Динамика лексического выражения понятия «чужой» в истории русского языка

В предлагаемом диссертационном исследовании рассматриваются пути и имеющиеся результаты динамики лексических единиц (личных существительных), входящих в семантическую группу с общим значением «чужой». Они анализируются в историко-лингвистическом аспекте, исходя из постулированной еще И. И. Срезневским концепции, согласно которой «каждое слово есть представитель понятия, бывшего в народе: что было выражено словом, то было в жизни. Каждое слово для историка есть свидетель, памятник, факт жизни народа, тем более важный, чем важнее понятие, им выраженное. Дополняя одно другим, они вместе представляют систему понятий народа, передают быль о жизни народа — тем полнее, чем обширнее и разнообразнее их собрание» (Срезневский, 1887, с. 103).

Применительно к исследуемой нами группе лексем это утверждение тем более справедливо, что основной её корпус находится у самих истоков длительного процесса самоидентификации русского человека и этноса в целом, в определенном смысле является «моделью», по которой выстраивались многие другие оппозиты, изначально учитывавшие потенциальную возможность появления универсалий по типу «свой» -«чужой» с образованием в большинстве случаев широкого спектра лексикосемантических полей, вроде «свет» — «тьма», и многочисленных вариантов философско-этических диспозиций, вроде «бытие» — «сознание», «порок» -«добродетель» и т. п.

В последние годы существенно возрос интерес к исследованию лексических оппозиций как таковых (см., например: Генералова Е. В. «Лексическое выражение понятийной оппозиции „прямое“ — „кривое“ в истории русского языка»), включая и разнообразные аспекты их практического приложения, как — то: художественная литература, ораторское искусство, философия, этика, социология и т. д. Среди специальных назовем лишь работы Е. В. Губенко («Структура лексико-семантического поля „свет — тьма“ — на материале поэзии Б. Пастернака»), О. Ю. Стародубовой («Порок.

— Добродетель" как риторическая диспозиция в «плетении словес» на рубеже XVIII — XIX вв.), А. А. Мотыцина («Языковые проблемы определения философских категорий «пространство» и «время») и др. Кроме того, стали появляться и отдельные публикации, касающиеся частных аспектов универсальной дихотомии «свой» — «чужой». Среди них работы Н. Д. Зольниковой ««Свои» и «чужие» по нормативным актам сибирских староверов — часовенных», В. А. Кагана «Homo xenophobicus: психология «своего и чужого»», С. Г. Климовой «Критерии определения групп «мы» и «они»» и др., свидетельствующие об актуализации комплексного подхода к изучению собственно языкового материала. При этом мы также исходим из того непреложного факта, что «на язык как основной специфический признак этноса можно смотреть с двух сторон: по направлению «внутрь», и тогда он выступает как главный фактор этнической интеграциипо направлению «наружу», и в этом случае он — основной этнодифференцирующий признак этноса. Диалектически объединяя в себе эти две противоположные функции, язык оказывается инструментом и самосохранения этноса, и обособления «своих» и «чужих» (Антипов и др., 1989, с. 75).

Актуальность предлагаемого исследования определяется тем, что именно работы такой направленности ориентированы на восполнение пробела, ставшего весьма ощутимым в отечественной лингвистике, где «при наличии монографического описания в исторической перспективе фонетикофонологического и грамматического уровней языка отсутствует обобщающее историческое исследование и описание лексики» (Черепанова, 1993, с. З). Бесспорно, что «получение наиболее важных фактов по истории русского языка сейчас следует связывать, во-первых, с увеличением источниковой базы, во-вторых, с представлением ее в виде системно организованных данных» (Панин, 1988, с.6). Разумеется, наша работа — это лишь один из необходимых шагов в этом направлении, попытка рассмотрения масштабных лексикологических проблем на весьма локализованном и предельно конкретном языковом материале, к тому же ограниченном вполне обозримыми хронологическими рамками, не выходящими за пределы начала письменной истории родного языка. В то же время не стоит забывать, что аргументированные обобщения возможны только на основе достаточного количества собранных фактов.

В пользу актуальности избранной для исследования проблематики говорит и то обстоятельство, что мы предполагаем существенно дополнить традиционный и уже доказавший свою высокую эффективность арсенал приемов, используемых в работах по исторической лексикологии и ряду гуманитарных дисциплин, теми новыми подходами, которые столь четко обозначились в отечественной и зарубежной лингвистике последних десятилетий, благодаря включению в её орбиту иэс инструментария и материала. В частности, мы исходим из несомненной справедливости основополагающих тезисов антропоцентрического подхода к анализу лексики, особенно в той его части, которая базируется на признании факта, что «объективно-исторический анализ семантических изменений словалишь производная, опосредованная форма анализа самих говорящих субъектов» (Виноградов, 1977, с. 39), что — в свою очередь — предполагает необходимость учета как собственно лингвистических, так и экстралингвистических факторов. Сочетание же этих разнородных факторов служит дополнительной актуализации проводимого нами исследования, т. к. историко-семантический подход к трансформации слова нацеливает на использование данных культурологии и этнопсихологии не в меньшей степени, чем собственно лингвистических, ибо «рассматривать язык в отвлечении от культуры — значит не понимать язык. Рассматривать культуру в отвлечении от языка — значит не понимать сущность культуры"(Бураго, 1992, с.9).

Мы полагаем также, что рассмотрение избранного в качестве объекта исследования лексического комплекса, связанного с понятием «чужой», не только в более расширительном истолковании значения каждой из лексем, его составляющих, но и в предельно протяженном временном контексте, обусловленном наличием письменных тому свидетельств, делает хронологические рамки более масштабными, чем-то имело место в предпринимавшихся до сих пор попытках такого плана. Косвенным подтверждением актуальности проводимого нами исследования стало появление ряда работ (см., например, работы В. В. Колесова, А. Д. Васильева и др.), в которых предпринята успешная попытка изучения той части лексико-семантического материала, которая репрезентирует первый компонент дихотомии «свой» — «чужой».

Целью настоящей работы является возможно более полное исследование динамики лексических единиц, входящих в семантическую группу с общим значением «чужой». (Под динамикой здесь и далее понимается семантико-стилистическая трансформация слова на протяжении всей его письменной истории).

Для этого необходимо решение следующих задач:

1. Рассмотрение понятия «чужой» в контексте всего комплекса антропоцентрических параметров, включающего как собственно лингвистические, так и этнологические, психологические, политические, философские, социологические, конфессиональные и др. аспекты.

2. Определение со всей возможной полнотой состава семантической группы с общим значением «чужой» и аргументация его первостепенной роли в процессе идентификации и самоидентификации личности и этноса на протяжении письменной истории русского народа.

3. Разработка общей методологии классификации слов исследуемой группы с учетом их этимологии, лексико-семантических особенностей и тематической дифференциации.

4. Представление полного историко-культурного анализа основных направлений функционирования и эволюции лексических единиц исследуемой семантической группы, включающего вычленение в этом процессе ведущих закономерностей и мотивировку наиболее существенных отклонений и особенностей.

Объектом исследования стала многочисленная группа лексических единиц (278), образующих единый семантический комплекс с общим значением «чужой», рассматриваемая в широком историческом контексте и входящая как в уже существующие словари, так и в пока еще не опубликованные полностью словарные картотеки. Эти наблюдения — с целью уточнения функционально-стилевых особенностей лексических единиц во всех необходимых случаях сопровождаются данными непосредственного речевого общения и языка художественных произведений, а также публицистических работ и — шире — дискурса современных СМИ, что позволяет выявить и ряд ранее неизвестных особенностей лексем этой группы, которые либо оказываются недоступными при их изолированном — вне контекста — наблюдении, либо не фиксируются даже новейшими лексикографическими изданиями.

При общем довольно значительном количестве лексем интересующего нас плана (см. приложение к диссертации) здесь для подробного рассмотрения взяты лишь несколько тематических групп лексем, репрезентирующих понятие «чужой» в истории русского языка.

В частности, в этот круг включены те лексические единицы, которые представляют известную трудность в процессе их четкого дефинитивного определения, что связано с объективной «размытостью» их смыслового наполнения, особой сложностью содержащихся в них психологических или конфессиональных оттенков. Можно также сказать, что речь идет о преимущественном рассмотрении именно тех ¦ групп лексем, которые отличаются особой подвижностью их содержательного наполнения.

Среди тех слов, которые не стали непосредственным объектом нашего внимания, но включены в приложение к настоящей работе, есть немало лексических единиц, которые деактуализировались в течение последних столетий в силу объективных причин экстралингвистического характера. В их числе большое количество и таких, чья внутренняя форма достаточна прозрачна.

Методы и приёмы исследования. В основу нашей работы положены описательный и сравнительно — исторический методы, дополненные элементами системно-типологического подхода в той части, которая касается вовлекаемых в орбиту исследования этнопсихологических, культурологических, политологических, социологических данных, отражающих различные этапы и аспекты функционирования понятия «чужой» в сфере универсальной оппозиции «свой» — «чужой». В работе используются также приемы компонентного семантического и контекстуального анализа (анализ словарных дефиниций, цитат из летописей, произведений художественной литературы, современной публицистики и языка СМИ, равно как и словарной картотеки (КДРС Х1-ХУП вв.) Института русского языка РАН им. В. В. Виноградова).

Теоретическую основу исследования составляют работы А. А. Потебни, В. фон Гумбольдта, Г. Г. Шпета, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, В. В. Иванова, Ю. С. Степанова, В. А. Масловой, В. В. Колесова, А. Д. Васильева.

Научная новизна работы заключается в следующем:

1. В столь широком историческом контексте лексико-семантическая группа с общим значением «чужой» еще не становилась объектом специального исследования.

2. Впервые на материале исследуемого семантического комплекса с общим значением «чужой» осуществлена подробная дифференциация на группы по таким доминантным признакам, как «недруг», «военный противник», «идеологический противник», «иноверец», «вероотступник», «иностранец, житель иной территории» и т. д. .

3. На материале исследования довольно большой семантической группы учтены многочисленные факторы экстралингвистического характера, позволяющие использовать данные исторического, этнологического, конфессионального, идеологического, психологического, политического плана для существенного укрепления приводимой аргументации.

4. Впервые на исследуемом в диссертации материале иллюстрируется проблема дипластии.

Практическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его результаты могут быть достаточно широко использованы в практике вузовского преподавания курсов истории русского литературного языка, стилистики, лингвистического анализа текста, равно как и при изучении лексикологии и разработке спецкурсов и спецсеминаров по лексикологической проблематике, а также ряду других гуманитарных дисциплин.

Апробация Основные разделы и наиболее значимые положения диссертации обсуждались в виде докладов и сообщений на научных конференциях «Научно — методические чтения памяти профессора Р. Т. Гриб» (г. Лесосибирск, 1999, 2000, 2001, 2002, 2003гг) — «Научнопрактическая конференция, посвященная юбилею Регионального лингвистического центра» (г. Красноярск, 2001 г), а также в ходе работы методсеминара при кафедре русского языка ЛПИ Крас ГУ (2000 — 2003гг.) и на кафедре общего языкознания КГПУ.

Основное содержание работы отражено в следующих публикациях:

1. «О роли фактора исторического времени в динамике лексем с общим значением «чужой» (эмоционально — коннотативный аспект)"// JUVENILIA. Выпуск 5. Тезисы докладов Региональной филологической конференции молодых ученых. — Томск, 2000. — С., 108- 109.

2. «„Своё“ и „чужое“ в русской паремии» // Проблемы прикладной лингвистики: Материалы семинара. Ч. II. — Пенза, 2000. — С. 74 — 75.

3. «К вопросу о лексическом выражении понятия „чужой“ в истории русского языка» // Сборник статей и тезисов ежегодной научно-практической конференции студентов и аспирантов КГПУ и его филиалов. Выпуск 4. — Красноярск, 2001. — С.80 — 83.

4. «Семантико — стилистические изменения лексем враг и вор как отражение динамики понятия „чужой“ в истории русского языка» // Материалы международной научно — методической конференции «Русский язык: вопросы теории и инновационные методы преподавания» — Иркутск, 2001. — Ч. I. — С. 152 — 156.

5. «Языковые единицы, репрезентирующие понятие „чужой“ в лингвоментальной эволюции» //Актуальные проблемы языка и литературы на рубеже веков: материалы Всероссийской конференции. — Абакан, 2001. — С. 45 — 46.

6. «Лексические и грамматические особенности выражения понятия „чужой“ в истории русского языка» // Материалы XXXIX Международной научной конференции «Студент и научнотехнический прогресс»: Языкознание. — Новосибирск, 2001. — С. 65 -66.

7. «Историко — культурный аспект содержательной динамики понятия «чужой""// Русский язык: Теория. История. Методика: Материалы научно — методических чтений памяти профессора Р. Т. Гриб. -Красноярск, 2001. — С. 34 — 36.

8. «Отражение особенностей русского менталитета в историкокультурном аспекте динамики слова"// Русский язык: Теория. История. Методика: Материалы научно — методических чтений памяти профессора Р. Т. Гриб. — Красноярск, 2002. С.70−76.

9. «Явления дипластии в рамках универсальной оппозиции „свой“ -„чужой“» // Русский язык: Теория. История. Методика: Материалы.

• научно — методических чтений памяти профессора Р. Т. Гриб. -Красноярск, 2003. — С.57−63.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, 4 глав, заключения, списка использованной литературы и приложения.

ВЫВОДЫ.

Из лексикографических источников нами было выделено 65 лексических единиц, в которых базовое противопоставление по признаку «свой» — «чужой» естественным образом «перетекает» в одну из двойственных форм дипластии: «и свой и чужой» или «не свой и не чужой».

Рассмотренная группа лексем имеет ряд словообразовательных особенностей: во — первых, 62 (из 65!) лексические единицы представляют собой отглагольные номинативыво-вторых, можно выделить ряд словообразовательных моделей, которые были особенно продуктивны при образовании слов указанной тематической группы: 1) основа приставочного глагола + суффиксник- (отметник, изменник, изгнанник, переветник и т. д.) — 2) основа приставочного глагола + суффиксец- (невозвращенец, переходец, изгнанец, отщепенец и т. п.) — 3) существительные, образованные от глагола при помощи нулевой суффиксации (перескок, изверг, изгой) — 4) основа глагола + суфиксчик- (-щик-), которая, однако обнаружила у анализируемых лексем лишь с начала XIX века.

Отметим, что лексические единицы рассматриваемой тематической группы реализуют два типа значений: а) собственно агентивное (обозначение лица как субъекта действия) — б) значение пациенса (обозначение лица как объекта действия).

Добавим также, что использование. указанных выше словообразовательных моделей в группе анализируемых единиц обнаруживает четкую зависимость от доминирующего в этих лексемах агентивного или пациенсного значений. Так, например, первая словообразовательная модель (СМ) используется в словах со значением агенсатретья СМ преимуществено передает пациенсное значениечетвертая СМ реализуется в лексемах с агентивным значениемвторая СМ не характеризуется строгой закрепленностью в отношении этих значений. Так в пределах этой словообразовательной модели встречаются как лексические единицы, реализующие значение агентивное: переходец, невозвращенец, так и лексемы со значением пациенса: отверженец, изверженец. Кроме того, в рамках второй словообразовательной модели (основа приставочного глагола + суффикс — ец-) в пределах одного мотивированного слова могут обнаруживать себя как значение агенса, так и значение пациенса. Например, отщепенец — 1) 'тот, кто откололся от какой-либо общественной группы' и 2) 'тот, кто отвергнут какой-либо общественной группой'- переселенец — 1) 'тот, кто переселился на новое место' и 2) 'тот, кого переселили.'. Подобные лексико-семантические варианты мы рассматриваем как энантиосемичные.

В процессе анализа динамики лексических единиц, реализующих дипластию второго типа («не свой» и «не чужой») мы пришли к следующему выводу: при некоей обособленности, «отгороженности» объекта от тех, кто однозначно причислен к «своим», ему все же предоставляется своего рода моральный шанс приблизиться к группе «мы». Первая же форма дипластии (и наиболее часто встречающаяся среди лексем рассматриваемой группы) «и свой и чужой» — изначально воспринималась носителями языка как безальтернативная, однозначная, безапелляционная. Таким образом, в сознании русского человека укрепилось представление о том, что лучше быть «чужим», чем (даже потенциально) «бывшим своим». Считаем важным заметить, что анализ лексем именно этой тематической группы является весьма показательным в плане выявления особенностей психологии и этноменталитета русского человека.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Общепризнанно, что слово, «глагол», речь способны в течение всего периода их бытия своеобразно аккумулировать во многом исчерпывающую и всегда преимущественно разнородную информацию о самых различных фактах индивидуальной и общественной жизни. Причем информация эта не просто накапливается, но соответственно «биоритму» жизни слова может закрепляться, стагнировать, или же, напротив, актуализироваться, приобретая черты все новых смысловых трансформаций, обогащаясь новыми эмоциональными оттенками, обретая не свойственный прежде подтекст. Слово является тем смысловым и знаковым перекрестком, где сходятся судьбы. Человека и Народа, где сливаются «вчера» и «сегодня», в определенной мере приоткрывается завеса в «завтра». Связь времен в слове является настолько органически нерасторжимой, что порой бывает весьма трудно разграничить наличествующие в нем первоэлементы и напластования последующих эпох. Но вместе с тем — это крайне необходимо, если мы хотим дойти до глубинных смыслов тех или иных языковых явлений, проследить характер и причины смысловой динамики слова, её экстраполяцию на различные периоды и сферы общественного бытия. И в этой связи естественно, что только исторический подход позволяет ощутить глубину и многоплановость слова, избежать его ахронического «уплощения» и упрощения, и тогда становится понятной специфика этой основной, важнейшей единицы языка и особая значимость лексики как источника знаний об этносе, которому она принадлежит.

Та истина, что язык растворен в культуре, а культура реализует свое бытие в языке и при помощи языка, нагляднее всего выражается в непрестанной динамике слова, его устремленности к новым семантико-стилистическим эволюциям, призванным не только выразить новые реалии и состояния, но и показать все богатство и неисчерпаемость смысловых оттенков и функциональных значений, которыми так богато слово по своей природе.

Отдельные составляющие лексико — семантической системы могут быть подвержены порой весьма радикальным трансформациям, вызванными общественными потребностями, в той или иной степени приобретают права «гражданства» в языке, а, значит, и нуждаются в регистрации, которую им обеспечивают разнотипные лингвистические словари, позволяющие не только восстановить первоначальный «чекан» того или иного слова, но и проследить его жизнь во времени и пространстве, выявляющую характер и мотивацию его смысловой динамики (в плане проводимого нами исследования под пространством мы подразумеваем бытие слова в «горизонтальной плоскости» различных сфер: психология, этнология, религия и т. п.). Интерпретация же содержания словаря во многом зависит от конкретных исследовательских задач, которые могут потребовать привлечения дополнительных материалов, оседающих, как правило, в словарных картотеках.

Занимаясь реконструкцией динамики широкого круга лексем с общим значением «чужой» и прослеживая её отражение в разноаспектных (психология, социология, этнология и т. п.) рамках оппозиции «свой» -«чужой» в контексте её исторической эволюции мы пришли к следующим выводам:

1. Исходным источником лексической оппозиции «свой» — «чужой» явились не только разнонаправленные и изменчивые факторы общественного бытия, выраженные прежде всего явлениями надстроечного плана (политика, идеология, религия, мораль и т. п.), но и парадоксальная противоречивость человека — главного объекта гуманитарных дисциплин — в «онтологическом» постижении как релятивистских, так и безусловных истин, запечатленных в разнообразных антиномиях, среди которых для людей европейской и христианской культуры особое значение имеют те, которые составляют основу ментальности и хронологически предшествуют формированию прочих отношений (пространственных, временных, этических и т. д.). Иными словами, частный интерес и предпочтения этого же плана предопределили формирование широкого спектра оппозиций и лексических полей, с явно выраженной в них биполярностью, представленной потенциально безграничной возможностью семантико-динамических трансформаций.

2. Исходя из того, что язык и культура представляют собой практически идеальную модель объективно существующего нерасторжимого единства, запечатленного на разных этапах человеческой истории в динамично развивающихся знаковых и семантических диспозициях, мы отдаем предпочтение — как более эффективнымсемиотическому, герменевтическому и психологическому подходам в понимании их взаимодействия, что на словарном уровне воплощено в некую собственную организацию, созданную .' самим языком, и им самим регулируемую.

3.Процесс все нарастающей поляризации понятий «свой» — «чужой», являясь одной из базовых и наиболее динамичных моделей формирования лексических оппозиций, стал воплощением одного из самых древних и фундаментальных семиотических принципов.

4. Есть все основания утверждать, что именно религия и её древнейшие праформы (тотемизм, фетишизм, магия) стали мощным катализатором, ускорившим процесс трансформации паралингвистических и поведенческих коммуникативных реакций, бытовавших в довербальную эпоху, в семантически многообразную цепь лексем и оппозиций с разветвленной системой оттенков и полярностью значений.

5. Стереотип (и даже архетип) «другого», «чужого» на этнопсихологическом уровне отличается наибольшей устойчивостью и менее всего подвержен динамике в силу особого характера психологических факторов, участвующих в его формировании. Особенно заметно это на уровне массового сознания.

6. Напротив, оппозиция «свой» — «чужой» на политикоидеологическом уровне отличается наибольшим динамизмом, особой подвижностью в силу воздействующих на неё разнонаправленных и зачастую весьма противоречивых факторов, способных неоднократно менять пафосную и эмоциональную окраску лексем, сохраняющих прежнюю знаковую форму.

7.Наличие довольно четких словообразовательных моделей, с одной стороны, и деактуализация подавляющего большинства лексем (42 из 48) тематической группы «недруг» — с другой, дают основание утверждать, что наряду с доминирующей в них концептуальной стабильностью имеет место и процесс вполне очевидной и разнообразной вариативности вербального оформления составляющих эту группу лексических единиц.

8. Динамика этой группы лексем практически всегда носит ситуативный характер и легко может трансформироваться в свою противоположность под влиянием воздействующих на неё факторов, определяющими из которых являются политико-идеологические и социальные.

9. Универсальная по своему характеру оппозиция «свой» — «чужой» может служить образцовой моделью для изучения явления дипластии в и 1 о о и обеих ее относительно устойчивых формах: «и свои и чужой" — «не свои и не чужой». На основе дипластических вариантов этой оппозиции появляется возможность более детального рассмотрения различных оттенков значения составляющих её лексем, не ограничиваясь констатацией их полярной сущности.

10. Материалы осуществленного нами исследования позволяют установить зависимость той или иной словообразовательной модели от доминирующего в рассматриваемой группе лексем агентивного или пациенсного значений, что — в свою очередь — может быть использовано в качестве дополнительного средства их более точной атрибуции в различных аспектах. Особый интерес представляют случаи проявления комбинированных пациенсно — агентивных значений без какой — либо графической трансформации этих лексем.

11. Доминирующее положение оппозиции «свой» — «чужой» в кругу ей подобных позволяет экстраполировать на них большинство из вышеотмеченных наблюдений, выходящих в этом случае далеко за пределы рассмотренных нами лексико-семантических вариантов внутренне динамичной по своему характеру и универсальной оппозиции «свой» -«чужой».