Война и мир

История создания.

Роман «Война и мир» — высшее достижение художественного гения Толстого. Книга потребовала от автора громадных усилий, соизмеримых с ее достоинствами.

Обычно границы работы Толстого над романом определяют в семь лет: 1863—1869 гг. Эта версия настолько утвердилась, что уже перекочевала на страницы школьных учебников. Однако она несправедлива, запутывает суть дела, рождает множество кривотолков. Сам Толстой в статье «Несколько слов по поводу книги „Война и мир“» писал о пяти годах создания романа. Это было в 1868 г., и он не предполагал тогда, что на завершение текста потребуется еще два года такого же «непрестанного и исключительного труда при наилучших условиях жизни».

Дело в том, что в 1862 г. 18-летняя девушка Сонечка Берс, дочь врача придворного ведомства, стала графиней Толстой. Ее мужу тогда было 34 года, он вошел, наконец, в тихую семейную заводь. Работа пошла веселее. Однако, во-первых, она началась значительно раньше, а во-вторых, было забыто важное обстоятельство: она никогда не продолжалась у Толстого непрерывно, без частых остановок, в особенности в ранних ее стадиях. Так было с «Анной Карениной», «Воскресением», с другими замыслами. Писателю приходилось прерывать работу, чтобы обдумать будущее развитие сюжета и, как он говорил, не дать «завалиться лесам» строящегося здания произведения. К тому же сам Толстой утверждал, работая над предполагаемым предисловием к роману, что еще в 1856 г. он принялся за повесть о декабристе, возвращающемся с семейством из ссылки в Россию. Это очень важное во многих отношениях признание. Особенность творческого процесса Толстого состояла в том, что, несмотря на исключительную силу воображения, он всегда шел от факта. Это, образно говоря, была та «печка», от которой начинался танец его воображения, а затем в процессе работы он уходил далеко в сторону от этого факта, создавая вымышленный сюжет и вымышленных лиц. Повесть о декабристе, о которой Толстой вспомнил, была замыслом будущего романа «Декабристы» (рукописи его сохранились и были опубликованы позднее). 1856 г. был годом амнистии декабристов, когда немногие уцелевшие участники движения и не пустившие прочные корни в Сибири потянулись на родину. Толстой встречался с некоторыми из них, и его Пьер Лабазов, герой первоначальной повести, затем романа, имел реальных прототипов.

Нужно было выяснить историю этих людей, и Толстой перешел к 1825 г., к «эпохе заблуждений и несчастий» своего героя; затем оказалось необходимым обратиться к молодости героя, и она совпала со «славной для России эпохой 1812 года». Но и в третий раз Толстой оставил начатое, поскольку полагал, что характер народа и русского войска «должен был выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений». Действие романа «Война и мир» начинается с 1805 г., когда в стычках с Наполеоном русские войска несли жесточайшие потери вплоть до 1807 г. с роковым Аустерлицким сражением.

Таким образом, начало работы над «Войной и миром» не 1863, а 1856 г. Можно говорить о существовании слитного замысла: повести о декабристе, перешедшей в романы «Декабристы» и «Война и мир». Есть также свидетельства о том, что Толстой работал над этим постепенно меняющимся замыслом и в I860, 1861 и даже в 1862—1863 гг. К тому же и само прославленное название — «Война и мир» — возникло очень поздно. Оно появилось только в наборной рукописи в 1867 г. До того времени было несколько наименований романа: «Три поры», «Все хорошо, что хорошо кончается», «С 1805 по 1814 год», «Тысяча восемьсот пятый год» (это было заглавие не всего романа, а лишь его начала, появившегося в журнальном варианте в «Русском вестнике» 1865—1866 гг.). Вписанное же Толстым название романа первоначально было следующим: «Война и Mip». Значение слова «лир» совсем иное, чем «мир», структурирующее сейчас всю художественную систему по принципу контраста с понятием «война». «Mip» — это сообщество, народ, община, трудовая жизнь массы людей. В одном из черновых набросков романа автором была использована пословица: «Mip жнет, а рать кормится», т. е. контраст был намечен в ином роде, чем сейчас, в окончательном, каноническом тексте.

Итак, Толстой ушел в прошлое от современности, чтобы вновь вернуться к ней, но уже в финале нового романа, контуры которого становились для него все более четкими. Писатель собирался закончить тем, с чего когда-то начинал свою работу. «Задача моя, — замечает он в одном из черновых набросков неопубликованного предисловия, — состоит в описании жизни и столкновений некоторых лиц в период времени от 1805 до 1856 г.».

«Война и мир», таким образом, при всем своем величественном размахе, и сейчас поражающем воображение, — лишь часть грандиозного и не вполне осуществленного замысла. В беглом эпилоге романа, опустив события после 1812 г., Толстой набросал сцены уже начала 1820-х гг., т. е. близкого преддверия декабристского восстания. Однако и в таком виде эта романная глыба, не до конца обработанная, с множеством событий и лиц, служит грандиозным примером великой творческой воли и великого труда. Не семь лет потребовались автору, а вдвое больше — 14 лет! В этом случае все становится на свои места: никогда писателю не придется испытать столь могучего творческого порыва в недосягаемое, в недостижимое. Хотя и сейчас автор этого гениального романа едва ли не подобен Богу, ведь он совершил титаническое усилие: провел своих героев с 1805 г. через несколько эпох русской жизни, набросал подступ к декабрьской катастрофе 1825 г. и заранее воссоздал события 1856 г. (в романе «Декабристы», написанном задолго до того, как завершилась работа над «Войной и миром»). Для полного осуществления замысла потребовалась бы серия романов, наподобие «Человеческой комедии» Бальзака.

Нелепая версия о работе в течение семи лет появилась потому, что текстологов, изучавших рукописи романа, подвела… текстология. Они решили, что раз не сохранилось рукописей, отразивших работу 1856 г. и последующих лет, то и работы не было! Оказалась забытой известная мысль знаменитого письма Толстого к Фету, где особенно четко высказалась парадоксальность его труда: «Ничего не пишу, но работаю мучительно… Обдумать миллионы возможных сочетаний, чтобы выбрать из Уюооооо* ужасно трудно».

Однако и сохранившиеся черновики во многом превышают в объеме «Войну и мир». Одновременно рукописи, эта правдивейшая летопись тяжелейшего труда Толстого, разрушают некоторые легенды, связанные с его работой над прославленным романом, например, тоже прочно укоренившуюся версию о том, что Толстой семь раз переписывал «Войну и мир». Ясно, что будь автор хоть семи пядей во лбу, он не в состоянии был бы этого сделать. Но наше преклонение перед Толстым бесконечно, и раз это о нем говорят, значит, так и есть, потому что он может все. Известный в прошлом советский писатель и функционер, сейчас совершенно забытый, поучая читателей, говорит: «Вы подумайте, Толстой семь раз переписывал „Войну и мир“, — и немного подумав, добавляет, — от руки!» Он, видимо, понимает, что такое вряд ли возможно, потому что всякий раз в таких случаях возникает необходимость множества неизбежных поправок, переработок текста на каждом шагу и едва ли не в каждой фразе, цепная реакция все новых и новых изменений, которым нет конца. Словом, для писателя трудно не написать, а именно переписать написанное. Случись такое с Толстым, — он всю жизнь писал бы один роман, так и не закончив его.

Вот почему здесь уместно сказать о том, что появление «Войны и мира» — следствие не только исключительного напряжения художественного гения Толстого, но еще и того, что он поистине гениально сумел организовать свой труд. Писатель оставил себе лишь творческий элемент в работе. Он никогда не переписывал, а писал, но перебеленному тексту, т. е. по копии, снятой с автографа или с уже не раз скопированной перед тем рукописи, а затем копия снова оказывалась у него под рукой, и вновь начинался энергичный творческий поиск. Толстой твердо выдерживал правило, усвоенное им еще в работе над «Детством»: «Надо навсегда отбросить мысль писать без поправок».

Известно, какого напряжения стоила Толстому предварительная работа, как он говорил, «глубокой пахоты поля» под новое произведение. Набрасывалось множество сжатых характеристик героев, тщательно продумывался сюжет, отдельные его эпизоды. Определилась даже твердая система рубрик, по которым складывалось представление о том или ином персонаже «Войны и мира»: «имущественное» (положение), «общественное», «любовное», «поэтическое», «умственное», «семейственное».

Но вот планы, кажется, окончательно обдуманы, герои начинают проявлять себя непосредственно в действии, в столкновениях друг с другом, появляются развернутые описания сцен, эпизодов, глав — и все, чему было отдано столько усилий, рушится на глазах у автора, и он уже мало считается с предварительно набросанными конспектами и планами, следя за логикой складывающихся в его сознании характеров. Вот почему Толстой нередко с удивлением отмечал, что герои его поступают так, как им свойственно поступать, а не так, как ему хочется, и что в самом деле лучше всего, когда планы вырабатываются ими, а не автором.

О том, насколько сложен был у Толстого процесс создания образа, свидетельствует история появления в романс одного из центральных лиц — князя Андрея Болконского, рассказанная самим Толстым. «В Аустерлицком сражении, — вспоминал писатель, — мне нужно было, чтобы был убит блестящий молодой человек; в дальнейшем ходе моего романа мне нужно было только старика Болконского с дочерью; но так как неловко описывать ничем не связанное с романом лицо, я решил сделать блестящего молодого человека сыном старого Болконского. Потом он меня заинтересовал, для него представилась роль в дальнейшем ходе романа, и я его помиловал, только сильно ранив его вместо смерти».

Рассказ этот, однако, не исчерпывает всей истории создания образа, который для самого Толстого даже в мае 1865 г., когда писалось письмо, во многом еще оставался неясен. В одном из конспектов князь Андрей превращался в «кутилу русопята», в других черновиках подробно разрабатывалась тема ссоры отца и сына по поводу женитьбы князя Андрея на «ничтожной дочери помещика», сохранился фрагмент рукописи, где он вызывал на дуэль Ипполита Курагина, настойчиво преследовавшего его жену, «маленькую княгиню». Главное же затруднение состояло в том, что характер героя был лишен развития, игры света и теней, создавалось представление о неизменно холодном, чопорном, заносчивом щеголе-аристократе, над привычками которого подсмеивались окружающие. Даже опубликовав «Тысяча восемьсот пятый год» в журнале «Русский вестник», Толстой писал Фету в ноябре 1866 г. о том, что князь Андрей «однообразен, скучен и только un homme com me il faut», и что характер героя «стоит и не движется». Лишь к осени 1866 г., когда заканчивалась работа над романом, образ князя Андрея окончательно определился, и прежняя трактовка героя оказалась отброшенной. Вернувшись к журнальному тексту «Тысяча восемьсот пятого года» в 1867 г., при подготовке первого издания «Войны и мира», Толстой постепенно стирает черты презрительной небрежности, холодности, развязности и лени, отличавшие прежде князя Андрея. Автор уже иначе видит своего героя. Но какой долгий путь пройден! И ведь это один только персонаж, а их в романе более 500.

Нередко случалось так, что в процессе работы некоторые из героев оказывались переосмысленными, как это было, например, с Ипполитом Курагиным (в ранних черновиках Иван Курагин), в котором по первоначальному замыслу не было и тени тех черт физического и умственного вырождения, какими окажется позднее наделен этот персонаж — представитель, но словам князя Андрея, «придворных лакеев и идиотов».

Далек от окончательного варианта образ Пьера Безухова, то же самое следует сказать об Анне Павловне Шерер, княгине Друбецкой, вызывавших в начале работы над романом очевидную симпатию автора. Даже Наташа Ростова в первых черновых вариантах порой мало чем напоминает ту «волшебницу», которая со временем появится на страницах книги. В многочисленных набросках с бесконечными авторскими поправками перед нами вырисовывается труд величайшего художника мировой литературы.