Тема нравственности и гуманизма в произведениях российских философов ХIХ–ХХ вв

Тема нравственности и гуманизма в произведениях российских философов ХIХ-ХХ вв.

милосердие благотворительный нравственный этический Милосердие, благотворительная деятельность являются древнейшей нравственной и гуманистической традицией. Традиция помощи старым, больным, инвалидам, людям, оказавшимся в беде и не могущим самостоятельно ее преодолеть — это неотъемлемая часть нравственной культуры, общественных норм всех цивилизаций. Они существовали до становления национальных и мировых религий, а с возникновением последних вошли органической частью в освящаемые Божественным авторитетом нравственно-этические системы всех религий.

Общественное развитие вносило свои коррективы в содержание и трактовку понятий «милосердие», «благотворительность». Они исторически менялись, как изменялись масштабы и формы милосердной практики. Но неизменным было понимание того, что порою такие беды и немощи постигают человека, которым не каждый может самостоятельно противостоять и не до каждого в нужное время доходит забота государства. Поэтому им необходимо милосердное содействие со стороны тех, кто в состоянии (материально и духовно) добровольно осуществлять благотворение.

Помощь страждущим с евангелических времен была одним из основных направлений христианского служения ближним, ибо сам Господь Иисус Христос примером своей земной жизни показал, что Он понимал проповедуемую им любовь к ближнему не в переносном, а в самом буквальном и реальном смысле.

Диакония, служение Христово включает всех: сирот и вдовиц, немощных и неимущих, отверженных и грешников. Служение Спасителя выходит также и за национальные рамки: особенно ярко это выражено в притче о милосердном самарянине.

Более того, члены Церкви соприкасаются со Христом, понесшим все грехи и страдания мира, встречая каждого голодного, бездомного, больного, заключенного. Помощь страждущим есть в полном смысле помощь Самому Христу, и с исполнением этой заповеди связана вечная судьба всякого человека (Мф. 25. 31−46). Христос призывает Своих учеников не гнушаться миром, но быть «солью земли» и «светом миру».

Следует заметить, что начало такого понимания служения Христа содержится уже в Ветхом Завете: «Пришельцу, сироте и вдове должен достаться оставленный на поле сноп. Не должно собирать и остатков в винограднике, чтобы они достались пришельцу, сироте и вдове».

В первых христианских общинах специально назначались служители — диаконы и диаконисы — в обязанности которых вменялась «забота о столах», причем в первую очередь эти «столы» предназначались для нуждающихся и страждущих членов общины.

В фундаментальном исследовании известного немецкого историка Адольфа Гарнака: «Миссия и распространение христианства в первые три века» христианская диакония представляется как Евангелие Любви и Деятельной помощи нуждающимся по категориям и видам этой деятельной помощи:

1. Милостыня вообще и ее связь с богослужением;

2. Поддержка учащих и служащих в общинах;

3. Поддержка (помощь и содержание) «вдов», т. е. одиноких и беспомощных женщин и девственниц, и сирот — детей, лишенных семейного попечения;

4. Поддержка (помощь, содержание и лечение) больных, бедняков, нищих, беспомощных, беспризорных и нетрудоспособных;

5. Заботы о пленных, узниках, заключенных, томящихся и страдающих в тюрьмах, сосланных на тяжкие каторжные работы в шахтах, на рудники и т. п.;

6. Забота о погребении бедных, бездомных, одиноких и беспризорных;

7. Забота о рабах (вообще) и находящихся в рабском принуждении и угнетении;

8. Забота, попечение, участие и оказание помощи пострадавшим во время стихийных бедствий (пожаров, наводнений, засухи, неурожая, голода; от землетрясений и морских катаклизмов; во время повальных болезней, эпидемий (чумы и т. п.);

9. Помощь нуждающимся в нахождении им работы, в их трудоустройстве;

10. Забота о странниках и пришельцах из других мест и общин или из дальних стран; помощь им в их делах и оказание им гостеприимства и попечение о них в местной общине, которая всегда по-братски их принимала и заботилась о них.

Рассматривая этику православной любви к ближнему в целом, можно отметить, что ее основа — забота в первую очередь о собственной душе, ее совершенствовании. Целью православной религиозной морали являлось воспитание человека добродетельного, милосердного, совестливого, скромного, уважающего людей и верящего в возможность совершенствования своей души, мира и людей. Именно беспокойство о собственной душе требует от православного христианина оказания помощи ближнему, проявления заботы о нем, свершения добрых дел.

Традиции христианской благотворительности поддерживали и лучшие представители духовенства. Преподобный Сергий Радонежский заповедовал помогать нуждающимся, подавать им милостыню и призревать, любить их христианской любовью, как братьев своих. Преподобный Иосиф Волоцкий не только сам помогает нуждающимся, во время голода отворив житницы и выдавая питание, но и призывает к милосердию князей и бояр. Тарец Серафим Саровский призывал делать добро, считая это важнейшим средством достижения цели истинного христианина — обретения царствия Небесного: «…всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святого Духа Божьего… Доброе дело иначе нельзя назвать как собиранием, ибо, хотя оно и не ради Христа делается, однако же добро». В этой последней фразе выражена самая глубинная сущность милосердия и доброты человеческой вне зависимости от религиозности: это приобретение самого человека (собирание), его духовное богатство, ценности, так как, делая бескорыстно другому человеку добро, он достигает блага для своей души. Основная же доктрина христианской этики заключается в достижении мира в себе и вокруг себя, т. е. духовное совершенствование самого себя и мира вокруг себя, что может быть достигнуто не только молитвами и скрупулезным выполнением обрядов, но и в первую очередь добротой, милосердием, честностью, добросовестным трудом.

Милосердие как категория нравственного сознания имеет свое философское обоснование, и, естественно, эта проблематика не прошла мимо внимания мыслителей. В философии античной, средневековой, нового и новейшего времени представителями различных школ и направлений в той или иной форме поднимались вопросы о смысле милосерднических поступков людей, их места в нравственной жизни общества.

Большинство известных российских философов, сами будучи верующими людьми, связывали свои этические понятия, в том числе и понятия, относящиеся к помощи неимущим, с православием как основой мировоззрения большинства своих сограждан.

П.Я. Чаадаев в письмах говорит о необходимости «найти такое душевное настроение, мягкое и простое, которое бы сумело без усилий сочетать со всеми действиями разума, со всеми сердечными эмоциями идею истины и добра», причем самый простой путь для этого — положиться целиком на религиозное чувство верующего, поскольку православие несет в себе огромный потенциал гуманизма и милосердия. Через благотворение, отмечает мыслитель, обретается надежда на нравственное совершенствование самого благотворителя, поскольку «…как бы ни было пламенно наше стремление действовать для общего блага, это воображаемое нами отвлеченное благо есть лишь то, чего мы желаем для самих себя, а устранить себя вполне нам никогда не удается: в том, что мы желаем для других, мы всегда учитываем собственное благо. И потому высший разум, выражая свой закон на языке человека, снисходя к нашей слабой природе, предписал нам только одно: поступать с другими так, как мы желаем, чтобы поступали с нами». Будучи личностью глубоко чувствующей несправедливость, П. Я. Чаадаев говорит об альтруистическом сознании и поведении как основе человеческого счастья: «прочь себялюбие, прочь эгоизм. Они-то и убивают счастье. Жить для других значит жить для себя. Доброжелательность, бесконечная любовь к себе подобным — вот, поверьте мне, истинное блаженство; иного нет… вы хотите быть счастливыми? Так думайте как можно меньше о собственном благополучии, заботьтесь о чужом…» Человек, заботящийся только о собственном благополучии, не оказывающий помощи и поддержки своему ближнему, по мнению П. Я. Чаадаева, мертв — мертва его душа.

Н.Г. Чернышевский связывал стремление человека делать добро, приносить пользу с его естественным стремлением к наслаждению: это «…предписывается просто рассудком, здравым смыслом, потребностью наслаждения; эта цель — добро. Расчетливы только добрые поступки; рассудителен только тот, кто добр и ровно настолько, насколько добр… Если он полезен людям качествами своего собственного организма, по своим душевным качествам… то он не может перестать делать пользу людям…». Н. Г. Чернышевский считает стремление человека к нравственному совершенствованию, использованию своих духовных качеств во благо людей естественным и наиболее прочным, долговечным и надежным в отношении добра и блага, приносимого окружающим и самому себе. Даже богатство, употребляемое во благо окружающих, не может принести такого блага, как духовные качества личности, которые непреходящи: человек добрый не может не быть добрым, и это — основа его поведения и деятельности, его взаимоотношений с окружающими. Делать добро окружающим, помогать людям — рационально, это согласуется со здравым смыслом и отвечает естественным потребностям человека, а поэтому естественно для него, как качество, обусловленное природой человека и закрепленное историческим и социальным опытом поколений миллионов людей.

О естественности добротоделания, необходимости взаимопомощи говорит П. Л. Лавров: «…изучай же свою действительную пользу; уменьшай страдания около себя и в себе: это тебе всего полезнее». При этом он отмечает, что лишь немногие следуют принципам нравственности и справедливости — некоторые по непониманию пользы добра, а часть людей вследствие того, что не имеют возможности по скудости достатка принимать участие в судьбе ближних. Это, по мнению П. Л. Лаврова, неизмеримо повышает цену общественного прогресса, который способствует развитию духовности и милосердия, приносимым в жертву борьбе за существование.

Н.К. Михайловский в «Записках профана» критически осмысливает тезис Геккеля о том, что общество тем совершеннее, чем однороднее, проще и зависимее друг от друга его члены, причем эта зависимость основывается не только на общественном разделении труда. Зависимость имеет еще и социальные корни: личность в социуме зависима уже вследствие того, что она существует в нем и, следовательно, должна подчиняться тем правилам, которые общество устанавливает. Однако, по мысли Михайловского справедливая для животного мира, связь совершенства целого и несовершенства его частей (т.е. индивидов, входящих в сообщество), становится не столь четкой применительно к миру человека — чем совершеннее личности, составляющие общество, тем совершеннее само общество. Отсюда Н. К. Михайловский делает вывод о необходимости постоянного самосовершенствования для каждого человека и оказания помощи ближнему в его совершенствовании. Однако это совершенствование невозможно без борьбы личности с таким обществом, которое стремится к нивелированию личностных качеств, уничтожению индивидуальности, поскольку назначение общества — служить интересам личности.

Во взглядах Н. К. Михайловского человек признается высшей ценностью общества — именно поэтому общество должно служить человеку. Однако и человек призван служить обществу: служа обществу, он служит людям, человечеству. Не «простота» и «одинаковость» членов общества, а, напротив, их совершенство и совершенствование являются задатками лучшего будущего.

Этот аспект исследований духовных отношений получил обстоятельное раскрытие в русской религиозной философии конца XIX — начала XX веков, сыгравшей важную роль в развитии мировоззренческих учений в целом.

Родоначальником этой философии признан Владимир Сергеевич Соловьев (1853−1900), который критически пересмотрел широко распространенные в то время позитивистские, прагматические теории, поставив во главу своих исследований нравственные проблемы, оттолкнувшись при этом от христианского учения. Призывая к творческому осмысливанию христианства, Соловьев прямо заявлял: «Запад не сможет этого сделать, его философии и науки равнодушны и часто враждебны христианству, но достижения европейской мысли должны быть использованы в религиозных преобразованиях». Русские мыслители как раз и пошли этим путем, высвечивая в исследованиях разные грани своей нравственной философии, как ее называл Соловьев. Для такой философии показательно, что, во-первых, в своей ориентации на искоренение в мире социальных несправедливостей, деяний зла и других общественных пороков, она отвергает насильственные, кровавые методы решения задачи, а уповает на милосердие, миротворчество, голос сердца и разума.

Во-вторых, нравственное мировоззрение на первое место ставит духовное начало в жизни человека, которое имеет приоритет перед материальными ценностями, хотя их полезность в нравственных рамках не отвергается.

В-третьих, русские религиозные философы критиковали эгоистический индивидуализм, ведущий к разобщенности людей, и звали к согласию, соборной сплоченности, взаимопомощи и не чурались идей христианского социализма.

Все эти признаки в полной мере раскрывались в основном постулате нравственности — в милосердии.

Подробнее всего этическая доктрина русской религиозной философии как раз и была разработана Соловьевым. Итогом его многолетних исследований и раздумий стал фундаментальный труд «Оправдание добра. Нравственная философия». Заметим, что термин «оправдание» в религиозной литературе употреблялся в значении: обоснование, оправдание смысла существования (например, теодицея — дословно: оправдание Бога). Таким образом, уже в названии книги дан основной ориентир на утверждение добра, добрых дел в общественном сознании, в повседневной жизни, что и является главным смыслом милосердия. «Нравственный смысл жизни человека, — писал мыслитель, — состоит в служении добру, но это служение должно быть добровольным, т. е. пройти через человеческое сознание».

Как религиозный мыслитель и мистик Соловьев считал добро Божьим даром людям, а милосердие — богоугодным, богоосвященным делом. «Преграды рушатся, расплавлены оковы Божественным огнем»… так поэтически формулирует философ мысль о божественной помощи человечеству в преодолении зла. Совершаемое добро, по мысли Соловьева, «становится носителем действительного нравственного порядка». Но почему? Ответ такой: «Добро обнимает собой все частности жизни, но само оно неделимо». И еще: «У добра существенный признак всеобщности». Добро — основа единения общества, народов, наций, человечества. Такими же качествами Соловьев наделял и любовь. Этому высокому чувству посвящены не только многие страницы «Оправдания добра», но и пять отдельных статей того же периода (90-е годы XIX в.), объединенные общим названием смысл любви". И здесь говорится о божественном даре, который связывает людей друг с другом, рождает доброе чувство взаимной заботы, создает семью, «а семья есть образующий элемент всякого общества» и условия здорового продолжения рода людского. Но семейные отношения — лишь частный случай более широкой проблемы организации общественных отношений по законам любви, милосердия, взаимопомощи. Об этом мечтал Соловьев. Сами его произведения всегда проникнуты светом любви и доброты к человечеству и тревогой за беспокойные судьбы мира.

Этим светом особенно ярко озарена такая большая тема, которую плодотворно развивал философ — тема сближения наций, народов и преодоления пагубного национализма. Драгоценное семя соборного единения всех народов Соловьев находит в лучших традициях православия. Владимир Сергеевич не раз возвращался к идее о том, что «если есть у нас что-нибудь особенное и поистине святое в преданиях народной мысли, то это именно — смирение, жажда духовного равенства, идея соборности сознания».

Ища пути преодоления межнациональных конфликтов и споров, Соловьев выдвигает в русле идеи оправдания добра такие чисто нравственные категории как «раскаивание в своих исторических грехах», отказ «от национального эгоизма». Причем этот вопрос он ставит не абстрактно, вообще, для кого-то (но не для нас), а конкретно, с предложением своему правительству, своему государству, т. е. России. И здесь философ находит ключевое слово в решение конфликтов — это миротворческое слово «примирение» (в стихах он даже поэтизирует термин: говорит о «блаженстве примирения»).

Примирение — важнейший элемент милосердия, которое затрагивает все сферы человеческого общения (не только национальные). Об этом как раз и писал Соловьев, великолепно сформулировавший суть задачи: «Существует элементарный моральный закон, одинаково обязательный как для индивидов, так и для наций, и выраженный в словах Евангелия, повелевающий нам, прежде чем принести жертву к алтарю, примириться с братом, имеющим что-либо против нас».

В этот же ряд милосердного примирения Соловьев ставит и такое этическое понятие как совесть:

Пусть все поругано веками преступлений, Пусть незапятнанным ничто не сбереглось, Но совести укор сильнее всех сомнений…

Теоретическому осмысливанию подверг философ и основополагающий постулат милосердия — деяния благотворительности. Он предлагает различать духовную благотворительность и материальную, показывая их соотношение в жизни, дает нравственную оценку этим действиям. В книге «Оправдание добра» Соловьев разъясняет, что блага духовные, которые по самому понятию своему исключают возможность дурных средств для их приобретения, так как нельзя украсть нравственные достоинства, или награбить справедливость или оттягать человеколюбие, — эти блага желательны безусловно; напротив, блага материальные, которые по природе допускают дурные средства, желательны под условием неупотребления таких средств, т. е. под условием подчинения материальных целей цели нравственной. Эти рассуждения философа как нельзя актуальны в пору разгула дикого рынка, когда для нечестных людей товаром становится даже святое дело благотворительности.

Сосредотачиваясь на нравственных средствах в решении социальных несправедливостей, Соловьев с определенной отчужденностью относился к идеям классовой борьбы и к сфере столкновений политических партий. Однако это никак не относилось к его гражданской позиции самостоятельного и смелого человека. Известно, что во время суда над народовольцами, которые 1 марта 1881 г. убили Александра I, Соловьев в лекции на Высших женских курсах призвал нового самодержца следовать христианскому началу милосердия, что означало помиловать цареубийцу. Это выступление не прошло бесследно для карьеры лектора, и он вынужден был оставить преподавательскую стезю. Как видим, нравственная философия не расходилась с делами ее основоположника и горячего защитника.

Если бесспорной заслугой В. С. Соловьева было создание целостной этической концепции миропонимания, то его последователи — религиозные философы В. В. Розанов, Б. Н. Трубецкой, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев, действуя в русле соловьевского учения, провели целый ряд интересных исследований в областях гносеологии, теологии, софиологии, широко выходя за круг нравственных проблем, которые, однако, всегда оставались в поле их зрения. Из этого обширного материала мы выделим для нашей темы лишь некоторые наблюдения и выводы трех философов — Розанова, Флоренского, Булгакова, в произведениях которых, как нам кажется, мотивы милосердия звучали отчетливее, чем у других.

Итак, Василий Васильевич Розанов (1856−1919). При всей несхожести характеров и литературных почерков Розанова и Соловьева (которым приходилось и резко полемизировать друг с другом) в их миропонимании было немало общего, а их оценки многих социальных явлений (например, принципов национальной политики, критика церковного догматизма) совпадали. При этом Розанов больше тяготел к публицистике, чем к многографическому творчеству, и это определило широкий спектр затрагиваемых им актуальных проблем, которые несли отпечаток сострадательности и были проникнуты благородной болью за судьбы людские.

Вот, скажем, в статье «Л. Н. Толстой и Русская Церковь», Розанов, защищая обрядовую сторону религии, разбирает особенности церковной службы в православном храме и указывает, что главным здесь является создаваемое «духовное настроение полное нежности, деликатности, глубокого участия к людям». Он обращает внимание, что «в храме постоянно слышатся молитвы о всех людях» (не об одних православных, не только о Православной церкви), о «примирении всех людей». Анализируя содержание молитв, Василий Васильевич с явным удовольствием цитирует близкие его сердцу обращения к Богу — укрепить в людях кротость, прощения обиды, чтобы помочь верующим «подавить свой гнев», «не осуждать своего ближнего».

Так, оттолкнувшись от благодатного материала (содержания молитв), Розанов показывает читателю, в чем он видит конкретные, столь необходимые духовному миру человека, выражения милосердия.

Особенно высоко ставил философ христианские заповеди примирения и прощения. Уже в одной из ранних своих работ «Место христианства в истории» (1890 г.), кстати, с одобрением встреченной В. С. Соловьевым, Розанов с воодушевлением писал, что «мы находим в Евангелии дух светлой радости, дух прощения и примирения, любви к людям».

Что же касается отдельно любви, которой Розанов придавал такое же огромное значение, как и Соловьев, то в розановских построениях это чувство представлялось более заземленным, связанным с плотью, и он от индивидуального интимного шел к социальному обобщенному выражению милосерднических отношений.

О благотворительности, о стремлении бескорыстно делать добро другому Розанов высказывался достаточно осторожно. Он различал деяния по долгу, по обязанности от деяний помощи по зову сердца, как внутреннюю потребность, когда «мне самому было сладко делать сладкое» — лишь последнее высшее проявление милосердия. О такой помощи «по какой-то догадке сердца», которую оказывали самому Розанову в холодный и голодный последний период его жизни знакомые и незнакомые люди, присылая продукты и деньги, он писал с трогательной благодарностью и признавая, что без этой поддержки ему бы не выжить.

Розанов болезненно переживал социальные катаклизмы наступившего XX века. Мировая война и революция 1917 г. в России представлялись ему в апокалипсическом свете гибели цивилизации и разрушения нравственных устоев общества, все, как он писал, «проваливается в пустоту души, которая лишается древнего содержания». ' А «древним содержанием» в духовной жизни своего отечества всегда особенно дорожил этот русский мыслитель.

В написанной еще в конце прошлого столетия статье «Черта характера древней Руси» Розанов с тоской вспоминал те древние времена, когда «внутреннее домостроительство», основанное на любви и взаимной помощи, было непременной потребностью людей, когда «отсутствие какой-либо смятенности в жизни и в совести» — было той почвой, на которой выросли все человеколюбивые отношения в древней Руси. Идеализируя прошлое, Розанов видел в нем пример установления справедливых общественных отношений — человеколюбивых, добродетельных, милосердных. Здесь он следовал взглядам славянофилов.

Младшие современники Розанова — религиозные мыслители С. Н. Булгаков (1871−1944) и П. А. Флоренский (1882−1937) продолжили соловьевскую традицию этического подхода к мировоззренческим проблемам. Взгляды этих, друживших между собою, философов, близки, и порой они говорили об одном, как бы дополняя друг друга. Особенностью их творчества была тесная, можно сказать непосредственная связь с христианским вероучением, а само милосердие понималось ими главным образом как милосердие, определенное Священным Писанием, что неудивительно, ведь оба мыслителя являлись православными священниками (Булгаков, правда, принял духовный сан довольно поздно). Главные труды этих философов (Булгакова «Свет невечерний», Флоренского «Столп и утверждение Истины», «У водоразделов мысли») полностью посвящены религиозной тематике.

Для Булгакова и Флоренского милосердие должно быть понимаемо лишь в связи с божественной сущностью всего бытия, как и сам человек — искра Божия в мире. Люди чувственно связаны с Богом, чувственно воспринимают Бога через всеохватную любовь и такая любовь есть высшее проявление милосердия. Это чувство сплачивает людей вокруг «Церкви Тела Христова».

В этом свете оба названных философа и священника — отец Сергий и отец Павел — с благоговением воспринимали церковные службы и сами храмы как юдоль милосердия.

Христианское милосердие Булгаков и Флоренский противопоставляли «буржуазному гуманизму», который, по их мнению, подрывал религиозные устои общества, ставя свободную личность на место божества.

«Вся современная культура, — писал Булгаков, — …начинает чахнуть и блекнуть, лишенная глубоких корней религиозно-мистического питания… Век гуманизма выставил великие христианские заветы, старое отцовское наследие — идеалы свободы, равенства и братства, но выставил их как свое создание и свою собственность, оторвав прекрасный цветок от родимого ствола… Становятся ли люди ближе между собою, устанавливается ли между ними не только равенство, но и братство, больше ли стало любви на земле? Мы думаем, что искренний и добросовестный ответ на этот вопрос не может быть положительным».

Буржуазный гуманизм с его программой свободного раскрепощения личности, которая и перестроит мир по своим законам, Флоренский и Булгаков называли социальной утопией, в то время как цели христианского милосердия, воплощаемые в жизнь благотворительностью, они считали вполне реальным и желанным делом. Характерно, что милосердие и благотворительность Булгаков рассматривал как единые смысловые понятия, видя в благотворительности обобщение отдельных милосерднических признаков. В книге «Свет невечерний» этому уделено особое внимание. В частности, отмечается, что для христианства положительной стороной общественности «является милосердие, жалость, сострадание, вообще благотворительность» и такая благотворительность, такое милосердие «всегда составляли силу исторического христианства».

В то же время философы понимали и ограниченность благотворительности в решении земных проблем. Она, по мнению Булгакова, имеет «только паллиативный характер», а Флоренский высказывается еще решительнее: «нравственная деятельность, как то: филантропия и тому подобное, взятая сама по себе — совершенное ничто». Последнее заключение требует пояснения, ибо речь здесь идет не о нравственности как таковой, а о понимании богоугодных поступков, которые совершал бы человек не из чувства долга, а по зову сердца, как «благодать жизни» (вспомним Розанова: «сладко делать сладкое»).

Этот поворот благотворительности от внешних забот к спасению души определял и характер богоугодных дел — на первый план выдвигались такие поступки как терпение, сострадание, смирение, самопожертвование, раскаяние, прощение… Булгаков даже говорил об определенной пользе терпения, которое позволяет человеку не стать «жертвой провокации зла», ведь зло может выступать в соблазнах гуманизма устроить «сладкую жизнь».

Сама священническая деятельность отца Сергия и отца Павла могла служить примером верности идеалам, которые они провозглашали. В этой связи можно сослаться на размышления Флоренского, высказанные им в письме к родным незадолго до своей казни в Соловках. Он писал: «Ясно, что свет устроен так, что давать миру можно не иначе как расплачиваясь за это страданиями и гонениями».

И характерно, как откликнулся на эту трагедию Булгаков, который находился в эмиграции. Узнав о кончине своего старого друга, он с болью писал, что отец Павел возжелал до конца разделить судьбу со своим народом.

Подвиг жертвенности в русском понимании милосердия с самых древних времен, еще со времени святых страстотерпцев ценился превыше всего. Об этом хорошо написано в книге нашего религиозного историка Г. П. Федотова «Святые Древней Руси», в которой обстоятельно рассказано о характере русской святости, включающей в себя и добродетель жертвенности.

Можно по разному относиться к пониманию религиозными исследователями смысла и предначертания милосерднических дел, каждый вправе принимать или не принимать их этическое учение, но невозможно усомниться в искренности этих мыслителей, в бескорыстии их самоотверженных усилий сеять и выхаживать семена доброты и любви в людских взаимоотношениях. И еще. Нельзя забывать, что созданная Владимиром Соловьевым и его последователями учение об этике добра оказало большое влияние на развитие современной религиозной философской мысли, с ее усилиями сбалансировано сочетать в нравственном походе земные и небесные заботы людей.

Таким образом, этические традиции благотворительности русского народа уходят корнями в воззрения древних славян, труды православных богословов и светских философов, причем в своей сущностной основе подходы и тех, и других не противоречат друг другу. Традиции христианской этики, развиваемые в течение столетий и распространяемые православными просветителями находили отклики в самых различных слоях населения и впоследствии оказали огромное влияние на этические и философские труды светских ученых, на творчество литераторов.

Светские авторы, при всем различии подходов, главным образом поддерживают и продолжают развивать ту же мысль: добро необходимо делать в первую очередь для собственной души, для ее совершенствования. Жить для других — это значит жить для себя, жить в мире со своей душой и совестью, и поэтому делать добрые дела, помогать людям — полезно и рационально. Однако во взглядах светских философов более четко прослеживается мысль о ценности человека. Если для православия человек — это раб Божий, созданный из праха и поэтому в первую очередь выполняющий свой долг перед Богом, то для светских философов, несмотря на то, что большинство из них были верующими людьми, человек ценен как самостоятельная личность, имеющая право на личное счастье, совершенствование и свободу поступков и выполняющая долг прежде всего перед собой.

Особенностью русской духовной культуры была ее тесная связь с идеалами освободительного движения в разных его правлениях: от ориентации на революцию до либеральных надежд словом или личным примером убедить людей поступать по справедливости. Этот настрой сказывался и на мотивах милосердия в художественной литературе — выразительной примете всей российской культуры.

Ярко определившаяся идейная гражданственность нашей литературы проявлялась в ее понимании духовной функции милосердия: помочь обездоленным, накормить голодных, поднять падших, раскрепостить угнетенных.

Обращаясь к истории русской литературы, мы можем здесь обозначить в плане избранной темы лишь наиболее характерные, показательные, на наш взгляд, художественные произведения. Однако и такой, выборочный, подход, думается, даст достаточно целостное представление о мотивах милосердия в нашей литературе.

Заключение

Когда-то К. С. Станиславский писал о том, что на снижение общественной нравственности надо отвечать повышением нравственности в искусстве. Эти мудрые слова особенно актуальны сегодня, и они в полной мере относятся к главному долгу современной литературы. Мало выступать против обнищания материального, нужно бороться и против обнищания духовного; здесь собственный пример писателя становится выражением его милосердия. И, обращаясь к сегодняшним общественным проблемам, наша литература сострадательно реагирует на боли людские и опирается здесь на лучшие традиции духовной культуры прошлого, в которой важное место принадлежит милосердию.

1. Серафим Саровский. О цели христианской жизни (Беседа старца Серафима с Н.А. Мотовиловым) // Человек: мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. XIX век / Под ред. И. Т. Фролова — М., 1995. — С. 367.

2. Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться? — М., 1914. — С. 38−60.

3. Милосердие. Учебное пособие по ред. М.П. Мчедлова