Человеческая деятельность и культура

Определение смысла понятия «культура» и его сопряжение с другими философско-социологическими понятиями осуществляются крайне неоднозначно не только в буржуазной, но и в марксистской культурологии. Это объясняется в первую очередь тем, что данное общественное явление рассматривается изолированно от других или в произвольных сопоставлениях с другими (например, в оппозиции «культура — цивилизация»). Между тем любое понятие, как уже было отмечено в первой главе, может приобрести значение философской категории только в том случае, если оно берется в некоей категориальной системе, иначе оно останется термином, значение которого имеет условный характер. Так, собранные А. Кребером и К. Клакхоном почти сто семьдесят определений культуры, извлеченные из работ западноевропейских и американских ученых (151, 43—72), имеют именно терминологический, а не категориальный статус. Попытки некоторых зарубежных культурологов, антропологов, социологов найти теоретические основания для выдвигаемых ими определений остаются безуспешными; философский смысл выдвигаемых ими обоснований, как показывает их подборка в той же книге (там же, 84—93), не может удовлетворить философов, стоящих на марксистских позициях.

Полностью соглашаясь с Э. С. Маркаряном, мы считаем, что концепция культуры «должна базироваться на анализе самой человеческой деятельности» (82, 33). Основанием для такого вывода служит понимание деятельности как системы, элементами которой являются:

• • субъекты, направляющие свою энергию на познание, оценивание, преобразование объектов и общающиеся друг с другом для достижения этих целей;
• • объекты, на которые направлена активность субъектов;
• • продукты, созидаемые субъектами во всех видах их деятельности из материала объектов;
• • средства и способы совершаемых действий, с помощью которых какие-либо объекты превращаются в продукты деятельности.

В этой системе культура оказывается таким социальным явлением, которое обнимает все, что творит субъект, осваивая мир объектов. Она включает в себя, следовательно, и то, что человек создает, и то, как он создает, т. е. последние два звена описанной выше системы, и противостоит второму ее звену — объективной природной данности, которую осваивает субъект. Мы присоединяемся, следовательно, к той традиции, которая сложилась еще в классической философии XVIII в. и основывалась на оппозиции «натура — культура». Так, еще И.-Г. Гердер говорил о культуре как процессе и результате превращения «первой» природы во «вторую», искусственную, рукотворную, созидаемую человеком (38, 244). Разделяя и развивая эту точку зрения, некоторые советские философы и культурологи совершенно справедливо указывают, что «в самом широком смысле под культурой понимают все, что создано людьми в процессе физического и умственного труда для удовлетворения их разнообразных материальных и духовных потребностей. Таким образом, культура может быть противопоставлена „натуре“ (natura), т. е. природе, которая существует в мире независимо от человека. Все, что нас окружает, вся внешняя среда, в которой мы живем, делится на естественную (природную), возникшую задолго до появления людей на земле, и искусственную (культурную), которая образовалась только вместе с ними в результате их целенаправленной деятельности» (129, 164).

Необходимо, на наш взгляд, сделать здесь лишь два уточнения. Первое заключается в том, что «природа», «естественность» существует не только вне человека, но и в нем самом, как его собственная физическая и психическая природная данность, как совокупность врожденных и унаследованных им качеств. Это касается и родового и индивидуального аспектов человеческого бытия, и потому культура включает в себя как филогенетические, так и онтогенетические формы преобразования человеком его собственной природы. Таким образом, культура выражает меру власти человека над природой — и над внешней природой, и над его собственной, физической и психической. Культура общества есть показатель уровня его развития, степени его отдаления от исходного первобытного природно-животного состояния. Точно так же культура отдельного человека определяется богатством приобретенных им социально-человеческих качеств (знаний, умений, идеалов и т. п.), подымающих данную личность над полученными ею генотипическими природными данными.

Второе уточнение связано с необходимостью оговорить правомерность употребления понятия «культура» для определения явлений разного масштаба: речь может идти о культуре общества, о культуре той или иной части общества (о национальной культуре, о культуре определенного сословия или класса), наконец о культуре отдельной личности, поскольку субъектом деятельности бывает и общество, и нация, и класс, и индивид.

Отсюда следует, что мы не можем принять ни того понимания культуры как совокупности знаковых систем, которое обосновывает Ю. М. Лотман («Статьи по типологии культуры», Тарту, 1970), ни предлагаемого А. И. Арнольдовым («Культура и современность», М., 1973), Л. Н. Коганом и Ю. Р. Вишневским («Очерки теории социалистической культуры», Свердловск, 1972) сведения культуры к одной только творческой деятельности человека. Эти концепции не удовлетворяют нас не потому, что они неверны, а потому, что они выделяют лишь один какой-то аспект культуры, игнорируя другие, а значит, и культуру как целое. Сторонники суженного понимания культуры аргументируют свою позицию тем, что широкое ее понимание «ведет в конечном счете к неправомерному отождествлению культуры и общества» и что природе противостоит не культура, а «общество с определенным уровнем культуры» (61, 21). Но «общество» и «культура» — понятия, лежащие в различных плоскостях, и потому опасаться их отождествления нет никаких оснований. Культура — продукт деятельности общества, общество — субъект этой деятельности. В связи с этим, если называть «культурой» только творческий аспект человеческой деятельности, возникнет необходимость в новом понятии, которое обозначило бы совокупные плоды и способы деятельности общества. Не проще ли оставить за культурой традиционное ее значение, а о творческом начале культуры говорить именно как об одном из ее аспектов, диалектически связанном с другим (репродукционным)? Точно так же, если согласиться с целесообразностью мыслить культуру «лишь как участок, замкнутую область на фоне не-культуры», видя отличительный признак культуры в том, что она «выступает как знаковая система», как «генератор структурности» в окружающей человека среде (77, 145—146), то это опятьтаки поставит вопрос о наименовании всей создаваемой человеком среды, которая объединяет «культуру» и «не-культуру», или же «культуру» и «антикультуру», если обратиться к концепции сторонников аксиологического подхода к данной проблеме.

Вряд ли является выходом из положения и получившее довольно широкое распространение в советской и польской культурологии признание правомерности употребления понятия «культура» в двух разных смыслах — широком и узком. В первом случае культура трактуется как «совокупность форм и результатов человеческой деятельности», которая охватывает «все сферы социальной человеческой активности и ее результаты, а следовательно, и область производства и организации социальной жизни, а также все виды интеллектуального и эстетического творчества. Это глобальное или антропологическое понимание культуры». Во втором случае под культурой понимается «совокупность общественного сознания, духовного производства, то есть интеллектуальной, художественной, морализаторской и религиозной деятельности в отличие от материального производства» (70, 45).

Во избежание двусмысленности в употребляемом научном термине, нам представляется предпочтительным последовательно различать культуру как явление, производное от человеческой деятельности, и духовную культуру как ее часть. Аналогичную позицию занимает и Э. Ион (51, 36—37 и 99). Но в таком случае строение культуры должно отражать строение деятельности. Это положение было ясно уже Н. Я. Данилевскому, который увидел в культуре связь четырех «разрядов культурной деятельности» — религиозной культурной в узком смысле этого слова, включающей научное, техническое и художественное творчество; политической и общественно-экономической (42, 516). Однако Н. Я. Данилевский не разъяснил, почему эти и только эти виды деятельности он выделил в качестве первоэлементов культуры. Думается, произвольность подобного выделения очевидна.

Такой же «неорганизованной сложностью» предстала культура в классическом определении Э. Тейлора: «Культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле, слагается в своем целом из знаний, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества» (120, 1). И тут остается необъясненным и необъяснимым, почему культура состоит именно из этих и только из этих элементов и как они друг с другом связаны.

Не смогла выявить пока закона внутреннего строения культуры и советская культуроведческая наука. Одни ее теоретики ограничиваются делением культуры на материальную и духовную (Г. Францев, 126); другие выделяют еще одну самостоятельную область культуры — художественную культуру (Ц. Г. Арзаканьян, 15, 62 и 65; 16, 94—95); третьи представляют культуру как многочленное образование, оказывающееся, однако, скорее конгломератом ряда областей, нежели системным целым. Таково определение культуры, выдвинутое Л. Л. Зворыкиным: «Совокупная культура распадается на материальную, социально-экономическую и политическую, интеллектуальную, эстетическую, а также культуру, связанную с физическим совершенствованием самого человека, — культура труда, мышления, речи, поведения» (48, 3; ср. также 49, 42—45, 56—57). Наконец, Э. В. Соколов сначала разделил культуру на материальную и духовную, а затем, словно спохватившись, добавил: «Помимо этих форм, можно указать еще на социально-поведенческую и жестово-мимическую формы проявления человека в культуре» (110, 67). При этом остается непонятным: на одном или на разных уровнях находятся эти четыре формы культуры и не существует ли еще каких-то других? Поэтому утверждение Э. В. Соколова, что культура есть система, не обосновано, ибо бесструктурное множество не может быть системой.

Между тем в наличии закона внутреннего строения культуры нельзя сомневаться. Простое знакомство с историей культуры убеждает, что все ее типы обладают и содержательным единством, и определенной структурой, а это возможно лишь потому, что за всеми ее типологическими вариациями стоят некие инвариантные принципы организации.

Можно предположить, что внутреннее строение такой сложной системы, как культура, должно быть не одномерным, а многомерным, что тут скрещиваются разные плоскости дифференциации форм ее существования. Принимая общее определение Э. С. Маркаряна, который видит в культуре «внебиологически выработанный, особый, лишь человеку присущий способ деятельности и соответствующим образом объективированный результат этой деятельности» (82, 61), мы выделяем в культуре прежде всего две грани — технико-технологическую и предметно-продуктивную; другой структурный разрез — слоевое деление культуры на материальную, духовную и художественную; наконец, морфологический анализ деятельности позволяет обнажить сложное внутреннее строение всех этих слоев и граней культуры.