Василеве. 
Средневековье. 
Новое и новейшее время

Этот греческий титул (от «basileos») официально заменяет римский с 629 г. Ориентализация прежнего римского титула сказалась в том, что ромеи в полной мере восприняли учение о царской власти, позаимствованное у персов-зороастрийцев, как о силе, противостоящей в этом мире вселенскому злу. Предназначение власти императора в служении добру в самом широком смысле этого слова:

«Самодержец познается не по тому, что он прежде всего властвует и управляет самим собой, не давая проникать в себя тайком ничему неподобающему, до такой степени являясь неуязвимым для неумеренных страстей, что становится живой картиной добродетелей для подражания, [ гем самым] воспитывая подданных» [Евагрий Схоластик. His. ес. III. 1].

Роль «живой картины для подражания» очень верно подмечена Кекавменом:

«Василеве является для всех образцом и примером. Все взирают на него и подражают его поведению. Если оно хорошо, все стараются равняться на него и придерживаются его; если же оно дурно и заслуживает порицания, так же и все поступают» [Кекавмен, 1970, § 84].

Эта, несомненно, идеологическая роль власти василевса, тем не менее, имела осязаемое значение. Природа царства, как отмечал Пселл, — «род полезного служения подданным» [Пселл, 2003, с. 861. Император обязан заботиться об общественном благе, это одна из сторон его служению добру и борьбы со злом. Необходимо отметить, что это понимание роли императора имело своеобразную философскую подоплеку, почерпнутую в работах стоиков. Последние, как известно, утверждали, что мир представляет собой умопостигаемую субстанцию, высшее выражение которой находит свое воплощение в Боге. Но отдельный человек содержит в себе часть способности постижения мира Разумом, которая превращается в своеобразный принцип его жизни. Общество, koinonia, если воспользоваться термином Аристотеля, образуется тогда, когда наблюдается единство мировосприятия, состоящее из множества отдельных, фрагментарных актов постижения мира. Это единство имеет форму, обозначаемую понятием koinon, — общественного интереса, объединяющего мир людей в единую империю. Мир как единая умопостигаемая субстанция воплощается в единой форме государства — универсальной империи ромеев!

Полномочия василевса определены его положением в этой универсальной империи. Прежде всего, он есть воплощение закона, поскольку koinon становится аналогией естественного закона, на основании которого строится общество. В этом вопросе необходимо оговориться, все время существования Византии действовали две тенденции. Первая представлена хорошо нам известным принципом Ульпиаиа: quod principi placiut legibis habet vigorem (/. 1.2 § 6), имевшим другое толкование: Princeps legibus solutus est (D. I. 3. 31 cp.: Bas. 2. 6. 1). Высшим проявлением этого принципа можно считать положение 105-й новеллы Юстиниана, согласно которому Бог подчинил императору законы, поскольку василевс сам есть живой закон. Вторая заключается в том, что император не может творить новых законов, скорее он толкует старые. Положение это мы находим во втором титуле «Эпанагоги», где проводится мысль, что василевс олицетворяет собой законную власть, задача которой — наказывать не из ненависти, а награждать не из расположения, а ко всем относиться одинаково беспристрастно. И толкование законов при выполнении им своей власти должно исходить из понятий человеколюбия и благожелательства. В основе самой власти императора, его управления лежит закон и ничего более. В одной из своих иовелл император Лев VI Философ выразил эту мысль как нельзя емко:

«Это в некотором роде стражи нашего существования и враги, они то мешают злу целиком захватить общество, то исправляют ущерб, нанесенный теми, кто сумел ускользнуть от нас. Каждый знает, что все законы, власть которых освящена указами, издаваемыми нашей царственностью, а также все обычаи, которые были подняты до уровня законов, управляют государством». Это стоит сравнить с советом, который дает неоднократно упоминавшийся нами Кекавмен:

«Когда некоторые заявляют, что василевс неподвластен закону, а сам является законом, то же говорю и я. Однако пока во всех своих действиях и законоположениях он поступает хорошо, мы повинуемся ему. А если он сказал бы: „Выпей яду!“ — ты, конечно, не сделал бы этого. [Или] хотя бы сказал: „Выйди в море и переплыви его вплавь“, — но ты и этого не сможешь исполнить. Поэтому знай, что василевс как человек подвластен законам благочестия» (Кекавмен, 1970, § 77).

Эти две тенденции боролись беспрестанно. Можно даже сказать, что власть василевса безгранична в отношении судьбы конкретного человека, но безвольна при решении социальных вопросов:

«Среди новшеств, введенных в государстве Юстинианом и Феодорой, есть и следующее. Издревле сенат, являясь к василевсу, воздавал ему свой почет следующим образом. Муж-патрикий приветствовал его, припадая к правой стороне его груди. Василевс же, поцеловав его в голову, отпускал его. Все же остальные же удалялись, преклонив перед ним правое колено. Поклоняться же василисе никогда не было в обычае. При Юстиниане же и Феодоре и все прочие [сенаторы], и те, которые имели сан патрикия, оказавшись в их присутствии, тотчас же падали перед ними с распростертыми руками и ногами и поднимались не прежде, чем облобызают им обе ноги… Прежде те, кто являлись к василевсу, именовали его „василевс“, а жену его „василиса“, а прочих начальствующих лиц — в соответствии с саном, которым они в то время обладали. Теперь же, если кто-либо в беседе с тем или другим из них упомянет слово „василевс“ или „василиса“, но не назовет их „владыкой“ или „владычицей“ и отважится назвать кого-либо из архонтов иначе, чем их рабами, того считали невеждой и невоздержанным на язык, и, как совершившего тягчайшее преступление и нанесшего оскорбление, тем, кому менее всего допустимо это сделать, удаляли из дворца» (Прокопий,. Anekdota. XXX. 21−26).

Говоря иными словами, василевс мог сделать своего коня сенатором, но вряд ли мог превратить сенат в простую конюшню!

Своеобразием отличалась власть василевса во взаимоотношениях с Церковью. Именно его положение как «епископа внешних дел», как известно, делало его imperator et sacerdos. Но в то же время император не есть высшее лицо в Церкви. Высшим является патриарх, подчиненность духовной власти которого хорошо видна в судьбе Льва VI Философа, пережившего невероятные публичные унижения из-за своего четвертого неканонического брака. Патриарх же, как гласит третий титул «Эпанагоги», есть живой образ Христа, изрекающий истину. Он обязан заботиться о сохранении Церкви, а в защиту правды и догматов веры открыто говорить перед царем. Неправославность василевса, степень определения которой, безусловно, устанавливается патриархом, есть та ограничительная мера, которая умаляет власть императора и делает это весьма серьезно.

Заканчивая рассмотрение этого вопроса, следует указать на чрезвычайно важный акт, которым с VI в. регулируются взаимоотношения Церкви и государства в Византии. Это — 6-я новелла императора Юстиниана, которую следует рассматривать в качестве lex fundamentalis этих отношений. Принцип симфонии, установленный данной новеллой: Богу богово, а кесарю кесарево, стал той идеальной моделью, тем образом, на который должны были походить взаимоотношения православного императора с Церковью:

«Величайшие дары Божие, данные людям высшим человеколюбием — это священство и царство (sacerdotium et imperium). Первое служит делам Божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят из одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому, если первое поистине бесспорно и украшено верностью к Богу, а второе украшено правильным и достойным государственным строем, между ними будет добрая симфония (bonus concentus), с которыми она для пользы человеческого рода предлагается».

Наконец, всевластие василевса ограничивалось унаследованным из Рима институтом соправительства. Соправителей (symbasileis) могло быть несколько. При Романе I Лекапине, например, их было пять! И вообще стоит помнить, что василевс — это пожизненный правитель, власть которого не наследуется, он избирается формально народом (Сенатом) и армией на престол. Соправитель часто нужен для преемства власти, но законность этой передачи в конце концов будет подтверждена «провозглашением императора», как называл эти выборы известный британский византинист Дж. Бьюри. Юридически же выборы в Византии со времен Юстиниана рассматривались как издание lex regia — акта, наделявшего императора высшей властью: «Народ уступил ему и перенес на него всю свою власть и силу» (/. 2. 6).