Интегральное научное знание как фактор эмансипированной коммуникации

По мнению Ю. Хабермаса, теоретическая интеграция возможна, если социологическая наука будет выполнять не только аналитическо-эмпирическую, но и критическую функцию, которая является важнейшим фактором в утверждении эмансипированной коммуникации. И самое главное — какое знание должно быть включено в предлагаемую им метапарадигму.

Ученый считает, что изначально позитивистская социология сыграла позитивную роль в плане разделения науки и спекулятивной метафизики, идеологии, религии. Однако это необходимое, но недостаточное условие для эмансипации.

В связи с этим в работах " О логике социальных наук", «Знание и интересы» он дает критику позитивизма и особенно сциентизма — представления, абсолютизирующего естественнонаучное знание, его методы как высшую культурную ценность. При этом он выступает как критик постулата свободы от ценностных суждений, который в позитивистской социологии считался неотъемлемой чертой эмпирических наук, производящих не политически нейтральное знание.

Социолог отмечал, что само по себе сведение социальных наук к техническому знанию представляет собой определенного рода политическое требование, отстаивающее мнимое объективное значение ценностей и, соответственно, мнимые преимущества формальной (т.е. «буржуазно-бюрократической») рациональности.

" Эмпирические науки, — писал Ю. Хабермас — суть часть всеобщего процесса рационализации в двух отношениях. Они разволшебствляют мир, в котором претендуют на объективное значение ценности и нормы, ориентирующие (человеческую деятельность), поскольку они вообще впервые создают место для индивидуального решения — выбора между субъективными силами веры. Но, с другой стороны, они, точно также, как и бюрократия, следуют стремлению самим узурпировать то пространство решения, какое они впервые же и очерчивают. И точно так же они должны поэтому ограничиваться технически вспомогательными функциями. В той мере, в какой постулат свободы от ценностей ориентирован на то, чтобы ограничить социальные науки производством технически оцениваемого знания, он аналогичен политическому требованию…"^[1]

Ю. Хабермас особо подчеркивает важность знания в герменевтических науках, которое «схватывает интерпретации реальности с учетом интерсубъективности, ориентированной на действия взаимного понимания»^[2]. Интерпретации как знание могут быть только гипотезами, ибо в дальнейшем это знание может быть перепроверено и изменено с учетом новой информации, особенно в плане анализа собственно лингвистической коммуникации.

Отнюдь не случайно Ю. Хабермас настаивал на том, что ученые должны учиться говорить на языке, который они интерпретируют. Он называл «практическим интересом» человеческого рода знание языка и действия как структур коммуникации. Глубокая интерпретация позволяет дать уникальное значение предмета исследования.

Однако, по мнению Ю. Хабермаса, предпринятые попытки в этом направлении А. Шютцем и Г. Гарфинкелем, которые, как известно, руководствовались герменевтической методологией, оказались мало успешными. В их исследованиях роль герменевтики сводилась к описанию, что вело к релятивизму социального знания.

Ю. Хабермас критически осмысливает и психоанализ.

3. Фрейда, используя при этом его сильные стороны, которые могут быть использованы для понимания объективных сил, искажающих коммуникации между людьми. Давление внешней среды — существующих экономических и политических структур, идеологий и т. д. — приводит к тому, что «Я» вынуждено оберегать себя с помощью ряда защитных механизмов, вследствие чего, однако, ограничиваются сознательные, рациональные способности людей, их действия примитивизируются.

Чтобы увеличить рациональный потенциал в социальных действиях людей, Ю. Хабермас ратует за особый вид знания, основанный на самопознании, которое достигается в процессе саморефлексии. Под саморефлексией социолог понимает способность людей как социальных агентов отражать свое собственное развитие, действовать более сознательно, ответственно, самокритично, автономно от влияния внешних структур. С развитием саморефлексии связывается эмансипационная коммуникация, ибо люди могут осознать те внешние силы, которые до сих пор влияли на них латентно.

" Только в совершенствовании саморефлекеии, — заявляет Ю. Хабермас, — разум осознается как заинтересованный"^[3]. Усилить процесс саморефлекеии, считает он, возможно за счет интеграции знаний, добываемых как аналитикоэмпирическими науками, так и интерпретивными науками. Соответственно, главной общественной силой современности социолог считает социальные группы, которые предрасположены к саморефлекеии, восприимчивы к интегральному знанию и эмансипационной коммуникации.

Что же касается проблемы релятивизма социального знания, то ее, полагает социолог, можно решить с помощью дискурса.

Дискурс в трактовке Ю. Хабермаса означает идеальную речевую ситуацию, в которой внешние силы не влияют на аргументы, используемые при интерпретации тех или иных явлений социальной жизни. Только сила аргументов, эмансипированных от влияния внешнего воздействия, определяет, что считать валидным и истинным. Свободный общественный дискурс, по мнению социолога, способен также придать человеческой коммуникации во всех сферах общественной жизни рационально-гуманистический характер. Дискурс — своего рода панацея, которая может преодолеть процесс колонизации, существующие формы отчуждения, включая разобщенность между людьми, и утвердить эмансипационную коммуникацию.

В связи с этим интересно заметить, что для Ю. Хабермаса демократия не универсальна и не абстрактна. Конкретные демократические процедуры и правила должны быть подвергнуты дискурсу, т. е., по существу, рациональной критике, и лишь те из них имеют право на существование, которые выдержали испытание силы аргументов.

Ю. Хабермасу не столько важно, как осуществляются выборы, как обеспечиваются права меньшинств и т. д., сколько уровень образованности, информированности, социальной активности саморефлексивных агентов, участвующих в дискурсе и формирующих тем самым неинституциональное мнение в политической публичной сфере. В перспективе социолог мыслил утверждение постнациональной демократии под влиянием политических коммуникаций, осуществляемых на глобальном уровне, «можно сконструировать коллективную идентичность, выходящую за пределы нации и удовлетворяющую легитимным условиям постнациональной демократии»^[4].

Ее утверждению препятствует так называемый новый национализм — по Ю. Хабермасу — национализм «материалистический» (нацелен на ограничения гражданства представителям определенных национальностей) в противоположность «старому» — культурному или политическому национализму.

Особенно Ю. Хабермас ратовал за использование интегрального знания в процессе разработок и освоения инновационных технологий. Он, в частности, выступал за запрет на генетическую инженерию, считая, что ее ненамеренные результаты могут привести к губительным последствиям для человечества.

Из работы: К). Хабермас. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма^[5]

В данном разделе я хотел бы: (I) показать те теоретические изъяны, которые мешают марксизму интерпретировать поздний капитализм и особенно государственное вмешательство, массовую демократию и государство всеобщего благоденствия; (II) предложить модель, объясняющую компромиссы, присущие структурам позднего капитализма, и внутренние разломы этих структур; (III) еще раз вернуться к роли культуры, к которой так несправедлива марксистская теория идеологии.

I. Государственное вмешательство. Если принять за основу модель, в рамках которой существуют две взаимодополняющие подсистемы, то теория кризисов, будучи сформулированной только в экономических терминах, окажется несостоятельной. Даже если возникающие в рамках системы проблемы вызваны в первую очередь процессом экономического развития, неизбежно сопровождаемого кризисами, экономическое неравновесие, возникающее в хозяйстве, может корректироваться благодаря вторжению государства в функциональное пространство рынка. Однако замещение рыночных функций государственными возможно лишь при безусловном сохранении суверенных прав частных предпринимателей в области инвестирования. Если бы власть использовалась для регулирования процесса производства, то экономическое развитие лишилось бы своей собственно капиталистической динамики, а хозяйство пришло бы в упадок. Нельзя допустить, чтобы государственное вмешательство нарушало принцип разделения труда между экономикой, зависящей от рынка, и непродуктивным в экономическом отношении государством. Во всех трех основных сферах (военное и организационно-правовое обеспечение условий существования способа производства; влияние на деловой цикл и забота о развитии инфраструктуры, благоприятствующей воспроизводству капитала) государственное вмешательство выступает в форме косвенного воздействия на граничные условия принятия решений частными предпринимателями и, в случае необходимости, предотвращения или смягчения возникающих в ходе его действий побочных эффектов. Движущий механизм хозяйства, управляемого деньгами, диктует именно такой ограниченный способ использования административной власти…

Массовая демократия. Если исходить из модели с двумя системами управления, т. е. с помощью денег и власти, то экономическая теория демократии, сформулированная в терминах марксистского функционализма, представляется весьма несовершенной. Сравнивая оба метода управления, мы видим, что власть требует более глубокой институционализации, чем деньги. Деньги укореняются в жизненном мире через институты буржуазного частного права, поэтому теория стоимости может отталкиваться от договорных отношений между наемными работниками и владельцами капитала. Напротив, для осуществления властных полномочий недостаточно создать общественно-правовой аналог организации управления, существующий в экономической системе (я имею в виду законодательное регулирование публичной сферы), помимо этого существует необходимость легитимации господствующего порядка. Л в условиях рационального общества, для которого характерна высокая степень индивидуализации субъектов, с нормами, которые стали абстрактными, безусловно позитивными и нуждающимися в подтверждении, и традициями, рефлексивно и коммуникативно размытыми в части требований, предъявляемых к власти, — легитимации можно достичь в основном демократическими методами политического волеизъявления. В этом смысле и организованное рабочее движение, и движения за права граждан преследуют одни и те же цели. В результате процесс легитимации упорядочивается — опираясь на принципы свободы слова и организаций и многопартийной системы — в форме свободных, тайных и всеобщих выборов. Конечно, структура накладывает определенные ограничения на участие граждан в политическом управлении.

Между капитализмом и демократией устанавливаются тесные, но напряженные отношения. В этом противостоянии задействованы два противоположных принципа социальной интеграции. Современные общества, исходя из самопонимания, выраженного в принципах демократических конституций, утверждают при мат жизненного мира над подсистемами, которые вычленились из их организационных структур. Нормативный смысл демократии сводится к следующей теоретической формуле: интегрированные в системы сферы действия должны функционировать, не нарушая целостности жизненного мира, т. е. сферы действия должны занимать подчиненное положение по отношению к социальной целостности. В то же время динамика развития капиталистического хозяйства сохраняется только в той мере, в какой процесс накопления активнее процесса потребления. Ограничения, защищающие жизненный мир, а также требования легитимации, связанные с действиями административной системы, не должны, по возможности, затрагивать движущего механизма хозяйственной системы. Внутренняя логика системы капитализма сводится к следующей теоретической формуле: системно интегрированные сферы действия должны, если потребуется, функционировать даже ценой технизации жизненного мира…

Итак, с одной стороны, общественное мнение, выявленное в процессе опросов, или воля избирателей, партий и союзов считаются плюралистическим выражением общих интересов. При этом общественное согласие рассматривается как первое звено в процессе формирования политического волеизъявления и как основа легитимации. С другой стороны, то же согласие считается результатом достижения легитимации, или последним звеном в процессе обеспечения лояльности масс. Лояльность позволяет политической системе обрести независимость от ограничений, налагаемых принципами автономии частной и общественной сфер жизни. Оба варианта интерпретации ошибочно противопоставляются друг другу как нормативный и эмпирический подходы к демократии. Фактически же каждая точка зрения затрагивает лишь один аспект массовой демократии. Процесс волеизъявления, происходящий под влиянием партийной борьбы, есть результат и того, и другого: с одной стороны, интенсивного развития коммуникативных процессов формирования ценностей и норм, с другой — организационных усилий политической системы…

Государство с развитой системой социальной защиты. Если исходить из модели отношений обмена между формально организованными подсистемами экономики и политики, с одной стороны, и коммуникативно структурированными сферами частной и общественной жизни — с другой, то следует учитывать, что проблемы, возникающие в области общественного труда, переносятся из сферы частной в сферу общественной жизни. И здесь в условиях конкурентно-демократического волеизъявления они превращаются в гарантии легитимации. Социальное бремя классового конфликта, ощутимое прежде всего в частной жизни, невозможно удержать за границами политической сферы. Таким образом, развитая система социальной защиты становится политическим содержанием массовой демократии. Отсюда следует, что политическая система не может полностью освободиться от ориентации граждан на потребление. Она также не в состоянии добиться беспредельной лояльности масс и поэтому для придания легитимности своим действиям должна предлагать государственные и социальные программы, выполнение которых подлежит контролю…

II. Поздний капитализм по-своему использует относительное расхождение между системой и жизненным миром. Классовая структура, перемещенная из жизненного мира в систему, теряет свою исторически конкретную форму. Неравное распределение социальных благ теперь отражает структуру привилегий, которые нельзя больше объяснять исключительно классовым положением. Прежние источники неравенства, конечно, сохраняются. Однако их в значительной мере нейтрализуют не только государственноблаготворительные компенсации, но и новые виды неравенства. Примером могут служить различия, порождающие конфликты между маргинальными группами. Чем лучше регулируется классовый конфликт, существование которого обусловлено частнохозяйственной формой накопления, чем дольше он сохраняет латентную форму, тем в большей мере выступают на передний план проблемы, которые не ущемляют непосредственно специфические классовые интересы.

Я не хочу здесь углубляться в сложнейшую проблему того, как изменяются правила построения модели социального неравенства в период позднего капитализма. Меня больше интересует, каким образом возникает новый тип эффекта овеществления, который не является специфически классовым, и почему эти эффекты (прошедшие, конечно, дифференцированный отбор и профильтрованные через сито социального неравенства) сегодня проявляются прежде всего в коммуникативно структурированных сферах действия…

Массовая демократия, присущая государству с развитой системой социальной защиты, является устройством, которое смягчает классовый антагонизм, по-прежнему содержащийся в недрах хозяйственной системы. Но это возможно лишь при условии, предполагающем, что капиталистическая динамика экономического развития, защищенная политикой государственного вмешательства, не ослабевает. Ибо только в этом случае появляются средства для выплаты социальных компенсаций, которые распределяются согласно неявным критериям через институционализированный механизм участия различных социальных групп в дележе этих средств. Только тогда появляется возможность так распределять эти средства, удовлетворяя одновременно ролевые функции потребителя и клиента, что структуры отчужденного труда и отчужденного политического участия не проявляют своей взрывной силы. Динамика развития хозяйственной системы, опирающаяся на политические меры, обеспечивает более или менее стабильный процесс усложнения системы, что означает как расширение, так и внутреннее уплотнение формально организованных сфер действия. Это относится, прежде всего, к отношениям, складывающимся внутри подсистем экономики и общественного управления, а также к связям подсистем между собой. Такое внутреннее развитие объясняет не только процессы концентрации на рынках товаров, капитала и труда, тенденцию к централизации управления предприятиями и учреждениями, но также расширение функций и сфер государственной деятельности (что выражается, например, в соответствующем увеличении государственного бюджета).

Согласно предпосылкам нашей модели, именно по этим двум каналам поступают компенсации, которые государство с развитой системой социальной защиты использует для обеспечения мира в сфере общественного труда и блокирования участия в процессах принятия политических решений. Если не принимать во внимание вызываемые кризисами нарушения равновесия, которые транслируются в жизненный мир в административных формах, то можно сказать, что капиталистический рост вызывает конфликты в жизненном мире прежде всего вследствие расширения и внутреннего уплотнения монетарно-бюрократического комплекса. Конфликты возникают прежде всего там, где роли потребителя и клиента изменяют социальный контекст жизни, ассимилируя его с системно интегрированными сферами действия. Эти процессы всегда были составной частью процесса капиталистической модернизации; исторически они успешно преодолевали защитные барьеры затрагиваемых ими сфер в тех случаях, когда речь шла о перемещении материального воспроизводства жизненного мира в формально организованные сферы действия. Но когда под угрозой оказываются функции символического воспроизводства жизненного мира, он оказывает упорное сопротивление и успешно удерживает линию фронта между собой и системой.

III. «Современную форму понимания» мы определили, как структуру коммуникации, которая в сферах мирской деятельности характеризуется неоднозначно. С одной стороны, коммуникативные действия сильнее отрываются от нормативного контекста и в основном концентрируются в сфере непредсказуемых ситуаций. С другой стороны, формы аргументации различаются в зависимости от институтов, а именно: теоретический дискурс — в научном учреждении; морально-практический — в общественнополитической сфере и правовой системе; наконец, эстетический критицизм — в литературе и искусстве. В начальной стадии современного периода область сакрального еще полностью не исчезла; в секуляризированной форме она сохранялась в еще не лишившемся ауры созерцании произведений искусства, в переходных формах еще не вполне светской буржуазной культуры, в религиозных и философских традициях. Но, по мере того, как этот островок сакрального сужается, выявляется также синдром «претензий на значимость», становится заметной «потеря смысла», так занимавшая Вебера. Исчезает различие степени рациональности, которое всегда существовало между областями сакрального и мирского. Потенциал рациональности, высвобождаемый в области обыденной жизни, до того времени ограничивался и нейтрализовался мировоззрением. С точки зрения структурного подхода, мировоззрения отличались более низким уровнем рациональности по сравнению с повседневно-бытовым сознанием, но в то же время они были лучше проработаны и артикулированы интеллектуально. Более того, мифические или религиозные взгляды на мир столь глубоко укоренились в практике совершения ритуалов и отправления культов, что мотивы и ценностные ориентации, ненасильственно сформированные в коллективных убеждениях, были защищены от влияния противоречащего им опыта и рационализма повседневной жизни. В результате секуляризации буржуазной культуры положение меняется. Исчезает иррациональная, свято сохранявшаяся связующая сила, ограничивавшая рационализм сферой повседневной жизни. Испаряется субстанция фундаментальных убеждений, освященных культурой и не требовавших обоснования.

Па основании логики процесса рационализации культуры можно определить гот пункт, в направлении которого происходит развитие модерна в культуре: с ликвидацией разницы в уровне рационализма между сферой мирского поведения и решительно утратившей свое очарование культурой последняя лишается тех свойств, благодаря которым она была в состоянии выполнять идеологические функции…

Мир жизни всегда конституируется в форме глобального знания, интерсубъективно разделенного между членами общества. Таким образом, приемлемой заменой отсутствующих ныне идеологий может быть попросту то обстоятельство, что повседневные знания, появляющиеся в целостной форме, остаются рассеянными или, по крайней мере, никогда не достигают такого уровня артикуляции, когда только одно знание может быть принято, как имеющее силу в соответствии со стандартами современной культуры. Происходит ограбление повседневного сознания, оно лишается своей способности к синтезированию, становится фрагментированным.

Что-то подобное и происходит в действительности. Характерная для западного рационализма дифференциация науки, морали и искусства не только приводит к их обособленному существованию как отдельных сфер, разрабатываемых специалистами, но и к их отделению от самобытно развивающегося в процессе повседневной практики потока традиций. Этот раскол снова и снова заявляет о себе как проблема. Попытки упразднить «философию» и искусство были бунтом против структур, которые подчинили повседневное сознание стандартам эксклюзивных экспертных культур, творимых специалистами, развивающихся в соответствии со своей собственной логикой и недоступных широким массам.

Повседневное сознание, отосланное к традициям, претензии которых на значимость уже отвергнуты, оказывается вне сферы влияния традиционализма и пребывает в состоянии безнадежного распада. Место «ложного» занимает «фрагментированное» сознание, которое препятствует просвещению с помощью механизма овеществления. Только таким образом выполняются условия колонизации жизненного мира: императивы автономных подсистем, сбросив идеологические покровы, завоевывают, подобно колонизаторам, пришедшим в первобытное общество, жизненный мир извне и навязывают ему процесс ассимиляции. При этом рассеянные осколки культуры периферии не складываются в целостную картину, позволяющую ясно представить сущность игры, в которой участвуют метрополии и мировой рынок…

• [1] История теоретической социологии: в 4 т. Т. 4. СПб.: РХГИ, 2000. С. 111.
• [2] 195.HabennasJ. Knowledge and Human Interests. London: Heinemann, 1971. P.
• [3] HabermasJ. Knowledge and Human Interests. London: Heinemann, 1971. P. 212.
• [4] Habermas J. Die Postnationale Konstellation. Politische Essays. Frankfurt: Suhrkamp, 1998.
• [5] Сокращено по источнику: Теоретическая социология: Антология: в 2 ч. Ч. 2 / сост. и общ. ред. С. II. Баньковской. М.: Книжный дом «Университет», 2002.