Психологические основы доказывания

По всем вопросам убедительные доказательства открываются нами лишь тогда, когда мы и без того достаточно убеждены в истинности доказываемого.

Йожеф Этвеш

Психологические основы доказывания — это психологические особенности деятельности в процессе доказывания его субъектов — следователя и других субъектов доказывания.

О психологических особенностях следственной деятельности, психологии других участников процесса существует значительная криминалистическая и процессуальная литература^[1]. Все авторы единодушны в оценке и характеристике следственной деятельности, как творческой, протекающей в условиях дефицита времени, в экстремальных условиях, вызывающих порой стрессовое состояние следователя, требующих неординарных, порой эвристических решений. Подчеркивается такая особенность следственной деятельности, как необходимость преодоления и нейтрализации противодействия лиц, заинтересованных в неудаче расследования, в сокрытии истины по делу.

Не останавливаясь на вопросах, достаточно подробно исследованных в литературе, рассмотрим лишь некоторые дискуссионные и мало разработанные проблемы психологии доказывания. К их числу относятся психологические особенности деятельности следователя в условиях тактического риска и информационной неопределенности, типичные формы и способы противодействия расследованию, психологические основы формирования внутреннего убеждения субъектов доказывания^[2].

Типичной для начала процесса доказывания представляется ситуация информационной неопределенности, в которой приходится действовать следователю, поскольку большинство преступлений, особенно тяжких, совершается в условиях неочевидности. Именно на ситуацию информационной неопределенности рассчитаны типичные версии и разрабатываемые алгоритмы расследования. Одной из задач первоначального этапа расследования и является устранение или хотя бы существенное ослабление информационной неопределенности, накопление данных, позволяющих следователю составить более или менее полное представление о событии и его участниках.

Типичность ситуации информационной неопределенности обусловливает требования к наличию у следователя определенных психологических качеств: наблюдательности, внимательности, способности к детальному анализу обстановки, к творческому мышлению и, наконец, эмоциональной устойчивости. В совокупности со знанием закономерностей возникновения информации о преступлении и преступнике, способов совершения и сокрытия преступлений это дает ему возможность накопления сведений о механизме события и получения оснований для принятия необходимых организационных и тактических решений.

Версии, формирующиеся на начальном этапе расследования, позволяют начать расследование по горячим следам и постепенно преодолеть информационную неопределенность. Этим же целям служат в принципе и первоначальные следственные действия.

Так, одной из задач осмотра места происшествия, проводимого еще до возбуждения уголовного дела, служит ориентирование следователя в существе события, подлежащего расследованию. Успешное выполнение этой задачи позволяет сразу же сократить число типичных версий, предположительно объясняющих механизм и содержание события, выбрать наиболее правильное направление расследования. Не случайно поэтому от качества осмотра места происшествия в конечном счете зависит успех расследования.

Мыслительная деятельность следователя при осмотре протекает на фоне тех психических процессов, которые определяют его состояние и способность выполнения профессиональных задач. Анализируя психологические основы осмотра места происшествия, Ф. В. Глазырин справедливо заметил: «Именно такая сложная мыслительная деятельность следователя, основанная на правовых, криминалистических, психологических знаниях, профессиональном и жизненном опыте, с использованием помощи специалистов, других участников этого процессуального действия, на проявлении профессионально необходимых психологических качеств, делает осмотр места происшествия рациональным и эффективным, позволяет определить связь обнаруженных объектов с расследуемым событием, выявить различные причинные зависимости между обнаруженными явлениями, негативные обстоятельства, распознать возможные инсценировки»^[3]. Таким образом, с полным правом можно заключить, что психологические основы осмотра — составная часть психологии доказывания.

То же самое относится и к другим следственным действиям, в особенности тем, при производстве которых следователь сталкивается с противодействием расследованию, на чем подробнее мы остановим я далее.

Информационна неопределенность, в условиях которой протекает процесс доказывания, делает весьма актуальным решение проблемы тактического риска.

В общей форме под тактическим риском понимается допущение отрицательного результата предпринимаемых следователем действий в процессе доказывания^[4].

Ситуация риска возникает уже на начальном этапе расследования, когда следователь стоит перед выбором наиболее вероятной версии, подлежащей проверке в первую очередь. Риск в этом случае заключается в том, что «следователь, „замыкаясь“ на одну, наиболее подходящую, на его взгляд, версию, оставляет без внимания остальные версии, упуская время, с каждым днем утрачивая возможности раскрыть преступление»^[5]. Естественно, что ситуация риска создает определенную психологическую напряженность, преодолеть которую, и то до известной степени, позволяет лишь профессиональная адаптация следователя к рискованным ситуациям.

Как отмечает Г. А. Зорин, «риск — естественный составной элемент следственной деятельности в условиях концентрации проблемных ситуаций, которые постоянно ставят следователя перед необходимостью выбора»^[6].

В психологии под риском понимают ситуативную характеристику деятельности, состоящую в неопределенности ее исхода и возможных неблагоприятных последствиях в случае неуспеха. Это понятие имеет в психологии три взаимосвязанных значения:

• 1) риск как мера ожидаемого неблагополучия при неуспехе в деятельности, определяемая сочетанием вероятности неуспеха и степени неблагоприятных последствий в этом случае;
• 2) риск как действие, в том или ином отношении грозящее субъекту потерей (проигрышем, травмой, ущербом);
• 3) риск как ситуация выбора между двумя возможными вариантами действия: менее привлекательным, зато более надежным, и более привлекательным, но менее надежным, исход которого проблематичен и связан с возможными неблагоприятными последствиями.

Обычно выделяют риск оправданный и неоправданный^[7] и различают две разновидности рискованных ситуаций:

• а) где исход зависит от случая (шансовые ситуации);
• б) где исход зависит от способностей субъекта (ситуации навыка).

Оказывается, что при прочих равных условиях более высокий уровень риска наблюдается в ситуациях, связанных не с шансом, а с навыком, «когда человек считает, что от него что-то зависит»^[8].

Поскольку проблемная ситуация типична для следственной деятельности вообще, в том числе и при производстве отдельных следственных действий, возможность неблагоприятных последствий необходимо учитывать не только при выборе направления расследования (отдавая предпочтение наиболее вероятной версии), но при производстве предъявления для опознания, следственного эксперимента, обыска и т. п.

Выбор решения в ситуации риска может быть результатом логического анализа ситуации, «просчета» возможных последствий действий в совокупности с мерами по снижению степени риска, но может быть и интуитивен, в первом приближении необъясним, быть следствием инсайта, внезапного «озарения» следователя. Такое озарение представляет собой догадку, в основе которой нет ничего сверхъестественного, не поддающегося анализу.

По определению А. Р. Ратинова, одним из первых исследовавших проблему интуиции применительно к следственной деятельности, «интуиция — неосознанное постижение отдельных положений, которое не выведено логическим путем»^[9]. Но интуиция, как и любое решение, основано на прошлом опыте человека. Интуитивное решение поддается логическому анализу, позволяющему выявить тот путь, который фактически привел к интуитивному решению, хотя этот путь при принятии решения не осознавался, существовал в «свернутом виде». Как отмечает А. Р. Ратинов, зачастую мыслительный процесс протекает неуловимо, наряду с полными логическими формами, которые принимаются в сокращенном виде, а иные вовсе выпадают, опускаются как давно известные, проверенные опытом, доказанные практикой или установленные какой-либо отраслью знаний. В результате полученный вывод представляется чистой, ничем не обусловленной догадкой. Фактически же он был подготовлен предыдущим мыслительным процессом. «Вспыхивая в сознании как готовое положение, интуитивная догадка перескакивает через ряд звеньев осознанного логического рассуждения и открывает свойства и связи явлений прежде, чем дискурсивное мышление следователя успеет доказать их соответствие действительности… В процессе доказывания знание интуитивное должно быть превращено в логически и фактически обоснованное достоверное знание»^[10].

Интуиция следователя может сыграть существенную роль не только в ситуации тактического риска, но и в других случаях проявления психологических свойств личности следователя как субъекта доказывания, например при установлении следователем психологического контакта с проходящими по делу лицами как одного из необходимых условий получения доказательств «от людей».

Под психологическим контактом принято понимать создание атмосферы доверия к следователю, мотивам и целям его действий, формирование у субъекта общения со следователем убеждения, что следователь в своих действиях и поведении руководствуется лишь желанием установить истину и свободен от всего личного.

Психологический контакт устанавливается в процессе общения следователя с участниками следственных действий. Подготовка к этому общению — важный элемент подготовки к проведению следственного действия. А. В. Дулов указывает, что установление психологического контакта требует от следователя проявления его коммуникативных свойств; умения привлекать к себе внимание, пробуждать интерес, доверие, подчас симпатию к личности следователя. «Степень использования коммуникативных свойств находится в прямой зависимости от целей общения, личностных качеств участников, с которыми предстоит вступить в общение. Следователь должен стремиться установлением психологического контакта вызвать предельную психическую активность у будущих участников»^[11].

Помимо установления психологического контакта, подготовка следователя к общению с участниками следственных действий должна включать в себя и подготовку его к активному психическому воздействию на участников, и подготовку к возможному противодействию со стороны тех участников, которые заинтересованы в сокрытии истины по делу.

По определению Н. П. Хайдукова, «воздействие следователя на участвующих в деле лиц с целью выполнения задач, поставленных перед ним законом, допустимо и правомерно только тогда, когда у субъекта, на которого оказывается воздействие, имеется свобода выбора линии своего поведения, свобода принятия того или иного решения в конкретной процессуально-тактической ситуации, связанной с расследованием преступления. Допустимое и правомерное воздействие следователя прежде всего должно побудить человека, на которого оно направлено, к сознательному изменению принятых решений, к тому, чтобы пересмотреть линию своего поведения, которая противоречит интересам общества и целям правосудия»^[12]. Об этом же пишет и А. Р. Ратинов: «Правомерное психическое влияние само по себе не диктует конкретное действие, не вымогает показание того или иного содержания, а вмешиваясь во внутренние психические процессы, формирует правильную позицию человека, сознательное отношение к своим гражданским обязанностям и лишь опосредственно приводит его к выбору определенной линии поведения»^[13].

Психологическое воздействие следователя на участников расследования играет особенно важную роль при преодолении их противодействия установлению истины.

Характеризуясь в целом как противодействие следствию, тактика недобросовестных участников следственных действий может выражаться в пассивном и активном сопротивлении усилиям следователя установить истину по делу.

Формами пассивного сопротивления являются:

• • отказ от дачи показаний;
• • немотивируемое («голое») отрицание фактов с целью выиграть время для построения системы их опровержения;
• • умолчание о фактах;
• • неявка по вызову следственных и судебных органов;
• • несообщение запрашиваемых сведений и невыдача требуемых объектов (предметов, документов);
• • неоказание помощи;
• • невыполнение требуемых действий и отказ от участия в следственных действиях и/или подписания соответствующих протоколов.

Активное противодействие следствию проявляется в следующих формах:

• • умышленная дезинформация следователя — дача ложных показаний, обман, создание лжедоказательств путем инсценировок, фальсификации предметов, документов и т. п.;
• • сокрытие и уничтожение нужных предметов или документов;
• • подстрекательство к даче ложных показаний и неповиновению следователю;
• • склонение к отказу от данных правдивых показаний путем угроз, иного насилия, подкупа и т. п.;
• • прямое сопротивление следователю;
• • уничтожение доказательств при ознакомлении с материалами следствия^[14].

Но наиболее опасными формами противодействия расследованию являются понуждение следователя к противоправным действиям и решениям путем угроз, физического насилия, подкупа и т. п. Особенно опасный характер приобретает противодействие в тех случаях, когда оно исходит от вышестоящих руководителей следователя, иных коррумпированных сотрудников властных структур. Преодоление подобного противодействия требует наличия у следователя таких психических качеств, как мужество, принципиальность, решительность, требует умения просчитывать варианты последствий своих действий по преодолению негативных влияний.

Психологическую окраску имеет и процесс формирования внутреннего убеждения следователя и других субъектов доказывания. Понятие внутреннего убеждения следователя и суда формировалось на основе теории свободной оценки доказательств в середине XIX в. В России это понятие привлекло к себе самое пристальное внимание в период разработки и первого опыта применения судебных уставов 1864 г. В последующем это понятие анализировалось при характеристике оценки доказательств в разных системах уголовного процесса. В дореволюционной процессуальной литературе всячески подчеркивалось, что оценка доказательств «по внутреннему убеждению и совести» — это не решение дела «по непосредственному впечатлению или по произвольному усмотрению». «Для того, чтобы внутреннее убеждение не переходило в личный произвол, — писал И. Я. Фойницкий, — закон, не связывая судью легальными правилами, заботится, однако, о выработке его убеждения при условиях и в порядке, которыми обеспечивается, что всякий рассудительный и здравомыслящий человек при тех же данных пришел бы к одинаковому заключению. Правила о таких условиях и порядке имеют высокое значение; ими устанавливается грань между судейскою свободою и индивидуальным произволом»^[15].

И. Я. Фойницкий и другие авторы в целом одинаково трактовали эти правила, считая, что внутреннее убеждение должно быть:

• а) выводом из доказательств, проверенных в порядке, предусмотренном законом;
• б) основано на рассмотрении и оценке всех доказательств по делу («Из этого правила, обеспечивающего полноту судебного разбора, вытекает крайне важное право сторон на представление имеющихся у них доказательств: суд не может отказать им в таком представлении под предлогом, что дело для него уже разъяснено другими доказательствами или что он не имеет к доказательству доверия»^[16]);
• в) основано на оценке доказательств в их совокупности;
• г) основано на оценке каждого доказательства «по его собственной природе и по связи с делом»^[17].

Эти основания формирования внутреннего убеждения были восприняты и советскими процессуалистами: «внутреннее судейское убеждение есть разумная (выделено мной. — А. Б.) уверенность советских судей в правильности их выводов по делу, достигнутая тщательным и всесторонним исследованием обстоятельств дела и вытекающая из твердо установленных и достоверных обстоятельств дела. Судейское убеждение лишено всякой иррациональности, это не интуиция и не безотчетное чувство, а твердая уверенность судей в виновности или невиновности обвиняемого, основанная на том, что именно этот вывод — и только он — вытекает из обстоятельств дела, а все иные возможные решения дела отброшены как находящиеся в противоречии с обстоятельствами дела и не соответствующие действительности»^[18]. Заметим, что «разумная уверенность» означает уверенность в достижении истины, уверенность в невероятности противоположного вывода в данных условиях, а не вообще. В сущности, из этого можно сделать выводы относительно содержания объективной истины как сочетания данных достоверных и данных весьма вероятных, т. с. данных, разумная вероятность которых представляется достаточной для принятия убежденного решения. Разумная уверенность основывается на разумной достаточности.

О гносеологическом и логическом значении внутреннего убеждения уместнее вести речь при рассмотрении такой фазы доказывания, как оценка доказательств, поэтому здесь ограничимся рассмотрением вопроса о психологической природе внутреннего убеждения.

С психологической точки зрения, убеждение — это уверенность, отсутствие сомнений в правильности вывода. Сомнение как сложное психическое состояние включает «сознание недоказанности, неубедительности, переживание неудовлетворенности тем,* что выдается за истину, за решение поставленной задачи»^[19]. А. Р. Ратинов считает, что в процессе доказывания сомнения играют положительную роль, поскольку побуждают к поиску новых данных для их устранения. Поскольку чувство уверенности и противоположное чувство сомнения представляют собой, по терминологии психологии, интеллектуальные эмоции, внутреннее убеждение — категория психологическая, что подчеркивается словом «внутреннее»^[20]. Внутреннее убеждение характеризует психическое состояние субъекта доказывания, причем не только следователя и суд, но и остальных участников этого процесса и поэтому с полным правом может считаться одним из элементов психологических основ доказывания.

• [1] См.: Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. М., 1967; Дулов А. В. Судебная психология. Минск, 1970, 1975; Дулов А. В. Основы психологического анализа на предварительном следствии. М., 1973; Котов Д. П., Шиханцев Г. Г. Психология следователя. Воронеж, 1976; Баев О. Я. Конфликты в деятельности следователя. Воронеж, 1981; Хайдуков Н. Я. Тактико-психологические основы воздействияследователя на участвующих в деле лиц. Саратов, 1984; Ратинов А. Р., Ефремова Г. X. Правовая психология и преступное поведение. М., 1988и многие др. работы.
• [2] Об оценочной деятельности в процессе доказывания подробнеебудет сказано далее.
• [3] Глазырин Ф. В. Психология следственных действий. Волгоград, 1983. С. 14.
• [4] Сам термин «тактический риск» был введен Р. С. Белкиным дляобозначения ситуации, грозящей провалом замысла следователя припроведении следственного действия, в частности очной ставки (см.:Белкин Р. С. Криминалистика. М., 1974. С. 366). Позднее он понималэтот термин шире, говоря о «принятии решения в условиях тактического риска, когда возможность отрицательных последствий допускается при принятии решения и отсутствие более „выигрышной“ альтернативы побуждает нас принимать решение, несмотря на имеющийсяриск» (Курс криминалистики. Т. 3. § 7.5.2). Мы будем в основном следовать именно такой трактовке (см, также: Белкин А. Р., Гикзбург А. Я. Криминалистическая тактика. Алма-Ата, 1998. С, 34—35),
• [5] Зорин Г. А. Криминалистическая эвристика. Гродно, 1994. Т. 2.С. 64.
• [6] Там же. С. 62.
• [7] Краткий психологический словарь. М., 1985. С. 308—309.
• [8] Там же.
• [9] Ратинов А. Р. О следственной интуиции // Соц. законность. 1968.№ 4. С. 26.
• [10] Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей.С. 135−137.
• [11] Дулов А. В. Основы психологического анализа на предварительном следствии. С. 136.
• [12] Хайдуков Н. П. Указ. соч. С. 26.
• [13] Ратинов А. Р. Судебная психология для следователей. С. 163, 164.
• [14] Подробнее см.: Белкин Р. С. Очерки криминалистической тактики. Волгоград, 1993.
• [15] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 1910.Т. 2. С. 192−193.
• [16] Там же. С. 193.
• [17] Там же. С. 195.
• [18] Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1.С. 337.
• [19] Левитов Н. Д. О психических состояниях человека. М., 1964.С. 92 (цит. по: Теория доказательств в советском уголовном процессе.М., 1973. С. 479).
• [20] См.: Теория доказательств в советском уголовном процессе / Подред. И. В. Жогина. С. 479, 480.