Военные преступления. 
Международное уголовное право

Общие положения о военных преступлениях

Попытки юридической регламентации правил ведения военных действий прослеживаются уже в древней и средневековой цивилизациях. Так, древние греки первыми в Европе стали рассматривать такие запреты в качестве «законов войны»: при этом названные «законы» были применимы и в междоусобных войнах греков (например, исторически засвидетельствованы таковые в ходе Пелопонесской войны между Афинами и Спартой).^[1]

В истории средневековой Европы регламентация средств и методов ведения военных действий обычно связывается с формированием обычного военного права, в котором основное место занимает рыцарский кодекс чести. Именно в средневековье Европа впервые столкнулась с чудовищными и ничем не оправданными зверствами, совершаемыми в период войн и конфликтов, и во многом это было связано с использованием в войнах наемников. Наемник, живущий только за счет денежного (или иного материального) содержания, выплачиваемого за участие в военных действиях, не связан каким-либо образом «кодексом военной чести». Зверства наемников потрясли Европу в годы Тридцатилетней войны XVII в. и стали одной из причин появления регулярных армий.

В исторической науке обоснована очень интересная концепция о том, что именно военные (вооруженные) столкновения должны быть предельно четко регламентированы — несоблюдение «правил игры» при ведении войны уничтожает у сторон, ее ведущих, любое человеческое начало. Как только одна из причастных сторон уклоняется от правил военной игры, тогда или разрушается (хотя бы и временно) вся система международного права, или нарушившая игру сторона должна быть «изгнана» за пределы этой общности, т. е. поставлена вне закона^[2].

Можно вполне согласиться с А. Найером в том, что юридический запрет на использование в военных действиях запрещенных методов и средств исходит из того, что война, ведущаяся неконтролируемым образом, превращается из войны как " ultima ratio" («последний довод») в войну как проявление " ultima rabies" («крайней, необузданной ярости»)^[3]. В современной доктрине международного права предложено несколько подходов в понимании юридического основания для наложения запрета на использование тех или иных средств и методов ведения войны. Зарубежные авторы обычно выделяют три вида «военных преступлений», наказуемых в соответствии с международным гуманитарным правом. Согласно наиболее распространенной позиции, нормы о серьезных нарушениях применимы лишь к международным конфликтам и только к действиям, совершенным против так называемых покровительствуемых лиц или в ходе боевых операций^[4].

Нельзя не согласиться с мнением о том, что общей концептуальной основой всех названных доктрин явилось признание следующих принципов ведения вооруженных конфликтов как международного, так и внутригосударственного характера: 1) принцип гуманного отношения к личности воюющего во время вооруженного конфликта; 2) принцип ограничения воюющих в выборе средств и методов ведения военных действий; 3) принцип защиты гражданского населения и мирных (гражданских) объектов во время вооруженного конфликта^[5].

В современной доктрине международного права предложено несколько подходов в понимании юридического основания для наложения запрета на использование тех или иных средств и методов ведения войны. Зарубежные авторы обычно выделяют три вида «военных преступлений», наказуемых в соответствии с международным гуманитарным правом. Согласно наиболее распространенной позиции нормы о серьезных нарушениях применимы лишь к международным конфликтам и только к действиям, совершенным против так называемых покровительствуемых лиц или в ходе боевых операций^[6].

Однако в решениях международных трибуналов ad hoc, истолковавших положения Женевских конвенций и дополнительных Протоколов к ним, недвусмысленно указано, что под «контекстуальным элементом» военного преступления подразумевается фактическое существование вооруженного конфликта и «очевидная связь» совершенного преступления с этим конфликтом^[7].

Для юридического признания преступления в качестве военного вовсе не обязательно, чтобы оно было совершено на территории вооруженного конфликта: «Достаточно, что инкриминируемые преступления были близко связаны с военными действиями, происходящими в других частях территорий, контролируемых сторонами конфликта»^[8]. Одним из наиболее известных решений Международного трибунала по бывшей Югославии стало признание виновными в военных преступлениях группы боснийских мусульман, совершивших убийства и пытки заключенных-сербов в концентрационном лагере «Челебичи». Хотя на момент совершения этих деяний вооруженный конфликт на этой территории Боснии и Герцеговины не шел, трибунал в вердикте указал, что виновные «были арестованы и задержаны в результате военных действий, проводимых от имени правительства Боснии и Герцеговины и в ходе вооруженного конфликта, стороной которого являлась последняя»^[9].

Принципиально важной стала квалификация в решениях международных трибуналов ad hoc как военных преступлений деяний, совершенных в ходе вооруженных конфликтов внутреннего (немеждународного) характера: «Обычное международное право возлагает уголовную ответственность за серьезные нарушения как общей [для Женевских конвенций] Статьи 3 и дополняющих ее других общих принципов и норм защиты жертв внутреннего вооруженного конфликта, так и за серьезные нарушения определенных фундаментальных принципов и норм, касающихся средств и методов ведения войны в ходе гражданских волнений»^[10].

В отечественной теории справедливо утверждается, что «военные преступления» представляют собой «преступные нарушения законов или обычаев войны»^[11]. Говоря иными словами, юридическим основанием для объединения различных преступных посягательств в категорию «военных преступлений» является то, что они нарушают установленные международным правом законы и обычаи ведения военных действий (вооруженных конфликтов), являющиеся их основным непосредственным объектом. К «военным» преступлениям по международному уголовному праву причисляется большое количество деяний, совершаемых в период вооруженного конфликта и посягающих на обширных комплекс правоохраняемых интересов. Среди последних необходимо указать такие, как жизнь и здоровье, честь и достоинство, личная и сексуальная свобода, иные права человека, являющиеся дополнительным непосредственным объектом военных преступлений.

Субъективные признаки применения запрещенных средств и методов ведения войны. Уголовной ответственности за применение запрещенных средств и методов ведения войны подлежит общий субъект — в решениях международных трибуналов ad hoc подчеркивается, что «потенциальными субъектами военного преступления» могут признаваться любые лица, совершившие деяние, имевшее «место в контексте вооруженного конфликта» и бывшее «тесно связанным с ним»^[12].

Любое применение запрещенных средств и методов ведения войны может быть совершено умышленно. Например, в одном из решений Международного трибунала по бывшей Югославии отмечено: «Вина может считаться доказанной в случае, когда установлено преступление преднамеренного убийства, то есть когда обвиняемый намеревался вызвать смертельные или серьезные телесные повреждения, и когда, как можно разумно предположить, он должен был понимать, что они, вероятно, приведут к смерти»^[13].

• [1] См.: Беккер К. Ф. История Древнего мира. Восток. Греция. М., 2001. С. 317−327.
• [2] См.: Хейзинга Й. Homo Ludens. Μ., 1992. С. 235−236.
• [3] Neier A. War Crimes: Brutality, Genocide, Terror and the Struggle for Justice. London, 1998. P. XII-XIII.
• [4] Kittichaisarce K. International Criminal Law. P. 131−133.
• [5] Подробнее см.: Адельханян P. А. Военные преступления в современном праве. С. 24-27.
• [6] Kittichaisaree К. International Criminal Law. Oxford, 2001. P. 131−133.
• [7] Prosecutor v. D. Kordic and M. Cerkez. Case № IT-95−14/2-T. 26 February 2001. § 22.
• [8] Prosecutor v. D. Tadic. Case № IT-94-I-A. 2 October 1995. § 70; Prosecutor v.

  .

  D. Kunarac. Case № IT-96−23/23/1-T. 22 February 2001. § 57.

• [9] Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96−21-T. 16 November 1998. § 196.
• [10] Prosecutor v. D. Tadic. Case № IT-94-Ι-Α. 2 October 1995. § 128−134.
• [11] Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. С. 114.
• [12] Prosecutor v. J.-P. Akayesu. Case № ICTR-96−4-A. 1 June 2001. § 425−446; Prosecutor v. L. Semanza. Case № ICTR-97−20-T. 15 May 2003. § 358−362.
• [13] Prosecutor v. Z. Delalic, Z. Mucic, H. Delic, E. Landzo. Case № IT-96−21-T. 16 November 1998. § 437.