Уголовно-процессуальные проблемы выявления и преодоления противодействия расследованию преступлений

Результаты проведенного А. Р. Ратиновым, Н. И. Порубовым и другими в 1970;х гг. исследования противодействия расследованию при производстве отдельных следственных действий, как самостоятельной криминалистической проблемы, позволили наряду с традиционным понятием противодействия расследованию преступлений, сложившимся в криминалистике, где оно рассматривалось прежде всего как сокрытие следов преступной деятельности, о чем писал еще один из родоначальников криминалистики Г. Гросс^[1], выделить криминалистическую категорию «противодействие» в рамках учения о преодолении противодействия расследованию (Н. П. Яблоков и другие).

По результатам последующих научных исследований данной проблемы было сформулировано определение противодействия расследованию преступлений как самостоятельной криминалистической категории, в качестве которой предложено рассматривать деятельность субъектов уголовного процесса в лице его отдельных участников, в первую очередь, подозреваемого, обвиняемого, подсудимого и лиц из числа их окружения, в том числе осуществляющих совместную преступную деятельность, а также родственников, близких знакомых и в отдельных случаях — свидетелей и потерпевших с целью воспрепятствования решению задачи расследования и установления истины по уголовному делу^[2].

Обоснованной представляется и позиция А. М. Кустова, рассматривающего противодействие расследованию в качестве системы, детерминированной объективными и субъективными факторами^[3]. Значительное место проблеме противодействия расследованию уделяют А. Ф. Волынский, В. П. Лавров и другие^[4].

Как отмечено выше, в классическом виде противодействие расследованию оказывается прежде всего со стороны таких участников уголовного судопроизводства, как подозреваемый, обвиняемый, подсудимый, а в отдельных случаях — также свидетель, потерпевший. В последние годы факты противодействия расследованияю отмечаются со стороны адвокатов (подробно об этом изложено в гл. 3 настоящего учебника), а также должностных лиц правоохранительных органов в форме вмешательства в расследование, оказания давления на следователя, дознавателя в ходе производства по уголовному делу, за что предусмотрена уголовно-правовая ответственность (см. там же).

Однако вне «поля зрения» ученых и практикующих юристов остается, по сути, проблема противодействия расследованию в ходе непосредственного осуществления следователем, руководителем следственного органа, дознавателем, начальником подразделения дознания, начальником органа дознания, иными должностными лицами органа дознания уголовно-процессуальной деятельности, в том числе, путем принятия по заявлениям, сообщениям о преступлениях незаконных или необоснованных процессуальных решений в форме отказа в возбуждении уголовных дел. Впервые эти вопросы были обозначены автором^[5].

В отличие от фактов прямого противодействия расследованию со стороны должностных лиц правоохранительных органов, в том числе следователя, дознавателя, непосредственно ведущих расследование уголовного дела, или прокурора, поддерживающего обвинение в суде, которые устанавливаются в единичных случаях, более распространенным явлением в практической деятельности является вынесение, нередко за «мздоимство», процессуальных решений об отказе в возбуждении уголовного дела (далее — «отказные материалы») в пользу конкретных лиц, совершивших уголовно-наказуемые деяния.

Однако большая часть выносимых следователем, дознавателем, органом дознания процессуальных решений об отказе в возбуждении уголовного дела обусловлена стремлением сотрудников правоохранительных органов обеспечить показатели оперативно-служебной деятельности и, в первую очередь, раскрываемости преступлений значительно лучше, чем они реально достижимы. Как следствие, количество «отказных» материалов ежегодно растет, что отражено в табл. 4.1.

Сведения о количестве процессуальных решений об отказе в возбуждении уголовного дела, млн

При этом автор обращает внимание на особенность процессуальной деятельности сотрудников правоохранительных органов в части принятия процессуальных решений об отказе в возбуждении уголовного дела, в первую очередь, органов внутренних дел, которая заключается в том, что внешне содержание процессуальных решений соответствует требованиям УПК РФ.

Однако непосредственно в практическом содержании «отказных» материалов зачастую усматриваются признаки преступления, что находит свое отражение в ежегодных представлениях Генерального прокурора РФ о допущенных сотрудниками органов внутренних дел сотнях тысяч нарушений уголовно-процессуального законодательства. Это, в свою очередь, влечет за собой признание органами прокуратуры ежегодно незаконными или необоснованными от 20 до 40% процессуальных решений об отказе в возбуждении уголовного дела. В 2012 г. этот показатель составлял 2,6 млн^[6], в 2013—2016 гг. — порядка 1,5 млн в год (табл. 4.2).

Таблица 4.2

Сведения о количестве признанных незаконными, необоснованными «отказных» материалов и возбужденных по ним уголовных дел

Несмотря на кажущуюся противоречивость ситуации со сложившейся практикой вынесения «отказных» материалов (с одной стороны, решения по форме соответствуют требованиям УПК РФ, а с другой стороны, значительная их часть признается незаконными или необоснованными), внешне нет оснований для утверждения, что указанная процессуальная деятельность по разрешению заявлений, сообщений о преступлениях является противодействием расследованию. Поэтому публикации о таком аспекте правоохранительной деятельности практически не встречаются.

С учетом этого есть все, и не только теоретико-правовые, основания для исследования как непосредственно проблемы по преодолению процессуального противодействия расследованию, так и усугубившейся за два последних десятилетия крайне негативной тенденции ежегодного увеличения принимаемых органом дознания, дознавателем, следователем процессуальных решений об отказе в возбуждении уголовного дела, что следует из приведенных выше данных.

Это, в свою очередь, означает, что нарушаются предусмотренные ч. 1 ст. 46 и ст. 52 Конституции РФ права миллионов пострадавших от преступлений граждан на их доступ к правосудию, а с позиции Генеральной прокуратуры РФ — подобная «бездеятельность, исходя из решений Европейского Суда по правам человека, представляет собой, по сути, отказ властей от незамедлительного, с разумной оперативностью проведения официального расследования по заявлениям граждан о преступлениях» (представление Генеральной прокуратуры РФ от 02.04.2013 № 69−17−2013 «Об устранении нарушений уголовно-процессуального законодательства»).

Данный тезис наглядно подтверждается и существенным снижением в последние годы уровня процессуального реагирования на заявления, сообщения граждан и организаций с признаками преступлений в форме возбуждения уголовного дела (табл. 4.3).

Таблица 4.3

Сведения о количестве возбужденных уголовных дел к числу зарегистрированных сообщений о преступлениях

Прямым последствием сложившейся за последние 25 лет негативной правоприменительной практики, выразившейся в ежегодном увеличении количества «отказных» материалов, которое в целом возросло с 1,3 млн в 1992 г. до 6,8 млн в 2016 г., является во-первых, искажение реально развивающейся в России тенденции прироста до 2006 г. показателя регистрируемой преступности на 1 млн преступлений каждые 10 лет. Однако в последующие годы (начиная с 2007 г.) тенденция изменилась на противоположную, что повлекло за собой значительное сокращение (-1,5 млн) показателя регистрируемой преступности, составившего в 2016 г. всего 2 160 005 преступлений (табл. 4.4).

Сведения о количестве зарегистрированных преступлений в 1980—2016 гг.

Данное сокращение показателя регистрируемой преступности обусловлено действием, главным образом, «административного» фактора регулирования показателей преступности, о чем автором на протяжении почти 15 лет неоднократно излагалось в научной литературе^[7].

Во-вторых, «отказные» материалы являются непосредственным инструментом в регулировании показателей преступности. Их прирост на 5,5 млн (с 1,3 млн в 1992 г. до 6,8 млн в 2016 г.) и обусловил сокращение регистрируемой преступности, уровень которой в 2016 г. сократился, как отмечено выше, до 2,1 млн, что соответствует показателю количества зарегистрированных преступлений в 1991 г. (2,2 млн).

В результате действия указанных выше факторов показатель преступности в России на 100 тыс. населения в 2013—2016 гг. составил порядка 1,5 тыс. преступлений, что в 4—5 раз меньше, чем в Германии, Франции, Италии и других государствах и в 8 раз ниже, чем в Швеции, где реальное состояние уровня общественного порядка и безопасности его граждан специалистами оценивается высоко.

Излагая проблему регистрации и учета преступлений, как одного из основополагающих факторов необходимости разработки и реализации в России мер по обеспечению достоверности уголовно-правовой статистики о состоянии преступности, в том числе на региональном уровне, необходимо отметить, что представители науки^[8], практикующие юристы^[9], в том числе автор^[10], неоднократно подвергали исследованию причины и условия, препятствующие полноте регистрации заявлений и сообщений о противоправных деяниях и их учету в качестве преступлений, а также обстоятельства, способствующие искажению показателей преступности, которые сегодня, как отмечено выше, предлагаются в качестве самостоятельной процессуальной категории «противодействия расследованию преступлений».

В числе факторов, обусловливающих причины ее образования, особо следует выделить сложившиеся на протяжении многих десятилетий необоснованные требования к органам правопорядка «покончить» с преступностью^[11], несмотря на то что она является неотъемлемой частью любого общественно-политического строя вне зависимости от формы социально-государственного устройства и уровня экономического развития.

Не имея реальной возможности выполнить требования о сокращении преступности, правоохранительные органы и прежде всего органы внутренних дел регионов-мегаполисов, таких как Москва, СанктПетербург и Ленинградская область, Московская область и ряд других, определяющих в целом показатели преступности по Российской Федерации, через систему различных мер десятилетиями административными методами «регулировали», искажали показатели преступности, показывая себя в формируемых ими же сведениях в лучшем свете. От подобной практики сегодня многие из них не только не избавились, но и эти необоснованные требования о снижении преступности продолжают раздаваться как на федеральном, так и на региональном уровнях, приобретая, например, в г. Москве в отдельные периоды гипертрофированный характер, путем искусственного сокращения показателей преступности (табл. 4.5).

Приведенные более чем за два десятилетия статистические данные о состоянии преступности в г. Москве свидетельствуют о том, что коэффициент преступности здесь на протяжении более десятилетия (1988— 1999) искусственно занижался по сравнению со среднероссийским. Наиболее значительное сокращение за два последних десятилетия уровня регистрируемой преступности в г. Москве (825,3 преступления на 100 тыс. населения или в 2,2 раза ниже, чем по Российской Федерации — 2051,3) статистикой зафиксировано в 1997 г., когда Главное управление внутренних дел возглавлял Н. В. Куликов в статусе заместителя Министра внутренних дел РФ.

Показатели преступности в Москве в сравнении с Российской Федерацией за 1988—2003 гг.

Указанный коэффициент преступности был обусловлен, в первую очередь, крайне низким уровнем регистрируемое™ краж чужого имущества. В 1998—1999 гг. в г. Москве зарегистрировано, соответственно, 18,5 и 22,2 тыс. краж, что сравнимо с количеством зарегистрированных краж в Курганской, Оренбургской областях и ряде других регионов, численность населения которых в 5—8 раз ниже, чем в Москве^[13]. Такие цифры преступности в 10-миллионном городе (на тот момент), как представляется, не соответствовали реальной криминогенной обстановке, ибо фактический уровень преступности в городе-мегаполисе значительно выше, чем в других регионах, о чем в научных исследованиях неоднократно отмечалось.

И только в период руководства Главным управлением внутренних дел г. Москвы В. В. Прониным, как следствие повышения требовательности к регистрации и учету преступлений, показатель количества зарегистрированных преступлений значительно возрос (во втором полугодии 2001 г. на 32,3%, в 2002 г. — на 29,7% и в 2003 г. — еще на 26,5%). Как следствие, коэффициент преступности в г. Москве на 100 тыс. населения впервые за последние два десятилетия превысил среднероссийский показатель (1913,7 преступлений в 2002 г. против 1754,9 преступлений по России) (табл. 4.6).

Таблица 4.6

Показатели преступности на 100 тыс. населения в Москве по сравнению с Российской Федерацией за 1988—2016 гг.

Аналогичное негативное, с точки зрения автора, положение с регистрацией преступлений, хотя и в меньшей степени, отмечалось и в других регионах — мегаполисах (г. Санкт-Петербурге и Ленинградской области, Московской области)^[14], о чем наглядно свидетельствуют приведенные статистические показатели преступности (табл. 4.7).

Исследуя организационные и правовые факторы, препятствующие полноте регистрации и учета преступлений, автор обращается к проблеме раскрываемости преступлений. Пришедшие со времен СССР требования повысить раскрываемость преступлений, которая в 1970— 1980 гг. составляла более 90—95%, в 1995—1996 гг. — 65—70% и 2002—2003 гг. — порядка 60% (для сравнения, в течение последних десятилетий раскрываемость в США составляет 18—21%, Англии — 23—25%), привели к ситуации, что если лицо, совершившее преступление, известно на момент обращения гражданина или организации в органы внутренних дел, то заявление принимается, соответственно возбуждается уголовное дело и преступление попадает в официальные статистические данные о состоянии преступности.

Таблица 4.7

Показатели преступности на 100 тыс. населения в Санкт-Петербурге, Ленинградской области и Московской области по сравнению с Российской Федерацией за 1988—2016 гг.

Если же подозреваемое лицо неизвестно, то заявление, сообщение о преступлении под различными предлогами должностными лицами правоохранительных органов или не принимается вообще или в лучшем случае по такому обращению может быть принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела — зачастую незаконное или необоснованное. Количество таких процессуальных решений, принятых по заявлениям, сообщениям граждан и организаций по фактам совершенных противоправных деяний, за последние два десятилетия в целом по Российской Федерации, как отмечено выше, возросло с 1,3 млн в 1992 г. до 6,8 млн в 2016 г. или в пять раз.

К числу обстоятельств, влияющих в последние годы, как отмечено выше, на сокращение количества зарегистрированных преступлений и, соответственно рост латентных преступлений, следует отнести стремление должностных лиц органов внутренних дел к улучшению показателей раскрываемости.

Примером такого явления являются преступные действия сотрудников территориального отдела полиции «Дальний» г. Казани. Проведенное соискателем Академии управления МВД России диссертационное исследование проблем латентной преступности по материалам Центрального федерального округа^[15] наглядно свидетельствует, что здесь в органах внутренних дел ситуация, связанная с регистрацией и учетом преступлений, складывается на основании тех же тенденций, что и в целом по Российской Федерации. Так, сокращение количества зарегистрированных преступлений в 2004—2012 гг. обусловлено, в первую очередь, значительным ростом в 2,8 раза «отказных» материалов за эти годы (с 610 тыс. в 2004 г. до 1,7 млн в 2012 г.) В свою очередь, сокращение показателя регистриуемости преступлений имело место за счет краж чужого имущества.

Статистические данные по органам внутренних дел Центрального федерального округа о соотношении количества зарегистрированных краж чужого имущества и заявлений, сообщений о кражах, по которым принято процессуальное решение об отказе в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава или события преступления, наглядно свидетельствует, что сокращение количества зарегистрированных преступлений данного вида и повышение их раскрываемости обеспечиваются правоохранительными органами исключительно за счет увеличения количества процессуальных решений следователя, руководителя следственного органа, дознавателя, органа дознания об отказе в возбуждении уголовного дела.

Так, при сокращении в период с 2006 по 2012 г. на 54,0 тыс., или на 16,5% количества зарегистрированных краж по Главным управлениям, управлениям МВД России по Центральному федеральному округу число отказных материалов о кражах чужого имущества увеличилось на 109,3 тыс., или на 92,5%. При этом наибольший удельный вес снижения показателя зарегистрированных краж в указанный период отмечается в органах внутренних дел Костромской области — на 49,5% при увеличении количества отказных материалов о кражах на 95,6%, по которым, как правило, предполагаемый преступник не установлен, и тем самым обеспечено улучшение их раскрываемости.

Аналогичным образом «обеспечили» сокращение количества зарегистрированных краж в период с 2006 по 2012 г. органы внутренних дел Ярославской области (на 50,9%) при увеличении количества отказных материалов на 102,7% и, соответственно, повышение раскрываемости краж, а также Курской области, где количество краж, якобы, сократилось на 35,8% при увеличении отказных материалов о них на 38,7%, и Калужской области, где количество краж уменьшилось на 40,7% при увеличении «отказных» материалов на 47,4% и в ряде других регионов.

Аналогичная тенденция и по всем другим органам внутренних дел Центрального федерального округа. В меньшей степени сокращение показателя краж чужого имущества зарегистрировано по органам внутренних дел в Московской области на 9,3% (с 52 267 — в 2006 г. до 47 378 краж в 2012 г.) при среднероссийском показателе сокращения краж за этот период на 38,1% и по Центральному федеральному округу — на 28,8%.

Еще более значительными темпами по сравнению с кражами чужого имущества в период 2004—2012 гг. сокращались такие наиболее опасные виды преступлений, как причинение тяжкого вреда гражданам (ст. 111 УК РФ). Так, если в целом по Российской Федерации данный показатель сократился на 35,8% (с 57 863 в 2005 г. до 37 091 преступлений в 2012 г.), то в Центральном федеральном округе количество преступлений данного вида уменьшились на 39,2% (с 11 311 преступлений в 2005 г. до 6872 — в 2012 г.). Также сокращалось количество зарегистрированных преступлений о причинении тяжкого вреда здоровью в органах внутренних дел Ярославской области (-61,4%), Костромской области (-56,2%), Смоленской области (-48,8%), Тульской области (-47,8%), Тамбовской области (-42,0%).

Об искусственном сокращении данного вида преступлений косвенно свидетельствует то обстоятельство, что реальное снижение фактов причинения тяжкого вреда здоровью, 95% которых по статистике совершается в ходе семейно-бытовых конфликтов, действительно возможно и это имело место как в целом в СССР, так и в РСФСР в период проведения в 1978—1979 гг. специальной профилактической операции «Быт», для этого со стороны государства необходимо было вложение значительных финансовых средств в такую область правоохранительной деятельности, как профилактика преступлений данного вида.

Значительный интерес представляют статистические данные профессора В. В. Лунеева, который отмечает, что Правительство США в 1993—1997 гг. в целях реального обеспечения сокращения преступности на 1—1,5% в год вложило в профилактическую деятельность полиции более 35 млрд долл.^[16] Для сравнения, в Российской Федерации в 2007—2016 гг. удалось сократить уровень регистрируемой преступности на 1,7 млн преступлений или почти 50% (с 3,8 млн — в 2006 г. до 2,1 млн преступлений в 2016 г.), несмотря на снижение уровня финансирования правоохранительной деятельности и сокращение почти на треть штатной численности органов внутренних дел.

Значительное сокращение показателя уровня регистрируемой преступности отмечается по Ярославской (-54,3%), Курской области (-46,1%), Костромская (-43,2%), Тамбовская (-41,6%) областям.

Исследуя организационные факторы, препятствующие достоверности регистрации и учета преступлений, следует констатировать, что эффективность контроля государства над преступностью, как отмечалось выше, зависит от реалистичности поставленных им задач перед органами уголовной юстиции, и, в первую очередь, перед органами внутренних дел. Достижение этого возможно лишь при объективном знании состояния преступности и, соответственно, при реальном отражении результатов работы правоохранительных органов по борьбе с ней. Но и здесь крайне негативно проявляет себя «административный» фактор регулирования показателя преступности.

Статистические данные о состоянии преступности позволяют выделить как общие признаки названного выше фактора регулирования показателей преступности, изложенные ранее в работах Б. Я. Гаврилова относительно назначения министров внутренних дел^[17], так и отдельные особенности, присущие региональным руководителям, изложенные в диссертации Ю. В. Торопина^[18], а также негативные последствия, выражающиеся не только и не столько в искажении статистических показателей преступности, сколько в многочисленных нарушениях (ежегодно от 2 до 3 млн) прав граждан на доступ к правосудию и возмещению причиненного им вреда в связи с совершением в отношении них противоправных деяний.

Мнение специалистов

Среди проявлений «административного фактора» Ю. В. Торопин и Б. Я. Гаврилов выделяют следующие виды:

• «классический», как основной вид, суть которого заключается в увеличении (в среднем на 10—20%) числа зарегистрированных преступлений в первый год вступления руководителя в должность начальника управления МВД России по субъекту РФ и их снижения (порядка 10%) в последующие годы, что подтверждается приведенными ниже статистическими данными.

Темпы прироста (снижения) регистрируемой преступности в Брянской, Курской, Липецкой, Костромской областях

• «радикальный», суть которого заключается в достижении в течение первого календарного года после назначения на должность руководителя регионального управления внутренних дел сокращения показателя регистрируемой преступности, несмотря на его увеличение в целом по Центральному федеральному округу и Российской Федерации в силу действия как совместного приказа МВД и Генеральной прокуратуры РФ от 16.05.2005 № 350/19 «О мерах по укреплению законности при вынесении постановления об отказе в возбуждении уголовного дела», так и «административного» фактора регулирования преступности.

Темпы прироста (снижения) регистрируемой преступности в Воронежской и Ярославской областях

• к «либерально-радикальной» категории руководителей следует отнести тех начальников управлений МВД России по субъекту РФ, которые в течение одного года вступления в должность обеспечивают значительный (от 30 до 50%) рост преступности, а в последующие годы — сокращение ее показателей темпами, превышающими темпы сокращения преступности по Российской Федерации и по Центральному федеральному округу.

Темпы прироста и последующего сокращения регистрируемой

преступности в регионах

Следствием регулирования путем административного воздействия показателей преступности являются значительные различия количества зарегистрированных преступлений по регионам с одинаковыми социально-экономическими условиями, криминогенной обстановкой и даже штатной численностью сотрудников органов внутренних дел.

Показатели преступности за 2010 г. в Тверской и Пензенской областях

В последующие годы ситуация в этих регионах не изменилась, о чем свидетельствуют статистические данные о количестве зарегистрированных преступлений в 2012—2013 гг.: Тверская область — 25 491 и 20 141 преступлений, соответственно, и Пензенская область —13 733 и 12 958 преступлений, соответственно, при практически одинаковом числе зарегистрированных заявлений и сообщений о преступлениях (соответственно, 180 тыс. и 192 тыс. в Тверской области и 179,3 тыс. и 180 тыс. в Пензенской области).

Приведенные статистические данные о реагировании на заявления, сообщения и иную информацию о происшествиях объективно свидетельствуют, что следователи, дознаватели, иные должностные лица органов внутренних дел Тверской области в 2,7 раза больше принимают решений о возбуждении уголовных дел, чем указанные должностные лица органов внутренних дел Пензенской области. И, соответственно, в последнем субъекте РФ уровень латентной преступности значительно превышает этот показатель как в Тверской области, так и в целом по Российской Федерации. Это, в свою очередь, может свидетельствовать о распространенности фактов противодействия расследованию преступлений с использованием «отказных» материалов и, соответственно, нарушений закона должностными лицами органов внутренних дел Пензенской области в сфере регистрации и учета преступлений.

Необходимость введения в научный оборот, наряду с криминалистической, криминолого-процессуальной категории противодействия расследованию обусловлена рядом обстоятельств:

• 1) существует специальный субъект противодействия расследованию в лице части следователей, дознавателей, иных сотрудников органов дознания и их руководителей, которым УПК РФ предоставляет право принятия процессуального решения об отказе в возбуждении уголовного дела;
• 2) имеет место несовершенство отдельных норм уголовно-процессуального закона, допускающего возможность принятия правоприменителем как заведомо незаконных, необоснованных решений об отказе в возбуждении уголовного дела, так и законных по своей форме, но по содержанию представляющих собой одну из процессуальных форм противодействия расследованию;
• 3) подобное противодействие вписывается в систему противодействия расследованию, детерминированную объективными и субъективными факторами, прежде всего, ненадлежащей регистрацией и учетом преступлений, а также взаимообусловленностью указанных выше и других составляющих противодействия расследованию в целом.

Существование со стороны должностных лиц правоохранительных органов противодействия расследованию, как это ни парадоксально звучит, обусловлено наличием в российском уголовно-процессуальном законе нормы об отказе в возбуждении уголовного дела^[19] и института возбуждения уголовного дела^[20], что на протяжении ряда последних лет вызывает обоснованную критику значительной части ученых и большинства практических работников.

Негативным последствием действия в УПК РФ указанных процессуальных норм является то, что существующие на протяжении полувека правила начала производства предварительного расследования возбуждением уголовного дела при одновременной возможности принятия процессуального решения об отказе в возбуждении уголовного дела, с одной стороны, ограничивает, как отмечено выше, конституционное право потерпевших от преступлений граждан на доступ к правосудию и возмещение причиненного преступлением вреда, а с другой стороны, является одной из основных причин снижения эффективности деятельности правоохранительных органов по борьбе с преступностью^[21].

Об этом позволяют судить официальные статистические данные за 2004—2016 гг. по количеству зарегистрированных в целом заявлений и сообщений о преступлениях, об административных правонарушениях, о происшествиях в органах внутренних дел и принятых по ним процессуальных решений о возбуждении уголовного дела^[22] (табл. 4.8).

Таблица 4.8

Сведения о количестве зарегистрированных сообщений

о преступлениях, административных правонарушениях, происшествиях

Приведенные статистические данные свидетельствуют, что количество возбужденных уголовных дел по фактам зарегистрированных заявлений имеет крайне негативную тенденцию к сокращению (с 16,9% в 2006 г. до 6,0% — в 2016 г.). Иными словами, предварительное расследование в 2016 г. осуществляется менее чем по каждому 13-му обращению граждан и организаций о противоправных деяниях, а удельный вес процессуальных решений об отказе в возбуждении уголовного дела в 3,7 раза превышает долю возбужденных уголовных дел (20 лет назад доля «отказных» материалов была в два раза (47,7%) ниже, чем доля возбужденных уголовных дел).

Подобное дает все основания утверждать, что это явление следует называть противодействием расследованию.

Для ответа на вопрос «что делать?» автор на протяжении последних двух десятилетий последовательно утверждает о необходимости исключения из российского уголовно-процессуального законодательства процессуальных норм о возбуждении уголовного дела и об отказе в этом, предлагая для этого обратиться в том числе и к положениям Устава уголовного судопроизводства 1864 г., нормы которого (ст. 303, 309, 312) устанавливали порядок начала производства по уголовному делу. Не содержал Устав уголовного судопроизводства института «отказных» материалов и не предусматривал процессуальной нормы о возбуждении уголовного дела^[23].

Научная дискуссия

Однако далеко не все представители научного сообщества согласны с предложениями автора, о чем свидетельствует публикация Главного редактора журнала «Наркоконтроль» А. .В. Федорова, в которой приводятся основные научные позиции по проблеме стадии возбуждения уголовного дела^[24]. Тем не менее предложения об исключении из УПК РФ стадии возбуждения уголовного дела реализованы законодателем Украины при принятии нового УПК, вступившего в действие с 20 ноября 2012 г., а ранее были реализованы в УПК Латвии (2005), Молдовы (2003). Сегодня они реализованы в УПК Республики Казахстан, первый опыт применения которого свидетельствует о значительном росте уровня уголовно-процессуального реагирования на сообщения о преступлениях, который превысил 26% против среднего показателя 6% в Российской Федерации. Из деятельности правоохранительных органов этого государства практически исключены факты укрытия преступлений от учета. В результате значительно увеличилось (почти на 20%) количество раскрытых преступлений и, соответственно, расследованных и направленных в суд уголовных дел.

Предлагаемые меры имеют своей целью предупреждение противодействия расследованию со стороны должностных лиц правоохранительных органов. Соответствующие предложения с непосредственным участием Б. Я. Гаврилова изложены в разделе 4 «Доступность правоохранительной помощи» Дорожной карты дальнейшего реформирования органов внутренних дел Российской Федерации, а в составе рабочей группы МВД России подготовлены соответствующие изменения и дополнения в УПК РФ, которые 3 ноября 2016 г. обсуждались на расширенном заседании Экспертного совета МВД России, где в целом получили положительную оценку. В настоящее время продолжается работа.

• [1] Гросс Г. Руководство для судебных следователей как система криминалистики.СПб., 1908.
• [2] Белкин Р. С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы. От теории к практике. М. 1988. С. 217; Его же. Курс криминалистики. М., 2011. С. 767; Лавров В. П. Противодействие расследованию преступлений и меры по его преодолению. М., 2011.
• [3] Кустов А. В. Механизм деятельности по противодействию расследованию // Актуальные проблемы криминалистического обеспечения расследования преступлений. М., 1996. С. 54.
• [4] Криминалистика / под ред. А. Ф. Волынского, В. П. Лаврова. 2-е год., перераб. и доп. М., 2008. С. 909—911; Криминалистика / Т. В. Аверьянова [и др.]. 4-е год., перераб. и доп. М., 2013. С. 674—685.
• [5] Гаврилов Б. Я. Необоснованный отказ в возбуждении уголовного дела как противодействие расследованию // Материалы 51-х криминалистических чтений «Противодействие расследованию преступлений и меры по его преодолению». Ч. 1. М., 2010.С. 54—61.
• [6] Отчет по форме «4-Е» за 2012 г. «О результатах работы органов внутреннихдел по обеспечению учетно-регистрационной дисциплины»: приказ МВД Россииот 31.12.2012 № 1163 «Об утверждении формы статистической отчетности „4-Е“».
• [7] Гаврилов Б. Я. О реальной российской уголовной статистике // Законность. 1999.№ 6; Его же. Способна ли российская статистика о преступности быть реальной? //Государство и право. 2001. № 1; Его же. Современная уголовная политика в России: цифры и факты. М.: Проспект, 2008. и др.
• [8] Алексеев А. И., Овчинский В. С, Побегайло Э. Ф. Российская уголовная политика: преодоление кризиса. М.: Норма, 2006; Гаврилов Б. Я. Негативное влияние проблемырегистрации и учета преступлений на разработку стратегии борьбы с преступностью /Стратегия борьбы с преступностью: материалы международной конференции // Государство и право, 2004. № 3. С. 99—101; Лунеев В. В. Латентность криминальных реалий // Вестник Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации, 2011. № 1.С. 73—77; Лунеев В. В., Мацкевич И. М., Нечевин Д. К. Проблемы отечественной преступности: статистика и реалии // Евразийский юридический журнал, 2011. № 1 (32).С. 102—116; Теоретические основы исследования и анализа латентной преступности /под ред. С. М. Иншакова. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2011 и др.
• [9] Торопин Ю. В. Латентная преступность: понятие, сущность и структура // ТрудыАкадемии управления МВД России, 2011. № 2. С. 82—85; Гордиенко В. В. Законодательные новеллы и их роль в повышении эффективности борьбы с преступностью // Российский следователь. 2011. № 16, С. 3—5; Синелъщиков Ю. П. Лукавые цифры милицейскойстатистики // Век. 1998. № 2 и др.
• [10] Гаврилов Б. Я. Латентная преступность: понятие, структура, факторы латентностии меры по обеспечению достоверности уголовной статистики. М.: Проспект, 2007.
• [11] Подробно это явление описывает П. А. Скобликов. Противодействие правоохранителей возбуждению уголовных дел: система типичных приемов и уловок // Закон. 2016.№ 7. С. 92—105; Его же. Мотивы необоснованных и незаконных отказов в возбужденииуголовных дел // Уголовный процесс. 2013. № 4. С. 68—74; Его жее. Противодействиенеобоснованным и незаконным отказам в возбуждении уголовных дел уголовно-процессуальными средства // Судья. 2013. № 9. С. 43—46.
• [12] Показатель коэффициента преступности в г. Москве в 2004—2016 гг. примерносоответствуют среднероссийским.
• [13] Сведения о состоянии преступности за 1998—2016 гг. М.: ГИАЦ МВД России, 2016.
• [14] Торопин Ю. В. Латентная преступность: понятие, сущность и структура // ТрудыАкадемии управления МВД России, 2011. № 2. С. 82—85.
• [15] Торопин Ю. В. Латентная преступность и использование ее показателей в деятельности органов внутренних дел (по материалам Центрального федерального округа) :дис. … канд. юрид. наук. М., 2013.
• [16] Лунеев В. В. Материалы заседания круглого стола по проблемам совершенствования критериев оценки деятельности органов внутренних дел в сфере борьбы с преступностью. М.: МВД России, 1998. С. 22—23.
• [17] Гаврилов Б. Я. Современная уголовная политика России: цифры и факты: монография. М.: Проспект, 2008. С. 33—35.
• [18] Торопин Ю. В. Латентная преступность и использование ее показателей в деятельности органов внутренних дел (по материалам Центрального федерального округа) :дис. … канд. юрид. наук. М., 2013.
• [19] Гордиенко В. В. Законодательное установление уголовного проступка и исключение института отказных материалов // Российский следователь. 2010. № 15. С. 11—13и др.
• [20] Петрухин И. Л. Возбуждение уголовного дела по действующему УПК РФ // Государство и право. 2005. № 1. С. 64; Вицин С. Е. Институт возбуждения уголовного делав уголовном судопроизводстве // Российская юстиция. 2006. № 6. С. 56; Быков В. М. Проблемы стадии возбуждения уголовного дела // Журнал российского права. 2006. № 7С. 58; Гаврилов Б. Я. Правовое регулирование защиты конституционных прав личностив уголовном судопроизводстве. М., 2004. С. 341; Гирько С. И. Актуальные проблемы производства дознания // Юридический консультант. 2006. № 6 С. 14; Деришев Ю. В. Стадия возбуждения уголовного дела — реликт «социалистической законности» // Российская юстиция. 2003. № 8. С. 34—36.
• [21] Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировой криминалистический прогноз. М., 2005; Гаврилов Б. Я. Латентная преступность: понятие, структура, факторы латентности и меры по обеспечению достоверности уголовной статистики. М., 2007; Аку-таев Р. М. Криминологический анализ латентной преступности: дис. … д-ра юрид.наук. СПб., 1999.
• [22] Отчет по форме 4-Е за 2004—2016 гг. // Официальные статистические данныеГИАЦ МВД России.
• [23] Гаврилов Б. Я. Современное уголовно-процессуальное законодательство и реалииего правоприменения // Российский следователь. 2010. № 16. С. 17—20.
• [24] Федоров А. В. Нужна ли по делам о наркопреступлениях стадия возбуждения уголовного дела? // Наркоконтроль. 2017. № 1. С. 3—17.