Фоносемантика как наука

Фоносемантика: история развития науки

Ещё в древности возник вопрос о том, как рождаются слова, как даются имена вещам. Одни мыслители древности считали, что имена даются «по соглашению», полностью произвольно, по принципу «как хотим, так и назовём». Другие полагали, что имя каким — то образом выражает сущность предмета, т. е. как бы предопределено для этого предмета заранее, по принципу «каждому — по его свойствам».

Древнегреческий философ Платон считает, что мы (носители языка) вольны в выборе имени предмета, но это не воля случая, не свобода анархии. Свобода выбора ограничена свойствами предмета и свойствами звуков речи. По мнению Платона, в речи есть звуки быстрые, тонкие, громадные, округлые и т. д. И есть предметы быстрые, тонкие, громадные, округлые и т. д. Таким образом, «быстрые» предметы получают имена, включающие «быстрые» звуки; «тонким» предметам подойдут имена с «тонким» звучанием; в состав имен для «громадных» предметов должны входить «громадные» звуки [11, с. 6−7].

Предположения о наличии у звуков языка отдельной собственной семантики неоднократно делались в истории человеческой мысли: в частности, эту идею развивал уже Михаил Ломоносов, указывавший в «Риторике» (1748) на то, что: «Из согласных письмен твердые к, п, т и мягкие б, г, д имеют произношение тупое и нет в них ни сладости, ни силы, ежели другие согласные к ним не припряжены, и потому могут только служить в том, чтобы изобразить живяе действия тупые, ленивые и глухой звук имеющие, каков есть стук строящихся городов и домов, от конского топоту и от крику некоторых животных. Твердые с, ф, х, ц, ч, ш и плавкое р имеют произношение звонкое и стремительное, для того могут спомоществовать к лучшему представлению вещей и действий сильных, великих, громких, страшных и великолепных. Мягкие ж, з и плавкие в, л, м, н имеют произошение нежное и потому пристойны к изображению нежных и мягких вещей и действий, равно как и безгласное письмя ь отончением согласных в средине и на конце речений. Чрез сопряжение согласных твердых, мягких и плавких рождаются склады, к изображению сильных, великолепных, тупых, страшных, нежных и приятных вещей и действий пристойные, однако все подробну разбирать как трудно, так и не весьма нужно. Всяк, кто слухом выговор разбирать умеет, может их употреблять по своему рассуждению, а особливо что сих правил строго держаться не должно, но лучше последовать самим идеям и стараться оные изображать ясно» [17, c. 241−242].

У явления фоносемантики сложная научная судьба. Оно попадало в поле зрения многих крупнейших философов, лингвистов, психологов, поэтов со времён античности и до наших дней.

Тема связи звука и значения слов возникла в научных кругах российских языковедов в 80-х годах прошлого столетия.

Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, польский языковед-славист, в 70−80-х гг. XIX в. начал заниматься вопросами фонологии, связав их с психологической стороной языковых явлений, подчёркивая также бессознательный характер этого феномена. Отдельные мысли из его работ предвосхищают концепцию бессознательных психологических явлений, получивших позднее широкое распространение в психологии. Но лишь в 90-х гг. Бодуэн де Куртенэ полностью перестраивает свою фонологическую теорию на психологическую основу, превращая её в психофонетику — учение о звукопредставлениях [25].

По мнению Ивана Александровича, реально существует только индивидуальный язык как совокупность произносительных и слуховых представлений, соединённых с другими лингвистическими и нелингвистическими представлениями. Произносительные и слуховые представления манифестируются посредством фонетических явлений, которые, будучи переходящими, кратковременными моментами социального общения, никоим образом не могут считаться существующими. По той же причине Бодуэн де Куртенэ отрицает существование фонетического и акустического языков.

Если не существует фонетического языка, то не существует и звуков языка. То, что не существует, что представляет собой лишь преходящее явление, лишь знак того, что существует, — то не может ни изменяться, ни развиваться. Ни звук, ни состоящее из звуков слово не могут фонетически развиваться.

И.А. Бодуэн де Куртенэ пишет: «Звук языка как его действительный элемент есть чистейшая фикция, учёное измышление, возникшее благодаря смешению понятий и постановке мгновенно появляющегося, переходящего вместо постоянно существующего».

Теперь Бодуэн де Куртенэ стремится найти такие элементарные единицы языка, которые далее являются неразложимыми не с морфологической и не со сравнительно-исторической, а с психологической точки зрения. Такие термины, как «звучание», «звук», «резонанс» и т. п. он (де Куртенэ) относит к преходящим воспроизведениям языкового мышления и причисляет их к естественно-научным терминам; в области языкового мышления, основанного на индивидуальной и коллективно-индивидуальной человеческой психике, заменяет другими терминами: фонема, как психический субститут «звука» из мира природы, как реально существующая и воспроизводимая фонетическая единица языкового мышления. Он выделяет следующие составные элементы фонемы: кинема, акусма, кинакема [5].

По мнению Ивана Александровича, всякое языковое общение между людьми — как и вся история произносительной и слуховой стороны любого языка — представляет собой сложный переход от одной фазы развития к другой. Произносительные и слуховые представления, существующие в психической системе индивида и обладающие потенциальной энергией, превращаются в физиологическую энергию.

Звуковая материя, значение которой не раз подчёркивал И. А. Бодуэн де Куртенэ, обладает не только определённой символикой звуков (содержательностью), она создаёт определённый тон, который подчёркивает содержание имени. То, как имя воспринимается на слух и какие при этом вызывает ассоциации, важнее семантики имени, которая в большинстве случаев практически не учитывается.

В новейшее время, 2-я половина ХХ века и начало ХХI века, исследования соотношения «звук — значение» продолжаются и множатся по всему миру, развивая два установившихся подхода: лексико-семантического и психолингвистического.

В отечественном языкознании, пожалуй, первым ученым, осмелившимся научно доказать звукоизобразительное происхождение языка, был А.М. Газов-Гинзберг с его небольшим по объему, но очень глубоким трудом «Был ли язык изобразителен в своих истоках?». Изучив звуковое строение и семантику прасемитских корней, исследователь находит акустико-артикуляционные основания для символизации определенных действий и признаков, а также показывает эволюцию первоначальных значений через семантические преобразования.

С конца 60-х годов фоносемантические исследования, как в диахроническом, так и в синхроническом планах, продолжает Виктор Васильевич Левицкий. Отмечая существенное различие между субъективным символизмом (выявляемая экспериментальным путем связь определенных звуков и значений в психике человека) и объективным символизмом (связь определенных звуков и значений в словах того или иного языка), Левицкий кропотливо исследует оба этих аспекта. Причем анализу подвергаются не собственно звуки или фонемы, а дифференциальные признаки фонем. Так, в аспекте субъективного символизма, обобщив предыдущие межъязыковые экспериментальные данные и дополнив их своими собственными, ученый обнаруживает, следующие корреляции между понятиями и дифференциальными признаками:

Обширные межъязыковые данные позволяют ученому сделать вывод о межнациональном характере субъективного символизма не только по ранее установленной шкале размера, но и по другим шкалам [13, с. 27].

В области объективного звукосимволизма Виктор Васильевич также существенно обогащает наработанные ранее выводы. Применяя экспериментально-статистический метод к анализу словарного состава 53 родственных и неродственных языков, ученый приходит к важным выводам:

• 1) о различии символического потенциала у конкретных гласных и согласных, а также у их дифференциальных признаков;
• 2) о различии символической активности между определенными шкалами (твердости, гладкости, активности, света, формы, размера, температуры, оценки);
• 3) о вокалической или консонантной предпочтительности в символизации различных шкал;
• 4) о статистически значимой корреляции между шкалами (семантическими единицами) и сходными фонетическими единицами в различных неродственных языках;
• 5) о статистических звукосимволических универсалиях;
• 6) о различной символической активности разных полюсов одной и той же шкалы [13, с. 45−46].

Проводя различие между собственно фонологическими оппозициями, которые Виктор Васильевич Левицкий называет коммуникативными, и звукосимволическими (экспрессивными), автор выводит отсюда два важных следствия:

• 1. Звуковой символизм носит не абсолютный, а относительный характер (определенные звуки имеют символическое значение лишь постольку, поскольку им противопоставлены какие-либо другие звуки).
• 2. Экспрессивные (звукосимволические) оппозиции в том или ином языке, по-видимому, не всегда совпадают с коммуникативными (т.е. принятыми в фонологии) оппозициями в том же языке.

Последнее следствие открывает широкие перспективы исследования экспрессивных оппозиций специфических «национальных» и межнациональных (универсальных) [13, с. 52].

В «Словаре лингвистических терминов» Т. В. Жеребило читаем: «Фоносемантика — это направление в лингвистике, начало развития которого падает на 70−80-е годы XX в. Зарождается оно под влиянием трудов Александра Павловича Журавлёва „Фонетическое значение“ (1974), „Звук и смысл“ (1981; 1991)» [10, с. 433].

Профессор, доктор филологических наук Болотнова Нина Сергеевна в словаре-тезаурусе «Коммуникативная стилистика текста» пишет: «Фоносемантика рассматривается как область знания, исследующая звукоизобразительную систему языка. [6, с. 312]. Новый импульс в изучении роли звуковых единиц в коммуникации был связан с развитием данной области знания в 1970 — 1980;е годы и появлением трудов А. П. Журавлёва „Фонетическое значение“ и „Звук и смысл“. На основе экспериментальных данных с опорой на психометрический метод изучения символического значения звуков речи А. П. Журавлёвым была выявлена символика звуковых единиц. Так, согласно этим данным, А ассоциируется с широтой, свободой, красным цветом; У — с печалью, тревогой, теснотой, тёмным цветом и т. д.» [6, с. 312−313].

Александр Павлович Журавлёв в своих исследованиях доказал сам факт существования фонетического значения, указал его специфику, дал ему четкое определение, описал его структуру. В его монографии «Фонетическое значение» (1974) [12] излагаются результаты изучения символического значения звуков речи экспериментальным психометрическим методом. Измерена символика всех звуков русского языка, построена модель фонетического значения, разработаны программы автоматического анализа функционирования этого аспекта значения в поэтических текстах и вычисления фонетического значения слова.

Если лексическое значение — это соотнесенность слова с определенным понятием, то фонетическое значение Александр Павлович вместе с рядом других ученых-лингвистов определили как признаковый характер. Каждый звук оценивается по 25 признаковым шкалам: хороший — плохой, большой — маленький, нежный — грубый, светлый — темный, красивый — отталкивающий и др., которым соответствует определенная оценка шкалы [44].

В книге «Звук и смысл» Александр Павлович Журавлёв [11, с. 18] предлагает идею с помощью разных признаков оценивать отдельно взятые звуки речи, что, по его мнению, позволяет не только обнаружить у звуков какую-то содержательность, но и буквально измерить эти тонкие, почти не осознаваемые нами свойства звуков. Так, например, звук Ф в результате его исследований характеризуется как плохой, грубый, тёмный, пассивный, отталкивающий, шероховатый, тяжёлый, грустный, страшный, тусклый, печальный, тихий, трусливый, злой, хилый, медлительный.

Автор книги «Звука и смысл» говорит [11, с. 28] о том, что строение значения слова состоит из трех частей:

• · понятийное ядро — основная часть слова, её мы четко осознаем, можем описать, истолковать;
• · признаковый аспект — аспект значения слова, который мы осознаём не достаточно чётко, но его можно охарактеризовать путем перечисления признаков;
• · фонетическая значимость слова — туманный, расплывчатый ореол вокруг признаковой оболочки, который мы не осознаём, но он оказывает влияние на восприятие слова и его жизнь в языке.

Так, Журавлёв доказывает, что слово представляет собой единство значения и звучания. Исходя из этого положения, автор создает механизм, формулу, позволяющую оценивать фонетическую значимость и слов тоже. Сначала это пытались делать, складывая результаты тестирования букв, из которых состоит данное слово. Но всё оказалось несколько сложнее. Оказывается, первый звук в 4 раза информативнее, чем остальные, а ударный в 2 раза. Только учтя все это, можно вычислить фонетическое значение слова [11, с. 30−36].

Слово представляет собою единство значения и звучания. Это значит, что в языке нет слов, которые имели бы значение, но не имели бы звучания, точно так же, как нет слов, имеющих звучание, но не имеющих значения [11, с. 37].

Но как самостоятельную ветвь лингвистики, фоносемантику впервые выделил Станислав Васильевич Воронин — выдающийся советский учёный-лингвист, основатель петербургской фоносемантической школы. Целью фоносемантики Воронин видел изучение связи звука и значения в слове. Он разработал метод фоносемантического анализа, вводящего объективные критерии определения звукоизобразительного слова; сформулировал основные законы образования и эволюции языкового знака; выявил категорию фонотипа как основную категорию фоносемантики. Ввел понятие и определил природу синкинестэмии — базиса звукоизобразительности. Опубликовал свыше 170 работ в России и за рубежом. Станислав Васильевич был членом различных научных обществ, в том числе Общества по изучению происхождения языка со штаб-квартирой в Неймегене (Нидерланды) [36].

Книга «Основы фоносемантики», изданная в 1982 году, в которой впервые были сформулированы принципы этой языковедческой дисциплины, была удостоена почётной грамоты Министерства высшего образования СССР за высокий научный уровень и актуальность тематики.

Исходя из звукоподражательных (ономатопеических) образований 250-ти языков, ученый обнаруживает основные типы звучаний действительности (денотатов) и их коррелятов в фонетическом пространстве языков.

Чрезвычайно важна связь фоносемантики с глоттогонией (историей языков), с этимологией, со сравнительно-историческим языкознанием, с типологией. В пределах языковедческих дисциплин фоносемантика связана также с психолингвистикой [8, с.22].

Продолжение фоносемантических идей Станислава Васильевича Воронина отчетливо прослеживается в докторской диссертации С. С. Шляховой «Фоносемантические маргиналии в русской речи» [29] и ее книге «Тень смысла в звуке.

Введение

в русскую фоносемантику." [22]. Объектом исследования Светланы Сергеевны, так же, как и у Воронина, является звукоизобразительная система языка, т. е. звукоподражание и звукосимволизм. Однако автор сосредоточивается на специфическом для языка феномене — звукоизобразительных единицах, статус которых в лингвистике не определен. В основном, это так называемые первообразные междометия с их производными, которые сохранили свою примарную мотивированность, в отличие от большинства слов естественного языка. Шляхова вводит для них обобщающий термин «фоносемантические маргиналии», реализующиеся в виде акустических и артикуляторных ономатопов, ономатопов говорения, слов-обращений к животным, подражаний голосам животных и птиц, различных разрядов звукосимволических слов. Будучи маргинальными по отношению к языковой системе, эти единицы оказываются ядерными для звукоизобразительной-системы, а, следовательно, постулируются как «колыбель» языка, первые протословб.

В «Словаре лингвистических терминов» Ахмановой О. А. находим: «Звукоподражание (ономатопея) — условное воспроизведение звуков природы и звучаний, сопровождающих некоторые процессы (дрожь, смех, свист и т. п.), а также криков животных.» [1].

Звуковой символизм в словаре-тезаурусе Н. С. Болотновой трактуется как «создание такого звукоряда высказывания, который выражает задуманное автором впечатление — не слуховое (оно обслуживается звукоподражанием), а любое другое из области чувств, представлений и переживаний: зрительную картину, духовный подъём, радость, нежность, боль и т. д.» [6, с.33], а под ономатопеей понимается «имитация звуковых особенностей явлений действительности как подбором слов с однородными, близкими звуками («Знакомым шумом шорох их вершин…» — Пушкин), так и прямым звукоподражанием (например, лягушкам в басне А. П. Сумарокова «О как, о как нам к вам, к вам, боги, не гласить». Также для сравнения: буль-буль; кап-кап; тик-так и др.) [6, с. 138−139].

Но следует отметить, что согласно определению теории звукоподражания [10, с. 111] в «Словаре лингвистических терминов» Жеребило Т. В. «…звукоподражательных слов в языке мало, и они различны в разных языках: кря-кря (рус.), квак-квак (англ.), кан-кан (фр.). Все эти междометия связаны с кряканьем уток.».