Г. Гегель о свободе
Г. Гегель сознательно или бессознательно смешивает два вопроса: вопрос о свободе и вопрос о компетентности. Он хочет обосновать тезис, согласно которому чем более человек компетентен, тем более он свободен. Но такая свобода недостижима, ибо человек не может быть компетентен во всех вопросах и в достаточной полноте. Это свобода, вечно откладываемая «на потом». Таким пониманием свободы удобно… Читать ещё >
Г. Гегель о свободе (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Нетрудно убедиться, что философия Г. Гегеля как бы пронизана идеей свободы, однако гегелевское понимание свободы во многих случаях отличается своеобразием. Впрочем, своеобразие гегелевского понимания отразило определенную эпоху и характерные черты западноевропейской мысли. Именно поэтому оно и представляет интерес, выходящий за рамки интереса только к Г. Гегелю. На примере гегелевской трактовки можно проследить характерные черты того умонастроения, которое стало достаточно влиятельным в самосознании европейской культуры XIX в.
Г. Гегель начинает с понимания свободы, заложенного святыми Отцами церкви. Он отдает себе отчет, что европейская трактовка свободы обязана своим происхождением христианству. Она связана с моральным аспектом понятия свободы: «Эта субъективная, или моральная свобода есть то, что в европейском смысле по преимуществу называется свободой. На основании ее права человек и должен, собственно, приобрести различия добра и зла вообще»[1]. В результате грехопадения человек утратил первозданную чистоту и наивную простоту. Теперь он обречен жить в противоборстве добра и зла, различать добро и зло, осуществлять свой выбор. Таково исходное христианское понимание свободы. Принимая его, Г. Гегель стремится расширить и углубить понятие свободы. Прежде всего, он устанавливает соотношение свободы с ее противоположностью — необходимостью.
Необходимость — это то, что обладает принудительной силой.
Человек не властен над необходимостью. Он вынужден с нею считаться, нравится ему это или нет. Классическим примером необходимости являются законы природы, открытые классическим естествознанием. Они действуют независимо от воли и желания людей. Человеку остается лишь изучать эти законы, считаться с ними и использовать в практической деятельности. Очевидно, что необходимость выступает ограничителем внешней свободы человека. Именно поэтому соотношение внешней свободы и необходимости привлекает Г. Гегеля. Ставя свободу в зависимость от отношения к необходимости, он выходит за рамки морального понимания свободы, характерного для христианства. В соотношении свободы с необходимостью свобода утрачивает моральное значение, свойственное ей как выбору между добром и злом.
В гегелевском контексте свобода выступает как свобода субъективного произвола. Ограничителем субъективного произвола, естественно, является необходимость. Но тогда приходится решать вопрос о том, как можно преодолеть необходимость. В противном случае свобода останется неполной, ограниченной. Ограниченная свобода — это уже, по существу, несвобода. Это страх перед необходимостью. Верный своему методу, Г. Гегель не идет по пути отбрасывания инобытия, в качестве которого здесь выступает необходимость. Необходимость следует не отбросить, а ассимилировать. Первым шагом на пути ассимиляции выступает познание необходимости. Познав необходимость (законы природы и общества), человек получает возможность подчинить необходимость своим интересам и потребностям. Однако это может произойти лишь при одном условии — если в самой необходимости присутствует свобода, хотя, конечно, в скрытом, «замаскированном» виде. «Истина самой необходимости в свободе», — утверждает Г. Гегель[2]. Таким образом, необходимость, о которой ведет речь Гегель, особого свойства.
Прежде всего, о гегелевской необходимости ни в коем случае нельзя сказать, что она слепа. Необходимость понимается как закономерность мира, ведущая его к определенной цели. Она не что иное, как другое имя «мирового разума», который осуществляет себя в природе и истории. Поэтому, по Г. Гегелю, тот, кто распознал необходимость, тем самым распознал разумность мироздания, его божественность. Тогда ему откроется за необходимостью свобода. Г. Гегель убежден, что конечная цель всего мироздания, которая должна осуществиться через человека и историю общества, — торжество свободы и разумности, которые в глубинной сути есть одно и то же.
Иначе говоря, мыслитель непоколебимо убежден в господстве и все большем торжестве разумности и свободы. Необходимость как внешняя и принудительная сила будет в конечном итоге побеждена (т.е. познана, ассимилирована). Она откроет свой невидимый истинный лик и превратится в свободу.
Таким образом, гегелевская свобода неизменно развивается в оппозиции с необходимостью. Свобода, по Г. Гегелю, возможна только как господство над необходимостью. Между свободой и необходимостью существует противоборство по принципу «кто кого». Однако данное противоборство сокрыто Г. Гегелем посредством взаимного «перехода» одной противоположности в другую. Свобода побеждает необходимость тем, что поглощает ее, ассимилирует, включает в свой состав.
В связи со свободой и необходимостью уместно обратить внимание на то, что Г. Гегель многократно обращается к проблеме господства и рабства. Речь у него идет о духовном господстве и духовном рабстве. Отношения людей друг к другу он во многом сводит к отношениям господства и подчинения: «…чтобы сделать себя значимым в качестве свободного и быть признанным, самосознание должно представить себя другому…» «При обязательном взаимном признании… между ними возникает отношение господства и рабства…» «Поскольку каждое… стремится к тому, чтобы… доказать и утвердить себя… то самосознание, которое свободе предпочитает жизнь, вступает в отношение рабства…» «Услужающий лишен самости. В качестве своей самости он имеет другую самость… Господин же, напротив, в услужающем созерцает другое Я как снятие, а свою собственную единичную волю как сохраненную…» «Но собственная личная и отдельная воля услужающего… совершенно исчезает в страхе перед господином…»[3]
Комментируя эти и аналогичные высказывания Г. Гегеля, К. Поппер замечает: «В этой теории человеческих отношений и их сведения к господству и подчинению трудно не заметить элементы истерии (речь идет о психической болезни. — В.Ш.). Я почти не сомневаюсь том, что гегелевский метод захоронения своих мыслей под грудами слов… является одним из симптомов истерии. Это некоторого рода бегство, способ скрываться от дневного света. Я не сомневаюсь в том, что этот метод Гегеля был бы прекрасным объектом для психоанализа, равно как и гегелевская первобытная мечта о господстве и подчинении»[4]. Несомненно, что в сведении всех человеческих отношений к отношениям господства и подчинения есть что-то ненормальное с психологической точки зрения. В современном Г. Гегелю обществе (как и в нашем) эти отношения играли (и играют) значительную роль. Однако в том случае, когда они вытесняют все другие отношения и люди теряют способность относиться друг к другу как равный к равному, независимо от социального положения, служебной или иной иерархии, тогда общество тяжело больно. Точно так же болен теоретик, принимающий такое положение за норму. Однако нас здесь интересует не чисто психологический момент, точнее, не только он. В чем состоит коренная теоретическая причина того, что в гегелевской философии отношения людей сведены к отношениям господства и подчинения? Думается, дело в том, что Г. Гегель неправомерно расширил сферу применения субъектно-объектной парадигмы, представив ее не как-то, что приложимо только к научному познанию, а как универсальную черту человеческого сознания и человеческого отношения к миру вообще.
Действительно, субъектно-объектный подход содержит в себе установку на господство субъекта над объектом. Однако в сфере научного познания (прежде всего естествознания) субъектно-объектный взгляд ограничен познавательными целями. Здесь — это условный прием вынесения человека за скобки мира, применяемый для того, чтобы можно было представить природу в чистом виде — «как если бы…» человека и человечества не было. Человек, делая вид, что его как бы нет, получает возможность рассматривать природу извне, со стороны. Этот прием для науки оправдан и необходим. Именно так он трактовался основателями методологии науки Нового времени, от Р. Декарта до И. Канта. Г. Гегель же распространяет его далеко за пределы естествознания. Его философия — это новая наука, охватывающая собой все, что только можно помыслить и вообразить. И всюду в ней определяющим оказывается субъектно-объектный взгляд. Г. Гегель обнаруживает противостояние субъекта и объекта буквально во всем. В каждом противостоянии кто-то должен одержать победу; кто-то оказывается в господствующем, а кто-то — в подчиненном положении. Гегелевская философия заключает в себе «технологию» достижения господства, правда, технологию весьма своеобразную, скрытую тем, что субъект и объект входят друг в друга, предполагают друг друга и т. д. Всегдашняя установка на господство над реальностью и другими людьми скрывает страх перед ними: вопрос «кто кого» чаще всего рождается из взаимного страха и отчуждения. Внутренняя несвобода стремится компенсировать свой страх за счет агрессии вовне. В частности, именно поэтому Г. Гегель связывает свободу с подчинением (познанием, овладением, осознанием) необходимости.
Г. Гегель сознательно или бессознательно смешивает два вопроса: вопрос о свободе и вопрос о компетентности. Он хочет обосновать тезис, согласно которому чем более человек компетентен, тем более он свободен. Но такая свобода недостижима, ибо человек не может быть компетентен во всех вопросах и в достаточной полноте. Это свобода, вечно откладываемая «на потом». Таким пониманием свободы удобно запретить высказывать собственное мнение, использовав ссылку на авторитет, указание на некомпетентность. Между тем изъян в компетентности не может, конечно, служить запретом на свободное суждение о любом предмете. Иное дело, что человек должен стремиться к компетентности, к полноте знаний. Но высказывать свое мнение он имеет право всегда, независимо ни от каких предварительных или внешних условий. В неотъемлемом праве на высказывание своего мнения состоит важный аспект свободы. Мера же компетентности или некомпетентности, глубины или поверхностности познаний устанавливается по критериям, не имеющим прямого отношения к свободе. Наоборот, свобода суждения — обязательная предпосылка определения меры компетентности. Только тогда, когда человек убежден в своем праве мыслить самостоятельно и в праве высказываться, он получает возможность определить меру собственной компетентности.
Г. Гегель прав, настаивая на том, что в познании нужно стремиться идти не от самого себя, а от предмета. Но ставя свободу в зависимость от уровня знаний, он обусловливает свободу тем, что является внешним по отношению к ней. Он убивает свободу в ее основе.