Феномен диалектной языковой личности

Постановка проблемы «язык и личность» имеет глубокие корни в истории языкознания. Однако, как отмечает Ю. Н. Караулов, научная традиция сложилась так, что языковая личность (далее — ЯЛ) обычно рассматривалась как бы с птичьего полета. В течение длительного времени в лингвистике преобладал абстрактный подход, утверждающий общее положение о том, что нельзя познать человека, не познав его язык [Караулов, 1987. С. 4].

Высказывания на эту тему можно найти еще у античных мыслителей. > Известно изречение Платона «Характер человека познается в речи» [цит. по: Богин, 1973. С. 4]. Марк Фабий Квинтилиан (I в. н.э.) утверждал: «Qualis homo, talis ejus oratio» — «Каков человек, такова его манера изъясняться» [цит. по: Сусов, 1989. С. 16].

Вопрос о языке личности стал возникать в европейском языкознании в связи с постановкой таких глобальных проблем, как социальная природа языка, соотношение языка и речи и др. О необходимости изучения индивидуального языка одним из первых начал говорить В. Гумбольдт: «Все люди говорят как бы одним языком, и в то же время у каждого человека свой отдельный язык. Необходимо изучать живую разговорную речь и речь отдельного индивидуума», поскольку «только в речи индивида язык достигает своей окончательной определенности» [1984. С. 84]. Описывая диалектические противоречия в языке как источник его развития, В. Гумбольдт в качестве одной из антиномий сформулировал противоречие между социальным и индивидуальным: «Язык не является произвольным творением одного человека, а принадлежит всегда целому народу. Но языки можно считать творением народов, и в то же время они остаются творением отдельных лиц» [1984. С. 318].

Взгляды Гумбольдта, утверждавшего, что язык одновременно принадлежит индивиду и нации, были односторонне развиты младограмматиками. Главным объектом изучения этой школы становится говорящий индивид. Существование языка объявлялось фикцией, реальной признавалась только речь одного лица. Акцент делался на исследовании собственной речи как наиболее известной.

Разделял позиции младограмматиков и русский лингвист, польский славист И. А. Бодуэн де Куртенэ, также склонный к абсолютизации индивидуального языка: «Нет вовсе ни русского, ни немецкого, ни какого бы то ни было национального или племенного языка. Существуют только индивидуальные языки» [Бодуэн де Куртенэ, 1963. Т. 2. С. 131]. Племенной или национальный язык рассматривается им как абстракция, доступная для изучения через речь индивидуумов.

Как реакция на младограмматическое направление, в котором язык считается системой представлений индивида, в начале XX в. возникает противоположная тенденция — подчеркивание общественной функции языка [Кондратов, 1979. С. 105]. Лингвисты утверждают: являясь продуктом общества, язык не зависит от говорящего индивида. Ф. де Соссюр разграничил язык как социальный продукт и индивидуальную речь. Отмечая их тесную связь, он акцентирует внимание на языке, который усваивается индивидом в готовом виде.

Проблема индивидуального языка затрагивается А. М. Пешковским в статье «Объективная и нормативная точка зрения на язык» (1925). Он пишет: «Хотя каждый человек говорит „как все“, но это „как все“ создается сложением миллионов индивидуальных языков, в том числе и моим. Всякий говорящий одновременно и подражает, и вызывает подражание, и говорит „как все“, и создает это „как все“ .» [Пешковский, 1959. С. 61]. Во взглядах Пешковского чувствуется влияние младограмматиков: индивидуальные языки в действительности не существуют в качестве самостоятельных. Но мысль о том, что отдельные люди участвуют в создании языка народа, заслуживает внимания.

Сближение лингвистики с антропологией наблюдается в трудах Э. Сепира 20−30-х гг. Особенно интересна его статья «Речь как черта личности» (1927), в которой рассмотрены возможные подходы к анализу речи с точки зрения изучения личности: 1) изучение различий индивида и общества- 2) изучение различных уровней речи — от низшего до высших [Сепир, 1993].

Важный вклад в разработку обозначенной проблемы был внесен В. В. Виноградовым. В публикации «О художественной прозе» (1930) им впервые был использован (хотя и не определен) термин «языковая личность». Этот выдающийся русский лингвист «всегда останавливался на том, что относилось к человеческому фактору в языке <.>- от подробно разработанной им идеи образа автора при изучении языка художественной литературы до индивидуально-авторского стиля писателя, от идеи реального функционирования языка до пристального внимания к индивидуальным речевым „неправильностям“ при наблюдении над живой современной речью. <. .> В работах В. В. Виноградова <. .> постоянно подчеркивается необходимость изучения индивидуальных стилей в системе русской художественной литературы в связи с развитием литературного языка. Он даже говорил о роли личности в формировании национально-литературных языков <.>, где субъективно-речевые элементы преобразуются в объективно-языковые» [Лаптева, 1989. С. 111, 114, 118, 123].

Во многом опережает свое время статья А. К. Соловьевой «Проблемы индивидуального говорения», опубликованная в «Вопросах языкознания» в 1962 г. Хотя написана она в основном на материале речи персонажей художественных произведений, интерес представляет выделение аспектов исследования лексических и лексико-синтаксических особенностей говорящих [Соловьева, 1962].

Своеобразным итогом начального периода изучении языка личности можно считать книгу Р. А. Будагова «Литературные языки и языковые стили» [1967], в которой освещается философский аспект этой проблемы. Анализируя категории языка и речи, Будагов утверждает, что их соотношение должно рассматриваться в свете диалектики единичного и общего. Общее проявляется в индивидуальном, национальный язык реализуется в форме индивидуальных языков его носителей. В составе общего присутствует и индивидуальное, а индивидуальное возможно лишь на фоне общего [Будагов, 1967. С. 104]. «Индивидуальное нельзя сводить лишь к отклонениям от общего. <.> Индивидуальное чаще всего преломляется сквозь призму самой категории общего». Каждый говорящий на языке «индивидуально обращается со всеми ресурсами языка, которые сами по себе являются всеобщим достоянием людей, говорящих на этом языке» [там же. С. 185].

Итак, период до 70-х гг. XX в. можно считать первым этапом в изучении проблемы «язык и личность» .

Начало нового периода связано с 70−90-ыми гг. XX в. Ученые все чаще начинают говорить о становлении зарождающейся области научного познанияантрополингвистики, или лингвистической персонологии, с собственным объектом, методами и задачами. В это время интенсивно развивается социолингвистика (которая исследует социальные, территориальные, профессиональные, половые, возрастные характеристики говорящих), психолингвистика (рассматривающая механизмы порождения речевых актов, психологические закономерности восприятия текста и организации внутреннего лексикона человека), прагматика (анализирующая вопросы, связанные с субъектом и адресатом речи, ситуацией общения), лингводидактика (изучающая речевые способности, характер овладения человека языком), лингвистика текста (объектом ее внимания является организация текста и изменение единиц языка в нем). В интеграции с ними и одновременно в обособлении от смежных дисциплин формируется новый объект изучения — говорящий субъект, «языковая личность». Многие лингвисты отмечают «поворот к личности», произошедший в эти годы в науке о языке. Ср. ряд близких по сути высказываний: «сердцевину функционального языкознания образует личностно ориентированная деятельностная лингвистика» [Сусов, 1988. С. 9]- «в центр внимания лингвистических штудий перемещается человеческий фактор в языке vs. языковой фактор в человеке» [Телия, 1996. С. 9]- «центральной смыслообразующей категорией гуманитарного знания становится единство человек и его язык в философском осмыслении этого феномена» [Чувакин, 1998. С. 179] и др. Заметно увеличилось, особенно в последние 5−6 лет, количество сборников научных трудов и материалов конференций с показательными названиями: «Язык, дискурс и личность» [1990], «Языковая личность: проблемы выбора и интерпретации знака в тексте» [1994], «Языковая личность и семантика» [1994], «Языковая личность: проблемы значения и смысла» [1994], «Общество, язык, личность» [1996], «Языковая личность: культурные концепты» [1996], «Человек и его язык: антропологический аспект исследований» [1996], «Язык и коммуникация: деятельность человека и построение лингвистических ценностей» [1996], «Антропоцентрический подход к языку» [1998], «Язык. Система. Личность» [1998; 1999] и др.

Таким образом, «языкознание, — как пишет Ю. Н. Караулов, — незаметно для себя вступило в новую полосу своего развития, полосу подавляющего интереса к языковой личности» [1986. С. 48]. Это явление связано с общим процессом гуманизации наук, происходящим в наши дни. Ведутся дискуссии о целесообразности создания единой науки о человеке [Ломов, 1989. С. 6]. Все чаще учеными поднимаются проблемы, в которых понятие «человек» соединяется с понятиями окружающего мира: человек и природа, человек и научно-технический прогресс, человек и экономика, человек и культура и т. п. [Винокур, 1989. С. 361] -в их ряду закономерно оказывается и сочетание «человек и язык» .

Говоря о разработке данной проблемы в теоретическом плане, можно отметить, что в настоящее время определены в общих чертах понятия «языковая личность» (и более частные термины, связанные с ним — «идиолект», «дискурс», «лексикон»), «структура языковой личности», создаются ее модели и складывается типология языковых личностей, выявляются параметры описания этого феномена.

Хотя термин «языковая личность» возник довольно давно, а в наши дни активно употребляется, до сих пор он почти не нашел отражения в лингвистических справочниках. В «Словаре-справочнике лингвистических терминов» Д. Э. Розенталя и М. А. Теленковой речевая характеристика (или речевой портрет) определяются только как «подбор особых для каждого действующего лица литературного произведения слов и выражений как средство художественного изображения персонажей» [1976. С. 364]. Понятие «языковая личность» в отечественных словарях лингвистических терминов отсутствуетдо середины 90-х гг. не было оно представлено и в лингвистических энциклопедиях [Русский язык, 1979; Лингвистический энциклопедический словарь, 1990]. Статьи «Языковая личность» и «Идиолект» появились лишь в переизданной в 1997 г. энциклопедии «Русский язык» под редакцией Ю. Н. Караулова.

Термин «языковая личность», несомненно, является производным от термина «личность», который широко используется в психологии, философии и социологии. Хотя личность нередко понимается как конкретное лицо или как целостный, зрелый человек, достигший высокого уровня развития [Коллектив. Личность. Общение, 1987. С. 38], наиболее распространенной является трактовка личности как социализированного индивида [Бугаева, 1968. С. 30- Тимофеев, 1971 а. С. 24−25], человека в совокупности его социальных качеств [Александров, 1988. С. 16]. В ряду понятий «человек / личность / индивид», противопоставляемых как общее, единичное и особенное [Тимофеев, 1971 а. С. 24−25], центральным является понятие «личность». С одной стороны, личность — продукт общественного развития, она производна от среды, формируется в ней, воспитана эпохой, ее общественным сознанием, психологией, культурой. С другой стороны, личностьактивный субъект познавательной и трудовой деятельности, руководствующийся собственными интересами и мотивами, хотя в них преломляются общественные стимулы деятельности. Итак, в личности «диалектически взаимосвязаны социальное и индивидуальное, общее и особенное, природное и усвоенное, воспроизводимое и творимое заново, объективное и субъективное» [Сусов, 1989. С. 10].

И.А.Бодуэном де Куртенэ дано одно из первых определений интересующего нас понятия: ЯЛ понимается им как «вместилище социально-языковых форм и норм коллектива, как фокус скрещения и смещения разнообразных языковых категорий» [Бодуэн де Куртенэ, 1963. Т.2. С. 280]. Здесь намеренно подчеркнут ее общественный характер.

В работах 80−90-х гг. XX в. появляется целый ряд дефиниций ЯЛ, а сам термин начинает обретать многозначность.

Большинство современных определений ЯЛ по сути сводятся к наиболее раннему, данному Г. И. Богиным в докторской диссертации «Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов». Под ЯЛ им понимается «человек, рассматриваемый с точки зрения его готовности производить речевые поступки, создавать и принимать произведения речи» [Богин, 1984. С. 1]. *.

Все приведенные определения однозначно связывают понятие ЯЛ с речевой способностью человека. Как представляется, они отражают позицию лингводидактики, для которой понятие речевой способности является центральным. Известное определение Ю. Н. Караулова, трактующего ЯЛ как «совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью» [Караулов, Красильникова, 1989. С. 3- вариант этого определения дан также в его статье 1988] близко к лингводидактическим формулировкам, но кажется менее удачным вследствие громоздкости.

Под ЯЛ в формирующейся области языкознания — лингвокультурологии понимается «закрепленный преимущественно в лексической системе базовый национально-культурный прототип носителя определенного языка, своего рода „семантический фоторобот“, составленный на основе мировоззренческих установок, ценностей, приоритетов и поведенческих реакций, отраженных в словаре, — личность словарная» [Воркачёв, 2001. С. 66]. Этносемантический аспект Ср.: «Языковой личностью считается субъект, способный осуществлять речевую деятельность, оперируя смысловыми образованиями» [Клюканов, 1990. С. 73]- «Личность, владеющую совокупностью дискурсных способностей <.>, а именно ориентировки и планирования речевых и неречевых действий, формулирования плана действия в речевой форме, контроля и корректировки (по мере необходимости) речевых действий, можно назвать языковой личностью» [Пушкин, 1990. С. 52]- «Языковая личность — это человек, рассматриваемый с точки зрения его готовности производить речевые поступки, тот, кто присваивает язык, для кого язык есть речь» [Ейгер, Раппопорт, 1991. С. 6]- «Под языковой личностью понимается индивид, способный создавать закодированные обозначения внешнего мира, служащие моделью понятийной действительности и закрепленные кодификацией языкового коллектива» [Еремеева, 1991. С. 434]. исследования ЯЛ имеет место в работах В. И. Карасика [1994], С. Г. Воркачева [1996, 1997,2001].

Нельзя не отметить, что и в лингводидактике, и в лингвокультурологии личность рассматривается очень обобщенно: она квалифицируется «как совокупность способностей и характеристик человека» (без включения в дефиницию самого человека, наделенного этими способностями и характеристиками) либо как «фоторобот», «культурный прототип носителя языка». На наш взгляд, во многих других областях лингвистики (в том числе в лексикологии, стилистике художественного текста, лексикографии) определение ЯЛ должно опираться не на понятие речевой способности (во многом потенциальное) и не на собирательные характеристики культурологического плана, а на реальный результат воплощения речевой способности и национально-культурных, мировоззренческих установок — тексты, дискурс личности как единственно возможный для языковеда источник ее изучения.

Несколько отличается от прочих трактовка рассматриваемого понятия Г. Н. Беспамятновой. Под языковой личностью ею понимается «совокупность отличительных качеств личности, обнаруживающихся в ее коммуникативном поведении и обеспечивающих личности коммуникативную индивидуальность» -личность коммуникативная [Беспамятнова, 1994. С. 10]. В противоположность предыдущим, в этом определении намеренно подчеркнут индивидуальный характер ЯЛ. Исследование речевого поведения личности в различных коммуникативных ситуациях представлено также в работе Т. И. Ерофеевой [1990].

Все три обозначившихся направления в изучении ЯЛ и, соответственно, понимания ее сущности, несомненно, имеют право на существование, отражая процесс развития лингвистики и становления новых его областей. Однако в рассмотренных работах акцент делается либо на общем, социальном, либо на сугубо индивидуальном. По определению же личность, как уже отмечалось, не сводится ни к индивидуальному, ни к социальному, представляя их синтез.

В данной работе под ЯЛ понимается личность в совокупности социальных и индивидуальных черт, отраженная в созданных ею текстах.*.

Определены в общих чертах также более частные термины антрополингвистики — «идиолект», «дискурс», «лексикон», «языковое сознание». Под идиолектом, являющимся главным объектом изучения языка любой ЯЛ, понимается «система речевых средств индивидуума» [Бондарко, Щукин, 1978. С. 17] или «вся совокупность речевых элементов (словарь, грамматические конструкции и т. д.), отобранная и усвоенная сознанием из арсенала средств родного языка» [Захарова, 1967. С. 17]. Идиолект отражается в дискурсе. Термин этот многозначен, но в данном случае под ним имеется в виду «весь процесс говорения и зафиксированный за относительно длительный отрезок времени результат этого процесса» [Караулов, 1987. С. 238]. Дискурс личности — материал для ее речевого портрета. Содержание понятий «лексикон» и «языковое сознание» рассмотрено в главе первой (с. 40) и третьей (с.282−283).

Наметилась общая типология ЯЛ. В. П. Нерознак [1996] выделяет многочеловеческую (в работах других авторов называемую также полилектной, совокупной, коллективной) ЯЛ — народ и частночеловеческую (идиолектную) ЯЛконкретного носителя языка. «Изучение идиолектной личности (языка индивидуума) во всем ее многообразии и коллективной личности (национального языка в пространстве и времени) и составляет, — утверждает он, — предмет лингвистической персонологии, а ее целью является воссоздание общего и особенного в языке, его лексиконе и в его концептосфере» [там же. С. 116]. К. Ф. Седов [1996. С. 2000] строит типологию языковых личностей на основе стратегий их речевого поведения. В статье Ю. Н. Караулова «Языковая личность» для энциклопедии «Русский язык» наряду с трактовкой ЯЛ как «наименования комплексного способа описания языковой способности индивида, соединяющего системное представление языка с функциональным анализом текстов» появляется и новое определение, выделенное им как второе значение данного термина: ЯЛ — «любой носитель того или иного языка, охарактеризованный на основе анализа произведенных им текстов с точки зрения использования в этих текстах системных средств данного языка для отражения видения им окружающей действительности (картины мира) и для достижения определенных целей в этом мире» [Русский язык, 1997. С. 671].

Имеются попытки устранить многозначность термина «ЯЛ», понимая под ней только личность «этносемантическую», носителя национального языка вообще, а конкретного носителя речи называть речевой идиолектной личностью [Воркачев, 1996. С. 17]. Однако пока, судя по литературе, термин «речевая личность» не приживается, а «ЯЛ» сохраняет двузначность. «Коммуникативная языковая личность как совокупный объект и индивидуальная языковая личность как конкретный носитель языка не существуют друг без друга и представлены как две стороны одной медали. Языковой и речевой опыт совокупного носителя данного языка извлекается из опыта индивидуальных языковых личностей и, в свою очередь, базируется на опыте последних. С другой стороны, речевая деятельность индивида невозможна без опоры на речевой опыт и традиции социума» [Сентенберг, 1994. С. 14].

Среди идиолектных ЯЛ намечены два основных типа, в разных работах обозначаемые разными терминами: стандартная и нестандартная ЯЛ [Нерознак, 1996. С. 114] или типичный, рядовой, средний носитель языка и творческая ЯЛ [Чулкина, 1987. С. 3] (при этом в понятиии «рядовой носитель языка» акцент делается на качественных характеристиках, а в понятии «типический» — на статистических). Творческие ЯЛ также подразделяются в зависимости от степени нестандартности (по В. П. Нерознаку — архаисты, умеренные новаторы и экспериментаторы [1996. С. 114], по Н. Д. Арутюновой — подчиняющиеся языку или подчиняющие язык [1995. С. 33]). Как справедливо утверждает Б. Ю. Норман, «законы речепроизводства одинаковы для рядового носителя языка и для великого писателя. Разница только в соотношении «доли стандарта» и «доли новаторства» [Норман, 1994. С. 13].

Основные различия между двумя полярными типами ЯЛ сформулированы Н. Л. Чулкиной: у творческой личности «в идиолексиконе превалирует „продуктивное“, а в словаре среднего носителя языка — „репродуктивное“ начало в отношении к языку <.>. Словарь творческой личности — величина конечная по составу (количеству) единиц, но бесконечны и иногда неуловимы возможности их комбинированиялексикон типичного носителя языка с трудом поддается количественной фиксации, но сочетаемость составляющих его единиц и возникающие между ними семантические и смысловые отношения оказываются величиной конечной и редко выходят за рамки сложившихся в процессе многократного употребления стереотипов. Таким образом, субъективный смысл, или идиосмысл, является наиболее значимым в создании образности, в построении „эстетической картины мира“, отражающей особое восприятие и осмысление действительности творческой личностью при помощи языка». В словаре типичного носителя языка «превалирует не субъективный, а объективный смысл, участвующий в формировании „наивной картины мира“ и служащий основой коммуникации в языковом коллективе» [Чулкина, 1987. С. 6]. В. П. Нерознак дополняет эту характеристику: стандартная ЯЛ отражает усредненную норму языка, нестандартная отклоняется от литературных образцов. К первому из названных типов относят прежде всего носителей элитарной речевой культурыписателей и поэтов, мастеров художественной речи и вообще ярких индивидуальностей, по роду занятий профессионально связанных со словом (видных литераторов, лингвистов, ученых в других областях знаний). Нестандартной ЯЛ может быть и представитель антикультуры — носитель арго, жаргона и др. [Нерознак, 1996. С. 116].

Встает вопрос и о задачах каждого конкретного исследования, поднимающего проблему «язык и личность». Как считает Н. Л. Чулкина, они должны определяться выделенным типом ЯЛ: либо это «раскрытие уникальных, личностных характеристик словаря индивида, отражающих специфические черты мировоззрения именно данной творческой личности», либо «выяснение особенностей функционирования лексикона типичного носителя языка и через него — знаний о мире, значимых для некоторой языковой общности в целом» [Чулкина, 1987. С. 3].

В реальной практике лингвистических исследований при изучении разных типов личности задачи однако так не разграничиваются. Как не раз отмечалось критиками, писательская лексикография, например, обычно не сосредоточена на описании индивидуальных особенностей речи творческой личности. Самый крупный из «писательских» «Словарь языка Пушкина» «не отражает всех качественных особенностей пушкинского стиля. Основная его цель — описать факты общенационального литературного языка, его словарного состава, нашедшего отражение и применение в произведениях А.С.Пушкина» [Козырев, Черняк, 1989. С. 70], он неполно воспроизводит устную речь поэта [Кохман, 1995]. Анализ речи А. А. Реформатского, которого несомненно можно отнести к творческим ЯЛ, сосредоточен не только на характеристике индивидуального, но и на выявлении в его речи типичных черт языка старшего поколения москвичей, потомственных интеллигентов [Опыт описания., 1989]. В свою очередь, диалектологи, наблюдавшие речь типичных ЯЛ, много внимания уделяли индивидуальным особенностям в их языке — поскольку в поле зрения исследователей попадают прежде всего личности яркие, своеобразные. Такое положение дел объясняется не столько методологическими просчетами, сколько сущностью любой ЯЛ, в которой органически переплетаются индивидуальное и типичное. Видимо, каждая ЯЛ, какой бы она ни была — «стандартной» или «нестандартной» — должна подвергаться рассмотрению и с той, и с другой стороны, и подведение идиолектной ЯЛ под какой-либо тип не должно сужать задач исследования.*.

При изучении ЯЛ выделяются три основных уровня абстракции: а) личность как индивидуум и автор текстов, обладающий «своим характером, интересами, социальными предпочтениями и установками», б) личностьсовокупный или усредненный носитель языка, типовой представитель данной языковой общности и более узкого входящего в него коллектива, в) личность как представитель человеческого рода вообще [Русский язык, 1997. С. 671]. Подводя итоги достижений антрополингвистики в реальной практике лингвистических исследований языка личности, приходится констатировать, что, несмотря на интенсивное развитие, эта молодая область науки пока продолжает оставаться преимущественно в сфере абстрактного подхода к говорящему субъекту. Анализируется либо ЯЛ вообще как говорящий субъект (это особенно характерно.

Ср.: «Представляется, что любой аспект рассмотрения требует как бы раздвоенного внимания исследователя к характеристикам (описанию) речи: с одной стороны, предельная индивидуализация (речь только данного конкретного человека), а с другой стороны — обязательная максимально полная привязка данного человека к биологическим, социальным и прочим группировкам» [Сиротинина, 1996. С. 5]. для работ, находящихся на стыке антропои психолингвистики, антрополингвистики и лингво дидактики: Залевская, 1978; Лебедева, 1991; Языковая личность: проблемы изучения и формирования, 1990; Ейгер, Раппопорт, 1991 и др.) — первый уровень абстракции, по Ю. Н. Караулову, либо ЯЛ говорящего как носителя национального языка и культуры — второй уровень абстракции (Чулкина, 1987; Богуславский, 1994; Уфимцева, 1995, 1997 и др.).

Довольно многочисленны работы, в которых понятие ЯЛ вообще или национальной ЯЛ сужается до рамок какого-либо социолингвистического подтипа: рассматривается ЯЛ ребенка [Захарова, 1967, 1975; Седов, 1994; Сулименко, 1994; Санджи-Гаряева, 1996], городского подростка [Гуц, 1995], английского аристократа [Ивушкина, 1994, 1996], современного русского интеллигента [Крысин, 1994], жителя деревни [Пауфошима, 1989], телевизионного ведущего [Беспамятнова, 1994], реже — психологического подтипа: авторитарной ЯЛ [Пушкин, 1992], ЯЛ интраверта [Ляпон, 1995, 2000]. На стыке таких работ и исследований ЯЛ в национальном плане находятся опыты описания речи русских эмигрантов [Караулов, 1992; Земская, 1995, Голубева-Монаткина, 1997]. Множество разновидностей совокупной ЯЛ описано еще далеко не полно: возможно изучение ЯЛ школьников и дошкольников, студенческой и рабочей молодежи, «основного» и уходящего поколений, анализ территориального, профессионального, культурного, полового и т. п. варьирования ЯЛ [Сентенберг, 1994. С. 15]. При этом в качестве источников изучения используется речь литературных персонажей, реже — данные анкет и лингвистических экспериментов, еще реже — фрагментарные записи высказываний в больших группах испытуемых, наблюдения над которыми обобщаются до неких идеальных моделей. Ю. Н. Караулов отстаивает правомерность подобного приема, утверждая, что «практически языковая личность — это такой объект, который может быть исследован только на моделях» [Караулов, 1987. С. 237].

Подход к проблеме «язык личности», при котором поиск общих закономерностей, построение абстрактных моделей идет в направлении «от общего к частному», является пока наиболее распространенным, но представляется односторонним. Думается, что наряду с ним должен развиваться (и, вероятно, утверждаться в качестве основного) противоположный путь анализа — «от частного к общему», в центр внимания ставящий конкретных ЯЛ.

Элементы описания языка отдельной личности встречаются еще в трудах Бодуэна де Куртенэ, где представлен, например, этюд о языковых аномалиях Владека М., а также раздел о возникновении альтернаций в индивидуальном языке, особенно в языке детей [Бодуэн де Куртенэ, 1963. Т.2. С. 142−145, 335−347]. В современной лингвистике наиболее тесно связаны с изучением идиолектной ЯЛ области лексикографии, стилистики и диалектологии.

Объектом исследования в современной лингвистике является прежде всего идиолект носителя элитарной речевой культуры.

В отечественной лексикографии достаточно широко представлены словари языка писателей. Первыми из них были «Словарь к стихотворениям Державина» Я. К. Грота (1883) [Русский язык, 1979. С. 63] и «Словарь к сочинениям и переводам Д.И.Фонвизина» К. П. Петрова (1904), представлявший собой алфавитный список слов с немногочисленными примерами [Русский язык, 1997. С. 669]. Но наиболее интенсивно писательская лексикография развивается с 50-х гг. XX в. Широко известен «Словарь языка Пушкина» в четырех томах (1956;1961) — в 60−90-е гг. опубликованы серия горьковских словарей («Словарь автобиографической трилогии М. Горького» — «Словарь драматургии М. Горького: «Сомов и другие», «Егор Булычев и другие», «Достигаев и другие») — «Словник мови Шевченка», «Словарь языка русских произведений Шевченко», «Словарь языка басен Крылова», ряд частотных словарей к произведениям Л. Н. Толстого, М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова [Паршина, 1983, 1986], «Словарь поэтического языка Марины Цветаевой» — в Алтайском университете создан словарь В. М. Шукшина, в Литве составляется словарь языка К. Паустовского [Судавичене, Бразаускене, 1996], в Вологодском педуниверситете — словарь поэзии Н. А. Клюева [Виноградова, 2000. С. 3], в Германии — словарь И. В. Гете, в Польше — словарь языка А. Мицкевича [Поэт и слово, 1973].

Естественный интерес к индивидуальности писателей вызвал появление в стилистике работ, которые через рассмотрение идиостиля или отдельных его компонентов вливаются в русло антропологических исследований: это серия выпусков «Очерки истории языка русской поэзии XX века» [1990, 1995], монография В. П. Григорьева о языке В. Хлебникова [1983], диссертации Л. В. Зубовой «Лингвистический аспект поэзии М. Цветаевой» [1990], А. А. Евтюгиной «Прецедентные тексты в поэзии Высоцкого (к проблеме идиостиля)» [1995], М. В. Антроповой «Личностные доминанты и средства их языкового выражения (на материале художественного текста)» [1996] и многих других. В несколько ином аспекте В. Е. Гольдиным рассматривается ЯЛ поэта Н. А. Клюева, на формирование которой оказали существенное воздействие как диалектная, так и книжная речевая культура [Гольдин, 1997, 2000]. В. В. Волков и Т. И. Суран в статье «Прагмалингвистика, или на пути к филологии личности» [1991] предлагают вынесенный в заголовок термин для обозначения новой дисциплины, которая исследует не просто художественный или публицистический текст, а воплощенную в нем личность.

Близким к прагмалингвистическому направлению было еще недавно интенсивно развивавшееся изучение языка В. И. Ленина, главным образом в его публицистических произведениях [Вирковская, 1961; Воронов, 1971, 1983;Юшина, 1972; Квиквидзе, 1972 и др.- обзор таких трудов представлен в монографии И. Ф. Протченко, 1985. С. 30−31]. В Институте русского языка АН СССР в 1972;1994 гг. велась большая работа по созданию «Словаря языка В.И.Ленина». Были подготовлены его проект, инструкция по составлению и картотека, насчитывающая около 2,3 миллиона* карточек-цитат на примерно 38 000 разных слов, опубликованы алфавитно-частотный указатель к «Полному собранию сочинений» Ленина и «Фразеологический словарь языка В.И.Ленина», написаны три докторские и более десяти кандидатских диссертаций [Русский язык, 1997. С. 180], но с началом перестройки исследования по этой тематике были свернуты.

Выдвигается задача создания речевых портретов известных деятелей истории, искусства и науки. Часть из них связана с историческими лицами прошлого, другие посвящены нашим современникам. В статье С. Т. Арминой [1994] По другим даным, около 5 миллионов [Филин, 1974]. рассматривается как ЯЛ Фукидид (460 — 396 гг. до н.э.), автор «Истории пелопонесской войны», родоначальник исторической критикиВ.В.Калугин [1999] исследует ЯЛ князя А. М. Курбского (XVI в.), Н. И. Гайнуллина [1995] анализирует дискурс Петра I. М. В. Пановым [1990] представлена серия фонетических портретов, отражающая историю развития русского литературного произношения XVIII — XX вв. (Петр I, его сын Алексей, князь Ю. И. Куракин, М. В. Ломоносов, А. С. Пушкин, Л. Толстой, актеры О. О. Садовская, Е. Д. Турчанинова, В. Н. Рыжова, В. Н. Яхонтов, лингвисты Д. Н. Ушаков, А. А. Реформатский, его дочь М. А. Реформатская, поэт А. Вознесенский). Элементы фонетических портретов с характеристикой интонации актеров А. Коонен, А. К. Тарасовой, И. М. Смоктуновского, Т. В. Дорониной, Е. Леонова имеются в работе В. Я. Труфановой [1986]- С. Н. Борзуновой [1986] очерчен орфоэпический портрет актера МХАТа И. М. Москвина. А. И. Девятайкиным.

1989] анализировалась устная речь писательницы из Саратова Е. М. Рязановой, М. А. Кормилицыной — письма выдающегося русского лингвиста В. В. Виноградова [1996]. Материалы к речевому портрету другого видного ученого содержит «Опыт описания языковой личности» А. А. Реформатского [1989].

Значительно реже рассматриваются в лингвистике рядовые, типичные ЯЛ. Носители современного русского литературного языка изучались в статьях О. Б. Сиротининой и Т. В. Ларькиной [1989], Т. И. Ерофеевой [1990], В. В. Блажес.

1990]. Речевой портрет русской эмигрантки, живущей в Германии, представлен в очерке Е. А. Земской [2000].

Пристальное внимание к личности говорящего всегда было свойственно отечественной диалектологии. Еще в начале XX века данные, полученные А. А. Шахматовым от диалектоносителя И. С. Гришкина, легли в основу описания лекинского говора [Шахматов, 1913]. С середины XX в. подобные исследования становятся систематическими. Шадринским ученым В. П. Тимофеевым была осуществлена попытка изучения языка своей матери, Е. М. Тимофеевой, 1897 г. рождения. Результатом двадцатилетних изысканий (1949 — 1969) стал «Диалектный словарь личности» [Тимофеев, 1971 б] в 2792 единицы — первый опубликованный лексикографический труд такого рода. Некоторые наблюдения над данными этого словаря сделаны Т. С. Коготковой [1975]. С 1963 г. диалектологи Пермского университета параллельно с работой над словарем говора деревни Акчим Пермской области начали специальное изучение словарного запаса жительницы этой деревни А. Г. Горшковой, 1891 г. рождения, и сбор материалов для полного словаря ее языка. Была составлена картотека, но в настоящее время лексикографическая работа прекратилась. В опубликованных статьях идиолект.

A.Г.Горшковой рассматривается главным образом в соотношении с акчимским говором [Грузберг, Егорьева, 1969; Андреева, Горланова, 1971; Скитова, Огиенко, 1971; Малышева, Скитова, 1997, 2000; Малышева, 1998 а, 1998 б]. Имеется еще несколько публикаций, посвященных частным вопросам описания языка конкретных носителей диалекта [Сахарный, Орлова, 1969; Черепанова, 1976; Лютикова, 1994], в том числе серия статей о речи членов семьи Лыковыхстарожилов на реке Абакан [Из наблюдений над речью Лыковых., 1986; Слесарева, 1989, 1994, 1997; Маркелов, 1994, 2000]. Издан также своеобразный «Диалектный словарь одной семьи», отражающий территориально ограниченные элементы в речи нескольких ЯЛ, связанных родственными узами [Королева, 2000]. Диахронический аспект исследований ЯЛ намечен в работе Н. С. Бондарчук и Р. Д. Кузнецовой [1994], где рассматривается эволюция языка тверского купца Михаила Тюльпина.

Особого внимания заслуживает докторская диссертация В. Д. Лютиковой «Языковая личность: идиолект и диалект» [2000 б] и опубликованная по ее материалам монография «Языковая личность и идиолект» [1999]. Это пока первая обобщающая работа по языку конкретной ЯЛ диалектоносителя — Валентины Михайловны Петуховой из Курганской области, 1920 г. рождения. Диалектная ЯЛ осмысливается автором, с одной стороны, как представитель говора, с другой — как индивидуальность, творчески преобразующая его. Описываются черты народнопоэтического стиля информанта, области его языковой рефлексии, словотворчество и некоторые тропыимеются отдельные наблюдения над лексиконом.

B.Д.Лютиковой [2000 а] опубликован также дифференциальный словарь этой диалектоносительницы (3407 слов и фразеологизмов), аналогичный словарю В. П. Тимофеева. Однако в центре анализа находятся собственно диалектные языковые средства индивидаустройство лексикона исследователь рассматривает лишь в самом общем виде (констатируя его богатство, наличие в нем слов различных тематических групп, многозначных слов, синонимов и т. п.). Выводы данного исследования, как представляется, раскрывают лишь одну из граней диалектной ЯЛ, не давая целостного представления о сути означенного феномена. В связи с этим изучение языка конкретного диалектоносителя не утратило актуальности и по сей день.

Заметим, что налицо преобладание творческих личностей над рядовыми носителями языка в качестве предмета анализа. Возможно, здесь сказывается мнение Ю. Н. Караулова о том, что «на уровне ординарной языковой семантики, на уровне смысловых связей слов, их сочетаний и лексико-семантических отношений еще нет возможности для проявления индивидуальности», и общение на этом уровне «не относится к компетенции языковой личности». «Языковая личность, -утверждает он, — начинается по ту сторону обыденного языка, когда в игру вступают интеллектуальные силы» [Караулов, 1987. С. 36'.']. Такой подход вызывает законные возражения: принимая его, «приходится признать, что человек в рамках определенных сфер и ситуаций речевого общения не является языковой личностью» [Клобукова, 1995. С. 322]. Язык «простого» человека заслуживает не меньшего внимания, чем язык представителей литературного искусства. На это впервые указал С. Л. Рубинштейн более полувека назад [Рубинштейн, 1941]. Данную точку зрения развивает Г. И. Богин: «Действительно, считается основательным сопоставление текстуальных способов, какими раскрывают себя в тексте такие личности, как Достоевский и Толстой, и это вполне правомерно. Неправомерно лишь невнимание к тому факту, что, например, звучащий текст „Кисловодск мне ничуть не помог“, лингвистически синонимичный тексту „И в Кисловодск это ездил, и всё едино бюллетеню, сам видишь“, тоже каким-то образом по-особому характеризует гражданина Иванова сравнительно с гражданином Петровым» [Богин, 1973. С. 3−4]. Б. Ю. Норман утверждает, что речь рядового носителя языка — «тоже творчество, и оно заслуживает не меньшего внимания ученых, чем профессиональное сочинительство. <.> Речевая деятельность обычного человека — это массовое, типичное явление, это то, к чему причастны все мы» [Норман, 1994. С. 3]. Актуальность изучения повседневной речи обычных людей не раз подчеркивалась в работах последних лет [Шмелева, 1992; Сиротинина, 1996 и др.]. Среди множества рядовых говорящих на данном этапе развития антрополингвистики особый интерес вызывают те из них, которые являются наиболее типичными представителями основных форм национального языка.

Основным источником изучения реальных ЯЛ служат пока написанные личностью тексты, главным образом художественные. Но даже самое полное собрание произведений литератора не дает подлинного представления о реальном дискурсе ЯЛ. «Художественное произведение отражает определенное раздвоение языковой личности: с одной стороны, она представлена дискурсом его героев, с другой — опосредованно отражает языковую личность автора произведения» [Гайнуллина, 1995. С. 116]. При этом нужно учесть, что дискурс персонажей лишь отчасти совпадает с авторским, а последний, в свою очередь, неполно отражен в художественном тексте, так как языковые средства письменной и разговорной речи не идентичны. Вследствие этого речевые портреты языковых личностей прошлого всегда будут не вполне точными, поскольку сохранились сведения только об их письменной речи, — письменная же речь у любого человека, в том числе и у литератора, занимает значительно меньшее место, чем речь устная, и по времени, и по объему созданных текстов. В таких случаях неполнота материала объяснима и неизбежна. Диалектологические работы по языку личности используют записи устной речи (что естественно, поскольку диалект — устная форма языка), но сделанные, как правило, вручную, а следовательно, отрывочные, не дающие достоверного представления ни о целостном тексте ЯЛ, ни о системной организации ее языковых особенностей в единстве диалектного и общерусского начал. Это характерно не только для исследований 50−70-х гг. (период основного сбора материала В. П. Тимофеевым и пермскими диалектологами), но и для работ последних лет, в том числе и для диссертации В. Д. Лютиковой. Анализ текстов, записанных с помощью технических средств, встречается редко, главным образом при обращении к фонетической стороне идиолекта, а сами такие тексты по объему не превышают нескольких часов звучания. Требования к текстовой базе современных ЯЛ должны быть более жесткими. Стремясь к максимально возможной объективности их описания, исследователь должен опираться на материалы, отражающие все свойственные конкретному лицу формы и жанры речи. В связи с этим усложняется задача подготовки текстовой базы исследования. Сложность состоит и в необходимости постоянной фиксации текста исследователем для создания достаточно объемного корпуса речевых произведений. Задача эта настолько сложна, что до сих пор не выполнена практически никем. При этом достичь исчерпывающей полноты даже при очень длительном сборе материала невозможно: «личность бесконечна» [Опыт описания., 1989. С. 149].

Нельзя не отметить и того факта, что почти все попытки создания речевых портретов не являются системными, затрагивая только отдельные языковые ярусы, в первую очередь фонетический и орфоэпический. Отражает разные уровни языковой системы (лексический, фонетический, стилистический) портрет А. А. Реформатского, но и он, как отмечают сами авторы, очень фрагментарен. Более того, в складывающейся практике описания речевого портрета ЯЛ (кроме названных выше, см., например: Китайгородская, Розанова, 1995) его фрагментарность утверждается как методологически оправданный прием: «Нужно ли представлять эксплицитно все уровни и все факты языковой системы? По нашему мнению, нет. <.> Многие языковые парадигмы, начиная от фонетической и кончая словообразовательной, оказываются вполне соответствующими общенормативным параметрам, и поэтому интереса не представляют. Напротив, важно фиксировать ярко диагносцирующие речевые пятна» [Сиротинина, 1974. С. 73]. Однако чем полнее будет представлен речевой портрет, тем объективнее он отразит реальную сущность ЯЛ в ее единстве общего, типичного и индивидуального. Кроме того, думается, что непременным условием системного представления феномена ЯЛ должна быть характеристика трех основных ее слагаемых: лексикона, текста и метаязыкового сознания.

Подводя предварительные итоги достижениям антрополингвистики, можно отметить следующие моменты.

1. Доля исследований, в которых рассматривается коллективная ЯЛ, значительно больше, чем количество работ с анализом конкретных говорящих субъектов.

2. Преобладают наблюдения над творческими ЯЛ — писателями, поэтами, филологами. Самый распространенный в обществе тип — рядовой носитель языкаизучен гораздо слабее.

3. Объектом изучения чаще является ЯЛ прошлого, реже — наши современники.

4. Большинство работ (за исключением диалектологических) основано только на письменных источниках. Все формы устной речи, занимающие доминирующее положение в объеме речевых произведений любого человека, в том числе и литератора, остаются за пределами исследования.

5. Практически отстутствует системное, детальное, комплексное описание хотя бы одной ЯЛ. Обычно анализу подвергается даже не один языковой ярус ее реализации (фонетический, лексический, стилистический и т. д.), а только его фрагменты (особенности интонации, характер вариантов, окказионализмы и т. п.).

Представляется, что современный этап разработки проблемы «язык и личность» должен быть связан: а) с изучением, наряду с коллективными, реальных ЯЛ, в том числе живущих в наши дниб) с исследованием разных типов ЯЛ, и прежде всего — рядовых носителей языкав) с опорой на обширную базу первичных источников — текстов, полученных в первую очередь в результате долговременного наблюдения над речью реальных информантов (а не дискурса героев художественных произведений как модели ЯЛ), с привлечением особых приемов сбора материалаг) с системным подходом к анализу полученных данных (недифференциальный принцип при сборе и описании языковых фактовпоследовательное рассмотрение всех ярусов языка личностикомплексное разноаспектное исследование каждого из этих ярусовсоединение лексикоцентрического и текстоцентрического подходов к изучению идиолектасочетание объективного наблюдения над речью информанта с обращением к проявлениям его метаязыкового сознания).

С учетом этих положений и были определены цель и задачи настоящей работы.

Цель данного исследования — изучение феномена диалектной ЯЛ. Для ее достижения были поставлены следующие задачи:

1. Полевой сбор материала в условиях, максимально приближенных к естественным.

2. Анализ объема лексикона диалектной личности.

3. Описание классов единиц лексикона (грамматические классы словобщерусская / диалектная / просторечная лексикановая / устаревающая лексиканейтральная / экспрессивная лексикаидеографическая организация идиолексикона).

4. Изучение системных отношений единиц лексикона.

5. Характеристика реализации языковой личности в тексте.

6. Анализ форм проявления метаязыкового сознания индивида.

7. Выработка концепции «Полного словаря языковой личности» и лексикографирование имеющихся материалов.

Предметом анализа является феномен диалектной ЯЛ в синтезе трех основных ее составляющих: лексикона, текста и метаязыкового сознания.

Предпринятое исследование представляется актуальным для изучения как фундаментальных вопросов науки в целом (познание человека — одна из ее главных целей), так и лингвистики в частности (связь языка и речи, соотношение языка коллектива и его отдельного представителя, устройство лексикона человека и факторы, влияющие на его формирование, языковая картина мира и др.). Оно вносит свой вклад в развитие современной антропологической парадигмы лингвистики. Хотя проблема языковой личности с каждым днем всё больше привлекает внимание ученых, разработана она пока еще совершенно недостаточно. «Несмотря на осознание лингвистикой себя с давних пор как гуманитарной науки, т. е. науки о человеке, описания языка индивида, как и описания языковой личности вообще, создать до сих пор не удалось» [Караулов, 1987. С. 85]. В свете этого утверждения осуществленная попытка создания речевого портрета конкретного человека, а на его основе — выявления сущности феномена диалектной ЯЛ также важна для решения современных проблем языкознания.

Кроме того, данная работа будет способствовать комплексному рассмотрению таких вопросов, как язык и поведение человека, язык и система ценностей, язык и психология, язык и культура и др., до сих пор изучавшихся изолированно.

Рассматриваемая в диссертации ЯЛ — Вера Прокофьевна Вершинина (далее В.П.), 1909 г. рождения, русская, коренная жительница села Вершинино Томского района Томской области. Вершинино — одно из самых древних русских поселений на территории Томской области, расположенное в 33 километрах к югу от г. Томска. Село основано во второй половине XVIII векапервоначальное его население составляли носители севернорусских говоров.* В этом селе диалектоносительница родилась и прожила всю жизнь, далее областного центра и окрестных деревень никуда не выезжала. Мать В. П. — уроженка села Ярское (8 километров от Вершинино), отец — местный, их родители также родились и выросли здесь. Малограмотная (как и многие из ее ровесниц, читать и писать выучилась в 20-е годы на ликбезе, уже подростком). Детство и юность В.П. пришлись еще на годы единоличного хозяйства, сама она всю жизнь проработала в колхозе (позже в совхозе) простой работницей и хорошо знакома со всеми занятиями крестьянского населения — от работы в поле и огороде до заготовки леса, с многообразными видами труда в домашнем хозяйстве. Была замужемвырастила и рано похоронила единственного сына. Наиболее близко общается с семьей племянника Николая Николаевича Вершинина, 1948 г. рождения, проживающей неподалеку. Живо интересуется событиями в селе и в стране, обладает хорошей памятью, общительным характером, нестандартной, выразительной речью.

Данная ЯЛ избрана в качестве объекта изучения прежде всего как типичная: во-первых, как рядовой носитель языка, каких среди носителей языка вообще подавляющее большинство, во-вторых, как типичный житель села, Подробнее о селе Вершинино, его истории и фонетико-грамматической характеристике вершининского говора см.: [Блинова, 1992]. владеющий одной из основных форм национального языка — диалектом. «Тип языковой личности носителя диалекта <.> является первоосновой национальной языковой личности» [Маслова, 2001. С. 77]. Со вторым параметром связан выбор ЯЛ старшего поколения, в архаическом варианте языка которого наиболее полно сохраняются черты традиционного говора и народной крестьянской культуры. В то же время информант обладает способностью к метаязыковой рефлексии, образной и выразительной речью и вследствие этого интересен как одновременно типичный и ярко индивидуальный носитель языка.

Выбор в качестве информанта В. П. Вершининой, представителя сибирских старожильческих говоров, во многом был предопределен также степенью разработанности теоретических вопросов лексикологии и лексикографии именно на областном материале диалектологами томской лингвистической школы. Новаторские работы по изучению формального варьирования слова (О.М.Соколов, О. И. Блинова, З. М. Богословская, О.Ю.Галуза), синонимии (Г.А.Раков) и антонимии (Л.М.Райская), мотивационных отношений слов (О.И.Блинова, Т. А. Демешкина, В. Г. Наумов, Н. Г. Нестерова, М. В. Курышева, Г. В. Калиткина и др.), экспрессивной лексики (О.И.Блинова, Н. В. Жураковская, Е. В .Вельская), метаязыкового сознания (О.И.Блинова, А. Н. Ростова, И.В.Тубалова), образных средств языка (О.И.Блинова, Е.А.Юрина), труды по теории диалектной лексикографии (В.В.Палагина, О. И. Блинова, М. НЛнценецкая) и созданная на их базе система разноаспектных словарей — прямых и обратных, дифференциальных и полных, отражающих системные связи слов и образные элементы говоров (обзор см.: [Блинова, 1998. С. 72−75]) дают исследователю ЯЛ инструмент для ее анализа в виде детально разработанных фундаментальных теоретических понятий лексикологии, позволяют выявить основной круг проблем, подлежащих осмыслению при обращении к новому объекту (каковым является единичный представитель говора) и опереться на уже имеющиеся выводы, полученные при описании лексической системы среднеобских говоров.

Методы исследования.

Методика исследования включает выбор приемов сбора материала и последующего его анализа.

При обращении к языку личности определение приемов сбора материала заслуживает особого внимания.

Изучение ЯЛ должно основываться на достаточном корпусе текстов, зафиксированных при соблюдении определенных условий. Такими материалами лингвистика в настоящее время почти не располагает. Ю. Н. Караулов пишет по этому поводу: «При попытке прямого изучения реальных лиц, конкретных индивидуальностей как языковых личностей мы сталкиваемся с двумя эстремальными случаями: либо мы обладаем исчерпывающей протокольной фиксацией произведенных этой личностью текстов, имея дело с творчеством писателя, например, либо, наблюдая за поведением конкретного человека, мы можем располагать достаточно полной картиной его действий, его поступков на протяжении определенного отрезка времени, но лишены при этом необходимых данных о его речеупотреблении (сравните с этим отстутствие в нашем языкознании удовлетворительного описания хотя бы одного идиолекта реального носителя языка). Соединить же эти два контекста при наблюдении за реальными объектами не удается, а каждый из них оказывается необходимым, но недостаточным для воссоздания структуры и закономерностей функционирования языковой личности» [Караулов, 1987. С. 237].

Для соединения двух названных Ю. Н. Карауловым условий — накопления достаточно полных сведений и о самой личности (ее поведении, характере, поступках), и о речевой деятельности необходим особый подход к собиранию материала. Накопленный диалектологами опыт изучения языка отдельных личностей (Е.М.Тимофеевой, А. Г. Горшковой, жителей деревни Деулино, В.П.Вершининой) позволил определить в качестве основного приема изучения ЯЛ «включение в языковое существование говорящего». Термин этот, широко употребительный в японском языкознании, впервые в отечественной лингвистике употреблен Н. И. Конрадом [1959], вслед за ним — Т. С. Коготковой [1975]. У И. А. Оссовецкого он носит название «метода сосуществования» [1982. С. 18], у В. П. Тимофеева — «метода соучастия» [1971 а]. Т. С. Коготкова определяет его как базирующийся на двух основаниях: психологической контактности между исследователем и информантом и долговременности сроков наблюдения [1975. С. 287], тесно связанных между собой.

Хотя о приеме «сосуществования» говорится пока только по отношению к диалектологии (в силу языкового барьера между лингвистом и диалектоносителем), видимо, условия «включенности» в коллектив носителей любой разновидности языка с установлением психологических контактов и долговременности наблюдения — универсальные требования при изучении языка конкретной личности, живущей в одно время с исследователем.

В.П.Тимофеев считает, что при анализе языка личности могут широко применяться также приемы саморегистрации, личностного опроса, тестирования, анкетирования, интервьюирования, исследования личностных письменных документов — писем, дневников, редакционных текстов и художественных произведений («биографический метод»), многие собственно лингвистические приемы (наблюдения, лингвостатистический и др.) [Тимофеев, 1971 а. С. 8−9]. Каждый из них, наряду с достоинствами, имеет ограничения в использовании и недостатки. Саморегистрация подразумевает наличие лингвистических знанийопрос, анкетирование и т. п. дают представление лишь об отдельных элементах языковой системыобращение к письменным документам возможно лишь в отношении пишущей личности. Вероятно, следует согласиться с утверждением У. Лабова: «Какие бы другие методы получения образцов речи ни применялись (групповые беседы, анонимное наблюдение и т. п.), единственным способом получения достаточно доброкачественного материала о речи того или иного лица было и остается индивидуальное интервью с записью на пленку, т. е. путь открытого систематического наблюдения» [Лабов, 1975. С. 121] (если под интервью понимать беседу вообще) .

При сборе материала для анализа избранной нами ЯЛ применялся прежде всего прием сосуществования (который можно отнести к разновидности приема наблюдения). Речь В. П. записывалась в условиях естественного, непринужденного общения не только с собирателями, но и с односельчанами и родственниками, в течение 1981;2001 гг. автором данной работы (первоначально ежегодно, последние Во всех названных работах приемы сбора материала квалифицируются как «методы» .

9 лет — с примерно равными интервалами через 2−3 месяца). В сборе материала принимали участие также сотрудники и аспиранты кафедры русского языка Томского госуниверситета З. М. Богословская (1981, 1982 гг.), Л. Г. Гынгазова (1985, 1986, 1987, 1989, 1990, 1991, 1992, 1993, 1994 гг.), Н. Г. Нестерова (1988, 1993, 1995 гг.), М. В. Курышева (1995 г.), Е. А. Крапивец (1993, 1996 гг.), Т. Ф. Волкова (1993, 1996 гг.). Подавляющее большинство записей (около 95%) сделано на магнитофоних дополняет очень небольшая доля текстов, зафиксированных от руки. Ведение записей от информанта не скрывалось. В редких случаях (главным образом в связи с работой над «Полным словарем сибирского говора» и «Полным словарем языковой личности») использовался также прием опроса для уточнения семантики и употребительности отдельных слов, фразеологизмов, прецедентных текстов.

При анализе материала использовался метод научного описания, включающий приемы наблюдения, интерпретации и сравнения, а также лексикографический метод (о последнем см.: [Блинова, 1997]).

Материалы и источники.

Основными источниками исследования являются: 1) дешифрованные с магнитной ленты тексты, отражающие монологическую и диалогическую речь информанта, общим объемом около 10 000 печатных страниц, 2) картотека «Полного словаря языковой личности», составленная на основе этих текстов (свыше 100 000 карточек), 3) рукопись «Полного словаря языковой личности» (более 22 000 словарных статей), созданная коллективом лексикографов под руководством автора данной работы (лично им написано около 3000 словарных статей, составлены все приложения и полностью отредактирован Словарь) — 4) фонотека речи В. П. Вершининой (более 200 часов звучания).

Дополнительными источниками, привлекавшимися при анализе материала, послужили опубликованные среднеобские диалектные словари: «Полный словарь сибирского говора» (1992;1995), «Вершининский словарь» (1998;2001), «Словарь вариантной лексики сибирского говора» (2000), «Обратный словарь одного говора (с.Вершинино Томского района Томской области)» [Иванцова, 1985], «Словарь старожильческих говоров средней части бассейна реки Оби» и дополнения к нему (1964;1986), «Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья» (1977), «Мотивационный диалектный словарь: говоры Среднего Приобья» (1982;1983),.

Словарь образных слов и выражений народного говора" [Блинова и др., 1997, 2001], «Диалектный идеографический словарь нарымского говора» [Раков, 1988].

Новизна работы обусловлена:

1. Выбором объекта и аспектов исследования. Впервые предметом монографического анализа является идиолексикон ЯЛ рядового носителя языка XX в., представителя традиционного народного говора, подвергнувшийся комплексной полиаспектной параметризации в типологическом, системном, функциональном и лексикографическом планах с учетом лексикоцентрического и текстоцентрического подходов.

2. Характером основных материалов исследования. Принципиально новой является источниковая база исследования ЯЛ, которая представляет собой уникальные по объему, времени и характеру фиксации магнитофонные записи речи информанта, сделанные в процессе 20-летнего систематического наблюдения в естественных условиях общения.

3. Основными научными результатами исследования. В диссертации впервые проанализирован феномен диалектной ЯЛ, выявлены параметры его описания, изучены количественные и качественные особенности лексикона, специфика текста и формы проявления метаязыкового сознания индивида (в том числе никем ранее не рассматривавшиеся скрытые показания метаязыкового сознания). В работе определены типологические черты диалектной ЯЛ. Разработана и воплощена на практике концепция нового типа словаря — «Полного словаря языковой личности» .

Теоретическое значение.

Теоретическое значение работы обусловлено выявлением сущности феномена диалектной ЯЛ, описанием идиолекта конкретной языковой личности и определением типологических черт диалектной ЯЛ как варианта общерусской ЯЛ, воплощенного в реальном индивидууме.

Результаты исследования могут способствовать развитию теории антрополингвистики, лексикологии и диалектологии, углублению представлений о типологии языковых личностей, об общерусских и территориально обусловленных чертах лексикона и дискурса носителей русского языка.

Обширный корпус записанных в естественных условиях общения текстов, отражающих дискурс одной ЯЛ, имеет самостоятельную научную ценность для всестороннего анализа диалектной речи, разговорной речи и русской речи вообще.

Практическая значимость.

Результаты диссертационного исследования могут быть использованы в вузовской практике преподавания ряда дисциплин лингвистического профиля: лексикологии, диалектологии, стилистики, языкознания, при разработке спецкурсов и проведении семинаров, посвященных актуальным проблемам лексикологии и лексической семантики, социолингвистики, лексикографии, лингвокультурологии и др.

Материалы данной работы могут служить базой для разнообразных сопоставительных исследований с целью сравнительного анализа конкретных ЯЛ и выявления общих и противопоставленных черт языка индивида и коллектива, членом которого он является.

Созданный «Полный словарь языковой личности» может стать важным источником как для составления ряда других словарей (частотного, идеографического, ономастического и др.), так и для последующего детального изучения лексикона рядового носителя языка.

Положения, выносимые на защиту.

Своебразие ЯЛ определяется особенностями организации ее лексикона и текста, а также характером метаязыкового сознания.

Феномен диалектной языковой личности представляет собой сложное единство общерусских и собственно диалектных, общеязыковых и индивидуальных черт. Общерусские элементы идиолекта составляют основу системы речевых средств любой русской ЯЛ, диалектные особенности выявляются на фоне литературных, а индивидуальные — при сравнении с другими говорящими.

Специфика идиолекта ЯЛ заключается прежде всего в своеобразии лексикона (в отличиях идеографической организации лексиконав более широкой представленности отдельных видов системных отношенийв своеобразии характера экспрессивных лексических единицв особенностях процессов трансформации лексикона), в меньше степени — в особенностях организации текста (его конкретность, частотное употребление паремий) и метаязыкового сознания.

33 индивида (обостренное чувство связи с социумом, проявляющееся в осознании общности языковых норм ЯЛ и коллектива).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, выводов, заключения, списка использованной литературы и приложения, включающего фрагмент «Полного словаря языковой личности». Логика работы обусловлена следованием от количественных аспектов анализа к качественным, от рассмотрения минимальных единиц идиолекта (ЛСВ и слово) к описанию текста (в том числе метатекстов как разновидности текстов), от вербально-семантического уровня структуры ЯЛ, воплощенного в лексиконе, — к когнитивному и прагматическому уровням (по Ю.Н.Караулову), отражающим языковую картину мира, систему ценностей, установок и мотивов поведения личности.

ВЫВОДЫ.

Проведенное исследование лексикона ЯЛ диалектоносителя позволяет утверждать, что ее словарный запас весьма обширен (около 22 500 ЛСВ слов и формально-семантических вариантов фразеологизмов) и представляет собой систему множеств, находящихся в отношениях соположения, пересечения и включения. Это множества грамматических классов слов, лексико-семантических полей, классов единиц по их соотнесенности с формами национального языка, по принадлежности к ядерной или периферийной части словаря, по наличию в значении слов коннотативных компонентов и их особенностям. Каждая единица лексикона может быть определена как элемент перечисленных множествсовокупность таких характеристик позволяет дать многоаспектное описание слова, аналогичное лексикографическому.

Для идиолексикона информанта свойственна развитость различных видов системных отношений слов, разнообразие тематических групп и лексико-семантических полей, высокая доля экспрессивных образований, постоянное пополнение новыми элементами.

Анализ текстов изучаемой ЯЛ показал их высокую степень организованности, использование богатого набора выразительных средств. При изучении метаязыкового сознания обнаружены различные формы его экспликации в речи индивида (явные и скрытые), типичные объекты и сферы рефлексии говорящего над языком, функции высказываний, отражающих эту рефлексию.

Поскольку каждая личность является одновременно, как отмечает Ю. Н. Караулов, и типовым представителем данной языковой общности (а также более узкого по отношению к ней речевого коллектива), и индивидуальностью, отличной по своему характеру, интересам, предпочтениям и установкам [Русский язык, 1997. С. 671], попытаемся выделить среди проанализированных особенностей общерусские черты, присущие нашему информанту как языковой личности, типологические характеристики диалектной ЯЛ и, наконец, сугубо индивидуальные показатели речевого портрета В. П. Вершининой.

Общерусские черты.

В идиолексиконе В.П. имеют место все типологические классы, все виды системных отношений лексических единиц, выделяемые лингвистами при исследовании словарного состава русского языка.

К чертам, свойственным любой русской ЯЛ, предположительно можно отнести распределение единиц лексикона по основным входящим в него классам и подклассам.

Универсальной для носителя русского языка (как и любого другого) является асимметрия устройства лексикона, обнаруживающаяся при анализе всех составляющих его подсистем. Асимметричность проявляется в преобладании нейтральных лексических единиц над экспрессивными, мотивированных слов над немотивированными, новых — над архаичными, общерусских — над территориально ограниченными в употреблениив представленности различных семантических полей идеографического словаря и в характере их наполнения.

Типична для русской языковой личности высокая степень экспрессивности ее словаря.

Как общерусское следует также расценивать первенство мотивационных связей среди всех видов системных отношений слов, доминирование семантического варьирования над формальным и синонимии над антонимией.

Общим для любой ЯЛ независимо от ее национальной принадлежности является антропоцентрический принцип полевого устройства лексикона и языковой картины мира, отраженной в системе языковых средств говорящего (лексика, тропы и фигуры речи, прецедентные тексты). Универсальный характер носят также многие процессы в области лексики: изменение словарного запаса в связи с общественно-историческими преобразованиями, освоение заимствованных слов, мощное влияние литературной формы национального языка на диалектную и ДР.

Большинству носителей языка при организации текста свойственно преобладание диалогической формы речи над монологической, первенство сравнений среди других тропов.

Метаязыковое сознание личностей, владеющих литературным языком, почти не изучено, что не позволяет делать обобщающих выводов, однако можно предположить, что формы его проявления в виде явных и скрытых показаний присущи всем говорящим.

Диалектные черты.

Лексикон диалектоносителя своеобразен по идеографическому устройству, что обусловлено особенностями набора актуальных для говора денотатов и спецификой представлений о них, иным объемом и несколько иной организацией лексико-семантических полей. Бросается в глаза асимметрия физических и психических характеристик человека, свидетельствующая о большем внимании носителя говора к физической, биологической сущности индивида, нежели к его духовным проявлениямслабая представленность отвлеченных понятийнемногочисленность полей «наука», «промышленность», «культура» (причем в последнем из них отражена в основном устаревающая диалектная лексика) и некоторых др.

Для лексикона диалектной ЯЛ (в сравнении с носителями литературного языка) характерны также:

— специфика системных связей лексических единиц, проявляющаяся, с одной стороны, в более широкой, чем в литературном языке, распространенности формального варьирования и дублетности, с другой — в их большем типологическом разнообразии по соотношению с формами национального русского языка. Синонимы, антонимы, ЛСВ и формальные варианты слова образуют парадигмы с различными комбинациями общерусских, диалектных и просторечных элементов (О-Д, О-ДО, П-ДП, О-ПО, Д-ДО и др.), преобладающей среди которых является О-ДО. У носителя литературного языка обычны ряды с соотношением О-О, О-ПО;

— более свободное образование и употребление экспрессивных лексических единиц, а также звукоподражанийособенности коннотативной шкалы, в которой отсутствуют отдельные виды литературной оценки, но имеются специфические диалектные виды коннотации;

— устный путь обогащения лексиконапополнение словаря через влияние литературного языка и саморазвитие говора. Устаревание преимущественно диалектных слов и приток неологизмов, заимствованных в основном из литературного языка.

К диалектным особенностям следует отнести высокую степень конкретности дискурса В.П. и широкую употребительность в нем малых жанров фольклора.

Диалектная специфика метаязыкового сознания говорящего проявляется в ярко выраженном осмыслении общности своей языковой нормы и норм социума, представителем которого является данная личность.

Анализ состава лексики, тропов, паремий и строения текста позволяет выявить некоторые особенности мировосприятия и мировоззрения, отраженные в языковой картине мира диалектной ЯЛ: конкретность восприятия действительностипостижение ее главным образом через внешние признаки предметов и явлений, при помощи органов чувств (в первую очередь зрения) — ощущение единства человека со всеми формами природного макрокосма в его органических и неорганических проявленияхосознание своей тесной связи с социумом (выраженное в ориентации на соблюдение речевых и этических норм говора) и значимости семейно-родственных отношений, отражающей архаические следы общинного уклада жизни крестьянстваприоритет этических норм над эстетическими и прагматическую ориентированность языковой картины мира диалектоносителя.

Индивидуальные черты лексикона информанта можно выделить лишь на фоне анализа словаря другой ЯЛ (а в идеале — ряда ЯЛ, различных по социолингвистическим характеристикам), причем для адекватности сравнения материал должен быть сопоставим по объему и методам сбора. Поскольку подобных исследований других информантов в лингвистике нет, о личностных особенностях словарного запаса исследуемого субъекта допустимо говорить лишь предположительно, на основе частных объектов сравнения.

Сугубо индивидуальной чертой ЯЛ является объем и состав ее словаря, особенности наполнения типологических классов и реализации системных связей единиц, входящих в него, а также функциональные (в том числе частотные) характеристики словника и текстов.

К специфическим показателям идиолексикона В.П., кроме того, относятся:

— преобладание в классе экспрессивов лексических единиц с коннотацией мелиоративности, широкая представленность ласкательных форм;

— наличие комплекса разнообразных средств для выражения смягченного, некатегоричного обозначения признака: экспрессивы со значением смягчительности (пьяненький, ненормальненький) — высокочастотные вводно-модальные слова, частицы, союзы и др. для выражения некатегорического утверждения (поди, бышно, наверно, может, ли чё ли, правда ли неправда и т. п.) — смягчение категоричной характеристики качества в ряду синонимов (красивый, синпати’чныймеленький, некрупный)', квазиантонимы с неполярной, смягченной противопоставленностью (плохой — ничё, маленький — ничё).

Индивидуальной является также основная часть выделенных у В.П. особенностей строения текста (за исключением диалогичности и конкретности). Отметим более широкое, чем у других представителей вершининского говора, использование информантом фольклорных прецедентных текстов, а также частое употребление пословиц в буквальном смысле.

К своеобразию метаязыкового сознания данной личности можно отнести негативную оценку своей речи, затрудненное осознание мотивационных связей слов, развитое и точное подражание чужой речи, преобладание показаний метаязыкового сознания, касающихся области речевого этикета.

Система взглядов, мотивов деятельности и ценностей ярко представлена в паремиях ЯЛ. Принципы их отбора из общего для говора фонда, частотность употребления, тематическая представленность отражают значимость для В.П. тем «старость» и «болезни», слабую выраженность религиозного начала в мировоззрении информанта, важность таких правил поведения, которые закреплены в темах «гостеприимство», «взаимные расчеты и обязательства как основа хороших отношений», «важность компромиссов, осмотрительности и терпимости», «необходимость активной, деятельной жизни в труде, невзирая на обстоятельства» .

К индивидуальным для исследуемой ЯЛ следует отнести установки на достоверность речи (влекущую за собой широкое включение в дискурс лексики чужой речи, цитирование, подчеркнутое внимание к содержательной стороне высказываний и др.), на следование этическим нормам народной культуры (в том числе речевым этикетным нормам), стремление к доброжелательному, неконфликтному общению.

Разумеется, «поуровневое» разграничение общего, особенного и единичного в языке личности весьма условно, поскольку в речевой практике все выделенные черты проявляются в совокупности, накладываясь друг на друга. Так, свойственная всем русским экспрессивность лексикона преломляется в еще более интенсивном образовании и использовании коннотативно окрашенных элементов в диалектесклонность диалектоносителей к включению в речь паремий сочетается с индивидуальной высокой частотностью их у информанта и т. д. Черты общерусской ЯЛ реализуются в ее диалектном варианте, а индивидуальные особенности языковой личности В. П. Вершининой, в свою очередь, являются вариантными по отношению к обобщенной ЯЛ носителя говора.

Некоторые особенности идиолексикона, проанализированные в работе, трудно квалифицировать как общерусские, диалектные или индивидуальные из-за недостаточности сопоставительного материала. Однако хочется надеяться, что данное исследование послужит толчком для появления ряда ему подобных и будет способствовать созданию типологической классификации языковых личностей на основе анализа речи конкретных носителей языка.

Автором не ставилась в качестве особой задача выявления специфических черт рядового носителя языка в отличие от творческой личности. Отметим лишь, что четкой определенности особенностей лексикона и текста В.П. в этом плане не наблюдается.

Установка на следование языковым нормам, отношение к языку как к «макромиру», характер образования окказиональных элементов и сравнений, однотипность прецедентных текстов (главным образом фольклорных), стилистическая однородность дискурса, довольно узкий круг функций тропов, окказионализмов, синонимов, антонимов, мотивационно связанных слов, слабая представленность языковой игры позволяют причислить В.П. к рядовым ЯЛ. В то же время богатство словарного запаса исследуемой личности, развитость системных связей слов, ряд своеобразных черт строения ее текста (его композиционная стройность, высокая степень связности и вариативности, широкое употребление в устной речи средств создания выразительности) сближают информанта с ЯЛ писателей в наиболее творческих проявлениях их речихудожественных текстах.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Далеко не все вопросы, касающиеся характеристики идиолекта изучаемой ЯЛ, нашли разрешение в рамках настоящей работы. Остались за ее пределами задачи создания идеографического, частотного и ономастического словарей одного диалектоносителя и их анализ. Ждет своих исследователей богатый фразеологический фонд информанта, нуждается в дальнейшей разработке проблема реконструкции языковой картины мира говорящего. Необходимо изучение стилевой системы и системы речевых жанров личности, детальное описание грамматического яруса ее языка.

К перспективам постижения языка личности можно отнести и широкий спектр различного рода сопоставительных исследований ЯЛ В. П. Вершининой с другими личностями: носителями диалекта, литературного языка и городского просторечия, жителями села Вершинино и иных сел и городов, с представителями разных социовозрастных групп и т. д. С завершением издания «Вершининского словаря» становится реальной возможность объективного изучения ЯЛ на фоне социума, представителем которого она является.

Каждая из перечисленных задач (а также многих других, оставшихся за пределами перечня), как представляется, может служить целью самостоятельного масштабного исследования.