Дискурс как рефлексивная форма коммуникативных действий: подход Юргена Хабермаса

Основные произведения Ю. Хабермаса — «Структурные изменения общественности» (1962), «Познание и интерес» (1968), «Теория коммуникативного действия» (1981), «Постметафизическое мышление» (1-й том — 1988, 2-й том — 2014), «Фактичность и значимость» (1992), «Между натурализмом и религией» (2008), «Моральное сознание и коммуникативное действие» (1983), «К конституции Европы» (2010). Однако система Хабермаса основана на трех ключевых понятиях — коммуникативного разума, коммуникативного действия и дискурса.

Отправным пунктом всех его рассуждений является идея коммуникативного разума. Прежде всего, этот разум невозможно представить по модели субстанции: его содержание не задано изначально, его нет как некоего местопребывания (будь то в пространственно-временном мире — в голове у людей, будь то в мире интеллигибельном). Имеются только предпосылки достижения согласия между людьми, которые укорены в языке: т. е. язык, если ему не мешать, сам приведет участников дискурса к совместно разделяемой истине (на это открытие и претендует Хабермас). Но язык — больше, чем средство общения, он — еще и среда общения (Medium), в которую помещены говорящие субъекты и которая оформляет их мировоззрение — «разводит» его по уровням объективного, социального и субъективного «миров»^[1]. В этом смысле коммуникативный разум находится всегда как бы в потенциальном состоянии и актуализируется только в ходе реальных практик общения. А дальше сами субъекты общения в результате постоянного пребывания в ситуации диалога приобретают гак называемую коммуникативную компетенцию — умение разграничивать упомянутые «миры» в своем сознании и способность критически относиться к своей собственной позиции, а также к позиции своих партнеров по диалогу.

Фундаментом коммуникативной компетенции является так называемое децентрированное мировоззрение, т. е. сознание, которое интегрирует мое собственное «я», социальный и объективный миры. Так содержание моих переживаний перестает быть решающим, а опосредуется содержанием двух других миров, находящихся в моем сознании. Я способен занимать рефлексивную позицию по отношению к себе, начинаю осознавать себя сознающим, и мое сознание превращается в самосознание в результате «возвращения к самому себе» из взаимоотношений с другими, так что я узнаю себя как «другое я другого я», и это же делают все остальные участники дискурса^[2].

Предпосылкой взаимопонимания служит формально-прагматическая структура речи, т. е. притязания на значимость высказываний. Я (т.е. говорящий) не могу ничего сказать, не ориентируясь на возможную реакцию своего партнера по разговору (т.е. слушателя), а именно: одобрение содержания моего высказывания или отклонение его. Высказывание имеет значимость как для меня, так и для другого субъекта при подтверждении притязания па истинность, правильность или правдивость моего высказывания в зависимости от того, в каком из трех «миров» находится обсуждаемый в разговоре предмет. Эти притязания принимаются слушателем либо автоматически, либо под влиянием аргументов говорящего. Слушатель обладает неким «кредитом доверия» по отношению к говорящему, рассчитывая на основания его точки зрения. Когда разногласий не возникает, то говорящий и слушатель договариваются о совершении совместных действий на основе общего плана; такова логика коммуникативного действия. В противном случае они начинают аргументировать и тем самым трансформировать свои точки зрения — коммуникативное действие переходит в свою рефлексивную форму, в форму дискурса.

Коммуникативный разум имеет четко выраженное моральное измерение: говорящий и слушатель признают друг друга в качестве личностей, достойных права на самостоятельную позицию. Диалектически дополняющий момент разума возникает в результате долгих дискуссий, ведущих к взаимопониманию, которое подвижно, поскольку его содержание каждый интерпретирует по-своему: в коммуникативном взаимопонимании присутствует момент «неидентичного», по Хабермасу. Эти неидентичные моменты согласуются друг с другом по принципу сплавления горизонтов в совместной деятельности в трех мирах, для которой коммуникативное согласие представляет собой коллективно разделяемый план взаимных действий. Поскольку Хабермаса не устраивает монологизм кантианского обоснования морали (каждый самостоятельно постигает для себя, где лежат истоки «человечества» в «лице самого себя и другого» как «самоцели»), он полагает, что мораль укоренена в правилах дискурса. Это — те исходные предпосылки (Prasuppositionen) рационального обсуждения любого вопроса, опираясь на которые, действующие субъекты в коммуникации друг с другом сумеют выработать такую норму своего поведения, с которой они все согласятся «без какого бы то пи было принуждения».

Хабермас решает, что обоснование морали лежит не в плоскости метафизики или антропологии, а в сфере социальной философии. Дискурсы существуют в реальных условиях и должны быть подкреплены институтами демократического правового государства, так что субъекты гражданского общества вынуждены следовать правилам дискурса. Более надежный передаточный механизм (Transfer) от морали к практическим действиям, мотивирующий человека к справедливым поступкам, может заключаться в правовой норме, обладающей качеством позитивности и принуждающей к легальному поведению (т.е. соответствующему долгу, хотя максима может быть и безотносительной к нравственности). Самое главное: вся эта демократическая правовая система существует для того, чтобы гарантировать наличие у каждого человека фундаментальных субъективных прав и их соблюдение. В результате все конкретное содержание норм действий в обществе и правовых норм, в частности, есть результат творческой деятельности общественности, без которой вся система обречена на деградацию. Эта спонтанность не вынуждается правом, а обеспечивается либеральной политической культурой общества, качествами граждан государства: право должно открыть источники легитимации, над которыми оно само не властно.

Итак, Хабермас не дает окончательное обоснование морали, которое предпринимал Апель, а предлагает безальтернативность — нежелание субъектов достичь согласия ведет к самоизоляции; эгоист и скептик «выпадают» из человеческих отношений, теряют контакт с жизненным миром и тем самым — с реальностью. Хабермас считает, что исследование процессов коммуникативной рационализации жизненного мира и поиск согласия с другими открывает шанс трансформации всех институциональных порядков в направлении реализации идеала неограниченного коммуникативного сообщества, т. е. сообщества индивидуализированных (т.е. стремящихся к осуществлению своего творческого потенциала) личностей, ведущих рациональный образ жизни на базе универсальных ценностей — свободы, справедливости, красоты.

Карл-Отто Апель предлагает альтернативную программу обоснования морали — через «сократический разговор» с оппонентами, настаивающими на необязательности для них правил морали, и через обнаружение в такой позиции так называемого перформативного противоречия.

• [1] Об этом см.: HabermasJ. Theorie des kommunikativen Handelns. 4. Aufl. Frankfurt-am-Main: Suhrkamp-Verlag, 1987. Bd. 1. S. 144—148. Саму идею о трех мирах Ю. Хабермас взялу К. Поппера из его книги «Объективное познание».
• [2] См.: Хабермас /О. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2000. С. 205−211.