на подобном взгляде на перевод, справедливо утверждал, что полноценный перевод возможен. «То, что невозможно в отношении отдельного элемента, — писал он, — возможно в отношении сложного целого — на основе выявления и передачи смысловых и художественных функций отдельных единиц, не поддающихся узкоформальному воспроизведению; уловить же и передать эти функции возможно на основе тех смысловых связей, какие существуют между отдельными элементами в системе целого»^[7].

Положение о системной целостности переводческого преобразования позволяет объяснить некоторые переводческие приемы, в частности опущения, некоторые виды замен, а также прием компенсации. Утрата отдельного «непереводимого» элемента, не выполняющего в тексте организующей функции, «может не ощущаться на фоне обширного целого, он как бы растворяется в целом или заменяется другими элементами, иногда и не заданными оригиналом»^[8].

Понятие целостности перевода и связанные с ним теоретические положения оказываются чрезвычайно важными для решения еще одной важной проблемы перевода — проблемы выделения единицы перевода. В самом деле, перевод как целостный системный процесс противопоставлен отдельным составляющим его операциям, процедурам, элементам и т. п. Эти элементы в рамках целого должны быть сведены к каким-то первичным, которые, видимо, и составляют единицу перевода. Более подробно проблема выделения единицы перевода будет рассмотрена в отдельной главе.

Положению о целостности перевода, которое предполагает зависимость каждой конкретной переводческой операции от целостного представления о сообщении, на первый взгляд противоречит практика устного, прежде всего синхронного, перевода. Устный переводчик не всегда может получить исходный текст заранее, чтобы ознакомиться с ним и создать себе целостное представление о нем. Но в данном случае целостность процесса перевода определяется иным фактором, а именно представлением переводчика об этом тексте, о его жанре, тематике и пр. Переводчик прогнозирует исходный текст как целостное явление и на этом основании строит свою целостную стратегию перевода. Зная, что ему предстоит переводить на научной конференции, он выберет одну стратегию, основываясь на своем общем, целостном представлении о научной речи. Готовясь к переводу дипломатических переговоров, он будет строить свою стратегию, исходя из целостных представлений о политической речи, он будет вводить в свою речь многие устоявшиеся формулировки и другие клише, свойственные общению в политической сфере. Целостный подход к переводу, основанный только на представлении о подлежащем переводу сообщении (или сообщениях), поможет ему изначально, еще до перевода сделать определенный выбор необходимых значений у многозначных слов, т. е. актуализировать их значения. Начиная переводить сообщения о духовом оркестре и имея целостное представление о том, что может быть в этих сообщениях, он, встретив, например, французское слою bois, не будет задумываться над тем, идет ли речь о лесе, дереве или деревянных духовых инструментах, а встретив слово trombone, переведет его именно как тромбон, а не как канцелярская скрепка.

По мере развития текста перевода целостность перевода будет обусловливаться также и тем, что уже было переведено. Переводчик будет ориентироваться не только на то, что слышит, т. е. на то, что ему предстоит перевести, но и на то, что он уже перевел. Выбрав в начале перевода какой-либо термин для обозначения какого-либо объекта, в дальнейшем по ходу перевода он будет стараться постоянно использовать именно эту форму, даже тогда, когда иной эквивалент ему вдруг покажется предпочтительней. Если по ходу перевода он осознает, что где-то ранее допустил ошибку или неточность именно в силу того, что развертывание исходного текста обернулось неожиданным образом, он внесет поправку и обратит внимание на тот фрагмент, в котором допущена неточность или ошибка.

Таким образом, принцип целостности вполне характеризует перевод как системное явление независимо от того, в какой форме и в каких условиях он протекает.

• [1] Бати Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.С. 378.
• [2] См.: VmayJ.-P" DarbelnetJ. Op. cit. P. 59.
• [3] VmayJ.-P" DarbelnetJ. Op. cit. P. 59 (перевод мой. — Н.Г.).
• [4] Гак В. Г. Сопоставительная лексикология. М., 1977. С. 77.
• [5] Лилова А.

  Введение

  в общую теорию перевода. М., 1985. С. 76.

• [6] Швейцер АЛ. Теория перевода. С. 94.
• [7] Федоров А. В. Основы обшей теории перевода. М., 1983. С. 122 (выделеномною. — Н.Г.).
• [8] Федоров А. В. Указ. соч. С. 124.