Эмпирическая концептуализация. 
Факт, наблюдение, эксперимент, описание

Известно, что опыт как совокупность знаний, навыков и технологий в биологии начинался с повседневного опыта. Такой добиологический опыт состоял из неточно очерченных впечатлений, качественных элементов знания, сформулированных на обыденном языке. На его основе формировались возможности первоначальных наблюдений, первых измерений и операциональных определений опытных понятий. Измерительные процедуры фиксируют эмпирическое значение понятий, в терминах которых уточняется их формальные (синтаксические) и смысловые (семантические) признаки.

Необходимо помнить рабочие определения важнейших процедур, основных способов эмпирического познания — наблюдения и эксперимента. Наблюдение — это познавательная процедура, с присущими ей свойствами целенаправленности действий и операций наблюдателя без его вмешательства в естественные состояния наблюдаемого объекта или условия события. Наблюдение возможно благодаря когнитивным, эмоциональным, волевым и мнемоническим способностям сознания. Когнитивные средства перцепции и мышления, интуиции и воображения позволяют извлечь нужную информацию о наблюдаемых объектах (событиях, явлениях), преобразовать ее, модифицировать или создать новое знание. Без эмоций нельзя произвести оценку и переоценку знаний и ценностей. Переживания напоминают аналитико-синтетические операции с последующей интерпретацией информации. Воля отвечает за регуляцию познавательных действий наблюдателя, а также за его настойчивость в достижении результата и способность к выбору, принятию и реализации решения. Что касается памяти, то ей мы обязаны умениями приобретать опыт, хранить, воспроизводить и передавать его от человека к человеку, от одного поколения к другому.

Эксперимент — частный вид наблюдения, особенностями которого являются такие черты, как:

• 1) активное вмешательство наблюдателя в естественный ход событий и процессов;
• 2) попытка воздействовать на природу изучаемого объекта;
• 3) использование материальных или понятийно-мыслительных средств.

Для эксперимента важно изолировать познаваемое событие или объект, получая о нем информацию в чистом виде, иметь возможность многократного повторения эксперимента (сохраняя при этом условия его проведения и контроль), а также возможность планомерного изменения, варьирования, комбинирования, создания новых условий наблюдения.

Как известно, в методологии научного познания выделяют несколько видов эксперимента.

Лабораторный эксперимент, процедуры которого отработаны в классической науке. Его структура фиксирует отношения между средствами (приборами) эксперимента, объектом наблюдения и самим экспериментатором, которые обладают автономией своих когнитивных назначений. При проведении лабораторного эксперимента в современном биологическом исследовании необходимо принять во внимание изменившуюся роль прибора. Так, продуктивность молекулярно-генетического эксперимента полностью определяется разрешающими ресурсами электронного микроскопа, создающего необходимые условия для наблюдения за микроявлениями и микропроцессами.

Исследовательские процедуры натурного эксперимента широко представлены в наблюдениях за разнообразными видами растительности (особенно в сельскохозяйственной практике экспериментирования) и в наблюдениях за поведением видов в естественных условиях.

Модельный эксперимент предполагает замещение познаваемого объекта его моделью. Модель позволяет получать сведения об оригинале, особенно это важно тогда, когда познавательная работа с объектом требует больших экономических затрат или когда невозможно осуществить эксперимент с объектом в лабораторных и естественных условиях. Сегодня есть основания полагать, что информационно-компьютерное моделирование является одним из наиболее перспективных способов биологического познания. Можно предположить, что развитие биоинформационных технологий в значительной степени будет происходить с помощью информационно-компьютерных моделей. Благодаря этим моделям можно получить как структурные (качественные), так и количественные (численные) представления о технологической природе биоинформационных процессов и явлений.

Необходимо сказать и об измерительном эксперименте. Он является частным видом наблюдения с целью получения количественной информации и оценки любого изучаемого в биологии явления и процесса. Для измерения создаются необходимые условия, включая средства, приборы, математические и другие языковые и символические средства, разрабатываются специальные методики. Измерение может отличаться определенной степенью приближения или быть достаточно точным. Особая роль в биологическом исследовании отводится результатам статистических вычислений.

Таковы краткие характеристики основных видов эксперимента, которые можно использовать в различных биологических дисциплинах. В тех дисциплинах, где используются методы лабораторного, натурного или модельного эксперимента, особенности рассуждения определяются не столько через предмет, сколько экспериментальными средствами. Тогда как в других областях научного познания эксперименту отводится весьма скромная роль. Правда, трудно представить ту область биологического познания, в которой нельзя было бы прибегнуть к технике мысленного эксперимента. Эксперимент все же считается тем особым способом познания, с помощью которого научные гипотезы можно подтвердить или опровергнуть, продемонстрировать большую или меньшую степень их правдоподобия.

Когда говорят о процедурах наблюдения, то по необходимости принимают во внимание следующие обстоятельства. Первое: известно, что отсутствие четкой границы между наблюдаемыми и ненаблюдаемыми явлениями, свойствами и отношениями вынудило методологов науки использовать так называемый принцип ненаблюдаемости. Второе: наблюдаемые явления, процессы, свойства или отношения зависят от наблюдателя, от того, каковы его цели, профессиональный опыт (включая языковый опыт, опыт использования математических средств и т. п.), его замысел и гипотезы.

Третье обстоятельство касается связей опыта, языка и логики, которые фиксируются в предложениях наблюдения. Конечно, предложения наблюдения, образующие, например, систему описания в биологии, должны в первую очередь соответствовать правилам языка и логики. Но в современной методологии науки существуют и другие требования, соблюдение которых благотворно сказывается на продуктивности наблюдений и описаний в, конкретной области научного познания. В частности можно назвать критерий интерсубъективности, введенный в методологию науки У. Куайном. Он сводится к следующему утверждению: если в опыте наблюдается одно и то же явление, то все говорящие на данном языке дают один и тот же ответ.

Еще раз хочется упомянуть о роли прибора в проведении современного биологического эксперимента. Дело не столько в том, что такой, например, прибор, как электронный микроскоп, представляет собой техническое устройство для наблюдения микроявлений, измерения, контроля, регулирования и вычисления, для сравнения зафиксированных величин. Он должен усиливать разрешающие возможности наших перцептивных способностей. Весьма существенным фактором является технико-информационная (компьютерная) оснащенность прибора. Но главное познавательное значение современного микроскопа заключается в том, что без него вообще нельзя создать необходимые условия для проведения лабораторного эксперимента и получения продуктивных результатов.

Результатом экспериментального познания считается описание научных фактов. С точки зрения повседневного опыта, нас окружают факты. Факты —это события, вещи, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Мы верим в их реальное существование и не задумываемся над тем, что наше восприятие фактов в значительной мере определяется тем опытом жизни, познания и общения, которым обладает каждый из нас. Умение видеть вырабатывается на протяжении всей жизни. То, что видит профессионал, не сможет заметить обычный человек. Мы смотрим и видим. Смотреть и видеть — не одно и то же. Мы смотрим глазами, а в актах видения задействован весь наш сознательный опыт. Известно, что, если слепому от рождения человеку сделана операция в зрелом возрасте и возвращено зрение, то ему надо учиться видеть. Определение фактов зависит от научных традиций, гипотез и теорий, от принадлежности ученого к определенной научной школе, от ценностных ориентаций, языка науки и т. п. Получается, что фактыэто вовсе не простые события, которые мы наблюдаем с помощью наших органов чувств (видим, слышим, осязаем, нюхаем, пробуем на вкус). Любой факт становится достоянием сообщества людей тогда, когда информация о нем выражена в языке. В науке факт приобретает свое значение не только в терминах соответствующего языка, но и в контексте тех задач, проблем, которые решаются в данной области научного знания. Более того, ученого, как правило, интересуют лишь те факты, которые «работают» на его теорию. Но природа фактов такова, что она дает постоянно пищу для разных теорий. Поэтому в науке порой отмечается жесткая конкуренция между теориями. Конкурентная борьба между сторонниками теорий могла бы быстро закончится, если бы каждая из теорий соотносилась бы с каким-то конкретным числом фактов, объясняемых ею. Но дело в том, что теоретическое развитие отличается некоторой автономией по отношению к фактам, ибо оно в значительной мере связано с утверждением различных мнений ученых о том, какие факты необходимо объяснять. В связи с этим целесообразно различать факты как реальные события (явления, вещи), которые мы наблюдаем в мире, и факты как высказывания о фактах, из которых строится научное описание в соответствии с требованиями языка конкретной научной дисциплины (в этом случае факт определяют в качестве знания о каком-то событии).

Различают единичный факт и статистический факт. Статистический факт можно охарактеризовать на примере известных наблюдений Г. Менделя за расщеплением наследуемых признаков. На основании многочисленных экспериментов он сформулировал известный закон независимого расщепления признаков. Он не только обнаружил, что соотношение разных типов потомков при расщеплении, например, равно 1:1 или 1:3. но и объяснил, почему происходит подобное расщепление. На основе его теории генетикам удалось построить статистическую модель, обобщавшую результаты опытов. Статистический факт может выступать как итоговый показатель в виде среднеарифметической величины. Только о случае расщепления описание фиксируется среднестатистическим разбросом, устанавливающим количественный показатель отношений между расщепленными признаками генов. Такой факт — это обобщенное знание, выраженное в конкретной форме с присущими ей признаками достоверности, рациональности и относительной замкнутости.

Экспериментальная наука определяется не через указание на предмет, а через указание на метод, с помощью которого изучают конкретную область знания. В одних науках эксперименту отводится ключевая роль, в других — весьма скромная. Эксперимент — это особая процедура, с помощью которой предположение может превратиться в более правдоподобное утверждение или быть опровергнуто. Обязательные условия эксперимента — наличие контроля и повторяемость (возможность воспроизведения). Чтобы осуществить эксперимент, необходимо извлечь из гипотез следствия, которые станут доступны проверке при заданных условиях; необходимо наличие методики, позволяющей воспроизвести эксперимент. Таким образом эксперимент — это способ опытной деятельности человека-исследователя, который его организует и проводит на основе его когнитивных установок, пристрастий и решений. Поэтому необходимо внести поправки на субъективные возмущения и теоретическую нагруженность опыта и эксперимента, в частности. Наука, как правило, основывается на наблюдениях, которые становятся точными лишь тогда, когда квантифицируются. Поэтому трудно переоценить ту роль, какая отводится в науке измерению.

Разумеется, экспериментальные способы познания не являются единственными признаками институциональной науки. Но эксперимент остается идеалом научно обоснованного знания. Только с помощью эксперимента можно определить, что именно следует считать научным описание или научной теорией. Исчерпывающее знание о каком-либо явлении в современной науке (биология не представляет собой исключения) достигается только тогда, когда мы в состоянии воспроизвести данное явление с помощью экспериментальных установок.

Научная революция как предмет рациональной реконструкции историко-научного развития всегда находилась в центре внимания методологов. Все научные теории не могут иметь в равной степени доказательного обоснования —это известный тезис И. Лакатоса¹⁰. Дело в том, что эмпирический базис знаний заметно варьируется от науки к науке. Для одних бывает достаточно обоснований фактов и индуктивной логики обобщений, а для других — не хватает. Пробабилизм как требование высокой вероятности научных теорий предполагал требования расчета, исходя из каждого конкретного случая опыта. Причем важно показать эмпирическое подтверждение данной теории, определяя вероятность ее подтверждения по отношению к ним.

История науки —это исгория соперничающих научных теорий, конкуренция идей и принципов, понятий и законов. В результате соперничества выдвигается то одна, то другая идея или теория. Чем интенсивнее соперничество, тем продуктивнее результаты. Лакатос утверждает, что когда одна исследовательская программа терпит поражение в ходе соперничества или теоретической конкуренции и ее вытесняет другая, то эксперимент, который способствовал такому разрешению познавательной ситуации, может быть назван решающим. Конечно, его решающее значение в том, что он демонстрирует эффект, подтверждающий правомерность побеждающей программы и вместе с тем провал той программы, которая уже проиграла в конкурентной борьбе.

Решающий эксперимент заставляет строить новые теории и формулировать новые понятия, он разрушает старые представления и теории. Решающий эксперимент устанавливает закономерности, которые не предсказываются известными теориями. Он обостряет конкурентную борьбу между теориями, объясняющими одну и ту же группу явлений, создает необходимые условия неопределенности проблемной ситуации, заставляя искать выход, новые пути и средства достижения искомой цели. Назначение решающего экс-^[1]

перимента не в опровержении результатов других, ранее проведенных, экспериментов, а в стремлении с помощью его данных ограничить предметную область теории. Если эксперимент не подтверждает теорию, это не означает, что он ее опровергает. К. Поппер указывает, что цель эксперимента в том, чтобы указать границы, в которых теория непротиворечива. Возможности теории (например, объяснительные) всегда соотносятся с фактами, на которые она экстраполируется.

Решающие эксперименты, как показывает история науки, сыграли роль поворотных моментов в наших представлениях о различных явлениях природы и общества и существенно расширили возможности познания. Таковы, например, экспериментальные результаты в области популяционной генетики, повлиявшие на формирование новой синтетической парадигмы в эволюционном учении. Обращаясь к исследованию определенной области биологической реальности, биолог заинтересован в конструировании точного описания тех объектов, на которых он сосредоточивает свое внимание. Биолога привлекают изменения, происходящие с этими объектами. Описание основывается на данных наблюдений и экспериментов, их последующем анализе, оценке, отборе и обобщении. Необходимо различать совокупность фактофиксирующих высказываний биолога и реальность изучаемых явлений, процессов, свойств. Явления и процессы могут наблюдаться как в естественных условиях, так и в условиях проведения экспериментов. Тогда как целостная совокупность фактов (высказываний) об этих явлениях или процессах оказывается под непосредственным конструктивным влиянием биологического образа мышления, воображения, логики и языка. Во всяком случае, ресурсы языка, логика высказываний (аргументации) и терминология влияют на адекватность, истинность биологического познания. Кроме того, любые опытные и теоретические рассуждения находятся в зависимости от методологических традиций, сложившихся в истории развития биологического знания.

Описание фактов в биологии налагает на изучаемую реальность соответствующие ограничения, как по форме, так и по существу. Общее место в биологических теориях заключается в том, что факты, добытые в наблюдениях, сводятся к тем, которые подлежат объяснению. Другими словами, дискурсивная аргументация фактов и их объяснения в значительной мере корректируются понятийным инструментарием, методами и особенностями мышления самих биологов. С историко-познавательной точки зрения нельзя с абсолютной достоверностью сказать, что понимали, например, Дарвин или Мендель под терминами «биологический факт», «биологическое описание» или «биологическая теория», «биологическое объяснение». Поэтому вряд ли можно биологов «выстроить» в историческую последовательность, ранжируя их познавательную компетенцию, но признакам ее соответствия или несоответствия канонам современного биологического исследования. Конечно, можно предположить, что современные биологические теории задают правильные критерии для оценки аналогичных рассуждений предшественников — биологов-классиков. Сегодня вряд ли у кого-то может вызвать возражение то, что в классической биологии вплоть до начала XX в. в исследовательской практике господствовали обычные способы наблюдения и систематизация их данных в виде соответствующих описаний. Тогда как XX век означал торжество экспериментально-лабораторных методов познания в биологических науках. Кроме того, характерным признаком опытной биологии было стремление исследователей сочетать данные наблюдений в полевых условиях с результатами экспериментальных исследований. В этом выражалась преемственная связь способов познания в современной и классической биологии. Эмпирические исследования Ф. Г. Добжанского можно считать одним из образцовых примеров выражения подобной преемственности. Он был пионером комбинаторного анализа, в котором сочетались методы наблюдения в нолевых условиях и методы лабораторного эксперимента. В одной из недавних работе подробно раскрываются когнитивные особенности опытного комбинаторного подхода Ф. Г. Добжанского, получившего свои результаты по популяционной генетике^[2]. В общем виде методологические черты проведения полевых исследований в естественных условиях наблюдения и экспериментальных исследований в лабораторных условиях наглядно демонстрируются в табл. 1.

Методологическая оценка современного состояния исследований в биологических науках фиксирует весьма устойчивые взаимосвязи эмпирических и теоретических способов (средств и форм) познания. Как и в классической биологии, сегодня начальные этапы познания так же связывают с наблюдениями и описаниями явлений. Их особенности затем сравнивают, обобщают, группируют, составляют классификации или типологии. Что касается экспериТаблица 1. Сравнительная таблица методологических признаков, выражающих традицию проведения полевых исследований в естественных условиях наблюдения и традицию экспериментальных исследований в лабораторных условиях в биологическом познании

ментов, то систематизация их результатов отличается большей аналитической разверткой, более высоким уровнем обобщения, более насыщенным математическим обеспечением и т. п. Однако уже на первых шагах наблюдений в своей полевой работе (не говоря о начальных фазах проведения лабораторных экспериментов) биолог (впрочем, также как и любой ученый) использует отвлеченные, порой очень абстрактные предположения и идеи, выдвигаемые им в качестве гипотез. То обстоятельство, что биолог с самого начала своих опытов руководствуется какими-то интуитивными соображениями или хочет проверить общепринятые мнения, свидетельствует о необходимости «дотеоретических» предпосылок. Причем необходимость присутствия теоретических соображений в самом начале исследования (часто смутных, часто плохо определяемых по понятийному содержанию и не артикулируемых по терминологической форме) ощущается и осознается все острее по мере дальнейшего развертывания.

Наблюдатель в полевых или экспериментально-лабораторных условиях оказывается в такой познавательной ситуации, когда он согласует собственные предположения с данными опыта. Часто создается иллюзорный эффект, будто бы гипотетические соображения исследователя извлекаются из опытных данных, хотя на самом деле весь эмпирический материал формируется им самим. Конечно, с методологической точки зрения важно, чтобы, несмотря на концептуальную условность, произвольность и неотчетливость, связи гипотетических соображений с описанием фактов укреплялись. Причем благодаря именно концептуально-эмпирической связи существование опытного материала приходиться постулировать с самого начала, еще задолго до того, как данные опыта приобретают статус проверенного и признанного знания. Дальнейшее накопление и систематизация опытного знания об изучаемых явлениях способствует прояснению исходных гипотетических допущений, уточнению их объяснительных и обобщающих ресурсов. Проблема биолога-экспериментатора заключается в составлении описания, которое бы соответствовало семантико-синтаксическим требованиям языка и логики. Описания результатов наблюдений оказываются вербальными конструкциями, подготавливая их таким образом к объяснению.

Уже на начальных фазах наблюдений в естественных или экспериментальных условиях биологу необходимо искать ответы на вопросы, которые были им предварительно сформулированы в виде намерений или предположений. Ведь сам эксперимент — способ опытной деятельности исследователя на основе его собственных когнитивных установок, профессионального и личностного опыта (мировоззренческой ориентации, связей с традициями и научными школами), его приверженности к определенным идеалам, нормам и ценностям. Успешное проведение эксперимента предполагает соблюдение ряда условий. Во-первых, определение тех возможностей ответов-следствий на поставленные вопросы-гипотезы, которые доступны опытной проверке при заданных условиях эксперимента. Речь идет о правильной постановке вопросов и о необходимом обосновании гипотез. Во-вторых, разработка требуемой методики организации и проведения эксперимента, позволяющей не только принять решение, но и реализовать его. В-третьих, исследователь должен принять во внимание возможных или реальных оппонентов, подразумевая конкретного адресата. Данное условие предполагает корректирующие действия исследователя по ходу и результатам эксперимента —обязательный учет особенностей языка (сложившейся терминологии или разъяснения новых терминов и понятий) соответствующих биологических дисциплин, использование математических средств и формирование установки на объяснение и понимание результатов. В-четвертых, современный биологический эксперимент, как никакой другой, предполагает обсуждение возможностей выхода за познавательные границы в область прикладных значений. Сегодняшние биологи стремятся получить поддержку за пределами своей лаборатории. Ученый-биолог отчасти превращается в предпринимателя, занятого, помимо науки, формированием определенной инфраструктуры (с элементами экономики, политики, права и т. п.), от которой в значительной степени зависит судьба и реальные перспективы (прикладные, технологические) его экспериментальной практики. Ближайшие области прикладных и технологических приложений экспериментальной биологии — медицина и фармакология во всем разнообразии их дисциплинарных особенностей.

О теории в биологическом познании и теоретической биологии. Уодцингтон, размышляя о статусе теоретической биологии, обращается к ресурсам молекулярной биологии. С его точки зрения, статус теоретической биологии аналогичен статусу теоретической физики. Теоретическая физика занята принципиальными вопросами о природе явлений физики микромира, а молекулярная биология могла бы претендовать на принципиальное объяснение элементарных оснований всего разнообразия явлений биологической реальности. Признать наличие общей биологической теории означает выдать желаемое за действительное. Но многие биологи, например, из числа биохимиков испытывают искушение построить универсальную теорию и тем самым положительно ответить на вопрос о природе биологической реальности. Биология пока остается в стадии формирования теоретических оснований, благодаря которым появилась бы возможность объяснить трансформации сложных биологических систем к элементарным процессам и элементам. Вместе с тем разработка теорий перехода от элементарных оснований к сложным системам в биологии пока еще дело будущего. Правда, успехи анализа самих элементарных биохимических и биоинформационных оснований не вызывают сомнений. Развитием общетеоретических принципов движет стратегический интерес биологического познания.

Как утверждал один из известных европейских методологов науки Г1. Фейерабенд, наука процветает, когда в ней сосуществует множество разных гипотез. Склонность научной дисциплины превращаться в догму, пренебрегая аномальными идеями, которые существенно отличаются от общепринятых взглядов, создает условия, препятствующие познавательному прогрессу^[3]. Фейерабенд сформулировал принцип пролиферации, в соответствии с которым призывал создавать и разрабатывать теории, несовместимые с общепринятыми, даже если те имеют прочные обоснования и подтверждения. Принцип пролиферации рекомендует не только изобретать новые альтернативные теории, но и не отказываться от прежних, старых теорий, которые ранее уже были опровергнуты, так как они также вносят свой вклад в содержание конкурирующих теорий. Рассмотренный нами при обсуждении синтетической парадигмы биологического познания пример с концепцией морфогенетического поля в этом отношении показателен. Практически с начала XX в. концепция мо!>фогенетического поля то утверждалась, то опровергалась и отбрасывалась, ее то забывали, то вновь обращались к ней. Каждый раз она меняла свое содержание, участвуя в жесткой борьбе против популяционно-генетических представлений, сторонников которых она стимулировала вырабатывать более обоснованные построения.

Вряд ли можно возразить против того утверждения, что научные теории могут быть согласованы с фактами лишь в какой-то определенной степени. Рано или поздно научная теория утрачивает исчерпывающее соответствие данным опыта. Важно фиксировать установленные отклонения от данной теории и не рассматривать их как помехи, а напротив, видеть в них зародыши будущих новых теорий. Надеяться на формулировку теории, которая смогла бы охватить все известные факты в данной области научного знания, по меньшей мерю преждевременно, а возможность допускать позиции, альтернативные собственной, способствует своевременному обнаружению ее слабостей.

Конечно, научную теорию могут излагать дилетанты, с ней могут спорить теологи и философы, ее можно обсуждать на лекциях, но главное онтологическое назначение научной теории заключается в том, что она устремлена к истине, участвует в теоретико-познавательной борьбе с иными теоретическими парадигмами или гипотезами, с обыденными представлениями, оказывающими ей сопротивление. Научная теория может быть понята лишь в противоборстве с негативными построениями и тенденциями. История биологического познания демонстрирует особую продуктивность конфликтных ситуаций. Познавательные конфликты в биологических науках отличаются завидным постоянством постановки вопросов и поразительным разнообразием ответов на них, часто противоречащих друг другу. Сходство вопросов и противоречивость ответов создают напряженность и драматизм. Достаточно сослаться на классические примеры конфронтации сторонников преформизма и эпигенеза, механицизма и витализма по проблемам возникновения жизни. Весьма примечательно, что оживление в теологической и псевдонаучной среде наблюдается каждый раз тогда, когда споры биологов достигают высокого накала, когда обостряется конкуренция теорий в биологическом познании, а противоречивые ситуации ввергают самих биологов в замешательство. И каждый раз им приходится вновь и вновь подтверждать свои истины, уточнять аргументацию, наращивать когнитивную продуктивность теорий, обновлять экспериментальный багаж.

Историко-эпистемологические традиции в биологии показывают, что обращение к теории влечет за собой формирование полемической, критической установки в познании. В ходе полемики изыскиваются основания для того, чтобы усомниться в иных фактах, наблюдениях и опытах. Полемика стимулирует процессы теоретической конкуренции. Конкурирующие стороны стараются опровергнуть или спровоцировать своих противников, привести их в замешательство, заставить сомневаться. Полемическая атмосфера может достигать высокого уровня напряженности, благодаря которому только и удается заметить истинный харак тер, особенности языка, методов и претензий на обобщения новых теоретических подходов. Конкуренция обостряет противоречия между теоретическими позициями и обнажает их отношения. Правда, сами по себе теоретические разногласия еще ничего не говорят о когнитивном потенциале и практической (прикладной) пользе конкретных теорий. Но смысл вопросов, которые ставятся в новых теориях, прямо или косвенно выражает сущность и методологический статус биологического познания.

Конечно, есть точка зрения на биологическую теорию как на препятствие на пути познания живого. Действительно, теории часто предлагают взаимоисключающие ответы, создавая таким образом ситуацию, которая сбивает с толку исследователей. Кроме того, теория старается отвлечься от обыденных представлений и противопоставить себя им. Контраст теоретического знания с опытным проявляется в целом ряде его функций. Описательная функция теории позволяет выполнить операции по сравнению, обобщению, классификации и типологизации. Обычно указывают на две логико-когнитивных способности научной теории, ресурсы которых реализуются в отношениях с опытным знанием: на способность теории к дедуктивной систематизации знания, извлеченного из наблюдений и представлен нот в описании; на способность к индуктивной систематизации знания, извлеченного из наблюдений и представленного в описании. Теория эксплицирует предпосылки (гипотезы) проведенных наблюдений и экспериментов. Она критикует результаты опытов и осуществляет рефлективные операции, интерпретируя и оценивая их результаты. Теория выступает против скрытого знания, старается его обнаружить. Теория напоминает о проблематичности вопросов, ответы на которые были призваны дать эксперименты. Теория поддерживает скептический ресурс исследователя, критический взгляд которого не просто становится бдительнее, но и наделяется ироничностью, что способствует формированию отстраненной позиции не только по отношению к результатам других ученых, но и к своим собственным.

С философской точки зрения трудно творить о том, может ли быть теория одного биолога лучше теории другого, насколько вернее она представляет биологическую реальность (или какой-либо ее сегмент). Разумеется, было бы опрометчиво здесь разбирать дискуссии, публикуемые на страницах специализированных биологических журналов. Разнообразные биологические теории, обилие которых считается до сих пор одной из замечательнейших черт биологии, формулировались в противоборстве с нетеоретическим знанием (например, специальными эмпирико-научными знаниями, философскими или теологическими взглядами). Не будь сопротивления фактов, наблюдений или экспериментов, построить теорию не составило бы большого труда. Сегодня, как никогда прежде, познавательная ситуация в биологических науках требует «исторической подозрительности». Во всяком случае, познавательная конъюнктура, сложившаяся на биологическом «рынке знаний» с его биоинформационными технологическими перспективами, нуждается в том, чтобы ее рассматривали в исторической перспективе. Историчны не просто отдельные биологические теории, понятия и проблемы, а также и дискуссии вокруг них. Биологическое познание исторично по своей сути, по своей онтологии.

С историко-познавательной точки зрения можно говорить о дотеоретическом, теоретическом и дисциплинарно теоретическом состоянии биологии. Элементы наблюдений и процедур опытного наблюдения присутствуют уже у некоторых древнегреческих авторов (например, у Аристотеля). Предельный прагматизм нынешних биологических исследований, генная инженерия и биотехнологии меньше всего нуждаются в отвлеченных теоретических обобщениях, оставляя понятие о теории в ее классическом смысле слова в прошлом. Элементы теоретического знания (гипотезы, предположения), приемы теоретических рассуждений лишены былой автономии и вплетены в ткань прагматических и прикладных интересов биологического познания. Оценивая сегодня познавательные тенденции в биологии можно лишь надеяться, что биологические теории и законы, как и все на свете, возвратятся «на круги своя». Когда наскучит биоинформационный прогресс с его технико-технологическими приложениями, «страсти» по высоким теоретическим обобщениям в биологии возродятся снова, а биологи опять откроют для себя проблемы и устремятся к глубинным тайнам жизни.

Теоретическая концептуализация в биологическом познании. Закон и объяснение. С точки зрения классической теории познания принято считать, что познавательное значение причинности раскрывается, во-первых, в объяснении прошедших событий или процессов, во-вторых, в прогнозировании пока неизвестных свойств и отношений и, в-третьих, в определении целесообразных тенденций или телеологических изменений. Пытаясь понять причинные связи в организации и эволюции живой природы, биологи часто задаются вопросами «как?» и «почему?». Как действуют и взаимодействуют гены, клетки или отдельные органы живого организма?

Подобные вопросы возникают каждый раз, когда необходимо прояснить функционирование целого организма или его отдельных уровней, разобраться с тем, в чем заключается роль молекулы ДНК в передаче генетической информации. Постановка таких вопросов способствует обоснованию исследовательских гипотез и проведению наблюдений и экспериментов на их основе. Ответы на вопрос «как?» формулируются в терминах функциональных зависимостей, выражающих самые элементарные организационные (статические) и процессуальные (динамические) связи. Отношения между областью задания и областью значений функции с математической простотой и строгостью воплощают собой природу изучаемых явлений.

Что касается познания причинных связей эволюционных изменений, то они, как правило, конкретизируются ответами на вопрос «почему?». Этот вопрос, по замечанию Э. Майра, может означать: «чем вызваны эти изменения?» или ему можно дать телеологическую интерпретацию в виде вопроса «для чего?»^[4]. Конечно, биолога-эволюциониста будут интересовать ответы на вопрос «чем вызваны?». Едва ли можно исчерпывающе объяснить какую-либо структуру или функцию организма, не изучив ее формирования в процессе эволюции. Основная задача эволюциониста заключается в том, чтобы найти причины и таким образом объяснить наличие признаков у конкретного организма. Майр демонстрирует трудности причинного объяснения в биологии на примере перелетов птиц. Он выделяет четыре причины, вынуждающие птиц к перелетам. Экологическая причина перелета с одного места в том, что птицы могут погибнуть, например, от голода или холода. Генетическая причина: зависимость птицы от генетической конституции, в которой заложена способность правильного реагирования на воздействия окружающей среды. Внутренняя физиологическая причина в том, например, что многие птицы привыкли к определенной длине дня. Как только количество дневных часов уменьшается до порогового уровня, птица готова мигрировать. Внешняя физиологическая причина может быть связана, например, с резким изменением погоды (падение температуры и ухудшение погоды), что и обусловливает готовность птиц к перелету. Этот пример наглядно демонстрирует, что эволюционные явления оказываются под воздействием совокупности причин, действующих как мотив, как условие, как привычка. Причины могут быть непосредственными, ближайшими к конкретным процессам или изменениям в эволюции, а могут быть и основными, первичными.

Функциональная форма выражения причинных связей возникает в биологии как стремление отойти от механистической трактовки причинно-следственных связей (например, в духе лапласовского детерминизма). Понятие функции позволяет продемонстрировать точное распределение компонентов объекта исследования и указать на их взаимодействие. Вместе с тем в понятие функциональной зависимости замаскированы телеологические свойства. История биологического познания показывает, что исследователи часто сталкиваются с такими ситуациями в процессе познания, когда они не могут объяснить изучаемое явление в каузальных терминах. Поэтому они предпочитают пользоваться функциональным способом объяснения, с помощью которого надежно конспирируются телеологические признаки объекта познания. В биологическом познании телеологические возможности функционального объяснения превратили его в альтернативу причинного объяснения.

Что касается понятия закона в биологических науках, то его формулировки могут быть даны как в каузальных, так и в функциональных терминах. Причем причинные и функциональные формы выражения законов характерны как для калассической, так и для современной биологии. Разъяснение биологического закона основывается на общих признаках понятия «закон» в естественных науках. Во всяком случае, формулировка любого биологического закона должна отвечать общеметодологическим требованиям научного познания. Прежде всего закон должен быть сформулирован в форме, обладающей рядом существенных признаков. Например, импликативная форма выражения закона, условное высказывание вида: «Если какие-то конкретные события xi, X2,… х_п включены в отношение Я, то они включены и в отношение Q»; или «Если какието конкретные события Xi, X2,… х_п обладают свойством Р, то они обладают и свойством N». Законоподобные высказывания обладают предельно общим значением по отношению к данной предметной области (законы эволюции, генетики, биохимии и т. п.). В познавательном смысле закон фиксирует лишь необходимые и существенные устойчивые отношения или признаки в пределах данной предметной области. Таким образом закон выполняет свою основную познавательную функцию — функцию объяснения. Законоподобные высказывания сопровождаются обязательными указаниями на временные и пространственные границы их действия (например, время эволюционных изменений и окружающая среда). Наряду с объяснительной функцией закон обладает возможностью предсказания, определяя правдоподобные или высоковероятные суждения о свойствах, отношениях, явлениях пока еще не известных, не наблюдавшихся в опыте.

Проблема оправдания суждений о будущих событиях или фактах возникает потому, что такие суждения не являются ни отчетами об опыте, ни логическими следствиями описаний. Предсказание относится к тому, что еще не было предметом наблюдений. То, что произошло, не налагает ограничений на то, что еще может произойти.

Известный ответ Д. Юма на вопрос о том, каким образом предсказания связаны с нашим прошлым опытом, до сих пор сохраняет свою исследовательскую актуальность. Хотя обосновывать предсказание прошлым опытом познающего субъекта проблематично, разъяснение предсказательной функции закона возможно связывать с использованием закона (суждений закона) в качестве эффективного фактора развития научного познания.

Соотношение опыта и теории. Феномен конкуренции научных теорий. Суждения закона и объяснения выражают взаимосвязи опыта и теории в научном познании. С помощью закона ученые пытаются объяснить данные наблюдений и экспериментов, извлекая их в качестве следствий из теоретических предположений (высказываний закона). Та теория, которая объясняет данные опыта в качестве своих частных случаев, получает тем самым свое экспериментальное оправдание. Теории или гипотезы, подвергаемые проверке, находятся друг с другом в конкурентных отношениях. Та из теорий, которая прошла проверку опытом и получила экспериментальное подтверждение, становится лидером и повышает свою конкуретную способность. Когда в методологии науки обсуждают соотношение опыта и теории, то обычно обращают внимание на нагруженность опыта элементами теории и, в свою очередь, нагруженность теории значениями опыта. Так, например, целенаправленность и успех наблюдения достигаются за счет правильно выдвинутой гипотезы. Тогда |<�ак конкуретный потенциал теории определяется ее способностями объяснять факты.

Со времен классической науки сложилась давняя методологическая традиция обосновывать гипотезу или подтверждать истинность теоретических суждений в процедурах их проверки опытом (данными наблюдений и экспериментов). Но вот в конце XIX в. Ф. Ницше как-то заметил, что во всякой теории немалую прелесть составляет то, что она может быть опровергнута. Эта идея очень понравилась К. Попперу. Он наделил эту идею в своих работах 30-х годов XX в. статусом методологического принципа. Поппер счел традиционную процедуру подтверждения теории, в соответствии с которой ученые проверяли ее истинность экспериментальными средствами, недостаточной. Он предложил правило, суть которого заключалось в том, что ученый должен заранее уточнить (определить) при каких экспериментальных условиях он откажется от своих наиболее фундаментальных теоретических (гипотетических) допущений. Поппер настаивал на том, чтобы наблюдаемые признаки в экспериментальной ситуации, на основе которых можно будет опровергнуть теорию, были установлены заранее. Если ученый будет заблаговременно знать эти признаки, то он сможет их использовать в качестве критериев опровержения теории или гипотезы. Обсуждая возможности принципа фальсификации, Поппер предположил, что важнейшим фактором развития науки является решающий эксперимент с присущей ему способностью не столько подтверждать, сколько опровергать ее.

Действительно, рассматривая познавательную конкуренцию научных теорий в процессе развития конкретной научной дисциплины, можно зафиксировать такую ситуацию, в которой одна теория (под воздействием результатов решающего эксперимента) будет опровергнута, а другая обретет перспективу дальнейшего развития. Но конкурентная способность теории не только обусловливается ресурсами опыта, но и находится под воздействием многих других факторов познания (язык, научные коммуникации, прагматические соображения, познавательные идеалы, ценности, нормы и т. п.). Теория не умирает и не возникает из ничего. Можно, например, говорить о мучительно длительном пути формирования теории на основе сложившихся понятий, накопленного опыта, сформулированных законов, а также под влиянием новых открытий. Существенная роль в конкуренции научных теорий отводится научной традиции. Традиция выражает взаимосвязи современного положения в конкретной отрасли научного познания с историей ее развития. Если такая традиция приобрела статус общезначимого идеала и нормы познания, то характер ее воздействия на конкретное развитие научных теорий может отличаться как прогрессивными, так и консервативными признаками. Традиция может превратиться в великий тормоз развития конкретной научной дисциплины, она может способствовать стагнации, приводя систему понятий к застою и даже к вырождению. Подобные эффекты наблюдаются, например, в истории биологического познания, в известный период противостояния механистической и виталистической концепций живого.

С точки зрения рациональности научная теория должна соответствовать ряду критериев. Прежде всего это касается ее логической состоятельности, что фиксируется в актах проверки теории на непротиворечивость, понятийную связность, индуктивную, дедуктивную или индуктивно-дедуктивную систематизацию и другие логические маркеры. Кроме того, речь идет о критериях, определяющих объяснительную потенцию, или силу, научной теории. Здесь демонстрируются теоретические ресурсы разрешимости проблем, постановка которых инициирована в пределах предметной области конкретной дисциплины. Вспомним, например, об аксиоме разрешимости, сформулированной Д. Гильбертом в отношении научных проблем^[5].

Среди обширного перечня требований, которые предъявляются к постановке научной проблемы, внимание Гильберта привлекло обязательное соблюдение требования ее разрешимости. Кратко оно формулируется следующим образом. Научная теория обладает способностью к разрешению всех поставленных в ней проблем тогда и только тогда, когда она демонстрирует их разрешимость в смысле истинности или ложности предметных значений или в смысле демонстрации ее неразрешимости, когда будет доказана неизбежность неудачи всех попыток ее решить. Напомним, что аксиома о разрешимости может применяться к любым научным проблемам, а доказательство невозможности разрешения проблемы считается одним из самых эффективных средств получения нового знания.

Поэтому призыв Д. Гильберта «Вот проблема, ищи решение!», обращенный к математикам, может стимулировать поиски ученых любых других профессий.

Третий критерий, которому должна соответствовать научная теория, связан с ее критической способностью. Теория должна быть способна к интерпретации и сохранять объяснительную силу. По мере того, как теория утрачивает интерпретационные или объяснительные качества, она перестает лидировать и уходит на периферию познания. Но это еще не говорит о том, что данная теория полностью утратила свой когнитивный потенциал. Она по-прежнему может оставаться в составе данной дисциплины, продолжая сохранять свои возможности и действовать в режиме традиции.

С эффективностью и продуктивностью научной теории обычно связывают тот реальный вклад в решение насущных вопросов научного знания, которые отвечают назревшим потребностям науки в целом или каким-то ее отдельным отраслям. Конечно, с течением времени подобная эффективность может понижаться. Кризисный этап — вполне естественное состояние научного развития. Более того, кризис —это нормальное состояние науки. Если нет ощущения кризиса, если все катится по проторенным дорогам, если ученый использует уже давно наработанные стереотипы, апробированные методы, руководствуется проверенными моделями, — вот тогда можно говорить о симптомах надвигающегося кризиса. Кризис подобного рода выражается в том, что ученые не ищут новых путей, довольствуются старыми принципами, традиционными или устоявшимися приемами и методами познания. Такая ситуация должна вызывать тревогу, ибо познание в соответствии с подобными установками ведет к повторению пройденного этапа, к подтверждению ранее полученных результатов и, в конечном счете, — к застою, к стагнации.

Стагнационные тенденции приводят к увеличению смыслового объема понятий или теорий, к размыванию предметной области научной дисциплины, к появлению паразитических представлений и бессмысленных явлений, к пренебрежению к новым результатам, фактам, к их сокрытию. В качестве примера можно сослаться на «научные теории» Лысенко, сыгравшие вполне конкретную стагнационную роль в развитии генетики.

Если в науке есть новизна, конкуренция фактов или теорий, попытка введения новых методов и оправдания новых вариантов движения к искомым целям, то тогда это кризис в нормальном положительном смысле слова. Отсутствие острых критических ситуаций означает омертвение познания. Наука —спор без конца. Трудно было бы назвать какие-то установившиеся раз и навсегда законы, понятия, теории. Всякие соображения, претендующие на новизну, вызывают дискуссию, затем апробацию, далее — углубленную проработку либо опровержение. Конечно, это ни в коей мере не означает, что в научном общении отсутствуют эмоции и даже болезненные реакции, но сам спор, обсуждение—это механизм научного развития.

История науки знает две системы управления, две совокупности методов борьбы и выживания в критической ситуации. Во-первых, это система мер по консервации научной теории (введение гипотез или допущений типа ad hoc, отказ от уступок конкурирующим теориям, обращение к внетеоретическим (идеологическим) средствам, поддержка старых принципов и традиционных методов). Во-вторых, система мер по реформированию и обновлению состава научной теории: осуществляется пересмотр оснований теории, делаются уступки теориям-конкурентам, уступки в отношении новых фактов, отказ от скомпрометировавших себя методов и принципов познания, замена или модификация понятийного состава.

Для понимания гой и другой методологической позиции, определяющей выход из кризисной ситуации, необходимо произвести переоценку понятийного потенциала соперничающих теорий. Дело в том, что расхождение между теоретическим консерватизмом и теоретическим реформизмом коренится в различной оценке внутренних сил и возможностей научного познания. Консервативное мировоззрение воплощает традиционный взгляд на научную теорию как на единственную и самую лучшую теоретическую возможность из всего множества теоретических возможностей. Защитники консервативных установок в научном развитии выбирают все доказательства оптимальности и истинности решений, связанных с этой теоретической системой понятий. С другой стороны, они лучше всего осведомлены об уродливых или болезненных тенденциях в данной теории, поэтому стремятся предпринять терапевтические меры, которые могут дать хотя бы временный оздоровительный эффект, а также использовать все профилактические средства. Реформаторские новации сопряжены с применением критических методов, и в первую очередь методов, опровергающих теорию.

Научную теорию нецелесообразно сводить только к простым объяснениям фактов. У. Джемс писал, что теории представляют собой не ответы на загадки, не ответы, которые могут нас успокоить, — теории становятся орудиями. Инструментальная функция теории в познании составляет суть прагматической доктрины лидирующей науки. Прагматизм скорее похож на способ улаживания споров, которые без него могли бы тянутся сколь угодно долго. Конкурентоспособная научная дисциплина оставляет за собой исследовательскую перспективу, предоставляя другим дисциплинам и теориям возможности воспользоваться ею. Каждая из теорий смело может выйти в такой «коридор» перспективных возможностей, «открыв свою дверь». Исследовательская перспектива доступна всем дисциплинам, если они пожелают вступить на апробированный путь, сами испытать его. Конкурентоспособная теория становится притягательной в методологическом смысле слова. Используются ее методы, отдельные средства, формы или приемы познания, понятия других теорий формулируются по образу и подобию понятий лидирующей теории. Поведение конкурентоспособной теории среди своих конкурентов также может служить образцом для подражания. Как заметил Дж. Дыои, познавательный эффект лидерства в теоретической конкуренции сводится к руководству к действию. Руководствоваться или нет данной дисциплиной—дело тех наук, которые вступают в отношения с ней.

Даже в самых отвлеченных областях научного знания элементы теории никогда не существуют в чистом виде, в виде логически упорядоченных высказываний. Обычно теоретические рассуждения нагружены тем опытом, который накоплен в данной области знания, и ценностными ориентациями. То, что дедуктивное развертывание суждений предполагает множество исходных посылок (аксиом, принципов и т. п.), говорит лишь о нестрогом построении и формулировке большинства концепций, теорий, законов. Выделяя в биологических науках теоретический уровень знаний, следует указать на его многослойную организацию. Предельные основания такой теоретической организации составляет общебиологическая теория, а вышележащие слои относятся к частным теоретическим представлениям в пределах компетенции отдельных биологических наук. Научная теория способна объяснить: 1) посредством описания (дискрипционное объяснение); 2) посредством установления генезиса (происхождения) события (генетическое объяснение); 3) посредством установления причины, или мотива (причинное, или мотивационное объяснение); 4) посредством определения места события в структуре или последовательности событий (структурное объяснение); 5) посредством определения функциональных назначений (действий) события или персонажа (функциональное объяснение).

Обращая внимание на природу биологического объяснения, необходимо принять во внимание ряд методологических соображений, позволяющих находится в пределах рациональности. Во-первых, множество индивидуальных фактов никак нельзя объяснить с помощью ограниченного числа универсальных гипотез (как в случае с геометрическими теоремами или физическими законами). В практике биологического познания индивидуальные факты могут требовать соответствующих предпосылок-аксиом. Во-вторых, нельзя надеяться на объективность объяснения в физическом смысле слова из-за отсутствия автономных универсальных гипотез и теорий, с необходимостью обеспечивающих истинный результат. Дело в том, что все объяснения в биологии тесно переплетаются с другими конкретными сторонами социальной жизни людей (экономической, этнической, политической и т. п.), поэтому практика применения объяснительных возможностей закона обычно весьма условна и отличается произволом, субъективизмом и большим вероятностным разбросом. В-третьих, следует учесть, что биологические объяснения сталкиваются с неповторимостью и индивидуальностью биологических явлений: как отдельных особей, так и отдельных видов, популяций, семейств и т. п.

В биологии часто используются гипотезы ad hoc. Вообще говоря, многие новые идеи внедряются средствами ad hoc и только постепенно трансформируются в развернутые теоретические конструкции. Главное назначение гипотез ad hoc заключается в том, что трудности, вызванные несоответствием теории и опыта, с их помощью разрешаются. Они позволяют новым формулируемым теориям получить необходимую «передышку» и указывают направление, по которому должно продвигаться исследование. Одни исследователи говорят об их полезности, другие относятся к ним отрицательно. Преимущества и недостатки гипотез ad hoc связаны с тем, что исследователь может вводить их по своему усмотрению, использовать их в качестве эффективного методологического инструмента. Произвольность гипотез ad hoc ограничена, ибо они нуждаются в опытной проверке, чтобы быть принятыми или отвергнутыми. Легкая эмпирическая проверка существенно ограничивав!' их произвольность. Введению гипотез ad hoc способствуют как опыт, так и теория. В истории биологии можно вспомнить множество познавательных ситуаций, разрешение которых связывалось с опровержением теорий. Теорию отвергали на том основании, что она опровергалась данными экспериментов, но впоследствии выяснялось, что с опровержением поторопились, ибо экспериментальные результаты оказывались ошибочными, неточными. Объяснение заставляет признавать факты не совсем такими, какими они представлялись раньше. Поэтому гипотезы ad hoc предназначены для устранения расхождений между фактофиксирующими высказываниями и высказываниями теории. Гипотезы ad hoc должны подвергаться не только проверке, но обоснованию своих прогностических возможностей. Если при согласовании теории опыта с помощью гипотез ad hoc не достигнуто уточнения и остались возмущающие расхождения, то такое положение дел может служить симптомом неадекватности старой теории.

Изобразительный дискурс как способ обоснования теоретических и эмпирических обобщений. Во многих публикациях по биологическим наукам наряду с вербальным дискурсом прибегают к помощи изобразительно-наглядных средств аргументации. Биологические книги и статьи пестрят рисунками, схемами, фотографиями, графиками и другими невербальными средствами, иллюстрирующими и разъясняющими вербальную аргументацию. Изобразительные, или наглядные, аргументы не только выполняют познавательную функцию, но и служат убедительным способом общения, ведения дискуссии и обмена мнениями. Более того, при популяризации результатов исследований их роль трудно переоценить. Пренебрежение невербальными способами аргументации было бы серьезным пробелом при знакомстве с методологией биологического познания.

Известно, что умозрительность средневековых трактатов о растительном, животном и человеческом мире породила догматизм. Тогда как рационалистические и сенсуалистические аргументы в науке Нового времени опираются на познавательную эффективность и полезность средств и форм наглядно-чувственного опыта. В качестве примера можно сослаться на богато иллюстрированные описательные трактаты по ботанике, зоологии, анатомии и медицине того периода. Изобразительные приемы превращаются из случайных находок в закономерный атрибут аргументации, придающий ей силу демонстрации, конкретности и убедительности. Мы встречаемся с различными оправданиями наглядных способов рассуждения. Обобщая рационалистическую гипотезу о природе познания, И. Канг предложил одно из строжайших методологических ограничений: понятия и суждения в научной теории должны иметь возможность наглядной реализации. Если рассуждения не имеют наглядных эквивалентов, то они должны быть устранены из состава научного знания. В противоположность кантовским априорным ограничениям способов аргументации, сенсуалистическая методология познания отстаивала их чувственный источник (ничего нет в мышлении, чего бы раньше не было в ощущении). Вытекающее из сенсуалистического принципа предписание, что все высказывания, даже наиболее абстрактные, должны сводиться к простейшим схемам, образам, конфигурациям, т. е. к элементарным наглядночувственным допущениям, имеет одностороннее значение. Дело в том, что наглядные и абстрактно-логические средства и формы рассуждений предполагают наличие разных источников своего происхождения (опыт, разум, предмет, язык, действие и т. п.), непосредственно не зависящих друг от друга^[6].

Методологический анализ изобразительных средств и форм предполагает разделение их на два уровня: уровень первичных изобразительных форм и средств, сохраняющих в аргументации пространственно-временные свойства отображаемых объектов познания (образы восприятия и представления, модели, рисунки), и уровень вторичных изобразительных средств естественных и искусственных языков науки, в которых пространственно-временные свойства отображаемых объектов как бы сняты и завуалированы в произвольной, коммуникативной специфике знаково-символических систем (карты, схемы, графики, формулы).

В современной биологии особой изобразительностью обладают методы моделирования. В отличие от наглядных средств, содержащих элементы произвольности, случайности, фрагментарности, выражающих, как правило, качественные стороны объекта, методы моделирования позволяют наглядно отображать вещи, свойства и отношения в их необходимом, закономерном, упорядоченном и системном виде с учетом количественных характеристик. Компьютеризация моделирования сделала его незаменимым наглядным средством современной научной аргументации. Компьютерные средства открыли неограниченные возможности изображения проблемных ситуаций в познании вообще и в биологическом познании в особенности. Изобразительно-компьютерные средства позволяют формировать целостное представление об уникальности и сложности любых организмов, временной и пространственной масштабности процессов эволюции, с большим числом различных информационных параметров действия механизмов наследственности. Без аргументирующей силы и убедительности компьютерного моделирования сегодня нельзя получить экспериментальных подтверждений или опровержений.

Изобразительные средства, формы и приемы научной аргументации оказывают на нее формирующее, инструментальное и эвристическое воздействие. Согласно Э. М. Чудинову, например, формирующим воздействием на теоретическую аргументацию обладают изобразительные средства под названием «строительные леса научной теории» (СЛЕНТ)^[7]. СЛЕНТ — это совокупность средств обоснования, интерпретации и изложения теории. «Строительные леса» не есть сама теория, они существенно отличаются от теоретических положений и вместе с тем являются аргументами, неизбежными при становлении и развитии теории. СЛЕНТ — не просто метафора, а изобразительный способ формирования концептуальновербальных аргументов теории. Реализация формирующих функций достигается использованием образов, схем, диаграмм, графиков, рисунков, моделей. Организуя строй теоретической аргументации, исследователь решает проблему. В таком решении проблемы искомые аргументы воплощаются поначалу в терминах изобразительных средств, форм и приемов, и только на последующих этапах приобретают вербальный и логически безупречный вид. В качестве примера сошлемся на двуспиральную модель механизма ДНК, предложенную Дж. Уотсоном и Ф. Криком.

Инструментальные качества изобразительных средств аргументации способствуют ее развитию и конкретизации, часто выступая в роли аргуменгов-заместителей. Так, приводя в описании или в объяснении рисунки, графики, схемы, диаграммы, исследователь использует их демонстрационные качества в целях разъяснения своих замыслов или результатов. Изобразительные приемы аргументации зачастую оказываются гораздо убедительнее и доказательнее, чем многословные вербальные и логические комментарии. Инструментальное назначение изобразительных приемов аргументации способствует ее пониманию как сторонниками, так и противниками. Вместе с тем изобразительные приемы аргументации обладают эвристическими значениями, отвечая за поиск новых аргументов, за нахождение оптимальных путей аргументации и рост ее эффективности. В литературе есть ссылки на примеры использования образов сновидений ученого в реальной исследовательской практике. Сон может служить подсказкой исследователю для разрешения конкретных проблемных ситуаций в экспериментальном и теоретическом познании.

В одном социологическом анализе высказываний ученых даются анализ и обобщение изобразительных приемов аргументации на материалах биохимических и биоэнергетических исследований^[8]. Они выделяют следующие свойства: 1. Обобщенность: рисунки ученых иллюстрируют обобщенные явления, а не конкретные наблюдаемые объекты (например, имеется множество рисунков клеточной мембраны вообще, но никогда не встречаются изображения какойлибо конкретной клетки). 2. Избирательность: рисунки объектов дают принципиальное, упрощенное изображение объектов, не претендуя на отображение их естественной сложности. 3. Конвенциональное упрощение предполагает ограниченный набор изобразительных форм — прямые, кривые, линии, стрелки, кружки и т. п.

4. Связь изобразительных приемов с научными концепциями. Рисунки, как правило, имеют отношение к мысленным конструкциям объектов теории и объектам мысленных экспериментов. 5. Вариабельность изобразительных средств. Рисунки являются составным компонентом вербальной аргументации. Если меняется вербальная аргументация, то меняется и суть рисунков. Кроме того, изобразительные приемы могут варьироваться в зависимости от познавательных и коммуникативных контекстов исследования. 6. Взаимозависимость изобразительных и вербальных текстов. Здесь речь идет о системе обозначений сложившихся терминов, используемых в конкретных областях биологического знания. Над рисунком, например, может быть сделан или подразумеваться заголовок: «Иными словами, то, о чем я рассказывал (или собираюсь рассказать), в общих чертах выглядит так». 7. Неявное смысловое содержание изобразительных приемов аргументации. Изобразительные дискурсивные приемы часто подразумевают вербальные аргументы или понятия, требующие в дальнейшем исследовании необходимых уточнений и строгих определений.

Рекомендуемая литература

• 1. Философия: Учебник/ Под ред. Э. Ф. Караваева, Ю. М. Шилкова. М., 2004. Гл. 4, 7−8.
• 2. Никифоров А. Л. Философия пауки: История и методология: Учеб, пособие. М., 1998.
• 3. Философия и методология науки: Учеб, пособие для вузов. М., 1996.

• [1] Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995. С. 14.
• [2] Rudge D. W. The complementary roles of observation and experiment: Theodosius Dobzhansky’s genetics of natural populations IX and XII // History andphilosophy of the life sciences. 2000. Vol.22. N2. P. 187−218.
• [3] См.: Фсйербснд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.С. 166−179.
• [4] Майр Э. Причина и следствие в биологии // На пути к теоретической биологии. 1. Пролегомены. М., 1970. С. 48.
• [5] Гильберт Д. Математические проблемы// Жизнь и наука. Антологиявступлений к классике естествознания. М., 1973. С. 475.
• [6] В ряде специальных работ прослеживается то, каким образом проявляетсяи действует наглядность в теоретических и эмпирических аргументах классической и современной науки. См., напр.: Бранский В. П. Философское значениепроблемы наглядности в современной физике. Л., 19G2.
• [7] Чудинов Э. М. Проблема рациональности науки и строительные леса научной теории// Природа научного открытия. Философско-методологическийанализ. М, 1986 С. 115−129
• [8] Гильберт Д., Малксй М. Открьтая ящик Пандоры: социологический анализ высказываний ученых. М., 1987.